Самогон

С ответом на то, что такое душа,

Болотный священник идёт неспеша.

Он в шляпе из веток и в рясе из ряски,

Глядят из карманов лягушечьи глазки,

Нос вымазан илом и плесень везде,

Запуталась рыба в густой бороде.

В руках держит чётки из старой коряги,

Живёт, очевидно, в каком-то овраге.

Общается жестами, давши обет,

Хоть ногти не стрижены семьдесят лет,

Возносит молитвы богам-мухоморам,

Что спят, но, конечно, пробудятся скоро,

А раем зовёт он трясину и слизь.

Ведь все, как-никак, из воды родились!

С. Леврант, «Росар, Безаль и Пансобан»

Домишко Никодимыча притаился на окраине посёлка. Скособоченное строение, которое никто не ремонтировал уже лет эдак десять, а то и больше, давным-давно стало частью сельского пейзажа. Стены поросли мхом и ещё какой-то дрянью, крыша перекосилась, даже потемневший от времени флюгер казался сидящей на ветке вороной. Кроме того, с одной стороны кривоватое жилище очень удачно прикрывало от чужих взглядов здоровенное дерево, а крыльцо старательно маскировалось колючими кустами шиповника.

То ещё местечко, короче говоря.

Петрович миновал незапертую калитку, прошёлся по тропинке и постучался. На первый стук, однако, никто не ответил. Мужик почесал подбородок и недовольно нахмурился.

— Без нас начал, что ли?.. — он постучал ещё раз, прислушался и гаркнул, — Хозяин, открывай, гости пришли!

На сей раз за дверью послышались шаги, и из недр домика высунулась физиономия хозяина — тощая, удивительно неопрятная, заросшая сизой щетиной. Испещрённый жилками нос торчал, как дуб среди степей, под глазами виднелись отчётливые мешки... Однако сами глаза были на удивление ясными и адекватными. Глянув по сторонам, Никодимыч пожал плечами.

— Врёшь, Петрович, ты тут один. А говоришь «гости»… Ладно, заходи.

Дверь открылась шире.

— А что, Леопольдыча нет ещё? — спросил Петрович, перешагнув порог.

— Нету. Будем ждать.

Они уселись за видавший лучшие времена стол, укрытый клеёнчатой скатертью, где сиживали уже не раз, и принялись лениво переговариваться, изредка поглядывая на стрелки часов. Третий запаздывал.

Наконец, минут через пять, внутрь протиснулся грузный Леопольдыч, облачённый в неизменную клетчатую рубашку. Он почесал бакенбарды и тяжело вздохнул — одышка давала о себе знать. Тем не менее, с его появлением потрёпанный домик словно бы проснулся. Разговор зазвучал живее и естественнее, глаза заблестели, беседа потекла привольнее. Хозяин ненадолго отлучился в другую комнату, а затем вернулся с банкой малосольных огурцов и массивной бутылью, под завязку наполненной какой-то мутной жидкостью.

Пришло время для самого главного.

Никодимыч был единственным в посёлке самогонщиком, но своё хобби не особенно афишировал. Товар он толкал очень редко, из-под полы и только на сторону, предпочитая вместо этого квасить со старинными приятелями. Те, как и сам Никодимыч, из всех достоинств напитка ценили прежде всего градус, а потому такая бормотуха их более чем устраивала. Собиралась компания нерегулярно, опасаясь, как бы кто из соседей не настучал куда следует. Визитов в обычное время Никодимыч не опасался — всё предосудительное оборудование тщательно маскировалось, и опознать предмет поисков становилось чрезвычайно сложно.

Самогон наполнил стаканы, и все трое дружно выпили, а затем столь же в унисон крякнули. Захрустел на чьих-то зубах огурец.

— Слышь, Никодимыч, — вдруг подал голос Леопольдыч, — А чего это вдруг сегодня у выпивки вкус какой-то странный?

— Кстати да! — оживился Петрович, тоже обративший на это внимание.

Самогонщик почему-то замялся.

— Ну, понимаете… В общем, дело было так…

2

Ранним туманным утром Никодимыч отправился за ингредиентами. Возле железнодорожного полустанка как обычно толпились бабульки, распродававшие нехитрые дары своих огородиков по редкостно смешным ценам. Товарец, конечно, чаще всего был не ахти какой, корнеплоды и яблоки в основном попадались скромные, невзрачные, но на самогон они вполне годились.

В этот раз мужику повезло — подвернулся один из самых выгодных поставщиков. Сухонькая востроносая старушонка брала за свой товар сущие копейки, причём, помимо овощей, она продавала шампиньоны и ягоды, набранные в ближайшем лесу. Порой Никодимычу казалось, что гиперактивная бабулька появляется здесь не ради заработка или обмена новостями, а просто для удовольствия — людей посмотреть, говор послушать. Смешливый характер пенсионерки эту теорию только подтверждал.

По причине дешевизны Никодимыч затаривался здесь практически оптом — совал одну купюру и получал едва ли не половину товара. Вот и сейчас ему достались несколько пакетов, набитых овощами и ягодами, а также большая связка сушёных грибов. Распрощавшись с продавщицей, мужик двинулся прочь.

От железной дороги до посёлка было примерно полкилометра по ухабистой дороге. Затариваться близ дома подозрительный Никодимыч опасался — пару раз его едва не накрыли. Туман, висящий пластами, медленно истаивал — солнце поднималось всё выше, разгоняя белёсую хмарь. Мужик что-то тихо насвистывал себе под нос, глядя, как впереди вырисовываются островерхие крыши.

Через несколько минут он уже сортировал покупки. Подосиновики... Немного малины… Чуть помявшиеся помидоры… Баклажаны… Стоп.

— Это ещё что за хрень такая? — ошалело пробормотал Никодимыч.

Комочек, зажатый в его ладони, походил не то на очень сильно лежалое яблоко, не то на инопланетный гриб, не то на какой-то непонятный орган. Решётчатая грушевидная вещица мутного цвета, перевитая странными жилками, казалась странно знакомой, но в то же время не похожей ни на что привычное. Загадочный предмет неожиданно вздрогнул и часто-часто запульсировал. Никодимыч, матюгнувшись, выронил неведомую штуковину. Та полминуты колотилась по полу, но постепенно замедлилась, вздрогнула ещё пару раз и затихла. Мужик несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, после чего осторожно потыкал хреновину половником. Она, однако, больше не шевелилась.

Всё ещё с подозрением посматривая на непонятный объект, Никодимыч поднял его с пола, однако сеанс гоголевско-булгаковской чертовщины уже закончился. Повертев комочек так и эдак, он подумал было вернуться, дабы спросить у старушки, где она его выкопала, но быстро сообразил, что это будет пустой тратой времени, а переработки в спирт ни одна паранормальщина не выдержит.

На том и порешил.

3

Мужики выслушали быль Никодимыча и покрутили головами, выражая удивление.

— Да-а, — протянул Петрович, — Экология нынче не та, совсем не та… Глобальное потепление, все дела. Вот и растёт тут у нас всякое.

Собутыльники поддержали эту версию — она была куда проще и понятнее, чем всякая мистика. А что та хреновина дёргалась... Мало ли, что могло померещиться в потёмках?

— Ну что, ещё по одной? — предложил Леопольдыч.

Никодимыч с Петровичем поддержали его предложение. Даже несмотря на привкус, самогон по их представлениям был весьма неплохим.

4

Судя по часам, пьянка продлилась где-то до полуночи — хотя Петрович не стал бы за это ручаться, ибо к тому моменту стрелки часов уже заметно расплывались и даже как-то извивались, словно щупальца. Впрочем, до подобных мелочей ему дела не было. Главное, что встреча сегодня действительно удалась, и подпортить её не сумел даже странный вкус самогона.

Обратно они с Леопольдычем двинулись вместе — он жил по соседству, буквально через забор. Шатаясь и поддерживая друг друга, собутыльники целеустремлённо двигались сквозь посёлок. Путь им предстоял непростой.

Колючие звёзды кружились в аспидно-чёрном небе, устроив совершенно неуместную летом метель. Не отставала и земля под ногами — она качалась, словно решив устроить двум забулдыгам корабельную качку или вовсе превратиться из твёрдой почвы в гиблое болото. Торить путь в таких условиях — занятие в высшей степени неблагодарное.

Навстречу мужикам двигалась троица припозднившихся прохожих. На пьянчуг они не обратили ни малейшего внимания. Впрочем, буйство мира эти люди тоже игнорировали, так что Петрович решил, что те были обычным глюком. Тем более что и лица у них были слишком бледные, даже какие-то зеленовато-синюшные.

Тряска и не думала прекращаться, корни упорно лезли под ноги, но мужики героически преодолели опасную дорогу. Оставив Леопольдыча у его калитки, Петрович нетвёрдым шагом двинулся к своей собственной. С небес глумливо заржала жёлтая луна. Петрович продемонстрировал ей средний палец и поковылял дальше.

За калиткой блуждали тени. Некоторое время мужик мутным взором пялился на силуэты деревьев, пытаясь сообразить, кто они такие и что здесь забыли, однако вскоре махнул рукой. Добравшись до крыльца, он зашёл внутрь, запер за собой дверь и облегчённо вздохнул — самое сложное осталось позади. Теперь можно было с чистой совестью завалиться дрыхнуть.

В гостиной, однако, Петровича поджидали новые сюрпризы. Там спиной к нему, разглядывая фотографии, стоял кто-то высокий, тощий и откровенно подозрительный. Взяться незваному гостю здесь было абсолютно неоткуда.

— Ы… — неуверенно хихикнул мужик, — Чёрт зелёный… А ты чего здесь забыл?

Тот развернулся на голос и как-то жужжаще зашипел. Пасть у него оказалась четырёхлепестковая, со множеством кривых клыков и несколькими языками, которые бешено извивались.

— Мать твою! — выпучил глаза Петрович, швыряя в тварь первый попавшийся предмет.

Этим снарядом оказались небольшие настольные часы. Они пролетели сквозь внезапно открывшуюся в животе «чёрта» дыру и с жалобным дребезжанием ударились о стену. Монстр ещё пару мгновений издавал разные звуки, а затем растворился в воздухе.

— Мля… — вытер лоб Петрович, пытаясь унять бешено стучащее сердце, — Всё-таки глюк, что ли?..

На всякий случай он огляделся. Других странных гостей поблизости не наблюдалось, и мужик несколько успокоился. Он прошёл в спальню, предварительно проверив, нет ли там засады, после чего, не раздеваясь, завалился на кровать. Матрас чавкнул, словно трясина. Это было последним, что услышал Петрович прежде, чем отрубиться.

5

Утро выдалось препаскудное. Дело было даже не в том, что проснулся Петрович под диваном, хотя засыпал вроде бы на кровати. Куда более мужика занимали внутренние ощущения — весьма тяжкие и безрадостные.

Покряхтывая, он вылез из-под дивана. Виски ломило, по языку словно прошлись наждачкой, мир вокруг дрожал и расплывался. Мужик не помнил, сколько провалялся в бреду, но заключил, что последняя попойка удалась на славу. Такого похмелья у Петровича не было уже пару лет. Внутренности ныли, будто накануне их лягнул конь — даже синяк остался.

Стеная, придерживаясь за стенку и потирая свободной рукой раскалывающуюся голову, мужик побрёл на улицу, намереваясь подышать свежим воздухом в надежде, что тот принесёт хоть какое-то облегчение. Через пару минут начинание увенчалось успехом — Петрович справился с засовом и выбрался наружу.

Увы, надежда не оправдалась — вне дома было столь же погано, как и внутри. Двор укутал противный сырой туман, который как-то странно струился — словно тысячи белёсых, призрачных червячков. Очертания предметов по-прежнему двоились, а забор на какой-то миг вообще показался стеклянным. Над головой и чуть левее распространяло тошнотворный зелёный свет йаэзлои — в этот раз его было как-то чрезмерно много. Удостоив сияние мутным взглядом, Петрович сошёл с крыльца и бесцельно двинулся вперёд.

У забора его всё же вывернуло наизнанку. Порадовавшись, что никто из соседей этого не видел, мужик вдумчиво изблевал остатки скопившейся в организме полупереваренной жратвы. В голове несколько прояснилось. Петрович смог подняться с колен и уже более твёрдым шагом отправиться домой — сполоснуть физиономию холодной водой, дабы более-менее прийти в себя. Он уже вступил на крыльцо, над которым продолжало парить мерцающее йаэзлои, потянул дверную ручку...

И остановился, пронзённый внезапной мыслью. Очень осторожно мужик поднял голову. Размытый сгусток гнилостных лучей никуда не делся — он продолжал безмятежно дрейфовать, отбрасывая на стены и козырёк пакостно-зелёные блики. Петрович был совершенно уверен, что раньше никакого йаэзлои не видел. И более того, вообще не знал, что это за штука такая. Даже слова такого не слышал. Но всё же… Он икнул, ещё пару секунд неподвижно постоял, таращась на непонятное явление и едва ли не физически ощущая, как в голове заедают шестерёнки, после чего опрометью кинулся домой, со всей силы захлопнув за собой дверь. Повертев головой и убедившись, что внутри никакой чертовщины не наблюдается, мужик с облегчённым вздохом осел на пол.

— Да что ж это? Что ж это за хренотень такая, а?!

В луже рвоты тем временем медленно рассыпался выпавший зуб.

6

Больше в тот день Петрович никуда не выходил. Отпустивший было бодун вернулся с новыми силами и принялся нещадно третировать мужика. Петрович стенал, Петрович хворал, Петрович маялся. Перед глазами всё расплывалось, двоилось, периодически плыли какие-то странные пятна и образы. Левое ухо напрочь заложило. Около полудня к этому прибавился целый букет новых недомоганий, так что скучать не приходилось. Аптечка тоже не помогала, поэтому спать мужик лёг в полном изнеможении.

Сон тоже не принёс облегчения — он был наполнен мутными и тягостными видениями. Бескрайние заболоченные кладбища, незнакомцы с мёртвыми лицами, треснувшая луна, окрашенная в тошнотворный зеленоватый цвет… Несколько раз за ночь Петрович просыпался, стонал и снова проваливался в горячечные грёзы. Под утро бред наконец истаял, и наступил блаженный покой без сновидений.

На следующий день Петрович поднялся в куда лучшем состоянии, вполне бодрым и отдохнувшим. Испытав по этому поводу изрядное воодушевление, мужик отправился на кухню — вчера он так и не нашёл в себе сил затолкать внутрь себя хоть какую-то еду, поэтому живот сводило от голода. Позавтракав, Петрович окончательно пришёл в благое расположение духа и решил немного прогуляться.

Почва вокруг дома изрядно раскисла — видимо, вчера, пока мужик маялся, прошёл сильный дождь. Ярко светило солнце, и его свет, смешиваясь с мерцанием йаэзлои, бросал на землю отсветы потрясающей красоты. Пахло мокрой травой, и к этим запахам невесть откуда примешивалась странная сладковатая нотка. Достаточно было закрыть глаза, чтобы увидеть пробуждающийся лес, росистый луг у кромки воды, распухшее белёсое тело на поверхности… Словом, утро стояло чудесное.

Полной грудью втянув воздух, мужик направился к забору. Толкнул калитку…

— Петрович! Ты?! Живой, что ли?

Это оказался Леопольдыч, хотя узнать его по охрипшему голосу было весьма проблематично. Сосед, перегнувшись через забор, пристально рассматривал собутыльника. Выглядел он погано — каким-то подавленным и осунувшимся. Его бакенбарды пребывали в беспорядке, и, кажется, слегка поседели. Перемены были заметными, но совершенно непонятными.

— Живой, — с удивлением подтвердил Петрович, — А чего?

— Никодимыч помер.

Петрович пошатнулся и ухватился за забор, чтобы не упасть.

— Леопольдыч, бляха-муха… — еле выдавил он, — Ты так не шути…

— Какие, нахрен, шутки?! — вздохнул сосед, — Натурально, вчера утром. Прямо в гастрономе и преставился. Пришёл туда насквозь похмельный, стал закупаться, а потом вдруг захрипел и рухнул, как подкошенный. Сперва думали, просто худо стало, а пригляделись — не дышит. Вот так вот.

Петрович молчал. Поверить в то, что потрёпанный жизнью, но крепкий Никодимыч ни с того ни с сего откинул копыта, было тяжело.

— Знаешь что… — Леопольдыч понизил голос до шёпота, и Петровичу пришлось подойти ближе, — Я думаю, что это он тем пойлом траванулся.

— С чего ты взял? — поразился тот, — Мы же вместе пили…

— Во-первых, вкус вспомни и из чего он его в тот раз гнал, — буркнул сосед, — А во-вторых… Глянь-ка!

Леопольдыч сунул под нос соседу тыльную сторону ладони. Петрович сперва не понял, в чём подвох, но потом присмотрелся внимательнее и вздрогнул. Кожу собутыльника покрывала мелкая, но вполне отчётливая черноватая сыпь крайне неприятного вида. Насколько мужику помнилось, раньше такого не было.

— Вот такая байда, — мрачно подвёл итог Леопольдыч, убирая конечность, — Вчера вылезло и теперь растёт помаленьку. А ты как? Ничего странного не замечал?

Петрович призадумался, однако ничего подозрительного не вспоминалось. Утро, казавшееся таким чудесным, стремительно потускнело и окрасилось в тёмные тона. Даже смешение солнечных лучей с йаэзлои уже не радовало… Петрович, вновь сообразив подвох, едва не поперхнулся, но промолчал. Не хватало ещё сойти за психа.

— Нет, ничего, вроде, — сдавленно прохрипел он, — Знаешь, Леопольдыч, пойду-ка я...

— Ладно, бывай. Если какая дрянь всё же вылезет — ты скажи. Да, кстати...

— Что? — насторожился Петрович.

— Тут прошёл слушок... — задумчиво проговорил сосед, — Мужики, которые везли Никодимыча в морг, клянутся, что он превратился в какой-то серый студень и засрал им всю машину. Вот только когда они приехали, никаких следов там уже не было. Такие дела... Думаю, брешут.

И, не дожидаясь ответа, он скрылся в глубине своего участка. Петрович, едва переваривая эти дикие новости, отправился домой походкой сомнамбулы, стараясь не замечать витающее над крыльцом сияние — со вчерашнего дня его стало ещё больше. В комнаты, к счастью, паранормальное явление пока ещё не вторглось, и это немного успокаивало. В голове бродили и с шумом сталкивались мрачные мысли. Не вполне понимая, что он делает, мужик скинул рубашку и отправился в ванную, к зеркалу.

Зря.

Он в ужасе уставился на покрывающие торс пятна, где кожа посерела и начала паскудным образом шелушиться, словно чешуя.

7

Через несколько минут Петровичу с некоторым трудом удалось себя успокоить. Это наверняка случилось от расстройства нервов и скоро должно было пройти само. На задворках сознания вертелось мудрёное словечко «нейродермит», но никак не удавалось вспомнить, что же оно означает. Как бы то ни было, решил мужик, раз нервное — значит, можно снять старым, проверенным средством.

То есть выпить. Клин клином вышибают, так что это в любом случае не должно было повредить.

Осложняло положение то, что выпивки в доме не обнаружилось. Даже заначка, припрятанная предусмотрительным Петровичем на чёрный день, куда-то подевалась, хотя мужик так и не смог припомнить, когда это он распотрошил закрома родины. Оставалось одно — идти на улицу и топать в магазин за надлежащим лекарством.

Петрович внутренне содрогнулся, но делать было нечего, поэтому он собрался с духом, оделся и решительно покинул дом, старательно не обращая внимания на йаэзлои. К счастью, бдительный Леопольдыч поблизости уже не крутился, так что неприятного разговора о болячках удалось избежать.

Выйдя за калитку, мужик двинулся влево по неширокой улочке, в противоположном направлении от соседа-собутыльника и домишки покойного Никодимыча. Солнце поднялось выше и понемногу начинало припекать. Дорожная грязь медленно подсыхала, не оставляя попавшему туда пауку ни единого шанса. Всё было обыденно и буднично, покуда Петровича не остановил запах.

Это был причудливый аромат, не вполне знакомый, но весьма приятный. Повертев головой, мужик обнаружил его источник — возле забора валялась дохлая крыса. В открытой ране на боку виднелись желтовато-белые рёбра, над трупиком кружились мухи. Петрович подошёл ближе, присел на корточки и с удовольствием принюхался. Вблизи крыса выглядела ещё красивее, чем издали, к тому же мерцала изнутри мягким бледно-зелёным светом.

Внезапно мужик почувствовал на себе чей-то взгляд и обернулся. Какая-то бабулька, вцепившись в деревянную клюку, смотрела на него с непередаваемой смесью изумления, ужаса и брезгливости.

— Допился, скотина, — вымолвила она, после чего быстро-быстро засеменила прочь.

Некоторое время Петрович недоумённо смотрел ей вслед. Неожиданно до него дошло, чем он сейчас любовался и к чему с наслаждением принюхивался. Сдержать рвоту удалось лишь героическим усилием воли. Он отшатнулся от разлагающегося трупика, а затем помчался к магазину. В голове вновь заедали шестерёнки — ржавые, покрытые плесенью.

Пришёл в себя мужик уже дома. Судя по тому, что на столе стояла высоченная бутыль с водкой, пропавший из памяти поход в магазин увенчался успехом. Судорожно вздохнув, Петрович откупорил заветный сосуд и принялся жадно пить прямо из горла.

8

Наконец, в его голове воцарился туман, надёжно отсекавший воспоминания о мерзостных болячках и прочих загадочных событиях. Он сгущался постепенно, из лёгкой дымки — сперва Петрович повеселел, потом успокоился, а к тому моменту, когда бутыль опустела, мужик погрузился в равнодушное оцепенение и был абсолютно невозмутим, словно просветлённый буддийский монах.

Комната неуловимо изменилась. Стены отдалились, помутнели и стали еле заметно колыхаться. Петрович встал из-за стола, икнул и выронил бутылку. Та глухо чвакнула, медленно утонув в досках пола, но мужик проигнорировал это. Он точно помнил, что должен куда-то пойти, но маршрут, секунду или три века назад казавшийся совершенно ясным, успел совершенно изгладиться из памяти. Почесав затылок, Петрович неуверенно двинулся куда-то вглубь дома.

Заросшие серо-коричневым мхом стены по-прежнему дрожали, а гниющая флора складывалась в отдельные надписи. Причудливые кляксы и ветвистые спирали букв, казалось, росли в самом мозгу Петровича, проецируясь на окружающие поверхности исключительно в форме иллюзий... Но, поскольку сейчас он был тождествен стенам, появилась возможность в буквальном смысле взглянуть на себя со стороны.

Путь затянулся и закончился как-то внезапно. Только что мужик шёл по казавшемуся бесконечным коридору, погружённому в зеленоватую мглу — и вот уже стоял возле круглого столика, кажется, посреди гостиной. Или нет?.. Петрович помотал головой. Всё вокруг настолько исказилось и перемешалось, что даже ориентация в собственном доме доставляла изрядные проблемы.

На столе лежала сложенная газета. Развернув её, мужик обнаружил, что та пожелтела, растрескалась и была готова рассыпаться прямо в руках, словно была издана ещё до революции.

— Что за фигня?..

Петрович осторожно приблизил лист к глазам, бегло взглянул на первую полосу и издал матерный вопль — с фотографий скалились рожи полуразложившихся мертвецов. Даже скверное чёрно-белое фото не могло скрыть пролежней, гнойных нарывов и прочих неописуемо мерзких деталей. Гадостная газетёнка, выпав из пальцев, рухнула на стол и обратилась бумажным прахом.

Внезапно жёлто-серая кучка зашевелилась, и оттуда выполз червяк. Затем ещё один. И ещё... Петрович некоторое время остолбенело таращился, глядя, как гнусное воинство торопливо прибывает в числе, а потом дико заорал и бросился наутёк, не разбирая дороги. Воздух неожиданно загустел, потом звучно чавкнул, расступаясь, и мужик нежданно-негаданно очутился на улице, словно прошёл прямо сквозь стену. Впрочем, эта мысль мгновенно вылетела из головы — Петрович сразу сообразил, что не помнит в посёлке такой улицы. Узкая дорожка петляла меж грязных кирпичных домов с выбитыми стёклами и обрывалась возле слабо фосфоресцирующей водной глади.

Вода?.. Откуда, если до ближайшей речки полкилометра пути?!

Уловив краем глаза смутное движение, Петрович развернулся. Возле замызганной стены полуразрушенного дома валялся собачий труп. Он наполовину сгнил, да к тому же зарос здоровенными чёрными грибами преотвратного вида, распространяющими ни на что не похожий тяжёлый запах. Внезапно мёртвый пёс дёрнулся, перевернулся, противоестественно изогнув лапы, и встал. Пустые глазницы, затянутые паутиной, внимательно уставились на мужика. Тот издал полувскрик-полувсхлип, развернулся и бросился бежать. То, что нельзя поворачиваться к собаке спиной, убегать от неё, злить Гнилых Гончих, сейчас не имело никакого значения. Прописные истины отошли на задний план, и осталась лишь одна мысль — прочь!.. Прочь! Прочь!!!

Петрович вылетел на пирс и замер. Ему казалось, что вода в конце улицы — это река, максимум озеро... Однако увиденное было выше всякого разумения, поскольку перед мужиком открылась морская гладь. Волны, фосфоресцирующие зелёным огнём, простирались до непривычно далёкого горизонта, где смутно виднелся тёмный силуэт острова, покрытого циклопическими руинами. В стремительно темнеющем небе появлялись первые огоньки. Услышав за спиной мерный костяной топоток, Петрович понял, что загнал сам себя в ловушку... И тут покрытые илом доски треснули, разбрасывая во все стороны трухлявые щепки.

Опора ушла из-под ног, мужик поперхнулся и по пояс погрузился в ледяную жидкость. Замолотив руками по поверхности, он дико заорал…

…а через мгновение обнаружил, что сидит в ванной, судорожно хватая ртом воздух. Из зеркала на него смотрел всё тот же Петрович, только перепуганный до смерти, бледный и покрытый испариной. Оно не отражало ничего предосудительного, однако мужик всё равно осторожно огляделся. Всё, однако, было по-прежнему — никаких чудовищ, червей и мертвецов, ни следа плесени на стенах. Слегка успокоившись, он решил пройтись по дому. Мшистые узоры куда-то пропали, останков газеты, равно как и самих червей, тоже не обнаружилось. Вывод напрашивался однозначный, пусть и неутешительный — «белочка», причём запущенная.

— Вот тебе и успокоил нервы, — удручённо пробормотал Петрович, пытаясь найти полупустую бутылку.

Той, однако, нигде не было, словно она действительно провалилась сквозь землю. Решив, что потрясений на сегодня более чем достаточно, а выпивка отыщется позже, мужик, вяло переставляя ноги, отправился спать. В уголке его сознания мелькнула мысль, что раньше комнаты располагались совершенно иначе, однако Петрович не успел её удержать, и та сгинула в водовороте других идей.

9

Извилистая тропа сна снова привела его на заболоченные погосты. По колено в воде, под тёмным небом, Петрович бездумно бродил между покосившихся деревянных крестов, разглядывая полустёршиеся надписи. Имена, годы жизни, редкие фотографии... Однообразный, нечеловечески тоскливый пейзаж. Кое-где из трясины торчали узловатые стволы деревьев, воздевая к небесам голые ветви. Наверх мужик, предчувствуя что-то нехорошее, старался лишний раз не смотреть.

Одна могила, по виду свежая, привлекла его внимание. На прикреплённой к серому камню табличке виднелась полустёршаяся надпись.

— Дмитрий Никодимович Гемпель. 1969 - 2014 гг. Он не успел увидеть Начало.

Почесав затылок, Петрович сделал шаг в сторону и наткнулся на ещё один свежий крест.

— Александр Леопольдович Иванов. 1984 - 2014 гг. Он был близок...

Третий, неожиданно чистый и неповреждённый, обнаружился неподалёку.

— Игорь Петрович Лосев. 1979 — Начало. Стой в дверях, — с трудом прочитал мужик.

Повинуясь какому-то чутью, он запрокинул голову и понял, что на небе нет ни Луны, ни звёзд — только безграничная, абсолютная, подавляющая своим объёмом пустота. Там не было ничего, кроме пары мерцающих фиолетово-зелёным светом туманностей, медленно тающих в равнодушной космической мгле. Скоро их свет окончательно погаснет, и вечная тьма сомкнётся над кладбищем… Над землёй мертвецов. Живым здесь никогда не было места. Петрович лёг на спину между могил и расслабился, чувствуя, как вода затекает в нос, заполняет лёгкие… Как разум погружается во тьму.

Проснувшись, мужик первые мгновения собирался с мыслями, пытаясь понять, что же его разбудило. Окно оказалось настежь открытым, и желтоватый лунный свет заливал комнату. Над горизонтом восходила Птичья Звезда, заставляя Стаю Иршварием покинуть бездонные подземные норы и устремиться в столь же чёрные небеса. Но не доносящееся с облаков тоскливое блеянье, не колышущиеся тени деревьев и даже не порывы сухого ветра, успевшего покрыть мелкой пылью одеяло, были причиной внезапного пробуждения. На подоконнике, вцепившись в дерево изогнутыми когтями, мрачным силуэтом восседала ворона. Во всяком случае, Петрович опознал это существо, вместо перьев покрытое чем-то вроде лишайника, именно так. Чуть склонив голову, оно внимательно разглядывало мужика немигающим блестящим глазом, периодически раскрывая клюв.

Взгляд птицы ему совершенно не понравился. Неприятный, цепкий, чрезмерно осмысленный... Птицы не имеют права так смотреть. Тем более на людей. Тем более… Додумать сумбурные мысли мужик не успел. Ворона неожиданно взмахнула широкими крыльями, рассыпая мелкие клочки странного оперения, и медленно полетела к двери. Во рту у Петровича пересохло. Во все глаза он смотрел на ночную гостью, совершенно не представляя, что делать, если зловещая тварь вдруг направится к нему…

Однако та, косясь на мужика безумной звёздочкой глаза, не меняла направления. Хотя комнатушка была небольшой, вороне потребовалось по меньшей мере три минуты, чтобы преодолеть это расстояние. Впрочем, Петрович не был уверен, действительно ли прошло столько времени или ему это показалось. Достигнув цели, птица опустилась на дощатый пол, хрипло каркнула и клюнула дверь. Затем ещё раз. И ещё… После каждого удара та ощутимо содрогалась и, наконец, раскололась пополам. В образовавшейся щели Петрович успел разглядеть какие-то кружащиеся вихри, но ворона почти сразу же протиснулась туда, загородив обзор. Мужик моргнул, а когда открыл глаза, всё оказалось таким, словно ничего и не было. Лишь по полу тянулась дорожка из обрывков какой-то губчатой массы.

Несколько минут Петрович, накрывшись одеялом с головой, напряжённо ждал, что птица вернётся, но вскоре его вновь сморил сон.

10

Утром он тщательно обыскал весь дом, нервно оглядываясь по сторонам при малейшем шорохе. Никаких следов ночного визита Петрович, однако, не нашёл, поэтому решил, что это был всего лишь кошмар. Но вскоре у него обнаружились проблемы поважнее. Изучив своё отражение в зеркале, мужик обнаружил, что мерзкие серые пятна никуда не делись — более того, они прибавились в количестве и явственно разрослись. Теперь кожа шелушилась ещё сильнее и во многих местах вспучивалась странными бугорками. Петрович осторожно потрогал один из них и, к своему удивлению, совершенно не ощутил боли. Это отчего-то напугало его сильнее других симптомов.

Что ж, похоже, ему действительно стоило наведаться к Леопольдычу — если вчера ещё можно было утешать себя «нервным расстройством», то сегодня стало совершенно ясно, что дело действительно дрянь. Тяжело вздохнув, мужик оделся, проверил, все ли очаги болезни спрятаны от посторонних глаз, после чего вышел на улицу.

Встал он, как выяснилось, далеко за полдень. Над крыльцом продолжало мерно струиться йаэзлои, неприятно напоминающее о ночных снах. Вчерашняя грязь окончательно высохла, что мужика неожиданно разочаровало — хотя причину такой реакции он не понял.

Леопольдыч открыл сразу, без разговоров запустил соседа внутрь и сразу же запер дверь.

— Ну что, тоже? — поинтересовался он.

Петрович молча кивнул и стянул рубаху. Леопольдыч слегка вздрогнул, хмуро изучая неведомые болячки.

— Да, пакостно… Но у меня ещё гаже. На, глянь-ка! — и он продемонстрировал правую руку, которую до того старательно держал в тени.

Петрович поперхнулся. Это была уже не вчерашняя сыпь. За сутки с небольшим рука претерпела омерзительную метаморфозу. Поскольку сегодня Леопольдыч был в майке, поражённую конечность удалось рассмотреть целиком, от плеча до кончиков пальцев. По всей её поверхности вздымались бугры — огромные, складчатые, ветвящиеся, оплетающие руку целиком.

Между ними были глубокие впадины, образующие целый лабиринт, отвратительно похожий на извилины головного мозга. Петровичу померещилось, что там кто-то копошится.

Продолжение>