Отчаяние, часть 7

<Предыдущая часть

— Какие же мы идиоты! — воскликнул Виктор, осознав вывод из своей последней мысли. — Тебе не надо было хвататься за провода! Мы могли притащить сюда любой труп и использовать его!

— Ничего... — она неловко вытерла лицо тыльной стороной правой ладони, стараясь не коснуться ничего обожженными пальцами. — Лучше уж это, чем ОНО...

— ОНО, — убито кивнул Адамсон. — Может быть, ОНО влияет даже на наши решения... заставляя нас выбирать те, которые служат его закону — закону увеличения отчаяния...

— Ракета. Что с ракетой? Тебе не удалось ее запустить?

— Удалось, но... Я понял. Мы дважды идиоты, — угрюмо констатировал Виктор. — На корабле нет системы самоуничтожения. Но на беспилотной ракете — есть! И когда компьютер понял, что столкновения не избежать... до нас долетели лишь мелкие обломки.

— И мы никак не можем это отключить?

— Нет. А если бы даже и смогли — это был единственный модуль, с которым мне удалось наладить связь. Да и пульт, боюсь, больше не заработает...

Линда сидела на полу, глядя на свои почерневшие пальцы. Страдальческая гримаса кривила ее изуродованное лицо, выглядевшее в результате особенно жутко — слои мертвой кожи, наползая друг на друга, сминались жесткими складками и кое-где даже трескались.

— Очень больно? — спросил Виктор. — Может быть, тебе, ну... новый цикл?

— Смерть как лучшее лекарство, убийство как первая помощь... — пробормотала она. — Нет. Не хочу опять сначала. Опять все вспоминать... переходить от надежды к... тем более, все короче... Слушай. Я знаю, что нам делать. Мы все-таки взорвем этот проклятый корабль. Во всяком случае, второй уровень точно.

— Как?

— Водород. Гремучий газ.

— И откуда мы его возьмем, тем более в таких количествах?

— Заставим эту дрянь саму создать свою погибель. Запустим вирус в протоплазму. Ее клетки очень пластичны. Способны служить материалом хоть для отдельных человеческих тканей, хоть для анаэробных биороботов... а выделение биогенного водорода — это рутинный биохимический процесс. Его совсем несложно запрограммировать. Сейчас протоплазма растет за счет темной энергии, как растительная биомасса Земли за счет солнечной — ну и пусть растет, чем больше, тем лучше. Вирус встроится во все ее клетки. И заставит их вырабатывать водород.

— Ты сможешь создать такой вирус?

— Я все-таки биоинженер.

— Да, но... все разгромлено...

— На втором уровне тоже есть резервный пост.

— Если он в таком же состоянии, как этот...

— Что мы теряем? Идем.

— Ладно, — бесцветным голосом согласился Адамсон. — Пошли. Если ты настаиваешь...

— Ты не веришь, что у нас получится?

— Оно не отпустит нас. Не знаю, как, но не отпустит.

— Виктор, не говори так! Это оно заставляет тебя так думать! Ты ведь сам говорил — это абсолютно тупая сила, а не какой-то хитрый враг! Мы должны бороться!

— Ты еще можешь... на что-то... надеяться? — волна апатии и бессилия, накатившая на него, была так сильна, что он едва заставлял себя шевелить губами.

— Боль. Думаю, дело в ней. Пока я думаю о боли, я не могу полностью сосредоточиться на отчаянии. Но оно, конечно, будет становиться сильнее... Идем же, пока еще можем это выносить! — видя, что Виктор не двигается с места, она с размаху влепила ему пощечину, затем еще одну — и застонала от боли в собственных пальцах. Адамсон нехотя положил руку на панель, открывающую выход. Ангар уже вновь заполнился воздухом, и автоматика позволила им покинуть диспетчерский пост.

На втором уровне мало что изменилось со времени последнего визита Адамсона — разве что омерзительная жизнь, похоже, расплодилась еще сильнее. Но, как и в тот раз, Виктор глядел не на слизистые грибы и свисавшие с потолка мясные сталактиты, а на изуродованный труп, распятый поперек коридора. В мертвой плоти все так же вяло копошились получерви-полужуки; кажется, их стало больше, и их трупиков на полу — тоже. Теперь он знал, что это тело Линды, и что чудовище, сотворившее с ней такое — он сам.

Воспоминание о происходившем тогда резко выплеснулось в сознание, породив ощущение почти физического удара. Адамсон вздрогнул и крепко зажмурился, но от этого кошмарная сцена только яснее проступила перед глазами...

— Я тоже это помню, — тихо сказала Линда. — Идем, — и она решительно двинулась боком мимо собственных изувеченных останков, поднырнув под вспоротую проволокой руку. Виктор двинулся следом, стараясь одновременно и не глядеть на тело, и не коснуться его. Под ногами влажно хрустели и чавкали мертвые насекомоподобные твари, во многих местах уже покрывшие пол сплошным ковром; ботинки липли и оскользались в слизи. Он порадовался — насколько этот глагол вообще был применим в такой ситуации — что все-таки надел обувь мертвеца... то есть, конечно, свою собственную. Но Линда шагала по всей этой гадости босиком и, кажется, даже не обращала на это внимания. Меж тем коридор вокруг них все менее походил на конструкцию, созданную человеком, и все больше — на внутренность какой-то чудовищной, пораженной полипами и язвами кишки. Свет уже не мог проникать сквозь все, что наросло на плафоны, пришлось снова использовать фонарик. В одном месте дорогу им преградило что-то вроде мягкого бревна; Линда наступила на это (раздался звук, похожий на хлюпающий вздох) и пошла дальше, а Виктор споткнулся в темноте. Он посветил под ноги и скривился, когда понял, что это такое. Это был труп, ставший теперь частью общей массы, облепившей стены, пол и потолок; он оброс так густо, что уже невозможно было понять, мужской он или женский, не говоря уже о причине смерти. Можно было различить лишь дыру отверстого рта — черный провал в сплошной бугристой корке, полностью скрывшей прочие черты лица. Виктор почувствовал опасение, что дальше проход вообще зарос наглухо, и им придется едва ли не буквально прогрызать себе путь в помещение поста...

Тем не менее, до заветной двери они добрались без особенных проблем. По всему периметру двери из щели между ней и стеной выперла какая-то губчатая дрянь, а сенсорная идентификационная панель заросла зловонной черной плесенью — но, похоже, работала и, насколько можно было различить, светилась красным. Адамсон брезгливо стер плесень локтем, затем привычно приложил ладонь. Ничего, однако, не изменилось — меж его пальцами пробивался все тот же зловещий красный свет.

— Пусти, — велела Линда и, почти отпихнув его, приложила руку. — Здесь мое королевство.

В подтверждение ее слов панель озарилась зеленым, а затем дверь, разорвав губчатую массу, ушла в сторону.

Помещение поста управления биосинтезатором оказалось загажено меньше, чем коридор возле него; больше всего наростов было на стенах возле двери, а на самом пульте — лишь небольшие лужицы маслянистой слизи, кое-где поросшие плесенью. По стенам и потолку, однако, во множестве ползали псевдотараканы, периодически срываясь и падая на пол. Упавшие на спину не могли перевернуться и так и валялись белесым брюхом кверху, вяло шевеля лапками. «Сейчас меня стошнит», — подумал Виктор, хотя и знал уже, что ничего из этого не выйдет.

Но главное — пульт работал! На нем не было никаких следов сознательного разрушения.

— Похоже, сюда мы еще не добирались, — произнес Адамсон. — Должно быть, отвращение оказалось сильнее всего прочего...

Линда потрогала липкое сиденье кресла — когда она отнимала палец, за ним потянулись клейкие нити — и, отодвинув кресло в сторону, встала перед пультом на колени. Экраны ожили, повинуясь ее прикосновениям; Виктор различил на одном из них пупырчатую цепочку какой-то сложной органической молекулы. Другой экран, транслировавший изображение с камеры наблюдения, показывал что-то вроде круглого бассейна, заполненного жирной и вязкой пузырящейся массой; «это и есть протоплазма», — понял Адамсон.

— Ты уже знаешь, что именно делать? — спросил он.

— В общих чертах я продумала схему вируса, ну а конкретику сейчас доведу до ума... в системе есть все нужные средства.

— Долго это займет?

— Программирование или синтез?

— Весь процесс до конца. До того момента, как мы сможем все тут взорвать.

— Не знаю. Минимальный естественный интервал между делением клеток — около двадцати минут. Мы используем всякие катализаторы, чтобы его ускорить, но все равно для того, чтобы инфицировать всю биомассу, а потом еще выработать достаточно газа, потребуется, как минимум, много часов. Возможно, дней...

— Дней?! Мы не выдержим! Я чувствую... чувствую ЕГО силу уже сейчас!

— У нас нет выбора. Придется терпеть. Если мы убьем себя или друг друга на полпути, придется все начинать сначала.

Что-то закопошилось у Виктора в волосах; он машинально стряхнул это на пол. Это оказался упавший с потолка таракан. Адамсон брезгливо раздавил тварь ботинком.

Он не знал, сколько времени он расхаживал по помещению поста, кусая губы и вцепляясь руками в волосы, когда все более страшные волны невыносимого отчаяния накатывали на него. Линда продолжала колдовать над своим пультом; ей было полегче — она была занята делом, и к тому же ее отвлекала боль ожогов; когда становилось особенно плохо, она специально давила на пострадавшие пальцы. Адамсон понимал, что она страдает меньше, чем он, и почувствовал, что ненавидит ее за это. В какой-то миг эта ненависть стала столь сильна, что он уже готов был наброситься на нее, чтобы рвать, зубами и ногтями рвать ее плоть. Вместо этого он несколько раз с силой ударил себя кулаком по лицу, пока не ощутил на губах кровь, бегущую из расплющенного носа.

— Сколько еще?! — заорал он. — Сколько ты будешь копаться?!

— Все, — мертвым голосом выдохнула Линда. — Я запустила синтез. Сейчас прогоню тесты и смогу примерно сказать, сколько нам ждать.

Виктор сел на грязный пол, впившись ногтями в ладони и сдавливая кулаками виски.

— Уровень водорода... — бормотала Линда. — Нет. Не может быть!

— Что еще? — простонал Виктор. — Ты ошиблась? Все напрасно? Я знал, знал, что...

— Нет. Наоборот. Там полно водорода! Синтезатор весь заполен гремучим газом. Но этого же не может быть! Прошли только считанные минуты, никакой вирус не размножается с такой скоростью!

— Значит, приборы врут.

— Нет. Не врут... Кажется... кажется, я знаю, в чем дело. Это как с ракетами. Мы не помнили, что пытались уже дважды. Мы сломали пульт, чтобы предотвратить третью безнадежную попытку, но тебе все-таки удалось заставить его работать...

— Хочешь сказать, что идея с вирусом тоже не в первый раз приходит тебе в голову? — понял Адамсон.

— Да. Это же естественно, что мы раз за разом придумываем одно и то же... Только эта идея не была безнадежной. Мы просто поняли, что не дотерпим до конца процесса... Но он уже шел автоматически, наше участие не требовалось. Главное было — не мешать. Не разнести здесь все в очередном приступе отчаяния, особенно — еще не вспомнив, что к чему...

— Значит, — потрясенно сообразил Виктор, — значит, мы... то есть я... повесил тебя в коридоре в качестве... знака «Вход запрещен»?!

— Да. К этому времени мы уже знали, что кровавые надписи типа «не ходи туда!» не действуют. А увидев ЭТО — ты ведь не пошел дальше? И я бы не пошла... нет, я действительно надеялась, что боль убьет мой разум, и для меня все кончится, но если нет... как оно и вышло...

— И сколько еще до конца процесса?

Линда вновь посмотрела на экран.

— Он завершился. Вся протоплазма инфицирована.

— Значит, мы потеряли кучу времени, пока ты создавала вирус заново! — вновь взорвался Виктор. — Мы уже давно могли со всем покончить!

— Не кричи. Осталось чуть-чуть. Идем.

Им не понадобилось возвращаться в коридор — в резервуар синтезатора можно было пройти прямо из поста управления. Спустившись по пологой лесенке и миновав вешалку, на которой когда-то висели защитные костюмы (где были они теперь, на каких из так и ненайденных трупов?), астронавты оказались перед еще одной покрытой наростами дверью; под наростами еще можно разглядеть значок биологической опасности — что, разумеется, уже не могло остановить пришедших. По идее, за дверью должен был находиться герметичный тамбур, но как тогда вся эта живность оказалась снаружи? Благодаря парадоксальным свойствам темной материи — или же они выпустили ее сами? Линда вновь приложила руку к сканеру, и они, преодолев тамбур, вышли на балкон, опоясывавший изнутри большое круглое помещение, которое они уже видели на экране. Вблизи колыбель жизни производила еще более отталкивающее впечатление, чем на мониторе; вязкие пузыри медленно вздувались и громко лопались в паре метров у них под ногами, в воздухе стоял густой тяжелый запах какого-то тухлого варева. Теперь Виктор понял, что означают эти пузыри — это выделялся водород. Сам по себе, конечно, лишенный запаха.

— Ну и? — осведомился Адамсон. — Как мы это подожжем?

— Ой, — смутилась Линда, — действительно, совсем вылетело из головы. У нас были электрозажигалки, но где их теперь искать?

— Подозреваю, что за бортом.

— И тут, — она оглядывала стены, — нет никаких проводов, до которых мы могли бы дотянуться...

— Хоть бы эта хрень была из металла! — Виктор ударил кулаком по перилам балкона. — Был бы шанс высечь искру. А тут кругом сплошной пластик...

— Химически инертный и пожаробезопасный, — мрачно кивнула Линда. Затем вдруг уткнулась взглядом в первого пилота: — Подожди. Есть идея. Я сейчас принесу.

С этими словами она выскочила за дверь, оставив Виктора в бессильной тоске стискивать круглые перила. Что еще за идея? Круг прогресса замкнулся — на борту самого передового достижения человеческой науки встает та же проблема, что и в первобытной пещере: проблема добычи огня. Только здесь он нужен не для того, чтобы выжить, а для того, чтобы умереть. И сделать это гораздо сложнее — предметы под рукой у древнего дикаря не изготавливались по канонам повышенной безопасности, исключающим любую случайную искру... Но пусть, пусть она уже возвращается скорее и принесет все, что угодно! Он больше не может выносить это отчаяние! Еще немного — и он прыгнет в это булькающее внизу дерьмо, даже зная, что ничем себе не поможет, а только начнет все сначала...

Когда, наконец, запыхавшаяся Линда прибежала обратно, Адамсон даже не заметил ее. Он глухо скулил, раскачиваясь на месте, стиснув зубы и закрыв глаза. Ей пришлось дважды окликнуть его, чтобы привлечь внимание.

— Принесла? — жадно спросил он.

— Вот.

Она протягивала ему расческу. Самую обыкновенную, лишенную каких-либо высокотехнологических наворотов, некогда пренебрежительно оставленную им в кармане ее комбинезона.

— Это еще что?!

— Причешись.

— Какого хрена?

— У меня осталось слишком мало волос. А твои почти не пострадали. Их должно хватить.

— А-а... — наконец сообразил он, беря расческу. — Электростатика?

— Именно.

Он принялся яростно драть расческой спутанные волосы. Наверное, подумалось ему, ни один школьник с таким остервенением не наводит красоту перед первым свиданием. Каким было его первое свидание? Да и было ли оно у него вообще, или его интересовала только наука? Оказывается, в его памяти еще слишком много провалов. Но теперь это уже и неважно...

— Виктор.

Он остановился. Его волосы слегка потрескивали. Линда неуверенно заглядывала в его глаза.

— Мы ведь с тобой были... не просто коллегами? Между нами... что-то было?

— Не помню, — честно покачал головой он. — Если и было... отчаяние стерло все. Я даже не могу вспомнить, как ты выглядишь на самом деле. То есть я видел твои трупы, но...

— Я тоже помню об этом очень мало. Но мне кажется, что... я чувствую... Скажи, а ты бы хотел, чтобы между нами все началось снова? Если бы не все это... — она беспомощно провела рукой в воздухе, указывая то ли на свое изуродованное лицо и тело, то ли на стены резервуара.

Он посмотрел на жуткую лоскутную маску, ставшую ее лицом. Маску, почти лишенную мимики... и лишь в глазах жила мольба.

— Да, — сказал он, думая, что произносит лишь ни к чему не обязывающую утешительную ложь. Однако с удивлением понял, что это не совсем так... а может быть, даже совсем не так. Эта часть его памяти оставалась во тьме, но нечто совсем смутное, практически неосязаемое проступало оттуда... нечто, столь контрастировавшее с нынешней безнадежностью... с безнадежностью участи всей Вселенной... — Да, хотел бы, — повторил он уже тверже и даже попытался улыбнуться.

Она ответила на эту улыбку, насколько позволяло ее теперешнее лицо, и протянула к нему руку. Он протянул руку навстречу, понимая, что это значит. Их пальцы встретились.

Сухо щелкнула искра, ужалив их мгновенной взаимной болью.

Грохота взрыва они уже не услышали.

Вначале не было ничего, кроме слепого ужаса. Потом стали возвращаться ощущения... ощущения собственной телесности. Испугавшие его еще больше, чем их отсутствие. Он понял, что не может шевельнуть ни рукой, ни ногой, ни единым пальцем — и в то же самое время он не был парализован. Он чувствовал свое тело — большое и тяжелое, просто огромное... и при этом он не мог бы сказать «здесь находится тот орган, а здесь — этот»; не мог бы даже сказать, где верх, а где низ. Это было просто ощущение чудовищной инертной массы. Но веки все-таки повиновались ему, и он открыл глаза.

Вокруг не было ничего, кроме серо-бурой пустоты, и в этой пустоте находился он. Или они. Или оно... Его голова торчала из огромного шарообразного кома плоти, грубо слепленного из человеческих трупов, а также губчатой массы, слизи и останков прочих форм жизни, порожденной синтезатором. Все это было отныне единым целым, словно некая могучая сила сжала и скатала вместе фигурки из пластилина. Впрочем, некоторые мелкие червеобразные и членистоногие твари, пережившие катастрофу, не стали общим строительным материалом и теперь свободно ползали по шару, забираясь в затянутые кожей ложбины между сросшимися телами, телесные полости и рваные дыры.

То тут, то там из общей массы изуродованной плоти выступали мертвые головы — иногда целиком, иногда лишь до половины или меньше, отчего их лица сделались растянутыми и перекошенными. Всего в каком-нибудь метре от лица того, кто прежде звал себя Виктором Адамсоном (и кто теперь вспоминал свое прошлое куда быстрее, чем после прошлых воскрешений), незряче пялилась шарами глаз и скалилась безгубым ртом ободранная до мяса голова Линды-улья. А немного левее от нее торчала еще одна голова — Линды-мумии. Но эта голова не была мертвой. Ее веки задрожали и мучительно поднялись...

Даже ни с чем не сравнимые ужас и отчаяние не помешали Виктору осознать, что в произошедшем нет никакого зловещего умысла, покаравшего непокорных грешников. Только законы физики, которые, как он справедливо заметил ранее, беспощаднее любых темных богов. Когда одновременно погибли оба ретранслятора отчаяния и был уничтожен материал для их регенерации, произошел спонтанный качественный переход. Резкое падение темной энергии вынудило поле схлопнуться до минимального объема и наиболее энергетически выгодной шарообразной формы. При этом вся неодушевленная материя корабля, бесполезная для поддержания отчаяния, оказалась выброшена за пределы поля и рассеялась в континууме. В замкнутом объеме внутри осталось лишь то единственное, что еще могло послужить носителем жизни — неразложившаяся плоть мертвых тел...

И теперь у него осталось совсем немного, что он еще может противопоставить отчаянию (Отчаянию, ОТЧАЯНИЮ!) Сжевать собственные губы. Потом язык. А потом оно обрушится на него всей своей тяжестью, на сто двадцать порядков превосходящей силу гравитации.

Он смотрел в глаза живой Линды, вытаращенные от ужаса почти так же широко, как у мертвой Линды рядом с ней, и понимал, что отныне он и она всегда будут вместе, и что они никогда не умрут. И тогда он закричал — закричал так, что, казалось, его собственные барабанные перепонки должны лопнуть, а легкие разорваться и с кровью выплеснуться из горла... Но из его рта не вырвалось ничего. Во-первых, у него больше не было легких. А во-вторых, его окружала безвоздушная пустота.

Изо рта освежеванной головы Линды-улья выбрался первый таракан и, неловко ковыляя, пополз к его лицу.

Автор: Ю. Нестеренко

Поддержать автора:

Патреон

PayPal: georgeyright@gmail.com

BTC: 14ozyVuh2myB1Nxqz2wVQ2vfXtgd8mP7ov

ETH: 0x311b5964C36098CCe66885cb373A727D2B7Bd840

Читать историю на нашем портале.