ОНО

Вы отослали меня из дома, и
Оно убило меня! Я думал. Оно в подвале, Большой Билл, я думал, Оно в
подвале, но Оно в канализации, и Оно убило меня, да, Оно убило меня,
Большой Билл, и ты позволил Ему…
Ричи повернул выключатель с такой силой, что ручка отвалилась и
упала на коврик.
— Рок-н-ролл действительно в кайф, — сказал Ричи, его голос
дрожал. — Бев права, мы оставим это, что вы скажете?
Никто не ответил. Лицо Билла было бледным, спокойным и

задумчивым под мерцанием уличных фонарей, и, когда на западе снова
пророкотал гром, они все услыхали его.
6
В Барренсе
Тот же самый старый мост.
Ричи поставил машину около него, и они вышли и направились к
ограждению — тому же самому старому ограждению — и посмотрели
вниз.
Тот же самый старый Барренс.
Он, казалось, не изменился за последние двадцать семь лет; Биллу
переход, сделанный здесь и ставший единственной новой приметой

местности, казался нереальным, чем-то таким же эфемерным, как
живопись на стекле или как эффект проекции заднего экрана в кино.
Корявые старые деревья и кустарники мерцали во вьющемся тумане, и
Билл подумал:
Мне кажется, вот что мы имеем в виду, когда говорим о
живучести памяти, памяти или чего-то вроде памяти,
о
чем-то, что
видим в нужное время и с нужного угла, образе, который извергает

эмоции, как реактивный двигатель. Вы видите его так четко, что все, что
случилось в промежутке, исчезло, ушло. Если есть желание замкнуть круг
между прошлым и настоящим, то круг замкнут.
— Пппошли, — сказал он и забрался на перила. Они спустились за
ним на насыпь, по которой были разбросаны щебень и галька. Когда они
добрались до низины, Билл автоматически поискал глазами Сильвера и
затем рассмеялся над собой. Сильвер стоял у стены в гараже Майка.

Казалось, Сильвер вообще не играл здесь никакой роли, хотя это было
странно после всей той истории с его появлением.
— Введи ннас ттуда, — сказал Билл Бену.
Бен посмотрел на него, и Билл прочитал в его глазах мысль:
этот сон
длился двадцать семь лет, Билл, —
затем он кивнул и направился в
подлесок.
Тропа —
их
тропа — с тех пор заросла, и они должны были с усилием
пробираться сквозь лабиринты терновника и боярышника; вокруг них

усыпляюще пели сверчки, и несколько светлячков, первых ласточек на
благоухающем
летнем
пиршестве,
показалось
в
темноте.
Билл
предположил, что дети все еще играют там, но они сделали свои
собственные секретные ходы и лазы.
Они подошли к прогалине, где был их штаб, но теперь здесь вообще не
было никакой прогалины. Чахлые кусты и сосны еще раз подтвердили все
это.
— Смотрите, — прошептал Бен и пересек прогалину (в их памяти это

было все-таки здесь, просто перекрыто еще одним слоем живописи на
стекле).
Он за что-то дернул. Это была дверь красного дерева, которую они
нашли на краю свалки, дверь, которую они использовали, чтобы доделать
крышу клуба. Теперь она валялась в стороне и выглядела так, будто ее не
касались десять лет или больше. Вьюнок прочно обосновался на грязной
поверхности.
— Оставь ее в покое, Соломенная Голова, — пробормотал Ричи. —
Она уже старая.

— Введи ннас ттуда, Бен, — повторил сзади Билл. Поэтому они пошли
за ним к Кендускеагу, держась влево от прогалины, которой больше не
существовало. Звук текущей воды становился громче, и они чуть не упали
в Кендускеаг, перед тем как увидели его: разросшаяся листва стеной
загораживала край насыпи. Край этот осыпался под каблуками ковбойских
ботинок Бена, и Билл схватил его за шиворот.
— Спасибо, — сказал Бен.
— Не надо.
Рраньше тты бы утащил мменя зза особой. Ссюда ввниз?

Бен кивнул и повел их по заросшему берегу, пробираясь сквозь
лабиринты кустарников, думая, насколько легче это было, когда у вас было
только четыре фута пять дюймов роста и вы могли пройти под любым
кустом, любыми зарослями (зарослями в сознании, также зарослями на
пути, предположил он) одним небрежным рывком.
Наш урок на сегодня,
мальчики и девочки: чем больше вещи меняются, тем больше они

меняются. Всякий, кто говорит, что, чем больше вещи меняются, тем
больше они остаются теми же самыми, явно страдает серьезной
умственной отсталостью. Потому что…
Его нога наткнулась на что-то, и он свалился с глухим звуком, чуть не
ударившись головой о бетонный цилиндр насосной установки. Она была
почти похоронена в углублении, заросшем кустами ежевики. Когда он
снова встал на ноги, он понял, что его лицо, руки, кисти исполосованы

колючками ежевики в двух десятках мест.
— Да хоть бы и в тридцати местах, — сказал он, чувствуя, как по
щекам бежит кровь.
— Что? — спросил Эдди.
— Ничего.
Он наклонился, чтобы посмотреть, что такое торчит. Наверное, корень.
Но это был не корень. Это была железная крышка люка. Кто-то
откинул ее.
Конечно, —
подумал Бен, —
это мы. Двадцать семь лет назад.
Но он понял, что это безумие, даже перед тем как увидел через

ржавчину свежие параллельные царапины на металле. Насос в тот день не
работал. Рано или поздно кто-то пришел бы, чтобы отремонтировать его, и
положил бы крышку на место.
Он встал, и они впятером собрались вокруг цилиндра и посмотрели
внутрь. Они услышали звук стекающей воды. Больше ничего. Ричи взял все
спички из номера Эдди. Теперь он зажег спичку и бросил ее вниз. В
течение какого-то мгновения они могли видеть сырой внутренний рукав

цилиндра и молчаливую громаду насосных механизмов. Это было все.
— Может, здесь долго не были, — сказал натянуто Ричи. — Не
обязательно должно случиться…
— Это случилось относительно недавно, — сказал Бен. — Скорее
всего после того, как прошел последний раз дождь.
Он взял еще одну спичку у Ричи, зажег ее и показал на свежие
царапины.
— Ппод нней что-то есть, — сказал Билл, когда Бен погасил спичку.
— Что? — спросил Бен.

— Яя нне ммогу сказать. Похоже на ремень. Тты и Рричи, ппомогите
ммне пперевернуть ее.
Они схватились за крышку и поставили ее на ребро, как гигантскую
монету. В это время Беверли зажгла спичку, и Бен осторожно поднял
сумочку, которая торчала под крышкой люка. Он потянул ее за ремешок.
Беверли начала задувать спичку и затем посмотрела в лицо Билла.
— Билл? Что это? В чем дело?
Глаза Билла застыли. Они не могли оторваться от потертой кожаной

сумки с длинным ремнем. Вдруг он вспомнил название песни, которая
звучала по радио в задней комнате магазина кожгалантереи, когда он купил
ее. «Саусалито летние ночи». Это было сверхъестественно, загадочно. У
него совершенно пересохло во рту — язык и небо, щеки были гладкими и
сухими. Он слышал сверчков, и видел светляков, и обонял густую зеленую
тьму, бесконтрольно сгущающуюся вокруг него, и он подумал:
Это еще

один трюк, еще одна иллюзия, она в Англии, это очередная дешевка,
потому что Оно напугано, да. Оно не может быть таким же уверенным,
как Оно было, когда вызывало нас всех, и вообще, Билл, успокойся —
сколько потертых кожаных сумочек на длинных ремнях в мире, как ты
думаешь? Миллион? Десять миллионов?
Наверное, больше. Но только одна такая, как эта. Он купил ее для
Одры в кожгалантерейном магазине Бербэнка, пока по радио играли

«Саусалито летние ночи», по радио в задней комнате.
— Билл! —
Рука Беверли лежала на его плече, тряся его. Далеко.
Двадцать семь тысяч лье под водой. Как называлась группа, которая пела
«Саусалито летние ночи»? Ричи, наверное, знал.
— Я
знаю, — сказал Билл холодно прямо в удивленное, испуганное
лицо Ричи и улыбнулся. — Это был «Дизель». Не слышу аплодисментов.
— Билл, что случилось? — прошептал Ричи. Билл закричал. Он

выхватил спички из рук Беверли, зажег одну и выхватил сумочку из рук
Бена.
— Билл, Боже, что…
Он раскрыл молнию сумочки и перевернул ее. То, что выпало, было
настолько Одрой, что на мгновение он нечеловеческим усилием воли
сдержался, чтобы не закричать опять. Среди «Клонекса», пластинок жвачки
и предметов косметики он увидел коробочку мятных таблеток «Алтоид»…
и украшенную камнями пудреницу, которую Фрэдди Файерстоун подарил

ей, когда она согласилась на роль в «Комнате на чердаке».
— Ммоя жжена ттам внизу, — сказал он, упал на колени и начал
запихивать назад в сумочку ее вещи. Он пригладил щеткой свои волосы, которых больше не существовало, но он об этом даже не думал.
— Твоя жена?
Одра? —
Лицо Беверли было крайне удивленным, глаза
огромные.
— Ее ссумочка. Ее ввещи.
— О Боже, Билл, — пробормотал Ричи, — этого не может быть, ты же
знаешь…

Он нашел кошелек из крокодиловой кожи. Открыл его и держал. Ричи
зажег еще одну спичку и смотрел в лицо, которое он видел в полудюжине
фильмов, фотография на водительском удостоверении для «Калифорнии»
Одры была менее чарующей, но вполне убедительной.
— Но Ггенри мертв, и Виктор, и Бббелч… так кто же забрал ее? — он
встал и посмотрел на них лихорадочно. —
Кто забрал ее?
Бен положил
руку на плечо Билла.
— Я думаю, спустимся лучше вниз и выясним, а? Билл посмотрел на

него в прострации, как будто не понимая, кем может быть Бен, и затем его
глаза прояснились.
— Дда, — сказал он. — Эдди?
— Билл, извини.
— Ты можешь сспуститься?
— Я однажды уже спускался.
Билл наклонился, и Эдди обхватил правой рукой его шею. Бен и Ричи
подсадили его, пока он не обхватил Билла ногами. Когда Билл перенес
неуклюже одну ногу через крышку цилиндра, Бен увидел, что глаза у Эдди
плотно закрыты… и какое-то мгновение ему казалось, что он слышит, как

самая отвратительная в мире троица продирается через кустарники. Он
повернулся, ожидая увидеть, как они трое выходят из тумана, но все, что он
услышал, был поднимающийся бриз, который колыхал бамбук в четверти
мили отсюда. Никого из их старых врагов не было в живых.
Билл схватил тяжелую бетонную крышку цилиндра и направился вниз,
шаг за шагом, ступенька за ступенькой. Эдди держался за него мертвой
хваткой, и Билл едва мог дышать.

Ее сумочка. Боже мой, как могла ее
сумочка попасть сюда? Не имеет значения. Но если Ты там, Господь, и
если Ты внемлешь молитвам, пусть с ней все будет в порядке, не дай ей
страдать за то, что Бев и я сделали ночью, или за то, что сделал я
однажды летом, когда был ребенком… и это был клоун? Это Боб Грей
похитил ее? Если да, я не знаю, сможет ли даже Бог помочь ей.
— Я боюсь, Билл, — сказал Эдди тонким голоском.

— Я ттоже. — Он наполовину присел, вздрогнув, когда холодная вода
поднялась до паха, и опустил Эдди. Они стояли по колено в воде и
смотрели, как другие спускаются по лестнице.
Глава 21. ПОД ГОРОДОМ
1
Оно, август 1958
Что-то новое случилось в мире.
В первый раз за все время, что-то новое.
До Вселенной были только две вещи. Одной было Оно Само, а другой
была Черепаха. Черепаха была тупым старым существом, которое никогда

не выходило из панциря. Оно думало, что, может быть, Черепаха мертва, мертва в течение последних биллионов лет или около того. Даже если этого
не было, это было все-таки глупое старое существо, и даже если Черепаха
вытошнила всю Вселенную, это не изменило факта ее глупости.
Оно пришло сюда намного позже того, как Черепаха удалилась в свой
панцирь, сюда, на Землю, и Оно открыло здесь глубину воображения,

которая была почти что новой, почти что имела значение. Это качество
воображения сделало пищу очень вкусной. Их разодранная зубами плоть
вставала дыбом от экзотических ужасов и сладострастных страхов: им
снились ночные чудища и движущаяся грязь; против твоей воли они
созерцали бесконечные бездны.
На этой обильной пище Оно существовало в простом цикле
— пробуждаться, чтобы есть, и засыпать, чтобы видеть сны. Оно создало

место в Своем собственном воображении и смотрело на это место с
любовью из мертвых огоньков, которые были Его глазами. Дерри был Его
орудием убийства, жители Дерри — Его овцами. Все продолжалось.
Затем… эти дети.
Что-то новое.
Впервые за все время.
Конца Оно ворвалось в дом на Нейболт-стрит, имея в виду убить их
всех, несколько обеспокоенное тем, что Оно не смогло уже сделать это (и,
вероятно, это беспокойство было первой новизной), произошло что-то, что

было совершенно неожиданным, о чем даже не думалось, и была боль,
огромная, ревущая боль по всей форме, которую Оно приняло, и на одно
мгновение был также страх, потому что единственная вещь, которая была
общей у него с глупой старой Черепахой и с макрокосмом за пределами
ничтожного яйца этого космоса, была как раз эта: все живые существа
должны жить законами той формы, в которой они пребывают. Впервые Оно

поняло, что, возможно. Его способность изменять Свои формы могла
работать против него так же, как и за Него. Раньше никогда не было боли,
раньше никогда не было страха; и на какое-то мгновение Оно подумало, что может умереть — о, Его голова была наполнена огромной белой
серебряной болью, и Оно ревело и мяукало, и вопило, и, так или иначе, дети убежали.
Но теперь они приближались. Они вошли в Его владения под городом,

семь глупых детей, идущих через тьму без огня или оружия. Оно убьет их
теперь, наверняка.
Оно сделало огромное собственное открытие: Оно не нуждалось в
изменениях или в новизне. Ему не нужны были новые вещи, никогда. Оно
нуждалось только в еде и во сне, в еде и снова в сне.
Вслед за болью и той короткой вспышкой страха возникло еще одно,
новое ощущение (так как все искренние эмоции были новыми для Него,

хотя Оно было великим лицедеем эмоций) — гнев. Оно убьет детей;
потому что они, по несчастью — поразительному несчастью! — ранили
Его. Но Оно сначала заставит их страдать, потому что на какой-то миг они
заставили Его испугаться их.
Тогда приходите ко мне, думало Оно,
слушая их приближение
,
приходите ко мне, детки, и вы увидите, как мы здесь летаем внизу… как мы
все летаем.
И все-таки была мысль, которая внедрялась, не взирая на то, что Оно

пыталось изо всех сил отогнать эту мысль прочь. Это было просто вот
что: если все вещи проистекали из него (а они наверняка проистекали, с
тех пор как Черепаха извергла космос и затем ушла внутрь своего
панциря), как могло любое существо этого или какого-либо другого мира
дурачить Его или обижать Его — не важно, на миг ли, по ничтожному ли
поводу. Как могло это быть?
И поэтому последняя новая мысль пришла Ему в голову — не

ощущение, а холодное рассуждение: а вдруг Оно не было единственным,
как Оно всегда считало?
А вдруг было еще Одно?
И вдруг эти дети были агентами того, Другого?
Вдруг… вдруг…
Оно начало трепетать.
Ненависть была новой. Боль была новой. Противостояние Его
намерениям было новым. Но самой ужасной новой вещью был этот страх,
боязнь. Не боязнь детей, она прошла, а боязнь не быть Единственным.
Нет. Не было никого Другого. Наверняка не было. Возможно, потому

что они были дети, их воображение имело некую жалкую силу, которую
Оно недооценило. Но теперь, когда они подходили, Оно даст им прийти.
Они придут, и Оно бросит их одного за другим в макрокосм… в мертвые
огоньки своих глаз.
Да.
Когда они придут сюда, Оно бросит их, орущих и безумных, в мертвые
огоньки.
2
В туннелях, 2.15
У Бев и Ричи, может быть, было десять спичек, но Билл не разрешал

им пользоваться ими. На данный момент, во всяком случае, в канализации
все еще был тусклый свет. Немного, но он мог различить следующие
четыре фута перед собой, и пока он мог это делать, они экономили спички.
Он предполагал, что слабый свет, который они ощущали, должно быть,
исходит из входных-выходных отверстий в перекрытиях наверху, над их
головами, может быть, даже из круглых отверстий в крышках люков.

Казалось необычайно странным думать, что они под городом, но, конечно,
к настоящему моменту они должны быть там.
Вода теперь была глубже. Три раза проплывали мертвые животные:
крыса, котенок, раздувшаяся светящаяся штука, которая могла быть сурком.
Он слышал, как один из них пробормотал что-то брезгливое, когда этот
зверек проплывал мимо.
Вода, через которую они пробирались, была относительно спокойной,
но все это должно было очень скоро закончиться: не слишком далеко

наверху слышался постоянный пустой рев. Канализация поворачивала
вправо. Они сделали поворот, и здесь были три трубы, изрыгающие воду в
их трубу. Они шли наверх вертикально, как линзы на светофоре.
Канализация здесь упиралась в тупик. Свет стал по краям ярче. Билл
посмотрел наверх и увидел, что они находятся в квадратной, облицованной
камнем
шахте
пятнадцати
футов
высотой.
Там
наверху
была
канализационная решетка, и вода лилась на них ведрами. Похоже было на

примитивный душ.
Билл безнадежно посмотрел на три трубы. Верхняя пропускала воду,
которая была почти чистая, хотя в ней были листья, сучки и кусочки
мусора: сигаретные окурки, обертки жевательной резинки, другие похожие
штуковины. Средняя труба пропускала серую воду. А из самой нижней
трубы шел серовато-коричневый поток нечистот.
— Эээдди!
Эдди с трудом подошел к нему. Его волосы прилипли ко лбу. Его гипс
стал промокшей, капающей массой.
— Ккуда?

Если вам нужно было знать, как что-то построить, спрашивали Бена;
если вам нужно было знать, по какой дороге идти, спрашивали Эдди. Они
об этом не говорили, но все это знали. Если вы были в каком-то незнакомом
месте и хотели попасть в знакомое, Эдди мог привести вас туда, делая
повороты направо и налево с неиссякаемой уверенностью, до тех пор, пока
вы просто не ограничивались тем, что послушно следовали за ним и

надеялись, что все выйдет как полагается… что они всегда, по-видимому, и
делали. Билл рассказал однажды Ричи, что, когда он и Эдди впервые начали
играть в Барренсе, он, Билл, постоянно боялся заблудиться. У Эдди не было
никаких страхов, и он всегда приводил их обоих прямо туда, куда обещал
их вывести. «Если бы я зззаблудился в Хайнсвильских лесах, и Эээдди был
бы со ммной, я ббы нне тторопился, — сказал Билл Ричи. — Он просто
знает.

Мой ппапа гговорит, что ннекоторые ллюди, похоже, иимеют
ккомпас в гголове. Ккак Эээдди».
— Я не могу расслышать, что ты говоришь! —
закричал Эдди.
— По
какой,
я спросил?
— По какой
что? —
Эдди сжимал ингалятор в здоровой руке, и Билл
подумал, что он действительно больше похож на утонувшую крысу, чем на
мальчика.
— По какой нам
идти?
— Ну, это зависит от того, куда мы хотим идти, — сказал Эдди, и за

это Билл чуть было его не придушил. Эдди с сомнением смотрел на три
трубы. Все трубы могли бы им пригодиться, но нижняя выглядела особенно
уютной.
Билл собрал всех в кружок.
— Где, черт побери,
находится
Оно? — спросил он их.
— В середине города, — сказал быстро Ричи. — Прямо под центром
города. Около Канала.
Беверли кивнула. То же самое сделал Бен. И Стэн.
— Ммайк?
— Да, — сказал он, — вот где Оно. Около Канала. Или под ним. Билл
снова посмотрел на Эдди.
— По какой?

Эдди неохотно показал на нижнюю трубу… и хотя сердце Билла
опустилось, он вовсе не был удивлен.
— Та.
— О, черт, — сказал Стэн безрадостно. — Это дерьмо.
— Мы не… — начал Майк и затем прервался. Он задрал голову,
прислушиваясь к чему-то. Его глаза были встревожены.
— Что… — начал Билл, но Майк приложил палец к губам, говоря
Шшшшш!
Теперь и Билл тоже мог слышать: звуки брызг. Приближение.
Хрюканье и приглушенные слова. Генри все еще не отступал.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь