«Новых прорывных проектов просто нет, все из конца 80-х начала 90-х»: российский эксперт, работающий в оборонке о том, с каким вооружением и технологиями Россия начала войну. Часть 1
Volya
Текст: телеграм-канал «Воля»
В Москве идут репетиции парада 9 мая. Как обычно в последние годы, на Тверской собираются толпы зевак, чтобы увидеть военную технику и испытать гордость за мощь родной страны. Одновременно с парадом, в Украине продолжается война, где такая же техника теряется десятками в неделю. Чтобы понять, какая из двух картин имеет больше отношения к реальности, мы поговорили с военным экспертом, всю жизнь проработавшим в российской оборонной промышленности и знающим ее изнутри.
По его просьбе, мы не афишируем имя и фамилию, эксперт продолжает работать в России.
— Если послушать российских политиков и Путина, то складывается ощущение, что российская оборонная промышленность в последние 22 года получает огромные деньги от государства, производит суперсовременное оружие, качественную технику и вообще, чувствует себя очень хорошо. Это так?
— Нет, даже близко не так. Чтобы разобраться и понимать, как все работает, нужно идти, как говорится, от печки.
Начнем с того, что как такового государственного финансирования оборонки в России сейчас нет. У нас есть гособоронзаказ. Заказывающее управление министерства обороны формирует заявки и заказы на разработку и производство тех или иных образцов техники.
Система финансирования у нас идиотская, потому что еще с 90-х годов так повелось, что мы никак не могли определиться, в каких условиях у нас живет оборонная промышленность. С одной стороны мы объявили рыночную экономику. С другой стороны, вся оборонка пыталась жить по-старому, за счет гособоронзаказа, за счет дотаций, государственных кредитов, списания долгов.
Вся эта ситуация длилась довольно долго. Еще в начале 2000-х годов многие директора старались не платить налоги в надежде на то, что государство их спишет. Мы же нужны этому государству, куда оно без нас денется. В такой вот логике действовали.
Если в 90-е годы основной экономический удар пришелся на легкую промышленность, сельское хозяйство, то оборонка у нас так или иначе держалась и поддерживалась. Нужно отдать должное Ельцину, он, как бывший секретарь обкома партии Свердловской области, которая сверхнасыщена оборонными предприятиями, отлично понимал специфику и проблемы отрасли. Он регулярно ездил на эти предприятия, интересовался их работой и, чем мог, помогал.
Но получилось так, что оборонная промышленность была вырвана из рыночного контекста и из рыночных взаимоотношений. Сказался еще и кадровый состав руководства оборонных предприятий. В 90-е годы это были еще те, советские “красные директора”, которые просто не могли работать в новых условиях. Не могли без поддержки государства.
Надеялись на банковские кредиты под государственные гарантии, на списание налоговой нагрузки.
Была такая статья — содержание мобилизационных мощностей. С советских времен любое практически предприятие закладывалось с избытком мощностей на случай войны. Именно на случай повторения глобальной войны, которая у нас уже была. Без учета факторов ядерного оружия.
Совершенно понятно, что в годы Второй мировой войны до предприятий того же Урала немцам было не дотянуться. Да и японцам тоже. Разбомбить эти заводы тогда было невозможно. С появлением ядерного оружия, с появлением новых средств доставки в виде ракет, неуязвимость исчезла. Достаточно одной боеголовки, чтобы тот же “Уралвагонзавод” превратился в руины.
Генералы наши это понимали и старались накопить как можно больше вооружений. Поэтому до сих пор у нас запасы танков и артиллерии на складах практически неисчерпаемы.
В то же время, продолжали развивать экономику в плане подготовки к мобилизационному периоду. То есть, все равно надеялись на то, что во время войны удастся сохранить производство.
Это привело к тому, что предприятия стали излишне большими. А это и налоги, и лишняя рабочая сила, и содержание и поддержание всей инфраструктуры, коммуналка, теплоснабжение, электроснабжение. Все это бьет по себестоимости продукции.
С 80-х годов был взят курс на конверсию, в 90-е это усилилось. Пытались перевести оборонку на гражданские рельсы, диверсифицировать производство, но не везде это удавалось. У нас почти все крупные машиностроительные предприятия были двухцелевого назначения. Выпускали например, трактора и экскаваторы и танки. Или вагоны и танки. Если бы продолжал развиваться гражданский сектор, если бы вкладывались деньги в разработку гражданской высокотехнологичной продукции, может быть это дало бы какие-то результаты. Все наши гиганты были бы переведены на рыночные рельсы.
В России так не получилось. На гигантских предприятиях пытались производить ширпотреб всякий, что только отвлекало ресурсы и не приносило прибыли. Поэтому 90-е годы для развития оборонки были потеряны. Сохранить ее удалось только благодаря господдержке.
С приходом нашего дорогого Владимира Владимировича в оборонной промышленности начался банальный передел рынка. Потихоньку-полегоньку старый директорский корпус отжимался, выбивался. Приходили новые эффективные менеджеры. И здесь уже все началось по беспределу. За время руководства страной господином Путиным оборонка была почти уничтожена.
Те предприятия, которые не имели экспортного потенциала (которые не могли сами зарабатывать деньги), они все легли, были уничтожены, распроданы, и сейчас на их месте руины. Можно посмотреть на целый ряд авиационных предприятий, Волгоградский тракторный завод во что сейчас превратился. Когда-то за этот завод сражались, и прямо из цеха танк выходил в бой, а в наше время все это превращено в руины.
На плаву были те предприятия, которые были конкурентоспособны, часть военной продукции которых была нацелена на экспорт. Только за счет экспорта, собственно, и выживала оборонка.
Могу сказать, благодаря тому, что еще в конце советского периода на “Уралвагонзаводе” была валюта, потому что танки Т-72 поставлялись и на Ближний Восток, и в Иран, должна была уйти партия в 1200 танков (она не была полностью реализована, но много техники успели поставить), за это платили валютой. И эта валюта оставалась на предприятии и не оказалась разворованной. За счет этих денег завод и главное конструкторское бюро удалось сохранить. Следующим был индийский контракт, это уже начало двухтысячных годов (2001-2002 годы), благодаря которому завод удержался на ногах. Если бы не было индийского заказа, “Уралвагонзавод” прекратил бы свое существование.
Такой пример был на Украине с заводом имени Малышева. Это было даже более мощное предприятие, чем УВЗ, конструкторское бюро там было мощнее, специалисты квалифицированнее, намного более серьезная исследовательская база. У предприятия не было заказов. Украине танки были не нужны, у них осталось много советских танков, а с экспортом работать не очень получалось. Был только контракт с Пакистаном в 1993 году, его реализовали, но других контрактов не было. В результате все компетенции предприятием были утеряны. Когда в конце 2000-х— начале 2010-х появился тайский контракт на порядка 50-ти новых танков, их “Оплотов”, они выполняли этот контракт лет восемь, не могли справиться.
Заводы — это не компьютер, который можно выключить или перезагрузить нажатием кнопки. Если производство встало, то заново все это раскручивать и поднимать очень и очень сложно. Особенно невосполнима потеря квалификации рабочими. Пока опыт передается от поколения к поколению, все работает. Как только эта цепочка прерывается, все останавливается. Многие вещи просто не прописаны в техкартах, они передаются от наставника к молодому рабочему, а когда пропадает опыт, то передавать становится нечего.
В нулевые и начале 10-х годов в России ужесточились финансовые схемы. Практически исчезла предоплата. Предприятия были вынуждены, чтобы выполнить заказ, брать кредит в коммерческом банке, платить проценты. И только после завершения контракта и успешной приемки министерством обороны поступала оплата. При этом оплата далеко не всегда поступала в те сроки, которые были прописаны в контрактах.
Мы сразу представляем, какие проценты в российских банках, при нашем уровне инфляции. Предприятия спасались тем, что брали кредиты в западных банках. Особенно те, которые выпускали конкурентоспособную экспортную продукцию. Были набраны кредиты. И тут пошли санкционные ограничения из-за Крыма. Срочно пришлось перекредитовываться, чтобы вернуть займы западным банкам. Пришлось брать деньги в российских банках, попадая в кабалу.
Маржа на гособоронзаказах минимальна. Это издержки того советского периода, когда мы стоимость продукции считали как себестоимость плюс некий процент прибыли, допустим 5-15%, это считалось достаточным. Но в условиях рыночной экономики цену формирует рынок. Производитель стремится уменьшить свои затраты и себестоимость продукта. Чем выше рыночная цена и меньше затраты, тем больше остается предприятию.
Но нашим предприятиям в нулевые и начале десятых говорили “нет”. Когда наш танк при продаже на экспорт стоил, допустим, 2,5-3 млн долларов, наше министерство обороны платило в лучшем случае миллион. В таких условиях предприятиям стало не слишком выгодно работать с государством и гособоронзаказом. Конечные производители, которые имели хорошие портфели экспортных заказов, часто просто-напросто поплевывали на гособоронзаказ.
Помню один период, “Курганмашзавод”, когда он еще входил в концерн “Тракторные заводы”, у него сложилась именно такая ситуация, и дошло до скандала. Он несколько лет кряду срывал гособоронзаказ, но в то же время успешно поставлял свои БМП-3 арабам и в Малайзию.
Здесь уже предприятия выбирали сами. Либо ты поставляешь на экспорт и живешь спокойно, либо нашему родному министерству обороны — и не знаешь, как прожить на эти деньги.
— С производством разобрались. А с новыми разработками какая ситуация?
— Такая же история была с НИОКРами (научно-исследовательскими и опытно-конструкторскими работами). Они не финансировались. Министерство обороны говорит, ребята, вы к нам приходите и говорите, что готовы разработать такую интересную новую штуковину. Молодцы, разрабатывайте, испытывайте, показывайте. Если нам понравится, мы ее возьмем, а если нет, то нет.
А на какие деньги предприятие должно вести разработку и собирать опытный образец? Даже на рыночном Западе, который у нас тут модно проклинать и высмеивать, существует практика, когда то же министерство обороны США финансирует предприятиям изготовление опытных образцов.
Это абсолютно нормальная рыночная практика. Причем заказ может быть конкурсный. Его могут выполнять две фирмы. И той, и другой фирме минобороны США платит, получает образцы, испытывает и потом один образец запускает в серию. Нормальная, цивилизованная практика. У нас же говорили: вперед ребята, за свой счет!
Попасть в госфинансирование НИОКРов стало в России очень сложно. Выдвигаются совершенно идиотские требования, необходимы тонны бумаг. Более того, часто эти отчеты в заказывающих управлениях минобороны РФ просто не читают, а если читают, то не могут понять, что там написано.
А те, кто получает финансирование на такую работу, заинтересованы затягивать ее максимально, чтобы продолжать получать деньги. Армии и обороноспособности страны от этого лучше не становится.
Выгодно гнать старую серийную продукцию
— Вы сказали, что чиновники в заказывающих управлениях минобороны часто не понимают, что написано в отчетах. Все так плохо с образованием и подготовкой?
— Уровень военных чиновников, которые сидят в этих управлениях, настолько низкий, что просто мама не горюй.
Поэтому российским предприятиям работать в области оборонки стало не ахти как и выгодно. Им выгодно гнать старую, проверенную серийную продукцию, где особенно не нужно вкладываться, где есть советские еще заделы по материалам, где нет никаких особых рисков при производстве. Вот это у нас еще пока работает. Но чего-то наукоемкого, опережающего в России сейчас просто нет. И не предвидится. В какой бы области ни смотреть.
— Давайте посмотрим, например, на флот…
— Если мы посмотрим на флот, то у нас нет ничего прорывного во флотских технологиях. Более того, по флотским силовым установкам и по вооружению мы во многом уступаем западным странам. По возможностям судостроительной промышленности мы уступаем сегодня таким странам, как Голландия, например. Я даже молчу про Южную Корею, которая за 20 лет совершила просто гигантский скачок в развитии оборонной промышленности.
— Авиация?
— Такая же история и с авиацией. У нас с советских времен был задел по фундаментальным исследованиям по аэродинамике. Мощнейший был ЦАГИ (Центральный аэрогидродинамический институт), мощнейшие КБ (конструкторские бюро), куча теоретических расчетов. У наших самолетов прекрасный планер, вот у СУ-57 новейшего. Но проблемы с электроникой. Наша электроника менее надежна, более габаритна, что приводит к увеличению веса самолета. Характеристики наших радиолокационных станций хуже, связь хуже. Двигатели, в сравнении с западными, более тяжелые.
В авиации из-за этого идет пустое наращивание габаритов самолетов, которое сказывается на их характеристиках.
Так происходит и в космонавтике. Там даже еще хуже, просто яма. Нас уже обходит Китай, догнала Индия. Россия проиграла конкуренцию всем странам, занимающимся развитием космонавтики. А наши ракетно-космические монстры как привыкли жить по-старому, так и существуют.
— Машиностроение и танки? Там же есть расхваленная на все лады “Армата”.
— В области машиностроения и танков никаких особенных прорывов у нас тоже нет. Та же “Армата”, которую у нас выдают за чудо-оружие, им не является.
Все решения, которые заложены в этом проекте, были опробованы еще в 80-е годы в СССР, да и на Западе тоже. У проекта проблемы с силовыми установками и двигателями. Проблемы с вооружением, конкретно, с пушкой “Арматы”. Собственно, пушка — это металлическая заготовка. Это металл, а качественного металла в России нет. Станки для обработки металла — это проблема. Их тоже нет. Они все покупные и западные. А это значит, что все поставки с 2014 года заморожены. В том числе поставки комплектующих к станкам. То есть, их даже эксплуатировать и ремонтировать нормально невозможно. Расходники приходится заказывать в Китае, они хуже качеством, а это дает ухудшение качества изготавливаемой продукции.
Я упомянул проблемы с пушкой “Арматы”. Но такие же проблемы с пушкой САУ “Коалиция” (самоходная артиллерийская установка), которую так любят у нас на парадах показывать. Нет качественного металла, из которого ее можно производить. Поэтому возникают постоянные проблемы при стрельбе из “Коалиции”, пушка часто выходит из строя. У этой САУ нет транспортно-заряжающей машины с автоматической подачей снарядов. Ну вот не смогли из имеющихся у нас ресурсов сделать такой механизм. Поэтому процесс пополнения боекомплекта сейчас выглядит так: стоит САУ, рядом стоит грузовик, между ними механическая лента, в которую мужик в грязной форме запихивает снаряды, а потом крутит ручку механизма и снаряд с лязгом едет в самоходку. Этот процесс длится больше часа, что очень эффективно в боевых условиях, конечно же.
— А что с боеприпасами? Танкисты и артиллеристы, находящиеся сейчас в Украине, матерят их постоянно.
— Огромные проблемы с боеприпасами, которые тянутся еще с советских времен. Во-первых, еще советская концепция наших танков и танковых пушек заключалась в том, что танк должен иметь минимальные габариты, быть максимально легким и подвижным. Более дешевым в производстве и эксплуатации. Поэтому в наших танках третьего поколения, начиная с Т-64, экипаж был сокращен до трех человек. Из экипажа был убран заряжающий, а заряжание было механизировано.
Ставились механизмы заряжания или автоматы заряжания. А они накладывали ограничения на габариты самих снарядов. В западных танках проблемы с длиной боеприпаса нет. Целиком унитарным зарядом он заталкивается в камору. А у нас отдельно подается снаряд, отдельно подается заряд. При этом, кинематика механизма заряжания ограничивает длину снаряда. А большую роль в бронепробиваемости играет длина самого стержня. Плюс этот стержень должен быть при меньшем диаметре более тяжелым. Для того, чтобы он имел максимальный вес, он должен выполняться из тяжелых сплавов. Сейчас на это идут либо вольфрамовые сплавы, либо обедненный уран.
Встают технологические вопросы по изготовлению этого бронебойного сердечника: как сделать его цельным, монолитным и прочным, чтобы он не ломался раньше времени. Вообще, у нас часто делали составные боеприпасы. То есть, из вольфрама или из урана делали только головную часть этого сердечника, а все остальное выполнялось из стали. На Западе эти сердечники давно уже монолитные.
При выстреле, при взаимодействии с преградой, возникает большое напряжение этого сердечника. Отсюда требования к тому, чтобы он не растрескался раньше времени. Это все упирается в вопросы материаловедения и технологий. Станки, оборудование, материалы, сырье. А с этим всем беда.
Такая же беда с материалами и технологиями и по двигателям. Есть определенные решения, но реализовать эти решения мы не можем. Не можем обеспечить чистоту обработки в массовой серии, выдержать необходимые геометрические параметры. Нет материалов, стали. Проблемы с той же керамикой.
Мы долго боролись с броневыми керамическими материалами, то есть с тем, что давным-давно уже применяется на Западе. У нас в серийное производство только-только начинает внедряться керамическая броня. На бронемашинах класса MRAP (mine resistant ambush protected — защищенный от подрыва и атак из засад) “Тайфун ВДВ”, “Тайфун К”, “Тайфун У”, в этих моделях применяется керамика, но эти машины почти не попадают в армию.
Куда ни плюнь, повсюду прогрессирующее технологическое отставание.
Атака “Ростеха” на “Уралвагонзавод” из-за 2 млрд долларов
— Путин последние 20 лет говорит, что Россия не жалеет денег на оборону.
— Деньги, выделяемые на оборонные предприятия зачастую уходят просто на поддержание этих предприятий в более-менее живом состоянии. Но по большей части эти деньги просто прокачиваются через предприятия и уходят в нужные карманы. Не случайно при Путине у нас практически не осталось самостоятельных предприятий оборонки. Они поделены по собственникам из разных кланов.
Взять “Ростех”, флагман нашего машиностроения. С одной стороны, он государственный. С другой стороны, им безраздельно владеет господин Чемезов, а сам он, по сути, один из карманов Путина.
Если поговорить с оборонщиками за кофе, то можно услышать такую байку: “Знаете, что обозначает логотип “Ростеха”, вот этот вот черный квадратик? Это черная дыра. Сколько туда ни вваливай, оно все туда проваливается и неизвестно где оказывается”.
По идее “Ростех” должен вкладывать в те предприятия, которые находятся у него в управлении. Должен развивать их. На практике все совершенно иначе. Как только у “Ростеха” начинают проседать финансовые показатели, менеджеры госкорпорации выбирают какой-нибудь заводик, который плохо лежит. У которого не такое сильное лобби наверху, но который имеет хороший портфель экспортных заказов.
После этого инспирируется либо его банкротство, либо создаются искусственные препятствия с получением кредитов или банки начинают срочно требовать возврата уже взятых кредитов. То есть, создается финансовый кризис на предприятии, а потом происходит его передача в “Ростех”. Далеко за примерами ходить не надо. Вот есть “Уралвагонзавод”. Он был корпорацией и успешно работал. В 2009 году был поставлен новый генеральный директор, господин Сиенко, пришла новая управленческая команда. Первые шаги у них были немножко неуклюжими в силу неопытности, но потом они начали здорово разгоняться и набираться опыта.
Но затем допустили одну стратегическую ошибку. Это произошло, когда был очень большой спрос на вагоны. Тогда УВЗ в очень короткие сроки перенасытил рынок вагонов. Корпорация очень быстро погасила спрос и получился временный спад производства. На УВЗ свалилась куча заказов, от которых не хотелось отказываться. Но вдруг, бац, все наелись и привет. А 30 тысяч рабочих и их семьи нужно чем-то кормить. И возникает вопрос, а чего делать-то? На УВЗ случился серьезный финансовый кризис. Это подтолкнуло руководство шевелить мозгами. Особенно тяжелым был 2014 год, как раз начались санкции и ограничения. Но были приняты толковые управленческие решения, и к 2016 году УВЗ уже вылезал из ямы. При этом, в тяжелейшие 2014-15 годы никто не заикался, что УВЗ надо срочно спасать, куда-то, кому-то передавать. О спасении предприятия на уровне “Ростеха” никто тогда даже не заикался.
В 2016-17 году УВЗ должен был получить серьезную валютную выручку от продажи своих танков в Алжир. Там цена вопроса была около 2 млрд долларов.
А в чем хитрость “Ростеха”? В том, что в его состав в качестве структурного подразделения входит предприятие “Рособоронэкспорт”. Что это такое? А это единственное предприятие, через которое могут осуществляться поставки тяжелого вооружения на экспорт. Все крупные контракты по закону обязаны проводиться через этого вот как бы государственного посредника.
Поэтому “Ростех” прекрасно знает, какое предприятие чем живет, у кого какие контракты, кто и когда получит деньги за них. И как только вот эти два миллиарда из Алжира начали подходить к УВЗ, была начата атака, можно сказать, рейдерский захват. После чего предприятие утратило свою самостоятельность и было передано под управление “Ростеха”. Все деньги, которые были получены от сделки с Алжиром, просто не дошли до УВЗ. Они все остались в “Ростехе” и уже там распоряжаются, что и кому дать.
Это происходит со всеми оборонными предприятиями в России. Вот рецепт успеха “Ростеха”. Идут поглощения и пережевывания. Да, что-то вкладывается, но это мизер.
— Очень похоже на другие сферы бизнеса и жизни в России.
— Да, эта система похожа на вертикаль нашей государственной власти. Директора на местах, менеджмент на местах не заинтересованы в какой-либо инициативе. Более того, инициатива для них наказуема. Они действуют по указке топ-менеджеров, которые сидят где-то там в Москве, абсолютно не знают ситуацию на местах, совершенно не понимают, чем, кто и как живет.
Да еще с первой половины 2010-х годов маркетинговые мероприятия по продвижению нашей военной техники за рубежом начали сворачиваться. В “Ростехе” решили, что наша продукция сама говорит за себя. Незачем тратить на это деньги. Нечего возить по заграничным выставкам наши танки, самолеты и другую технику. К тому же, это стало опасно из-за санкций, потому что были попытки ареста нашего имущества за рубежом. Натурные образцы перестали вывозиться.
Вместо них выезжала большая делегация чиновников, устанавливался скромненький стендик, какие-то модельки техники, дешевая бумажная раздатка и все.
Зато чиновники от оборонки очень любили ездить по заграницам за казенный счет. На их поездки средства выделялись, а на реальные маркетинговые нужды — нет. Это привело к тому, что портфель зарубежных контрактов, не связанных с геополитикой, начал стремительно снижаться. Одно дело, когда Турция покупает дивизион С-400, то это решение принимает не “Алмаз-Антей” или “Ростех”, а президент. Вроде суммы тут крупные, но количество этих сделок очень невелико. И наш рынок начал стремительно сжиматься-сжиматься-сжиматься. Мы теряем рынки сбыта нашей оборонной продукции. Сейчас мы находимся в полной блокаде из-за войны на Украине, экспортные рынки для наших вооружений закрыты. Нам никто не даст экспортировать нашу продукцию, никто не даст получить за нее деньги. Единственные партнеры — это Китай и отчасти Индия. И то, это в очень узких рамках и работать с ними придется под большой дымовой завесой.
Вторая часть интервью: почему в Украине российские войска теряют столько техники, почему подготовка солдат и офицеров снизилась почти до нуля, чьи танки лучше, российские или украинские.
========
Подписаться на наш канал: https://t.me/volyamedia
«Воля» в Твиттере: https://twitter.com/Volya_media
Наши тексты появляются благодаря вашей поддержке. Если они вам нравятся, помогите нам.
- Для читателей из России: перевод на российскую банковскую карту. Номер карты: 2200 7001 5709 1678
- Для читателей из России: подписка на Boosty
- Для читателей из других стран: подписка на Patreon.
- Криптосчета для поддержки «Воли»:
BTC
bc1qlg9pu2npe8ckjuu4gfvgsfexpgsvekcjfkqndg
ETH
0xF51456ed3e0Ef1086538fcEf6511206b9B1A9eEF
Doge
DLpUA83easoLTqeP9hkdYVGHaUxHFASTQn
Zcash
t1YEJBkiFy6WbBG61P1YBEYj5dJNCQaiuFr
DAI
0xF51456ed3e0Ef1086538fcEf6511206b9B1A9eEF
TON
ton://transfer/EQA8JInirnb4p0z94gs6YVduyymYZNQiK32guDlG9muRoGio
USDC
0xF51456ed3e0Ef1086538fcEf6511206b9B1A9eEF
Как сделать перевод в криптовалюте, рассказываем здесь.