ОНО

— Быстро, — сказал Бен. — Пошли.
Стэн посмотрел назад, на ход, которым они пришли, затем посмотрел
на самую нижнюю из трех труб. Он плотно сжал губы и кивнул.
— Пойдемте, — сказал он — Дерьмо смывается.
— Дружище Стэн смывает дерьмо! — закричал Ричи. — Вакка-вакка-
ва…
— Ричи,
заткнись,
пожалуйста, — зашипела на него Беверли. Билл
повел их к трубе, кривясь от запаха, и забрался внутрь. Запах: это была

канализация, это было дерьмо, но здесь был еще какой-то запах, не так ли?
Более плотный, более живой запах. Если бы хрюканье животного могло
иметь запах (и, как предполагал Билл, если бы это животное, о котором
идет речь, ело нужные вещи), оно бы походило на этот подзапах.
Мы
отправились в нужном направлении, все в порядке. Оно было здесь… и Оно
было здесь давно.
К тому времени, как они прошли двадцать футов, воздух стал густым и

ядовитым. Они передвигались медленно, пробираясь сквозь вещество,
которое не было грязью. Он посмотрел через плечо и сказал:
— Ииди ппрямо зза мной, Ээдди. Тты ммне ннужен.
Свет угас до самого слабого серого, немножко подержался на этом
оттенке, затем исчез, и они оказались
(из голубизны и)
в черноте. Билл волочил ноги через зловоние, чувствуя, что он почти
разрывает его физически, одну руку он держал перед собой и ждал, что в

любой момент наткнется на всклокоченные волосы и зеленые глаза-лампы
откроются в темноте. Конец наступит одной горячей вспышкой боли, когда
Оно вырвет его голову из плеч.
Тьма смешивалась со звуками, все это увеличивалось и отдавалось
эхом. Он мог слышать за собой сопение друзей, иногда чье-нибудь
бормотание. Раздавались охающие стоны и бульканье. Один раз поток
омерзительно теплой воды прошел за ним и между его ногами, замочив его

по бедра и качнув его на пятках. Он чувствовал, как Эдди неистово хватает
его за рубашку, а затем поток убывает. От конца прохода Ричи кричит с
мрачным юмором:
— Я думаю, нас только что описал Веселый Зеленый Гигант, Билл.
Билл слышал, как вода и отбросы стекают небольшими порциями
через сеть малых труб, которые сейчас должны быть над их головами. Он
вспомнил разговор о канализационных трубах Дерри со своим отцом и

подумал, что он знает, что это за труба, — она должна была управлять
притоком воды, который случался во время сильных дождей и в сезон
наводнений. Все это добро покидало Дерри, для того чтобы слиться с
Торролт-стрим и рекой Пенобскот. Городу нравилось выпускать свое говно
в Кендускеаг, потому что оно воняло. Но вся так называемая сырая вода
шла в Кендускеаг, и так как трубы не могли справиться со сточными

массами, то случалось затопление, наподобие того, которое только что
произошло. Если было одно, могло быть и другое. Он беспокойно
посмотрел вверх, не увидел ничего, что могло быть решетками у трубы, а
также по сторонам, и что в любой момент это может…
Он не понял, что достиг конца трубы, до тех пор, пока не выпал из нее
и не заковылял вперед, размахивая руками в бесплодной попытке удержать
равновесие. Он упал на живот в полужидкую массу в двух футах внизу

устья трубы, из которой только что вывалился. Что-то с писком пробежало
над его рукой. Он закричал и сел, хватаясь дрожащей рукой за грудь, уверенный, что по нему только что пробежала крыса: он почувствовал
отвратительное скольжение безволосого хвоста этого существа.
Он попытался встать и ударился головой о низкий потолок новой
трубы. Это был сильный удар, и Билл упал на колени, и большие красные
цветы искрами рассыпались у него перед глазами.

— Будь осторожен! — он услышал свой крик; слова отдавались
эхом. — Здесь сспуск, Эээдди! Где ттты?
— Здесь! — взмахнувшая рука Эдди задела нос Билла. — Помоги мне,
Билл, я не могу видеть…
Раздалось огромное водяное
керуошшшшшшшш!
Беверли, Майк и
Ричи закричали в унисон. При дневном свете почти совершенная гармония,
которую они втроем составляли, была бы забавной; здесь внизу, в темноте,
в канализации, она была устрашающей. Внезапно они все упали. Билл

схватил Эдди медвежьей хваткой, пытаясь спасти его руку.
— О Господи, я думал, я утону, — простонал Ричи. — Мы окунулись
— вот те на, душ из говна, — черт возьми, они должны сделать сюда
классный поход как-нибудь, Билл, мы можем взять мистера Карсона и
провести его.
— А миссис Джиммисон могла бы прочитать после этого лекцию о
здоровье, — сказал Бен дрожащим голосом, и они все громко засмеялись.
Когда смех иссяк, Стэн вдруг залился несчастными слезами.

— Не надо, дружище, — сказал Ричи, положив руку на торчащие
плечи Стэна. — Ты всех нас вынудишь плакать, дружище.
— Все в порядке! — громко сказал Стэн, все еще плача. — Я могу
вынести страх, но
ненавижу
торчать в этой грязи.
— Как тты ддумаешь, сспички ееще мможно ииспользовать? —
спросил Билл Ричи.
— Я отдал мои Бев.
Билл почувствовал в темноте прикосновение к своей руке и сжал
спички. Они были сухими.

— Я держала их под мышкой, — сказала она. — Они хорошие. Так
или иначе, ты можешь попробовать.
Билл взял одну спичку и зажег ее. Она загорелась, и он поднял ее
вверх. Его друзья сбились в кучу, отшатнувшись при краткой яркой
вспышке света. Они были обрызганы и запачканы экскрементами, и все
выглядели очень маленькими и очень испуганными. За ними виднелась
канализационная труба, из которой они вышли. Труба, в которой они

стояли сейчас, была все-таки меньше. Она шла прямо в двух направлениях,
ее поверхность была покрыта слоем отвратительных осадков. И…
Он присвистнул и затряс спичкой, так как она обожгла его пальцы. Он
прислушался и услышал звуки быстротекущей воды, капающей воды,
внезапный фонтанирующий рев, когда открывались задвижки труб,
пропуская отходы в Кендускеаг, который сейчас был Бог знает как далеко за
ними. Он не слышал Генри и остальных — пока.
Он спокойно сказал:

— Справа от меня мертвец. Примерно в ддесяти ффутах от ннас. Я
ддумаю, это мможет ббыть Пппп…
— Патрик? — спросила Беверли, ее голос дрожал и был на грани
истерики. — Это Патрик Хокстеттер?
— Дддда. Тты ххочешь, ччтобы я ззажег еще одну сспичку? Эдди
сказал:
— Нужно, Билл. Если я не увижу, как идет труба, я не узнаю, куда
идти.
Билл зажег спичку. В ее мерцании они все увидели зеленый,

распухший предмет, который был Патриком Хокстеттером. Труп усмехался
им в темноте с жутким дружелюбием, но только половиной лица;
остальное съели крысы. Вокруг Патрика были разбросаны его книги из
летней школы, раздутые сыростью до размеров словарей.
— Боже, — хрипло сказал Майк, глаза его были широко раскрыты.
— Я опять их слышу, — сказала Беверли. — Генри и остальных.
Акустика, должно быть, донесла ее голос и до них; Генри заорал в

канализационную трубу, и на мгновение показалось, будто он стоит прямо
там.
— Мы до вас доберемсяяяяяяяя!
— Идите сюда! — закричал Ричи. Его глаза были яркие, сверкающие,
пляшущие, лихорадочные. — Приходите, тупицы! Здесь прямо как в
бассейне. При…
Затем по трубе прошел пронзительный крик такого дикого ужаса и
боли, что дрожащая спичка выпала из пальцев Билла. Рука Эдди обвилась
вокруг него, и Билл опять взвалил на себя Эдди, чувствуя, что тело его

дрожит, как провод под током, когда Стэн Урис прижался к нему с другой
стороны… Тот крик поднимался и поднимался… а затем раздался звук
непристойного густого пуканья, и крик оборвался.
— Что-то схватило одного из них, — задыхаясь, испуганно проговорил
в темноте Майк. — Что-то… какой-то монстр… Билл, мы должны уйти
отсюда… пожалуйста…
Билл мог слышать всех, кто остался, — одного или двух, с этой

акустикой невозможно было точно сказать, — как он пробирается, и
спотыкается по канализационной трубе к ним.
— По какой, Эдди? — спросил он настойчиво. — Тты зззнаешь?
— К Каналу? — спросил Эдди, дрожа в руках Билла.
— Да!
— Направо. Мимо Патрика… или над ним, — голос Эдди вдруг стал
твердым. — Мне на это наплевать. Он был одним из тех, кто сломал мне
руку. И плюнул мне в лицо.
— Давайте ппойдем, — сказал Билл, глядя назад, на канализационную

трубу, которую они только что оставили. — Ддержитесь ддруг за ддруга,
ккак рраньше!
Он ощупью пошел вперед, протискивая свое плечо вдоль склизкой
фарфоровой поверхности трубы, скрежеща зубами, не желая наступить на
Патрика… или в него.
Так они медленно прошли дальше в темноту, пока вода бушевала
вокруг них и пока снаружи буря гуляла и свистела, и несла раннюю темень
на Дерри, темень, которая выла ветром, вспыхивала электрическим огнем и

грохотала падающими деревьями, которые кричали предсмертными
криками огромных доисторических существ.
3
Оно, май 1985
Теперь они снова подходили, и хотя все произошло во многом так, как
Оно предвидело, кое-что, чего Оно не предвидело, вернулось: этот
сводящий с ума, раздражающий страх… это чувство еще Одного. Оно
ненавидело этот страх, Оно бы развернулось и съело его, если бы Оно
могло… но страх издевательски плясал за пределами досягаемости, и Оно

могло убить страх, только убив их.
Наверняка в таком страхе не было нужды; они теперь были старше, и
их число уменьшилось с семи до пяти. Пять было число силы, но оно не
имело мистического качества, качества талисмана семи. Верно, Его слуга
не смог убить библиотекаря, но библиотекарь умрет в больнице. Позднее, перед тем как рассвет коснется неба, Оно пошлет мужчину-санитара с
отравленной пилюлей, которая покончит с библиотекарем раз и навсегда.

Жена писателя была теперь с Ним, живая и все-таки неживая — ее
мозг сильно повредился, когда она в первый раз увидела Его таким, каким
Он был в действительности, — без всяких масок и чар, а все его чары были
только зеркала, конечно, отбрасывающие на испуганного созерцателя
худшее в его или ее собственном мозгу, гелиографические образы, как
зеркало может направить солнечный луч в широко открытый доверчивый
глаз и ошеломить его до слепоты.

Теперь мозг жены писателя был с Ним, в Нем, за пределами конца
макрокосма; в темноте за пределами Черепахи; в беспределье вне всех
пределов.
Она была в Его глазу; она была в Его мозгу.
Она была в мертвых огоньках.
О, но чары были удивительные. Хэнлон, например. Он не помнил, не
сознавал, но его мать могла бы рассказать ему, откуда приходила птица, которую он видел на чугунолитейном заводе. Когда он был только

шестимесячным ребенком, его мать оставила его спать в колыбели в
боковом дворе и пошла вешать простыни и пеленки на веревку. Она
прибежала на его крики. Большая ворона села на край коляски и клевала
младенца Майки, как злобная тварь в детской сказке. Он кричал от боли и
страха, неспособный прогнать ворону, которая чувствовала легкую добычу.
Мать ударила птицу кулаком и отогнала ее, увидела, что она до крови

поранила в двух-трех местах руки Майки, и понесла его к доктору
Стилвагону за прививкой от столбняка. Часть Майка помнила это всегда —
крошечный ребенок, гигантская птица, и когда Оно пришло к Майку, Майк
снова увидел гигантскую птицу.
Но когда Его слуга, муж девчонки, раньше притащил жену писателя,
Оно не надело никакой маски — Оно не одевалось, когда было дома. Муж-
слуга посмотрел один раз и упал замертво от шока, лицо серое, глаза

наполнились кровью, которая излилась из его мозга в десятках точек. Жена
писателя выдала одну сильную, ужасную мысль — О ДОРОГОЙ БОЖЕ,
ЭТО ЖЕНЩИНА! —
и затем все мысли прекратились. Она поплыла в
мертвые огоньки. Оно вышло из Себя и позаботилось о ее физических
останках; подготовило их для дальнейшего поедания. Теперь Одра Денбро
была подвешена в середине его владений, крест-накрест, голова

свешивалась к плечу, глаза в изумлении широко открыты, ступни ног
опущены вниз.
Но в них все-таки еще была сила. Уменьшенная, но все-таки была.
Они пришли сюда детьми, и как-то, вопреки всем странностям, вопреки
тому, что должно было быть, что могло быть, они сильно ранили Его, чуть
не убили Его, заставили Его убраться глубоко в землю, где Оно обитало
раненое и ненавидящее, и дрожащее в растекающейся луже собственной
странной крови.

Отсюда еще одна новость, если хотите: впервые в Своей никогда не
кончающейся истории Оно вынуждено было составить план; впервые Оно
нашло, что Оно боится просто принять то, что Оно хотело от Дерри, от Его
собственного охотничьего угодья.
Оно всегда любило детей. Многие взрослые могли быть использованы,
не зная, что они были использованы, и Оно даже питалось некоторыми из
старших на протяжении всех этих лет — у взрослых были свои

собственные страхи, и их железы могли быть перфорированы, открыты, так
что химикаты страха заполняли тело и солили мясо. Но их страхи были
большей частью слишком сложны. Страхи детей были проще и обычно
более мощные. Страхи детей можно было часто вызвать чем-то одним… и
если требовалась приманка, что ж, какой ребенок не полюбит клоуна?
Оно смутно понимало, что эти дети как-то повернули Его собственные
инструменты против Него, что, по совпадению (наверняка, неумышленно,

наверняка, не управляемые рукой какого-то Другого), связью семи
чрезвычайно впечатлительных умов Оно было поставлено перед лицом
великой опасности. Любой из этих семи по отдельности был бы Его едой и
питьем, и если бы им не пришлось прийти вместе, Оно, наверняка, сожрало
бы их одного за другим, влекомое богатством их воображения, как лев
может быть влеком к одному определенному источнику запахом зебры. Но

вместе они открыли волнующий секрет, о котором даже Оно не знало: что
вера имеет вторую грань. Если есть десять тысяч средневековых крестьян,
которые создают вампиров верой в их реальность, может быть один —
возможно, ребенок, — который будет в состоянии вообразить кол, чтобы
его убить. Но кол — это только глупая деревяшка, мозг — вот молот, который вгоняет его в тело вампира.
Все-таки в конце концов Оно спаслось, ушло глубоко, и уставшие

испуганные дети решили не идти за ним, когда Оно было в Своем самом
уязвимом состоянии. Они решили поверить, что Оно мертво или умирает, и
ушли.
Оно знало об их клятве и знало, что они вернутся, так же как лев знает,
что зебра в конце концов возвратится к источнику. Оно начало строить
планы, еще когда Оно засыпало. Когда Оно проснется, Оно излечится,
обновится — но их детства сгорят, как семь толстых свечей. Прежняя сила

их воображения будет приглушена и ослаблена. Они больше не будут
воображать, что в Кендускеаге водятся пираньи или что если вы наступаете
на трещину, вы, может, действительно ломаете спину вашей матери, или
что если вы убиваете божью коровку, севшую на вашу рубашку, ваш дом
этой ночью сгорит. Вместо этого они поверят в страхование. Вместо этого
они поверят в вино за обедом — приятное, но не слишком дорогое, вроде

«Поули-Фюизе» 1983 года — и позволят его заказать — официант! Вместо
этого они поверят, что пауки поглощают в сорок семь раз больше их
собственного веса из-за избытка желудочного сока. Вместо этого они
поверят в телевидение, в Гэри Харта, бегающего, чтобы предупредить
инфаркт, и отказавшегося от мяса, чтобы предотвратить рак кишечника. С
течением лет их мечты уменьшатся. И когда Оно проснется, Оно позовет их

назад, да, назад, потому что страх был плодовитый, его порождением был
гнев, а гнев кричал об отмщении.
Оно позовет их и затем убьет их.
Только теперь, когда они подходили, страх вернулся. Они выросли, и
их воображение ослабло, но не настолько, насколько считало Оно. Оно
чувствовало зловещий, выводящий из себя рост их силы, когда они
соединяются вместе, и Оно в первый раз задумалось, не сделало ли Оно
ошибки.

Но зачем быть таким мрачным? Жребий брошен, и не все
предзнаменования были плохи. Писатель наполовину спятил из-за своей
жены, и это было хорошо. Писатель был самым сильным, тем, кто за годы
как-то натренировал свой мозг для этой конфронтации, и когда писатель
будет мертв с кишками, вывернутыми из тела, когда их драгоценный
Большой Билл будет мертв, остальные быстро станут Им.
Оно хорошо поест… и затем, возможно, Оно снова уйдет глубоко. И

заснет. На какое-то время.
4
В туннелях, 4.30
— Билл! — крикнул Ричи в трубу, отдающую эхом. Он двигался так
быстро, как мог, но это не было очень быстро. Он вспомнил, что детьми
они, наклонившись, шли в этой трубе, которая вела от насосной установки
в Барренс. Сейчас он полз, и труба казалась невероятно узкой. Его очки
продолжали спадать на кончик носа, а он продолжал водворять их на место.
Он слышал позади себя Бена и Бев.
— Билл! — закричал он снова. — Эдди!

— Я здесь! — голос Эдди был еле слышен.
— Где Билл? — крикнул Ричи.
— Впереди наверху, — крикнул Эдди. Он теперь был очень близко, и
Ричи скорее чувствовал, чем видел его как раз впереди. — Он не ждет!
Голова Ричи наткнулась на ногу Эдди. Через минуту голова Бев
наткнулась на зад Ричи.
— Билл! —
закричал пронзительно Ричи. Труба сконцентрировала его
крик и послала его обратно, ударяя ему в уши. —
Билл, подожди нас! Мы
должны идти вместе, разве ты этого не знаешь?

Слабо, отдаваясь эхом, донесся голос Билла:
— Одра! Одра! Где ты?
— Черт тебя подери, Большой Билл! — пробормотал Ричи тихо. Очки
его упали. Он выругался, нащупал их и снова водрузил на нос. Он набрал
дыхание и снова закричал:
— Ты заблудишься без Эдди, чертова жопа! Подожди! Подожди нас!
Ты слышишь меня, Билл? ПОДОЖДИ НАС, ЧЕРТ ВОЗЬМИ!
Наступил мучительный миг тишины. Казалось, никто не дышал. Все,
что мог слышать Ричи, это капающую в отдалении воду; в канализации не

было воды, кроме случайных старых лужиц.
— Билл!
— он прошелся дрожащей рукой по волосам и едва сдержал
слезы. —
ДАВАЙ… ПОЖАЛУЙСТА, ДРУЖИЩЕ! ПОДОЖДИ НАС!
ПОЖАЛУЙСТА!
И — еще тише — вернулся голос Билла:
— Жду.
— Спасибо Господу за маленькую услугу, — пробормотал Ричи. Он
подтолкнул Эдди. — Идем.
— Я не знаю, сколько я смогу с одной рукой, — сказал Эдди
оправдываясь.
— Ну, так или иначе, пошли, — сказал Ричи, и Эдди снова пополз.

Билл, изможденный и измученный, ждал их в шахте канализации, где три
трубы выстроились в ряд, как линзы на мертвом светофоре.
Здесь было достаточно места, чтобы стоять.
— Вон там, — сказал Билл. — Ккрисс. И Бббелч.
Они посмотрели. Беверли застонала, и Бен положил на нее руку.
Скелет Белча Хаггинса, одетого в сгнившие тряпки, казался более или
менее нетронутым. То, что осталось от Виктора, было без головы. Билл

посмотрел в глубь ствола и увидел оскаленный череп.
Он был там, — останки его.
Это нам специально оставили парни
, подумал Билл и содрогнулся.
Эта часть канализации уже не использовалась. Ричи гадал, почему
здесь довольно чисто. Установка по очистке сточных вод была
демонтирована. Когда-то, когда они все были заняты тем, что учились
бриться, водить машину, курить, трахаться потихоньку, всей этой милой

ерунде, была образована комиссия по защите окружающей среды, и она
запретила сброс сточных вод в реки и каналы. Поэтому эта часть
канализационной системы просто развалилась, и вместе с ней развалились
тела Виктора Крисса и Белча Хаггинса. Как дикие мальчики Питера Пэна,
Виктор и Белч так и не выросли. Здесь лежали скелеты двух мальчишек в
рваных остатках футболок и джинсов, которые сгнили до тряпок.
Искореженный ксилофон грудной клетки Крисса оброс мхом, мох был и на

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь