Логика реформистских протестных кампаний. Часть 2

AnarchyPlus

Это продолжение текста про механизмы разрушительного ненасильственного протеста движения за гражданские права. Начало здесь.

Мы продолжим рассказывать о форматах и механизмах протеста, а потом приведем свой комментарий.

Кампании в масштабах сообщества

С прекращением «маршей свободы» [freedom rides], снова последовал период сниженной активности движения, пока повстанцы пытались нащупать новые протестные тактики. Следующий прорыв случился в декабре 1961, в Элбани, Джорджия, с началом первой компании в масштабах целого сообщества. Такие кампании отражали значительную тактическую эскалацию по сравнению с прошлыми формами протеста. Вместо того чтобы сосредоточиться на конкретной буфетной стойке, автобусном вокзале и т.д., повстанцы пытались мобилизовать местное сообщество для скоординированных атак на все проявления сегрегации в целевом регионе.

Эскалация была логичным ответом на рутинизацию других методов протеста, описанных выше. «Толерантность к кризису» у местных сегрегационистов увеличилась до такой степени, что бойкоты автобусов, сидячие демонстрации или марши свободы сами по себе больше не могли создать рычаг давления, необходимый повстанцам. Ничто меньшее, чем кризис в масштабах всего местного сообщества, не было бы достаточным, чтобы вызвать разрушения, которые дали бы повстанцам рычаг для продавливания своих требований.

Действительно, в Элбани даже такая эскалация в тактике не позволила достичь значительного прогресса. Однако, в течение трёх следующих лет, эта тактика была отточена через процесс проб и ошибок до такой степени, что стала причиной наиболее драматичных кампаний движения.

Элбани

Кампания в Элбани происходила в течение двух последних месяцев 1961 года и лета следующего года. Рисунок 2 снова показывает подъём в активности движения за эти два периода.

Что здесь отсутствует – так это паттерн ответного насилия сегрегационистов, и последующего федерального вмешательства, который очевиден в «маршах свободы». Соответственно, Таблица 2 [смотри оригинальную статью] показывает только слабую положительную связь между действиями в кампании и последующими действиями правительства.

Отчёты о кампании в Элбани подчёркивают твердый контроль за событиями со стороны шефа полиции Лори Притчетта (Watters, 1971:141-229; Zinn, 1962). Систематически отказывая протестующим в осуществлении их прав, Притчетт тем не менее делал это таким образом, чтобы предотвратить крупные нарушения порядка, которые потребовали бы федерального вмешательства. Цитируя Говарда Хаббарда (1968:5), «причина, по которой ... [движение] не достигло успеха в Элбани – в том, что шеф полиции Притчетт использовал скорее силу, чем насилие для контроля ситуации. То есть, эффективно отразил тактики демонстрантов».

Это напоминает действия полиции в России: хотя и достаточно циничные, они как будто не бывают избыточно жестокими к большим массам людей. Хотя пытки и убийства таргетируют политических активистов, большинству достаются административные аресты и другие мягкие меры воздействия. Возможно, именно постепенные и мягкие репрессии сумели добиться коренного перелома к диктатуре.

Получается, даже в поражении, действующая динамика очевидна. Не сумев спровоцировать публичное насилие, необходимое чтобы вызвать федеральное вмешательство, повстанцы не получили рычаг давления, чтобы достигнуть чего-то большего, чем противостояние с неопределенными результатами.

Однако, опыт Элбани не был бесполезным. Это подтверждает следующий отрывок из Мартина Лютера Кинга:

«В [кампании] Элбани были слабые места, и доля ответственности лежит на каждом из нас, кто участвовал. Однако, никто из нас не был настолько нескромным, чтобы мнить себя виртуозом новой теории. Каждый из нас ожидал, что неудачи будут частью продолжающегося проекта. Не существует тактической теории настолько точной, что революционная борьба за долю влияния могла бы быть выиграна просто нажатием ряда кнопок. Человеческие существа со всеми их слабостями и достоинствами составляют механизм социального движения. Они должны делать ошибки и учиться на ошибках, делать больше ошибок и снова учиться. Они должны вкусить поражение наравне с успехом, и научиться жить с тем и другим. Время и действие – учители. Когда мы планировали стратегию для Бирмингема месяцы спустя, мы провели много часов, изучая опыт Элбани и пытаясь научиться на ошибках этой кампании» (King, 1963:34-35).

Бирмингем

Скорее всего, полное понимание обсуждаемой динамики протестующими родилось именно из событий в Элбани. Черные протестующие всё лучше понимали важность белого насилия, как стимула для федерального вмешательства. Как утверждает Хаббард (1968), это понимание повлияло на выбор Бирмингема, как следующего места для крупных протестов.

«Бирмингемская инновация Кинга была преимущественно стратегической. Она включала не только из лучше отточенные тактики, но также выбор города-мишени, в котором был комиссаром публичной безопасности 'Бык' Коннор, знаменитый расист и горячая голова, на кого можно было положиться, что он не станет отвечать ненасильственно» (Hubbard, 1968:5).

Версия, что выбор Бирмингема был сознательным стратегическим выбором, поддерживается тем фактом, что Коннор занимал временную неустойчивую позицию [was a lame-duck official], будучи побежден умеренным в выборах в начале апреля 1963. Если бы SCLC подождали с запуском протестной компании до момента, когда умеренный принял бы должность, вероятно случилось бы куда меньше насилия, и меньше давления чтобы вынудить федералов вмешаться.

«Следует предположить, что ... SCLC ... узнают хорошего врага, когда видят его ... такого, чтобы можно было рассчитывать, что его глупость и природная злоба сыграют прямо им на руки, для широкой эксплуатации в прессе как архиврага и злодея» (Watters, 1971:266).

Результаты этого выбора места для протеста хорошо известны и ясно видны на Рисунке 4 и в Таблице 2. Бирмингемская кампания апреля-мая 1963 спровоцировала значительное белое сопротивление в форме крайней жёсткости полиции и многочисленных случаев насилия сегрегационистов. Федеральное правительство снова было вынуждено принять поддерживающую позицию по отношению к черному движению. Конечным итогом этого смещения в позиции правительства была административная поддержка билля о гражданских правах, который, даже в значительно смягченной версии, оно раньше считало политически неприемлемым (Brooks, 1974).

Под давлением повстанцев, билль был наконец подписан годом позже как «Акт о гражданских правах от 1964 года».

Сельма

Наконец, была кампания в Сельме, последняя из кампаний масштаба общины. Именно в этой кампании характерная динамика, которую мы обсуждаем, показала себя в полной мере. Цитируя Гарроу (1978:227), «...ясно, что к январю 1965, Кинг и SCLC сознательно решили попытаться вызвать насильственное поведение своих непосредственных оппонентов. Такое намерение определило выбор города Сельмы и Джима Кларка (известный расизмом шериф Сельмы), как определило все тактические выборы, которые руководство SCLC делало в течение кампании...». Эти решения достигли желаемого результата. Начатая в январе 1965, кампания достигла своего пика в феврале и марте, спровоцировав [triggering] типичный паттерн реакции белого сопротивления и федерального вмешательства (Рисунок 4 и Таблица 2). Если говорить о насилии сегрегационистов, не было недостатка в ярких проявлениях жестокости. 9 марта, полиция штата атаковала и жестоко избила около 525 демонстрантов, пытавшихся начать протестный марш до Монтгомери. Позднее в тот же день, преподобный Джеймс Риб, участник марша, был забит до смерти группой белых. Наконец, 25-го марта, вслед за триумфальным завершением дважды прерванного ранее марша из Сельмы в Монтгомери, белая волонтер, миссис Виола Люццо, была застрелена, пока перевозила участников марша обратно в Сельму из столицы штата. В ответ на эти многократные нарушения общественного порядка, федеральное правительство было снова вынуждено вмешаться и поддержать интересы черных.

15 марта, президент Джонсон обратился к совместному заседанию Конгресса, и произнес свою знаменитую речь «Мы должны преодолеть» ["We Shall Overcome"]. Два дня позднее, он предоставил Конгрессу радикальный билль о Праве Голосования, содержащий несколько положений, про которые раньше лидерам движения было сказано, что они слишком непопулярны политически, чтобы быть включенными в законодательные предложения. Билль прошел при подавляющем большинстве голосов в Сенате и в Палате представителей, и был подписан 6 августа того же года.

Отличия на Юге и Севере

Одна из функциональных черт южных сегрегационистов – можно было рассчитывать, что будучи в достаточной степени спровоцированы, они насилием нарушат общественный порядок, что и было необходимо для федерального вмешательства. Такие удобные условия не были доступны движению за пределами Юга ... Без драматичных примеров открытого белого принуждения, движение было лишено и видимых проявлений расизма, столь ценных в качестве организационного инструмента и рычага, вынуждающего правительство вмешаться и поддержать черных.

Разработав успешный способ тактического взаимодействия с одним оппонентом, повстанцы оказались неспособны изобрести похожий подходящий способ для меняющегося паттерна северного сопротивления (McAdam, 1982:214-15).

Очередная тактическая адаптация оппонентов

Как это было и с прежними инновациями, оппоненты движения научились противостоять данной конкретной тактике, и «замыкать накоротко» описанную здесь протестную динамику. Ключом для этого была способность оппонентов контролировать насильственные эксцессы самых непримиримых сегрегационистов. В процессе тактического взаимодействия с движением, оппоненты выучились именно этому. Фон Эшен и др. (1969:229-30) пишут:

«Реакции оппонентов движения должны были стать более умеренными. Движение это школа, в которой и само движение, и его оппоненты учатся наиболее подходящим ходам методом проб и ошибок. Следовательно, значительная часть успеха движения зависела от неумелых, эмоциональных реакций южной полиции. Однако, со временем, власти выучили, что такие реакции контрпродуктивны. В некоторых областях, власти научились достаточно уместным реакциям, чтобы лишить движение его инструмента для создания беспорядка, и совершенно дезорганизовать его управление. К примеру, в Мэриленде, мэр МакКелдин откликнулся на заявление CORE, что Балтимор станет следующей целью CORE, с радушностью и предложением помощи. А временный шеф полиции, Гелстон, использовал утонченные тактики, чтобы обезвредить стратегии CORE.

Городские бунты

Очевидно, что между бунтами и другими видами тактик, которые мы обсудили ранее, есть принципиальные различия. Самое главное – не существует никакого свидетельства, указывающего, что бунты были сознательно спланированы или организованы конкретными повстанческими группами, как другие тактики. С другой стороны, в риторике черных лидеров, бунты обсуждались как тактика, и многими внутри черного сообщества интерпретировались как форма политического протеста (Fogelson, 1971:17). Опять же, часто подчеркиваемая избирательность целей бунтов указывает, что бунтующие были отчасти движимы ограниченным политическим определением их собственных действий.

Вдобавок к их политическому использованию и интерпретации, бунты разделяют ещё две общие черты с другими протестными техниками, освещенными выше. Первая – все они привели к значительному подрыву общественного порядка. И, за исключением автобусных бойкотов [bus boycotts] и сидячих демонстраций [sit-ins], все они стимулировали прямую поддержку федеральных властей.

Вслед за бунтами следовали различные федеральные программы поддержки черных сообществ.

Однако, со временем, все новые тактики становятся менее эффективны, и так же было с городскими бунтами. После 1965 – и особенно после 1967 – смягчающие федеральные реакции на бунты все больше вытеснялись реакцией обширного контроля на всех уровнях правительства, которое наконец решилось противостоять угрозам, связанным с беспорядками. Почти вполовину увеличилось число вовлечённых полицейских отрядов и увечий на протестах. Примерно в два раза увеличилось число арестов. Никогда прежде в этой стране не было такого масштабного военизированного ответа на расовые беспорядки. В целом, это оказалось эффективным средством справиться с бунтами: из-за возросшей стоимости, повстанцы были вынуждены оставить эту тактику. Таким образом они лишились последней крупной тактической инновации периода. И не сумев создать новые, движение резко пошло на убыль.

Неспособность повстанцев изобрести новую тактическую форму можно в конечном счёте рассматривать как результат смещения политических и организационных реалий поздних 60-х и ранних 70-х. Ровно как ранние инновации зависели от сочетания внутренней организации и внешних возможностей [протестующих], прекращение инноваций можно рассматривать отчасти как функцию от определенного отклонения в значениях этих факторов.

Откат (backlash)

Структура политических возможностей для черных сузилась к концу 60-х. Главная из причин – мобилизация сильного консервативного «отката» ("backlash").

Существуют долгосрочные негативные последствия использования контрдвижений как тактического инструмента: использование контрдвижений привело к тому, что они тоже развивались и укреплялись. Современный альтрайт – это в значительной степени ребенок «левого» гражданского движения.

Ненасилие, разрушение, реформизм

Описанные в статье Макадама методы протеста не абсолютно универсальны. Они имеют характерные особенности:

• Уникальные обстоятельства места и времени. Как «структура политических возможностей» Америки 50-60-х или сформированные прежде протеста связи внутри сообществ, через которые позднее распространялся протест. Выше мы описали, как отличаются политические возможности в России.
• Ненасильственный подход. Ниже разрушительность, но за счёт этого – больше поддержка в пользу протестующих.
  
• Механизм давления на правительство, стратегически удобный для реформистских целей. Вместо прямого разрушения систем противника для того, чтобы его уничтожить, здесь используется непрямой метод давления: протестующие создают нарушения, а государство должно пойти на компромиссы, чтобы эти нарушения снять.

Почему мы называем описанные выше кампании реформистскими? Исключительно разрушительный протест обычно реформистский по содержанию. Это способы создать рычаг давления, чтобы правительство отреагировало нужным образом, но не способ смести правительство совсем. Можно сказать, что разрушительное действие – это шантаж государства.

При этом повстанцы не создают новый порядок, а просто угрожают совершенным разрушением общества, чистым беспорядком, который наложит штрафы на всех. Государство же само должно найти выходы для повстанцев. Ты создаёшь усилие – как натяжитель при открывании замка, а кто-то другой, правительство, подбирает оптимальную позицию штифтов.

В случае если государство не сумеет ни пойти на компромиссы, ни подавить повстанцев, вся страна – и государство, и общество, и повстанцы – скорее проиграют.

В случае же радикального протеста, протестующие не ожидают другой конструктивной реакции от правительства, кроме передачи контроля за страной с минимумом жертв. Альтернативу протестующие должны создать сами. Разрушение здесь используется не чтобы создать угрожающий кризис, а чтобы демонтировать враждебные структуры как можно быстрее, и пока противник ещё не понимает, что происходит.