Пролог (01)

Назад к оглавлению

В стенах покосившегося одноэтажного домика раздавался звон битой посуды. Двое подростков, щуплых и высоких для своих лет, стояли в настолько тесной тёмной комнатушке, что в ней едва ли помещались две кровати, стол и стул. Опустив головы, они молча терпели льющуюся на них брань рослого, но сутулого мужчины с отёкшим пунцовым лицом – их отца, стоявшего в коридоре так, что мимо него нельзя было улизнуть в большой зал. От него разило потом и чем-то кислым.

— Да чтоб вас, ублюдки, сколько ещё это будет продолжаться, а?! Развели бардак! Срань. Одна сплошная срань! — мужчина всё не унимался. Он замахнулся глиняным кувшином, который принёс с собой из кухни, и с размаха швырнул его в сторону детей, но промахнулся. Кувшин черепками рассыпался по скрипучим половицам, оставив царапину на дверном косяке. — За что я вас кормлю, ничтожные, а? Да вы не цените мой труд!

Разгневанный молчанием, он ворвался в комнату детей и сорвал простынь с постели девочки.

— Это что? Что это, сучье отродье, такое, я тебя спрашиваю? Тебя мать вообще ничему не учила, га? — он швырнул простынь дочери в лицо. — Выстирай, и чтобы пятна не осталось!

Прижав к себе скомканное постельное, она шмыгнула мимо отца.  Торопливо стучали каблуки по старым половицам, а затем громко хлопнула задняя дверь.

Кинув злой взгляд на сына, мужчина рыкнул, сжал кулаки и вернулся на кухню. Вероятно — чистить обувь, как всегда это бывало в воскресенье утром, а ещё через час он пойдёт в церковь, и лучше до тех пор ему на глаза не попадаться. С этими мыслями юноша также вышел на задний двор.

— Трикс? — окликнул сидевшую к нему спиной сестру.

По движениям рук понял, что она уже замочила постельное в лохани и тёрла мыло на тёрке. Обошёл валяющиеся полешки, сорванную верёвку для сушки белья и опустился на скамью рядом. Прядь, выбившаяся из неряшливого хвостика, не скрывала слёз девочки.

— Тебе помочь?

Она бросила мыло в воду и вытерла лицо о рукав.

— Ты ничем не можешь мне помочь, Рик. Разве что убить его, — отстранилась, когда брат попытался её приобнять.

Трикс выловила мыло, отчего на руку ей пристало несколько мыльных пузырей, и продолжила натирать его.

— Не расстраивайся, — шепнул юноша, заправляя прядь ей за ухо. — Он не стоит ни твоих слёз, ни стараний.

Трикс смерила его тем самым взглядом, который он отчётливо помнил у их покойной матери. Так она смотрела на детей, когда они что-нибудь ломали, но вместо того, чтоб ругать, ждала, когда они сами осознают свою неправоту. Ждала, пока они не опустят головы и сами не скажут, что сделали не так.

Полгода назад им исполнилось по полных тринадцать лет, и Эрик с горечью ощущал на себе такой же взгляд карих глаз сестры.

— Теперь он продаст меня за бутылку, — она всегда говорила спокойно и тихо, но произнесённые слова с тяжестью, равной каменной лавине, накрывали её с головой. — А потом ещё раз и ещё, пока не упьётся насмерть. Мама бы этого не позволила…

Она отвернулась, вылила из ведра оставшуюся воду в лохань.

— Я не допущу этого, сестрёнка.

— Как на этот раз?

Эрик молчал. Что он мог ответить, сидя на заднем дворе убогого, убитого временем и нищетой дома, где даже свечку лишний раз запрещалось зажигать, потому что стоили они дороже кружки пива, а Ричард предпочитал больше пить, чем заботиться о детях? Через дыру в заборе виднелся кустарник, растущий на склоне. Как часто они убегали этим путём, не замечая, что их жизнь идёт под откос? Сколь много они упустили, прячась в лесу, наслаждаясь чистым воздухом и беззаботностью?..

Но время вышло.

— Не знаю… — растерянно, всё ещё витая в воспоминаниях, ответил юноша. — Я обязательно что-нибудь придумаю. Пойду работать, возьмусь за любую, какую дадут, даже самую тяжёлую работу, а не получится, так вступлю в банду грабителей. Нам же много не надо, лишь бы ему хватало на выпивку. Если ему будет достаточно, то никто тебя не тронет… — ощутив лёгкий укол сомнения, он запнулся. Но сестра нуждалась в поддержке и надежде. — Я не позволю ему использовать тебя.

Трикс плеснула в него мыльной водой. Ткань льняной, множество раз перелатанной, рубахи сразу же намокла.

— Если ты пойдёшь работать, то бросишь школу. Дурак ты, и дураком помрёшь.

— И пусть. Зато не от голода, и тебе не придётся… — он не договорил. Сама мысль пугала.

Сестра взяла его за руку и крепко сжала. Мыльные пузырьки на тыльной стороне её кисти весело переливались в лучах солнца.

— Не смей этого делать. Слышишь? Обещай мне, что не влипнешь в очередную историю.

Он улыбнулся, погладил сестру по волосам цвета пепла.

— Не волнуйся.

Несмотря на то, что Трикс не хотела его отпускать, Эрик мягко разжал её пальцы, нежно поцеловал в висок и вышел через калитку на тропу, ведущую в село в обход соседней фермы.

Такое часто практиковалось: брать детей в подмастерья. Пускай за это и платили гроши, но учили, и порой хороший ученик ступал на новую дорогу. Те, кому везло больше, становились счастливыми наследниками половины, а иногда и всего дела мастера. Смелые и умелые открывали собственные магазины и производство, на равных конкурируя с учителем. Самые отчаянные уходили в большой город и испытывали судьбу в сильной конкуренции с сотней других мастеров.

Ещё был вариант отправиться в церковь. Жизнь там ожидала не лучшая — скромная, и без связей им бы многого не перепало, но как вариант укрыться от прочих невзгод могла бы сойти. Одна лишь загвоздка на таком пути — они оба порой видели и ощущали вещи, недоступные обычным людям, а церковь магов не принимала. То ли дело — притворяться, что не замечаешь духа в лесу и игнорировать голоса, доносящиеся в полдень с полей, особенно в зимы, когда никто там не работал. И совсем другое дело — скрывать дар, находясь в лоне церкви.

Перспектива выучиться и уйти как можно дальше казалась Эрику лучшей из всех возможных.

Когда же дело дошло до поиска работы, оказалось, что быть ребёнком пьяницы и драчуна — всё равно что носить клеймо на лбу, что не скрыть ни вежливостью, ни мольбами. Никто не хотел иметь с парнем никаких дел. Люди придумывали самые различные отговорки, чтобы отказать. Пару раз его буквально выкинули на улицу, от души посмеявшись в спину. 

Старик в книжной лавке показался самым честным из всех. Стоя на стремянке у высокого шкафа полного книг, он рассматривал корешки изданий, которые прижимал к себе левой рукой. Седые волосы волнами ниспадали на ворот потёртого пиджака.

— Мальчик мой, я скоро умру, — его мягкий, низкий голос сразу располагал посетителя к себе. — Мои дети закроют лавку, они хотят сделать здесь харчевню. Я ничем не могу тебе помочь, а даже если бы и мог, то не стал бы.

— Почему?

Старик выудил книгу из стопки, пошатнувшись на стремянке, но удержал равновесие. Он ловко вернул её на законное место на полке. Потом ещё одну и ещё одну. Нарочито долго, словно испытывал терпение юноши, пока не закончились книги, а затем спустился вниз и тяжело сел на скрипучий стул за стойкой.

— С чего бы начать… — он бросил оценивающий взгляд сверху вниз на Эрика и снова посмотрел тому в глаза. — Да вот хотя бы взгляни на себя, мальчик. У твоего отца репутация дебошира, никто не будет с ним связываться, никто не захочет влезать в драку, тем более с тем, у кого за душой ничего нет, — он показал один палец. Затем второй: — А что касается тебя, то тебе бы сменить одежду на что-нибудь по размеру и почище, да и волосы подстричь. Третье — не сутулься, иначе тебе не будут ни верить, ни доверять. Ты больше похож на воришку, чем на честного мальца, когда сутулишься. Расправь плечи, подними голову. С твоим ростом грязи под ногами видно не будет.

В лавку, толкнув дверь и едва не сбив юношу с ног, вошла важного вида женщина в пышном платье. Следом за ней вбежал мальчик лет пяти в белоснежной рубашке и новых туфлях. Маленькими пальчиками он пытался ухватиться за юбку матери.

— Спасибо вам, — искренне сказал Эрик, когда те прошли дальше прилавка вглубь магазинчика. — Вы первый, кто сказал правду.

Он уже повернулся и переступил порог, когда старик его окликнул.

— Парень! Мой тебе совет: иди к рыбакам. Работа непосильная, но вряд ли она тебя испортит. Внешне, я имею в виду. Зато заработаешь репутацию и пару-тройку монет.

Женщина презрительно фыркнула.

Эрик ничего не ответил. Выскользнул на улицу, споткнулся о курицу, за которой бежали малыши, спрятал руки в карманы и побрёл дальше. Это село ненавидело их отца и детей в придачу. За долги. За драки. За слухи, которые ходили об их покойной матери.

Что ж, Эрик ненавидел их не меньше.

Дни сменялись. Село жило своей жизнью: вставало с рассветом, пряталось с закатом, и все, кто мог, пытались быть полезными обществу, иначе старейшины могли изгнать бесполезного человека. Хотели бы двойняшки, чтобы и их отца тоже изгнали, но тот работал. Мало, неохотно, бывало не раз, что опаздывал. Пропивал все деньги и часто дрался. Но Ричард был нужен; он и его умение обрабатывать дерево.

А вот Эрику с работой не везло. Надежда в нём ещё не угасла, и он упрямо входил в магазины, мастерские, стучал в двери фермеров и спрашивал в таверне, и получал отказы.

Слишком хилый. Чужие слова эхом звучали в ушах. Эрик потерял счёт попыткам, ежедневно пытаясь что-то исправить. Вчера. Сегодня. Безуспешно, но новый день дарил надежду.

Не дорос ещё. Получая один за другим отказы, он и не замечал, как каждый вечер зажигались первые огни возле злачных мест, куда стекались рабочие с пристани, из леса, шахты. Воришка — чужое слово, клевета, прожигавшая дыру в груди. В одной из таверн наверняка сидел и его отец. Напьётся, подерётся, вернётся домой и сорвёт злость на детях – как всегда бывало и будет. Если бы только мама была жива, она бы не дала их в обиду… 

Не всегда всё было так. Он ещё помнил время до смерти матери, время, когда в жизни двойняшек всё шло хорошо. Вспоминая моменты из светлого прошлого, Эрик брёл, куда ноги вели, лишь бы не останавливаться. Так, по дорогам и узким тропинкам, вдоль заборов, через пути железной дороги, по которой редко, но всё же проходили поезда, он вышел к ограждению кладбища.

По небу неслись облака. Луна выглянула лишь на мгновенье и снова скрылась, но в этот короткий миг Эрик отчётливо разглядел кованую ограду погоста. Ветер донёс шёпот листвы деревьев и кустарников.

Юноша проскользнул за ворота. Спокойное и тихое кладбище за долгие годы своего существования так и не породило ни легенд, ни пугающих сказок. Впрочем, ночью здесь посетителей почти не бывало, словно само место обладало некой аурой, что отгоняла хулиганов и тех, кого запах смерти вдохновлял на создание картин. Даже самые банальные истории про грабителей могил и те обошли стороной это место.

Эрик бродил по узким петляющим дорожкам, разглядывал старые могилы и обходил семейные склепы. Как бы бедно не жили родственники покойных, они, как могли, провожали своих любимых в последний путь. Чаще всего встречались серые, как вечернее небо, каменные надгробия. Где-то имена и даты выбивали на плитах, у некоторых из них уже стёрлись дождями и ветрами углы, на других же встречались таблички, местами их обрамляли узоры. Люди побогаче нанимали человека, чтобы изобразить портрет покойного. Совсем уж обеспеченные заказывали статуи духов-хранителей, чьи лица скрывали вуали, иначе церковь не разрешала хоронить на общем кладбище – дескать, душа мертвеца могла оказаться заточённой в лике изваяния и никогда не увидеть божьего света.

Вздор.

Краем глаза юноша заметил движение — далеко впереди между надгробий что-то плыло. В лунном свете казалось, что тени играли на памятниках, а воображение создавало из них шевелящихся монстров; а, может, это просто ветром принесло кусок ткани. В порыве любопытства Эрик двинулся навстречу неизведанному.

Приближаясь, он вглядывался в то, что поначалу принял за тень. Невольно он сравнил это со спокойной водой, в которую они с сестрой опускали сорванные цветы и смотрели, как медленно, словно никуда не спеша и ни о чём не беспокоясь, те уплывали прочь, подгоняемые лишь редкими порывами ветра. Так и существо впереди склонялось над могилой и замирало, на долгое мгновение походило на статую, готовое простоять так целую вечность. А затем резко оживало и с шелестом листвы оказывалось уже в другом месте, вновь неподвижное и безмолвное. Не в силах сбросить с себя чары, — если те и были, — Эрик наблюдал за существом, отдалённо напоминавшим человека, и совсем позабыл, зачем он сам пришёл в это место. Прежде ему не приходилось встречать тут нелюдей, как, впрочем, и посещать кладбище в столь поздний час.

Если поначалу создание вело себя непринужденно и не подавало виду, что замечало появление человека, то вскоре Эрик почувствовал, как по нему скользнули взглядом. Вот только, не видя чужих глаз, он бы вряд ли смог сказать наверняка, так ли это было на самом деле. Но когда существо распрямилось и повернуло в его сторону голову, взгляд тёмно-зелёных глаз пронзил юношу, окончательно развеяв все сомнения. Что-то мелькнуло в тех ясных глазах такое, отчего внутри у Эрика всё сжалось, и по спине прокатился холод, словно облили из ведра ледяной водой.

Но он так устал за последние недели, вымотался от постоянной беготни туда-сюда, унижений и оскорблений, что не смог заставить себя сделать хотя бы шаг. Тех минут, за которые существо приближалось, скользя над землёй, хватило, чтобы страх пошевелиться, показаться агрессивным или сделать что-то не то, отступил, оставив лишь быстрый ритм сердца. Эрик сглотнул и спросил первое, что пришло на ум:

— Что вы такое?

Существо вытянулось в полный рост. Смерило посетителя кладбища изучающим взглядом сверху вниз, а сквозь его прозрачный силуэт просматривались могилы, кресты, низкие ветви скрюченных деревьев. Возможно, некогда оно было человеком: длинные пальцы, увенчанные загибающимися когтями; костлявые плечи, переходящие в длинную шею; пускай и вытянутое, но лицо — в его облике читались черты, присущие живым людям. Но у существа не росли волосы, не выделялись уши и губы, круглые глаза моргали по-совиному, и сложно различить, одето оно во что-то или нет, а там, где у живых существ находились ноги, у этого лишь клубился серый туман.

Оно неторопливо указало на себя. На локте существа Эрик заметил кожаную складку – та тянулась к туловищу и напоминала крылья летучих мышей.

— Я — Хранитель кладбища, — услышал он спокойный и тихий голос, но рот существа оставался неподвижным. Голос задал встречный вопрос: — А кто ты?

На кончике языка крутилось множество ответов, начиная с самого простого — его имени. Он также был и мальчик, и бедняк, и брат, и сын, и изгой, и сам он не знал кто, а потому ничего не казалось ему достойным быть произнесённым вслух, и ни с чем из этого он себя целиком не связывал. В итоге Эрик промолчал, скользя взглядом по существу вниз, к земле.

То, что могло пугать своим нечеловеческим образом: по всему телу Хранителя появлялись и исчезали картинки, живые, подвижные, будто кто-то быстро перелистывал альбом с миниатюрными портретами — это вызывало в нём чувство восторга. Отчётливые образы походили на то, как дети в селе представляли себе фотографии по рассказам учителей из школы. Лица мертвецов со скрещенными на груди руками появлялись, проплывали по существу вверх и растворялись, обращаясь в дымный покров под его шеей.

Хранитель снова спросил:

— Что ты здесь делаешь и кто ты такой?

— Я ищу работу, — задумчиво, не отрывая взгляда от изображений, ответил Эрик. — А ещё ищу безопасное место для нас с сестрой...

Все картинки разом исчезли, оставив серое тело существа прозрачным и пустым.

— Здесь нет ни работы, ни укрытия для детей, — голос хранителя налился силой и загромыхал. — Солнце мёртвых не приемлет живых. Уходи!

Оно взмахнуло рукой, обдав Эрика мощным потоком воздуха. В лицо ударили комья земли, вынуждая отступить на несколько шагов, выставив вперёд руку для защиты глаз. Он пригнулся, твёрдо уперевшись в землю ногами, и ждал, пока ветер не утих. Мог бы убежать; но куда, назад в село, где никому не был нужен? Отчаяние или боги привели его сюда, так почему бы не испытывать судьбу и дальше? Подняв голову, Эрик смело взглянул в большие совиные глаза.

— Дорога привела меня сюда, — он расправил плечи, —  потому что я думал о том, где мы сможем укрыться, где найдём помощь. Мы не будем мешать, вы нас даже не заметите!

Он… разозлился? Эрик не понял, что промелькнуло в глазах существа, но от этого стало не по себе. Спёрло дыхание, и холод незаметно подкрался, чтобы сковать в своих крепких объятьях.

— Нет, мальчик. Уходи!

Хранитель кладбища двинулся к нему, плавно плывя над землёй. Приближался, угрожающе нависал. Никогда прежде Эрику не приходилось испытывать такого животного страха и желания убежать как можно дальше, скрыться в самой глубокой пещере, спрятаться в самом тёмном месте. По-детски укрыться под одеялом с головой и крепко зажмуриться, лишь бы этот липкий ужас, ползущий по спине вверх, к горлу, исчез. Чтобы дыхание не спирало, чтобы ноги не болели так, словно вот-вот — и подкосятся, неспособные нести его. Даже в те минуты, когда отец напивался до истерического визга и кидал в них ножи и ножницы, Эрику не было так страшно, как сейчас, когда кладбище вокруг начало выть и грохотать, а земля затряслась так, словно что-то пыталось вырваться наружу.

Но вместо того, чтобы последовать низменному порыву, как подобает человеку, столкнувшемуся с нежитью, он, ощущая неистовство и гнев земли, собрал последние крупицы храбрости и последовал другому голосу внутри него — чему-то, что жило ещё глубже и сопротивлялось давящей силе. И тогда он повторил слова, в который день звучавшие из его уст в разных уголках села:

— Возьмите меня в ученики!

Он уже смирился с реакцией, которую вызывают эти слова: гнев, страх, смех, жалость; люди кричали на него и выгоняли, а то и вовсе делали вид, что не услышали. Хранитель же, снова указав на юношу когтем, спросил:

— Кто ты?

Но он так и не нашёл ответ на этот вопрос. Сдавшись под пытливым взором Хранителя, Эрик потупил взгляд на стёртые носки маленьких ему ботинок и смолчал, прикусив язык. Что бы он сейчас ни сказал, всё будет выглядеть оправданием или жалостью к себе.

— Я не могу помочь тому, кто не ведает своей сути. Иди домой, мальчик.

Однако в место, называемое домом, пропахшее потом и перегаром, впитавшее в себя столько боли и мучительных воспоминаний, ему совсем не хотелось возвращаться.

Шум пропал так же внезапно, как и появился. Кладбище смолкло.

— Могу я хотя бы навестить могилу матери? — робко спросил он, опасаясь вновь разозлить существо, нависающее над ним. Побоялся даже глаза на него поднять.

— Можешь, — голос снова стал мягким и медлительным. — Если найдёшь её. Если будешь осторожен.

Хранитель, не отводя от человека взгляда зелёных глаз, поплыл прочь. Даже когда он скрылся за памятником, и Эрик не видел вдали ничего, кроме надгробий и качающихся ветвей, внимание существа ещё долго не покидало юношу.