Снегирёв А.Н. «Мифические райские женщины-птицы древних славян: описание, значение, легенды, интересные факты». Часть I.

История происхождения женщины-птицы, значение имени, мифы и легенды, значение в культуре Древней Руси.

В рамках данной статьи мы ставим задачу подробнее остановиться именно на образах мифических птиц с женским лицом, к которым относятся Сирин, Алконост, Гамаюн, Феникс, Стратим-птица и Матерь Сва. Однако, чтобы разобраться в их значении и причинах возникновения нам не обойтись и без некоторых других — реальных, но наделенных определенными магическими функциями птиц.

Вообще, образ птицы как некий сакральный символ занимает важнейшее место в славянской культуре — встречается он и в древних легендах о сотворении мира (Уточка, которая ныряет на дно Мирового Океана, чтобы достать кусочек земной тверди, из которой впоследствии образуется вся суша), и в сказках (Жар-птица как объект желания, Гуси-лебеди как помощники Бабы-Яги), и в былинах. Существует огромное количество погодных примет, связанных именно с птицами.

Вороны и галки вьются в воздухе — перед снегом, садятся на снег — к оттепели, садятся на верхушки деревьев — к морозу.

Ворона кричит на полдень — к теплу, на север — к холоду.

Чайка прилетела — скоро лед пройдет.

Апрельский скворец — весны гонец.

Соловей запевает когда может напиться воды с березового листа.

Если журавли летят высоко, не спеша и «разговаривают» — будет стоять хорошая осень.

Образ сокола и ворона в мифологии на Руси

Особыми птицами Древней Руси можно назвать сокола и ворона. Первый — это не только семейный тотем Рюриковичей, но и одна из ипостасей героя как такового. Вспомните, например, сказку о Финисте Ясном Соколе. Кстати, почти всегда когда в нашем фольклоре речь идет о способности некого человека обратиться в животное или птицу этой птицей будет сокол. Так, именно в сокола (а также волка и щуку) чаще всего обращается богатырь Вольга Святославович, известный также под именем Волх Всеславьевич, которое, конечно, гораздо точнее отражает его характер и способности — ведь это не просто богатырь, а настоящий волхв, который мог превратиться в любого зверя или птицу и использовать силы природы для победы над врагом.

Так, например, описывается момент его взросления и самые первые уроки, которые он усвоил:

«…Как исполнилось ему шесть лет, пошел он по земле гулять. От его шагов земля заколебалась… Стал Вольга Всеславьевич обучаться всяким хитростям. Научился он соколом по небу летать, научился се рым волком обертываться, оленем по горам скакать…»

Следующий эпизод иллюстрирует один из моментов во время его с дружиной похода: там Вольга посылает своих дружинников наловить в лесу гусей, лебедей и серых уточек, но богатыри возвращаются домой ни с чем не поймав даже воробья.

«А Вольга над ними посмеивается:

— Что без добычи вернулись, охотнички? Ну, ладно, будет вам чем попировать. Идите к силкам да смотрите зорко.

Грянулся Вольга оземь, взлетел белым соколом поднялся высоко под самое облако, грянул вниз на всякую птицу поднебесную. Бьет он гусей, лебедей, серых уточек: только пух от них летит, словно снегом землю кроет. Кого сам не побил, того в силки загнал.

Воротилися богатыри в стан с богатой добычей. Развели костры, напекли дичины, запивают дичину ключевой водой, Вольгу похваливают».

Другой эпизод описывает как Вольга в образе воробья прилетает в горницу к царю Салтану Бекетовичу, который собирается идти войной на Русь и слушает как жена Салтана Азяковна с тревогой рассказывает тому о своем сне:

«Ах, царь Салтан, нынче мне плохой сон виделся: будто бился в поле черный ворон с белым соколом. Белый сокол черного ворона закогтил, перья наветер выпустил. Белый сокол — это русский богатырь Вольга Всеславьевич, черный ворон — ты, Салтан Бекетович. Не ходи ты на Русь. Не взять тебе девяти городов, не княжить в Киеве».

Интересные упоминания о соколе есть в самом начале «Слове о полку Игореве», которое на сегодняшний день признано одним из древнейших письменных источников на русском языке. Приводим эпизод в переводе А. Н. Майкова — в других вариантах перевода выделенные слова также присутствуют:

Не начать ли нашу песнь, о братья,

Со сказаний о старинных бранях, —

Песнь о храброй Игоревой рати

И о нем, о сыне Святославле!

И воспеть их, как поется ныне,

Не гоняясь мыслью за Бояном!

Песнь слагая, он, бывало, вещий,

Быстрой векшей по лесу носился,

Серым волком в чистом поле рыскал,

Что орел ширял под облаками!

Как воспомнит брани стародавни,

Да на стаю лебедей и пустит

Десять быстрых соколов вдогонку;

И какую первую настигнет,

Для него и песню пой та лебедь, —

Песню пой о старом Ярославе ль,

О Мстиславе ль, что в бою зарезал,

Поборов, касожского Редйдю,

Аль о славном о Романе Красном…

Но не десять соколов то было —

Десять он перстов пускал на струны,

И князьям, под вещими перстами,

Сами струны славу рокотали!…

                   (в переводе А. Н. Майкова)

Ворон же — вторая важнейшая птица в русской культуре — это олицетворение мудрости, вещая птица тесно связанная с потусторонним миром. Именно он ведает где есть живая и мертвая вода и может принести ее, чтобы помочь герою в беде, он же сопровождает души умерших до райских Врат. Образ ворона настолько глубок и многогранен, что вполне заслуживает отдельного исследования. (Здесь будет ссылка на статью).

Но вернемся теперь к волшебным женщинам-птицам Древней Руси — Сирин, Алконост, Гамаюн, Феникс, Матерь Сва и Стратим-птица. Не написал о них, кажется, только ленивый, и по сути все написанное лишь пересказывает одно и то же на новые лады. Но не спешите закрывать наш текст. Мы провели собственное расследование на предмет куда уходят корни этих мифических птиц в русской культуре и готовы поделиться некоторыми интересными наблюдениями, выходящими за привычные рамки.

Алконост и Сирин

Начнем с пары Алконост и Сирин — очень часто они изображаются вместе, как птицы печали и радости и в этом смысле неотделимы друг от друга. Основное их внешнее отличие заключается в том, что Алконоста, как правило, изображают с руками — то есть по пояс он представляет собой человека, но с крыльями и птичьими лапами. Сирин же являет собой птицу, но только с человеческим лицом. Различается и их местопребывание — Сирин живет в «эдемском раю», Алконост же локализуется где-то близ Рая:

Близ рая пребываетъ.

Некогда и на Ефрате реце бываетъ.

Обе они обладают сладкими завораживающими голосами, но если пение Алконоста служит для утешения святых угодников, а на человека оказывает завораживающий эффект, то пение Сирина убивает. Различен и характер их песен — песни Алконоста проникнуты светлой печалью, песни Сирина — веселы и прекрасны, сулят внеземные радости, но в то же время и являются смертельно опасными, что, очевидно, роднит его с образом морских дев сирен, завлекавших мореходов в морскую пучину.

«Алконост близ рая пребывает… Когда в пении глас испущает, тогда и самое себя не ощущает».

«(Сирин) …сладкогласно поет; всяк человек, во плоти живя, не может слышать пения ея: как услышит, так себя забывает и, слушая пение, умирает».

Однако, все эти описания Алконоста и Сирина — продукт уже не столь отдаленных от нас веков, проникнутых духом христианства и греческой культуры. Именно такими они показываются в книгах-лубках, из которых мы сегодня о них и знаем. Из того же времени лубков XVII—XVIII вв. идет и привязка происхождения самих этих птиц к легендам чужих стран. Так, в Алконосте нам предлагается видеть переложение древнегреческой легенды об Алкионе, муж которой погиб во время бури, а она — обезумев от горя, решает бросится в море вслед за ним, но избегает гибели волей богов, которые вместо этого превращают ее в отважную птицу зимородка («алкион» = «зимородок»). Появление слова АлкоНОСТ связывается с опечаткой вкравшейся в перевод легенды об Алкионе.

Что касается Сирина, то как уже было упомянуто — его прообразом считают опять же греческий источник — а именно сирены. История с сиренами несколько запутана: с одной, стороны — это женщины-птицы, облик которых дан им в наказание за некоторые проступки (наказание за гордость от Афродиты, или же наказание от муз, за то что состязались с ними в пении). С другой стороны — они тесно связаны с морем, и чаще всего угрожают своими песнями (от которых люди теряют рассудок и умирают) именно мореходам. Важность привязки к морю, очевидно, привела к тому, что в некоторых случаях птичьи черты ушли вообще, и заменились «рыбьими» — сирена стала восприниматься кем-то вроде сладкоголосой русалки. Кстати, в дальнейшем образ русалки закрепился за реальным животным — морской коровой, которую издалека можно принять за купающуюся женщину…

Но, позвольте, какое все это имеет отношение к Древней Руси? Почему непременно сюжет изображения с женщиной-птицей должен быть нами у кого-то заимствован и не может считаться исконным, хотя на это указывает множество самых разных фактов? Неужели мы должны поверить в то, что некий крестьянин Архангельской губернии станет вырезать на свой избе наличники с изображением греческого Алкиона или сирен? Такое утверждение не может быть ничем иным как уничижением творческих способностей наших предков, и надменным отрицанием наличия у них собственных древних культурных образов.

Изображения неких птиц с женскими лицами (откажемся пока от наименований Алконост и Сирин) были распространены повсеместно, наряду с такими архаичными символами как Мировое Древо, Солнце, Конь. Вот лишь некоторые примеры:

Мифические девы-птицы в славянской вышивке

Райские женщины-птицы в зодчестве

Птицы с женским лицом на предметах быта

Как мы видим, крестьяне использовали образ некой волшебной птицы — назовем ее райской — на всех предметах быта — от сундуков и туесков до саней. Причем, в этом контексте она выступает определенно как положительный символ, который на поверку совершенно ничего общего не имеет с коварством греческой сирены, которая своим пением обрекает на смерть. Наоборот — в нашей культуре — райская женщина-птица — это залог счастья, радости, охранительный символ. Так, в стихе «Сорок калик с каликою» есть такие строки:

Прилетела птица райская,

Садилась на тот сырой дуб,

Пела она песни царские.

Кто в эту пору-времечко

Помоется росою с этой шелковой травы,

Тот здрав будет.

Интересно в этой связи вспомнить также об устойчивой связи Ирия (славянского рая) и птиц в народной памяти. Видя, улетающие на юг птичьи караваны, наши предки говорили: «Птицы в Ирий полетели» — то есть птица, почти всегда, в любой виде и форме — это светлое создание, ассоциирующееся с раем, светом, легкостью, радостью, Богами. Причем эта ассоциация сложилась задолго до прихода на Русь концепции христианского рая, ведь рай у наших предков назывался Ирием задолго до этого.

Продолжение статьи читайте по этой ссылке.

Подпишитесь на наш телеграм-канал.