Посторонний, или Взгляд извне
Грицхальд
— Ты бы не мог отнести за меня эту бумагу нашему руководству? Мне немного неудобно.
— Тебе? — не сразу поверил я. Конечно, после инцидента в прошлую пятницу, когда в Олеге некстати проявился свойственный ему максимализм и он чуть было не принялся обучать руководителя отдела его же собственной работе, отношения между тем и Олегом оставались несколько натянутыми. Однако не так уж долго и длился тот словообмен; Олег, как и подобает более умному, вышел из него первым предельно дипломатичным образом.
Он вообще всегда быстро усваивал правила игры.
— Что там?
Олег прятал глаза. Я заглянул в бумагу.
— Вау.
Я присвистнул.
— Уходишь? С концами? Вот странно: вроде бы, столько лет, сколько я тебя знаю, мне всегда казалось, что поиск лучшего от хорошего не является твоей мировоззренческой позицией. Или тебе посулили место с окладом в пятьсот евродолларов за неделю?
Олег промолчал.
Я попытался всмотреться ему в глаза, что было довольно непросто; те, по идее долженствующие быть зеркалом души, в случае Олега обычно отражали лишь то, что он хотел показать. Притом Олег не был лицемером или двуличным человеком — так, по крайней мере, мне по опыту общения с ним казалось — и взглядом своим обычно старался транслировать правду.
Сейчас глаза Олега выражали смущение.
— Романтическая история? — попытался угадать я. — Не теряйся, это со всяким может случиться. Вот, помню, познакомился я в Интернете с одной очаровательной преподавательницей хореографии и английского, а потом она узнала, что мне двадцать лет и что я бородат.
— Двадцать? — кажется, Олег немного засомневался в моём психическом здоровье.
— Неважно, — поморщился я. — И вообще, сетевой фольклор в наши дни надо знать.
Олег смущённо повертел меж пальцами авторучку, с которой и с листком бумаги подошёл к моему столу.
— Нет. — Он как будто пришёл внутри себя к какому-то выводу. — Дело не в романтике. Понимаешь, я немного опасаюсь, что на меня могут... — он замялся, как будто выискивая наиболее подходящий оборот, — ...наехать.
— Ого. — Я невольно принизил голос. Хотя подслушивать нас было некому; стояли последние часы последнего рабочего дня и большинство сотрудников под разными благовидными предлогами разбрелись по своим хазам. — Ты перешёл дорогу кому-то из крутых? Или группировке какой? Ну-ка, давай, рассказывай.
Я расположился в кресле поудобней, всем своим видом демонстрируя, что не выпущу Олега до тех пор, пока не узнаю от него всю правду.
Не то чтобы я всерьёз полагался на свою способность прикрыть его от любых бед — если на него объявили охоту ребята Стреляного или там Грабовского, то максимум, что можно сделать, это оттянуть несколько миг расправы. Но, с другой стороны, попытка ведь — не пытка, верно?
Да и не верил я, что тихий Олег способен ввязаться в этакое.
— Ещё не перешёл, — голос его также понизился, — но опасаюсь, что само моё присутствие здесь может быть воспринято кем-то как переход дороги.
— Так, — кивнул я. — Поэтому ты собираешься оставить работу? Город, наверное, тоже покинешь?
— Если бы только город. — Олег чуть поморщился. — Уровень опасности столь высок, что мне, скорее всего, придётся покинуть не только город или даже страну.
Я непонимающе моргнул.
— Видишь ли, — Олег, кажется, смутился ещё сильней, — я тебе ни разу не говорил за пять лет нашего знакомства, просто как-то не приходилось к слову... Понимаешь, я инопланетный пришелец.
Произнеся последние слова, он уронил взгляд. Я же смог лишь растерянно повертеть в руках листок бумаги, который он протянул мне в начале нашего диалога.
В принципе, чего-то подобного ожидать стоило.
Познакомиться с Олегом мне довелось в далёком декабре две тысячи седьмого года, когда тот в совершенно бедственном положении бродил по заснеженной Москве, никого не узнавая и не помня точно даже месторасположение собственного жилища. Установить каковое так толком и не удалось, несмотря на все изыскания работников паспортных бюро. Редчайший случай, полная необратимая амнезия — человек без прошлого, без памяти, без биографии.
Если б со мной произошло подобное, я бы сошёл с ума и начал считать себя инопланетянином или эльфом гораздо раньше.
А Олег, по крайней мере, пять лет продержался.
Стойкий характер.
— Ты кому-нибудь об этом говорил?
— Нет, конечно. — Олег энергично помотал головой. — Во-первых, инструкция. Контактами должны заниматься специалисты, а так вообще — контакт есть дело чрезвычайно опасное. Это понемногу начинают понимать уже не только ваши голливудские сценаристы и фантасты, но даже изначально миролюбивые философы с учёными. Наведи как-нибудь в Интернете справки по словосочетаниям «звездолёты-берсеркеры» и «SETI-атака». Во-вторых, кто бы мне поверил?
— Действительно, кто? — философски произнёс я, нажимая кнопку на боку электрического кипятильника.
От откровений Олега мне захотелось пить.
— Сдаётся мне, что и ты мне не веришь, — вздохнул Олег.
— Ну, почему, — вяло воспротестовал я. — С точки зрения когнитивного релятивизма каждый из нас по-своему прав. Поскольку используемая индивидуумом система понятий является частью объективных конструкций его мозга, то...
Олег снова вздохнул и молча посмотрел на меня.
Я осёкся.
— Убери это, — выдавил я несколько мгновений спустя.
— Как хочешь, — пожал плечами Олег. Третий глаз на его лбу постепенно рассосался столь же загадочным образом, как и возник. — Обычная телесная трансформация, не из самых сложных. Мы давно проложили каналы управления от сознания к чуть ли не каждой клеточке организма.
— Как йоги, которые сушат на себе полотенца, что ли? Развивая волю и уровень осознания? Форма есть функция ума?
— Да нет, никакой мистики, обычная технология. Киборгизация, так сказать. Хотя, может быть, путём тренировки сознания и можно достичь чего-то подобного, — Олег вновь пожал плечами, — насчёт вашего сознания я вообще с некоторых пор ничего не знаю.
— С некоторых пор? — Я приподнял бровь.
У Олега был жалкий вид.
— Долгая история.
— Тебе придётся мне её рассказать. — Я потрогал бок зашумевшего пластикового кипятильника, пытаясь определить на ощупь, достаточно ли разогрелась в нём вода и нельзя ли выключить его раньше полного закипания. — Равно как и про тех, кто тебе угрожает. Твои загадочные друзья по звёздным просторам? Или местные люди в чёрном вышли на твой след, найдя в секретном укрытии твою летающую тарелочку?
— Нет, — покачал головой Олег. — Наша цивилизация доселе была известна нам как единственная разумная во Вселенной и мы не воюем между собой. Второе же вряд ли смогло бы составить для меня проблему.
— Тогда в чём дело?
Олег посмотрел на меня.
— Скажи, — говорил он негромко, а чайник шумел уже в полную мощь, так что мне пришлось прислушаться изо всех сил, — ты хорошо разбираешься в религиоведении?
Вопрос меня потряс.
— Ну, — осторожно произнёс я, ткнув пальцем в кнопку выключения чайника и пытаясь собраться с мыслями, — я знаю, что существуют разные религии. Индуизм, буддизм, мунизм. Христианство, ислам. Знаю, что они делятся на традиционные и на нетрадиционные, вторые часто удостаиваются титула сект или в нейтральной формулировке — новых религиозных движений. Знаю также, что существует разделение на религии Откровения и на религии чего-то ещё.
Втайне я был горд, что знаю о религиях столько разного.
— Да уж. — Олег чуть усмехнулся. — Впрочем, это неважно. Любой землянин уже в силу одного своего происхождения неизмеримо компетентней в области религиоведения, чем любой житель нашей планеты.
Гордость моя была задета.
— По-твоему, я... — Тут я завис и до меня кое-что дошло. — Подожди. Ты хочешь сказать, что на твоей планете нет религий?
— Увы. — Олег печально улыбнулся. — Больше того. Не существует мистики, гаданий, веры в значимость совпадений и в вещие сны. Не существует собственно и самих сновидений в вашем понимании, хотя до усовершенствования наших организмов мы нуждались периодически в отдыхе для мозга и впадали на некоторое время в слабый галлюциноз, но галлюцинации при этом были существенно хаотичней, не складывались в абсурдно-странные системы и так или иначе объяснялись логически. Не существует и никогда не существовало богатой палитры психических заболеваний со странной симптоматикой. Кроме того, у нас нет и никогда не было философских теорий о дуализме духа и материи, хотя теоретизирования в духе платоновской «пещеры» имели место, но относились скорее к вопросу об ограниченности наших познавательных сил, чем к идеализму в вашем понимании.
— Скучно живёте.
Ложка моя зависла над сахарницей, решая, зачерпнуть третью порцию сахара или ограничиться двумя.
— Как получается. — Олег с силой потёр ладонями лицо, словно борясь с сонливостью.
— Ты это к чему клонишь? — всё же решил уточнить я, берясь за ручку кипятильника. — К тому, что земляне сумасшедшие, раз у нас есть всё перечисленное? Или к тому, что просветлённые?
— А ты как думаешь? — Олег подавил зевок. Похоже, он настолько вжился в роль землянина и в свою земную оболочку, что его действительно клонило в сон.
Почему-то он с лёгким опасением покосился в сторону двери.
— Ну, — начал я с умным видом, направляя тонкую струйку кипятка себе в кружку, — тут мы имеем довольно банальную завязку сатирического сюжета, маскирующегося под фантастический. Пришелец из мира, где не существует религий, прибывает на Землю и рассматривает под смешным углом всё это мракобесие, взирая на него словно на пляски дикарей. Таков первый вариант, особенно характерный для атеистически настроенных авторов. С другой стороны, прибывший с далёкой звезды инопланетянин вполне может внезапно увлечься религиозным феноменом или даже сам стать адептом какой-нибудь из религий, предприняв в связи с этим шаги высокой или низкой степени рациональности. Таков второй, значительно реже используемый вариант, встречающийся обычно в том случае, если автор — верующий или желает специфическим образом сыронизировать.
Олег, прищурившись, взглянул на меня.
— А как насчёт третьей позиции? Позиции честного исследователя? Тем более, что именно лицо внешнего происхождения, имеющее сформированный разум и при этом доселе не слышавшее ничего о религиях, имеет шансы быть наиболее объективным в этом вопросе. В то время как практически любой землянин — и в этом очередная ваша психологическая странность — занимает в глубине себя изначально либо позицию радикального атеизма, либо позицию религиозной веры.
— Ну почему, — не согласился я. — Существует ещё позиция радикального пофигизма.
— Это, как и агностицизм, на практике эквивалентно атеизму. Более или менее сформированная поведенческая схема вкупе с нежеланием менять её.
Я лишь хмыкнул. Речи Олега всё больше и больше начинали напоминать вступительную часть какой-то религиозной проповеди. «Задумайтесь о своей жизни, каждый человек должен однажды решить для себя самый главный вопрос, второго шанса не будет».
Вдруг мне пришла в голову одна мысль.
— А как на вашей планете обстояло с развитием живых организмов и с аргументами в отношении эволюции и креационизма? Религий у вас нет и не было, следовательно, второе никогда всерьёз в качестве гипотезы не рассматривалось. Получается, ваши живые формы имеют чётко прослеженную историю эволюционного возникновения?
Это, как мне представлялось, могло бы расставить как минимум часть точек над «ё».
— Имеют, — нахмурился пришелец. По лицу его тут же пробежала лёгкая тень неуверенности. — Вроде бы...
— Вроде бы?
Олег виновато улыбнулся.
— Видишь ли, — смущённо кашлянул он, — я и сам точно не помню.
∗ ∗ ∗
По словам Олега, около пяти лет назад он прибыл в Солнечную Систему на относительно небольших размеров космическом корабле, к слову говоря, внешне не имеющем ничего общего с летающей тарелкой, — ему, как существу, имеющему полный доступ к управлению своим организмом, не особо требовались системы жизнеобеспечения на борту. Сам же корабль, хотя и был оснащён двигателями, позволяющими маневрировать в пределах звёздной системы, большую часть своего разгона для межзвёздного путешествия приобрёл за счёт внешних сил — грубо говоря, им выстрелили, словно ядром из пушки.
Разгон, впрочем, был не столь уж и большим.
Что стоит существу, полностью владеющему своим организмом и способному при необходимости и наличии ресурсов даже изменить его химическую природу, выдержать гигантские перегрузки при старте и затем погрузиться в анабиоз на сколь угодно длительное количество лет?
Олег был разведчиком. Или, если угодно, исследователем. Особо авторитетного ранга у него не было — скорее его можно было сравнить с юными искателями приключений из описанной у Стругацких группы Свободного Поиска.
Использовав слабые двигатели корабля и мощную гравитацию некоторых тел Солнечной Системы, чтобы нейтрализовать разгон, Олег направился к Земле.
Очень уж его наш радиофон заинтересовал.
Естественно, следуя инструкциям, предписывавшим тщательную осторожность перед первой встречей с иной цивилизацией, он, как и полагалось, разделил себя, подобно ящерице, отбрасывающей хвост.
На околоземной орбите осталась вращаться существенная часть его плоти и его памяти. Содержащая в себе как значительную долю информации о родной цивилизации Олега, включая столь компрометирующие данные, сколь местонахождение её звёздной системы или точный уровень научного развития, так и значительную долю воспоминаний о личной жизни Олега.
Если Олег вернётся с Земли, то оставленный им кусок его плоти и его памяти узнает хозяина, после чего — предварительно убедившись, что хозяин не загипнотизирован, не находится под наблюдением и действует по собственной воле, — радостно сольётся с Олегом, возвращая ему его воспоминания.
Если Олег не вернётся — или будет при возвращении находиться под чьим-то контролем — оставленный им на орбите кусок его плоти, несущий в себе едва ли не большую часть личности Олега в спящем режиме, просто уйдёт в глубины космоса за пределы действия всех следящих систем и попытается отправиться обратно к родной звезде.
То же самое произойдёт, если оставленную на орбите «базовую» часть личности попытается кто-либо захватить.
В случае невозможности отступления произойдёт самоуничтожение объекта.
Никто не получит сокровенные сведения.
Что произошло при вхождении Олега, тогда, естественно, не носившего это имя и ничуть внешне не напоминавшего человека, в земную атмосферу?
Тут Олег затруднялся что-либо объяснить.
У меня складывалось впечатление, что ему не хватает терминов или что он просто забыл необходимые в связи со своим отрывом от базовой части памяти. То, что произошло, показалось Олегу сначала похожим на «шмякание магнитным полем» — но тут же, смутившись, он забормотал, что не в магнитных полях тут дело, что такую чепуху он бы заранее предвидел, после чего понёс сущую околесицу об искажениях двенадцатимерного пространственно-временного континуума и топологических многообразиях Калаби-Яу.
Как бы там ни было, при вхождении в земную атмосферу Олега что-то «шмякнуло».
Причём «шмякнуло» столь сильно, что какое-то время он не мог восстановить часть своих трансформационных возможностей и даже утерял тонкий канал теоретически неперехватываемой связи с базовой памятью на орбите — из которой всё-таки иногда можно было бы запрашивать хотя бы самые элементарные сведения.
Беспомощным он оказался.
Через некоторое время, относительно очухавшись и решив разобраться с каналом связи позже, приблизил свой химизм и форму организма к человеческой.
Притворившись землянином-амнестиком, поскольку на том этапе он ещё слишком слабо знал человеческую цивилизацию, чтобы вдаваться в аферы с документами и создавать себе искусственную биографию с нуля.
Ещё через какое-то время я его встретил на улицах Москвы.