Глава 2. Заказ

​ Если бы тот тип не подсел ко мне на постоялом дворе как раз посерёд сочной свинячьей ноги, то я бы его и слушать не стал. Типов в масках у нас в покупателях хватает — но у этого глаза были те самые, жадные, от которых добра не жди. Я так ему сразу и говорю:

— Прости, милейший, но у меня тут. Важный разговор. С хрюшкой жареной.

— Ты бородавочник Уфиль? — сурово так отвечает.

Бородавочник — так нас деревенские зовут. Знают, к кому идти бородавку свести, или пятно родимое. А о других сторонах ремесла им и невдомёк. Незнакомец, впрочем, был не из простых: плащ кожаный, с капюшонищем, вроде как бесохваты завсегда носят или государевы гонцы в плохую погоду. Впрочем, масок бесохваты как раз не носят — а государевы люди и подавно. Кто ж ты такой? Сам скорее круглый, даже неуклюжий, не по голосу. Небритый, но борода едва растёт, так, по краям курчавится что. На лихих не похож, но из-под маски кончик шрама к носу загибается, явно не от вил остался. Может, эта царапина гостю невзлюбилась? Ну да с царапины много не выручишь, а чего другого я тем, кто так зыркает, тем паче не продам.

— Может и он, — отвечаю, — а может и мастер Уфиль, Тёфиля-корзинщика сын, врачеватель-иммакулятор. А только ни тому, ни другому сейчас дела нет до незнакомцев в масках.

Но тот не смутился ни разу и продолжает, разве что тон взял помягче:

— А вот у незнакомцев в масках, — говорит, — дело до него есть, и скажу наперёд, столь же прибыльное, сколько непыльное.

Ну, думаю, ясно. Сейчас захочет мешок ожогов, честных людей пытать, где деньги закопали (ожоги, они когда прикипают — всё равно как если сам в огонь полезешь, неприятно — не то слово). Или ещё каких мрачных штук похлещe. С такими глазами, да такими речами только того и жди. Но вышло иначе, потому как он продолжил:

— Речь идёт о куриных пеструшках, чёрных и рыжих, которых мне в трёхдневный срок требуется дюжина бутылей.

Тут я едва не рассмеялся от удивления, но когда он добавил, что в цену ставит кошель серебра, тут конечно смеяться стало ни к чему, деньги серьезные. Вот я и призадумался.

Тип конечно скользкий, и явно что-то замыслил — такие деньжищи! Но работу непыльной не назовёшь — шутка ли, двенадцать бутылей. Это пол-округи обойти, не иначе, а сроку — три дня, не разгуляешься. Это раз. Два — пеструшки. Пеструшки штука безобидная, отлично хранятся в масле, сходят легко, присмотра почти не требуют — и кроме кур ни к кому не пристанут. Это со всякими пятнами так. Лошадиные яблоки на корове не держатся, и собачий шрам к человеку не прирастёт, так, подрыгается и сойдёт, поползёт искать подходящего пса в хозяева. А как найдёт, так сразу и приклеится. Как раз поэтому родимые пятна и ожоги просто так не выбросишь, говорю же, наука. Оно можно конечно и растворить, и испепелить их с концами, средства есть — но запасти и проще, и выгоднее. Так вот. А пеструхи, значит, ну какой от них вред? Выходит, что никакого. Это два.

Ну а три, конечно, кошель серебра. Это можно бы и зазимовать, и хорошо так зазимовать. Вместо того, чтоб слякоть по дорогам месить и юнцам шрамы торговать для солидности — а в плохой год и до грязного белья опустишься: от этих уж пятен никакого прока нет, придётся потом маяться, в лужах топить. Отпустить их нельзя: дальше поползут, говорю же. Простынь очистил, глядь, а скатерть черна — не дело, за такую работу и поколотить могут. Это я всё к тому, что кошель серебра в нашем ремесле вещь нечастая, так что можно и за пеструшками три дня погоняться. А можно и не три дня.

Согласился я — ну, поторговались ещё, ясно; он-то в начале полкошеля говорил, а я ему: два, так на одном и сошлись. Уговор такой: дюжину бутылей к закату третьего дня доставить ему в этот же самый трактир; и разошлись. Так началась моя куриная охота.