Небо девяноста первого
Вольский
Блок питания заискрился и вспыхнул. Пётр, получив током до самых кончиков волос, полетел с ретранслятора вниз, роняя свои инструменты. За те недолгие пару секунд, что он совершал полёт до подстриженной травы с шестиметровой высоты, Пётр успел подумать о многом. Например, о том, какой выговор от начальства он получит за несоблюдение техники безопасности. Ещё он успел услышать: «Твою мать!» от следившего за процессом коллеги Толи (тоже, кстати, инженера) и понаблюдать за стремительно удаляющимся блоком питания, пускающим дым в чистое голубое небо.
Это было шестое июля девяносто первого года. День, который перекрутил всю его последующую жизнь в фарш.
Минут десять Пётр пролежал на газоне у забора, а когда очнулся, то вокруг никого не было. Держась за раскалывающуюся от боли голову, он стоял в центре плаца и не видел вокруг ничего живого. Только развевающийся на ветру кумач с серпом и молотом в звенящей тишине. Тогда ему было двадцать четыре, и что-то в его воспоминаниях сейчас уже безнадёжно стёрлось, какие-то обрывки смешались и наслоились друг на друга, но если ему и снились кошмары, то одни и те же. Снилось ему, как он встаёт, ходит по пустынной площади, кричит, но никто ему не отвечает. Как мокнет под промозглым дождём в лесу, дрожа от холода, и как его лучший друг, открыв дверь, не сразу узнаёт исхудавшее и чумазое чучело, в которое превратился Пётр по дороге домой. И в тот момент, в самый беззащитный для мозга, когда человек только засыпает, снова и снова возникал перед ним этот вопрос: «Как?»
Вопроса «Где?» не было. То место, куда сейчас направлялся Пётр, и было этим «Где». «Когда?» Это тоже было известно. Если бы тогда, шестого июля, он был в добром здравии – может, и не пришлось бы сюда идти. Или его бы уже не было в живых. Всё лучше, чем грызть себя пятнадцать лет. Но судьбу он не винил. Верить в судьбу – всё равно что снимать ответственность за конкретные события, произошедшие по конкретным причинам. Якобы, так и должно было случиться. Но ведь нет, не должно было. И если бы он нашёл виновника – тот бы давно висел под этим самым ретранслятором. Но виновник пропал, и наказывать было некого. Пока…
Если уж Пётр во что и верил, то только в науку. Именно поэтому в первую очередь он позвонил Юре – одному из четырёх потенциальных участников экспедиции, указанных в том смятом письме. С ним было проще всего найти общий язык: Юра, которому недавно стукнуло двадцать семь, был кандидатом физико-математических наук. Теоретическая физика. Звучит круто, но всё-таки теоретическая. Петра интересовала практическая сторона вопроса, однако Юру в команду он всё же взял. Потому что его имя было в списке. Юра согласился почти что сразу, и три миллиона на руки лишь укрепили его решимость.
Это была голова экспедиции, её интеллектуальное ядро. А вот те двое, которым Пётр звонил после – руки для грязной работы. И хотя он надеялся, что грязи не будет, где-то глубоко внутри он опасался, что живыми вернутся не все.
Впереди, шоркая берцами по опавшей хвое, шёл двоюродный брат Юры – охотник Глеб, следопыт, владелец самой навороченной и ладной экипировки в этой компании, с Сайгой наперевес. Сайгу он взял на всякий случай, да и не ходил он в лес без неё – вдруг попадётся глухая деревня с вечно пьяным населением, желающим пограбить хорошо одетых туристов (а такие случаи в его жизни были). Или надо будет отбиться от дикого зверя. О том, что в том месте, куда они все шли, не живут ни дикие звери, ни даже насекомые – никто и не знал. Однако, вам всем заплатили хороший аванс, вам обещали всего, что попадётся под руку, и притом столько, сколько сможете унести. Так что делайте свою работу и не задавайте лишних вопросов. Кстати, если сложить два плюс два, вырванные из контекста, Пётр мог предположить, что охотник Глеб не совсем и охотник, а скорее бывший солдат, и солдат весьма опытный. Однако где именно он воевал и что именно делал – Пётр не спрашивал. Да и какая разница, если его имя тоже было в списке.
Юра и Глеб – единственные, кто были знакомы между собою в этой экспедиции больше, чем одну неделю. Позади шёл угрюмый Медвежатник – специалист по взлому замков, сейфов и всего, что приколочено. Его настоящего имени никто не знал, да и Петру было плевать, как и остальным. Под номером телефона, по которому Пётр ему звонил, чтобы назначить встречу, он так и был записан: «Медвежатник».
Медвежатник отсидел два срока про профилю и дело своё знал. Даже когда со временем эволюционировали замки – он эволюционировал вместе с ними. Он был всегда в тренде. Виртуоз, настоящий самородок.
Эта разношёрстная компания двигалась молча по густому сосновому лесу, изредка останавливаясь организованно подкрепиться не разогретой тушёнкой и отлить в кустах. Далеко отходить Охотник запрещал, за всеми присматривал. Да, участники иногда обращались друг к другу по кличкам. Взятым, конечно, из рода деятельности. Учёный, Охотник, Инженер и Медвежатник. Такая вот компания.
Мужики шли с севера, и шли уже вторые сутки. Шли вдоль облысевшей узкой полоски леса, которая, по всей видимости, когда-то была грунтовой дорогой. Сейчас же она поросла всяким разнотравьем и изредка молодыми деревьями, поэтому идти рядом по хвое было проще. Участники не бухтели, что лес никак не заканчивается и что карта, возможно, врёт. Пётр пятнадцать лет не мог найти то место, куда он шёл. Все поиски неизменно приводили к тому, что он просто гулял по лесу, обшаривая квадратные километры и обманывая коллег на работе байками про то, что он якобы ездил на рыбалку. На картах и спутниках этого места не было. Но у него появилась теперь другая карта. Самодельная, практически нарисованная от руки, и нужное место было просто обведено кружочком.
Солнце уже садилось, мужики то и дело закрывали ладошками глаза от ярких лучей, пробирающихся сквозь верхушки крон. Пора было искать место для лагеря, но Охотник всё вёл людей дальше. Карте он тоже верил, несмотря на её топорное исполнение. Ведь она была точной во всём, чего остальные не замечали. Он знал – сейчас, вон за той чащей, что-то будет. Так сказала карта. Он только остановился и обернулся на остальных. Вереница остановилась следом.
- Ну, чё там? – с нетерпением спросил Медвежатник, выходя из-за Юры.
- Деревня… - тихо ответил вместо Охотника Пётр, и тот утвердительно кивнул.
- Ведём себя вежливо, улыбаемся, - сказал он, снимая Сайгу с предохранителя. Мало ли. Места-то абсолютно дикие.
Команда согласно кивнула тремя головами и двинулась дальше.
За бурными зарослями какой-то высокой сорной травы действительно показалась деревня. Впрочем, заросли эти сожрали её полностью. Ни над одной из труб на крышах домов не струился дым. Деревня, надо полагать, была заброшенной.
Четвёрка пробиралась через траву, внимательно смотря в окна домов, виднеющихся за бурьяном. Некоторые из них были заколочены, остальные – так и оставлены на милость богов. То есть уже разбиты.
- Кому вежливо улыбаться-то? – лукаво спросил Медвежатник Охотника, который смотрел то на самодельную карту Петра, то на свою, и сравнивал их.
- А вот, кстати, на моей карте никакой деревни нет, - тихо сказал Охотник.
- Да видно же – не живёт тут никто, - ответил Медвежатник. - Если кто живёт – попросим ночлега. Если нет – заночуем в доме.
- Серьёзно? Тут ночевать? – всё не унимался Медвежатник.
- Да, тут. А что такое?
- Да просто… Место какое-то… Гиблое, - мрачно ответил взломщик.
- Деревня как деревня, видал я и такие, - сказал Охотник и вдруг встал, как вкопанный, затем мотнул головой: «Пойдём посмотрим».
Мужики не поняли, что такого он увидел, пока пробирались через эту проклятую траву. Но следопыт на то и был следопытом, что замечал разные детали раньше других. Этой деталью оказался порядком заржавевший старый ЗИЛ – издалека сразу и не заметишь. Грузовик поцеловал дерево и от того поцелуя ему промяло капот и передний бампер. Ничего необычного, вроде бы, но…
- Мумия, охренеть… - тихо промямлил Медвежатник, увидев наполовину свисающее из кузова тело, руки которого тянулись к земле. Ну, мумией назвать скелет с остатками плоти было сложно, но а как ещё такое назвать?
- Шею свернули, - только сказал Охотник. Он встал одной ногой на спущенное колесо, схватился за край кузова и приподнялся. – Вот этот и свернул.
Медвежатник попытался подпрыгнуть, чтобы увидеть, что же там такое творилось в кузове, но роста, чтобы залезть на колесо и зацепиться за кузов - ему явно не хватало. Пётр и Юра, что забавно, терпеливо ждали информации, в то время как Медвежатник, словно ребёнок, засыпал Охотника вопросами:
- Ну? Кто там? Чё было-то?
- Восемь трупов, давно лежат. Друг друга поубивали… - спокойно ответил Охотник, не выражая удивления. Или пряча его.
Юра тем временем заглянул в салон. Упав на руль, сидела ещё одна мумия. Юра попытался открыть дверь, но та была заперта.
- Лет двадцать лежат, - продолжал осмотр Охотник. – Этот того задушил, вон те двое голыми руками друг друга убили. Остальные на ножах, видимо.
- А зачем?
- Что «зачем»?
Юра обошёл дерево, в которое врезался ЗИЛ, чтобы открыть водительскую дверь, но она тоже была заперта. Водитель закрылся изнутри, а в небольшом окошечке, отделявшем салон от грузового кузова, торчала мумифицированная рука, вся в осколках. Видимо, тот человек пытался пробиться в салон. Зачем? Неизвестно, но пытался он страстно.
- Зачем поубивали друг друга-то? – спросил Медвежатник, обращаясь одновременно к Охотнику и Петру, но не успел дождаться ответа, как Юра стал долбить дверь, пытаясь её выломать.
- Юрец! - прикрикнул Охотник.
- Дверь хочу открыть, - злобно ответил Юра. Он был очень импульсивным, когда хотел разгадать какую-то загадку; в жизни он вообще был непробиваемо спокойным и в конфликтах держался максимально хладнокровно, но если бы ему дали запертый сундучок и сказали, что там хранится формула лекарства от всех видов рака – он бы выгрыз замок зубами.
Медвежатник только деловито цокнул, снимая рюкзак. Юра послушно отошёл. Четыре секунды понадобилось Медвежатнику, чтобы вскрыть замок.
У водителя из шеи торчал нож. Красивый, большой, с красной рукояткой.
- Вот, посмотрите на угол ударов, - снова непробиваемо спокойно сказал Юра, как будто не он только что истерично стучал по двери. - Он зарезал сам себя.
Пётр всё это время молчал, но молчал не потому, что скрывал что-то. На его душе уже давно сильно скребло. Кровь его давно была подпорчена постоянным напряжением от чувства вины, страха и тоски, потому что он всё ближе подходил к шестому июля девяносто первого.
- И вот что странно, в лесу их никто не обглодал, - заметил Охотник. – Трупы целые. Как умерли – так и лежат. Стало быть – зверь тут не водится.
- Кстати, я ни одной мухи не видел, пока мы шли, - добавил Медвежатник. – А я бегал по лесам, давно бы уже мошкара одолела. Говорю же – место гиблое…
- Тоже верно, насекомых не видно. И птиц нет. Инженер, что скажешь? – спросил Охотник Петра, который стоял в сорной траве и смотрел не на грузовик, а на дома. Пётр не услышал. Он думал только об одном вопросе, который стоял рядом с вопросом «Как?»
«А вдруг можно?» Глупый, безнадёжный вопрос. Его душа успокоилась бы навсегда, если бы ему ответили: «Да».
- Инженер?
- Я без понятия, - сухо ответил Пётр и двинулся к домам.
Охотник мотнул головой, и остальные пошли за ним, оставляя позади эту застывшую картину уезжающих в страхе людей, которые в один миг сошли с ума и поубивали друг друга. ЗИЛ остался гнить дальше вместе со своими пассажирами, которые уже никуда не приедут.
Обойдя все дома, двери у которых были не заперты, путники не нашли ничего интересного. Большинство были пустыми, в одном из них болтался на верёвке порядком подсохший висельник.
- Да, весёлая деревенька, - кисло сказал Медвежатник.
Самый крепкий дом с заколоченными окнами было решено использовать как приют на эту ночь.
Внутри стояла относительно целая мебель, и лежанки каждый устроил себе по своему вкусу. Лето стояло тёплое, искать дрова и растапливать печку смысла не было. Охотник предпочёл всё же свой спальник: грязные, запылившиеся кровати его не прельщали. Юра расположился на продавленном диване, пружины которого рано или поздно проткнули бы его рёбра. Медвежатник занял большую хозяйскую кровать, а Пётр просто ходил, осматривая дом. Икона в углу, русская печь, перемазанная тыщу раз, настенный отрывной календарь, остановившийся на девяносто первом году. На массивном столе Пётр увидел царапины. Они заканчивались вцепившимися мёртвой хваткой в дерево кусочками ногтей. Кто-то очень сильно царапал стол. Зачем? Тащили его за ноги, пока он сопротивлялся, или же он просто драл пальцами столешницу, вмиг сойдя с ума, как те люди в грузовике?
В тёмном чулане, освещаемом лишь лучами уходящего солнца, пробивающимися сквозь заколоченные доски, была ещё одна кровать. На уже серой простыне, заляпанной бурыми пятнами давно засохшей крови, лежали двое: мужчина и женщина. Пётр подошёл поближе. Рядом с мужиком на кровати лежало ружьё.
Остальные в большой комнате поглощали тушёнку и молчали. Точнее, молчали все, кроме Медвежатника, которому очень хотелось поговорить:
- Ну? За грузовик что думаете?
- А что тут думать, - ответил Охотник, чавкая тушёнкой высшего сорта. Да, консервы в поход он выбирать умел: только ГОСТовая, только мясо и жир. Смалец Охотник намазывал на галеты – так, по его личному мнению, вкуснее. – Это, видимо, последние жители. Взяли грузовик и поехали.
- А потом с ума вдруг все сошли?
Охотник молча пожал плечами, продолжая поедать тушёнку.
- А ты что думаешь, Учёный?
Юра смотрел в окно, через щель между приколоченных досок. Что он только что видел? Привиделось ему, или это так место проклятое действует на разум? Ему показалось, что через два дома кто-то пробежал во дворе сквозь бурьян. Или не показалось? И не просто пробежал, а с верёвкой на шее, которая не болталась, а будто была привязана к небу. Не тот ли висельник померещился?
- Учёный?
- Галлюцинации, - неожиданно ответил Юра самому себе и Медвежатнику одновременно.
Тот состряпал озадаченное лицо.
- Глюки, у всех разом? Одинаковых грибов объелись?
- Может и так, может и так, - ответил Юра, не оборачиваясь.
А может и не так. Юра, по подозрениям Петра, на самом деле знал об этих местах куда больше, чем прикидывался. Но он был нужен ему. Он должен помочь найти ответы. Так было сказано в смятом письме.
А что стало с этими двумя? Почему их не похоронили, а так и оставили тут?
Ну, мужик, по крайней мере, застрелился из ружья, это ж очевидно: ему полголовы снесло. Но женщина… От чего именно она умерла?
Пётр хотел было пойти к остальным, но заметил красивую книжечку-блокнот на видном месте, как будто тот, кто оставил её, хотел, чтобы её нашли. Ну что ж, нашли.
Пётр сдул пыль. На столике ничего, кроме блокнота, не было. Тут, конечно, темно, из источников света – только яркие лучи в щелях, освещающие, словно прожекторы, броуновским движением снующую в воздухе пыль. Но вдруг это дневник, и там описано что-то, что напугает команду? А без этих людей дело не сделать. Так что лучше, наверное, читать прямо тут, в гробнице этих двоих.
Пыль садилась Петру на нос, и он чихнул. Никто не пожелал здоровья, значит, его отсюда не очень-то и слышно. Поехали. Книжечка с хрустом раскрылась: да, точно дневник. Удобно устроившись на полу, так, чтобы видеть дверь и кровать (хоть Пётр и не был суеверным, сидеть с покойниками ему было всё же неприятно), он принялся читать.
«Оставляю это для того, кто найдёт. Мужики попросили отвезти в город. Привёз им баллоны с газом, забрал пустые. Люди какие-то хмурые, помятые. И видно, что всем страшно. Сначала подумал, что шутки шутят. Никто не угостил ничем, хотя раньше к столу звали всегда. Сейчас даже Петрович умоляет взять с собой. Остальные, говорят, пешком пошли, прямо так, с детьми и вещами, не захотели меня дожидаться. Странно, но до города никто не добрался, я бы знал…» Пётр почесал нос и чихнул ещё раз. Где-то в комнате Медвежатник донимал Юру абсолютно глупыми, по мнению второго, байками, рассказывая о пропавших жителях какой-то деревни, где из живых остался только страшный дед с топором, а попасть в эту деревню можно на старом раздолбанном автобусе. Юра только отмахивался от этих небылиц, ведь тоже слышал про эту деревню: её просто забросили. «Антоша сказал, что уже месяц охота не идёт. Зверя нет, никакого. Гнус тоже пропал. Птицы улетели все. Ещё он сирену в лесу слышал, на севере, когда на охоту ходил. Через неделю пролетал над деревней вертолёт, обратно не вернулся. Хотя, может ему и не надо было обратно. Но мужики сразу запаниковали, говорят, мол, пропал вертолёт, и любой пропадёт, кто в ту сторону двинется. С той стороны раньше солдаты приезжали, покупали картошку, мясо и яйца. Уже месяц никого не было. Раньше там с вышек стреляли, если после предупреждения не уходить. Двое мужиков, Ванька и Саня, пошли посмотреть, вдруг солдат нет, вдруг пограбить можно. Не вернулись. Живность вся взбесилась, коровы стены у коровника пробили и сбежали. Стены в крови были, они головы себе порасшибли, но сбежали».
- Чего тут делаешь? – спросил вдруг Охотник, как-то очень тихо проскользнувший сквозь прикрытую дверь чулана.
Пётр даже немного испугался и не сразу нашёл, что ответить.
- Дневник читаю…
- Этих что ли? – Охотник указал на покойников. Пётр кивнул.
- Ты только остальным не говори, мы чего-то нервные все, - тихонько сказал Глеб. – Медвежатник а то у нас больно в приметы верит…
- И не собирался, - сухо ответил Пётр.
- Ладно, не буду мешать. Нам тут всё равно куковать ещё до ра…
Не успел Охотник договорить, как вздрогнул, глядя сквозь щели в окнах.
Пётр тоже посмотрел. Ничего.
Охотник быстро вышел из чулана, схватил свою Сайгу, лежавшую на диване, и вышел из дома вон. Пётр подошёл поближе к окошку. Что ж он там такого увидел? Медвежатник занервничал, а Юра просто напряжённо смотрел в окно на то, как Охотник ходит вокруг дома, оглядываясь. Судя по его рукам – он был готов стрелять.
- Куда он ушёл? – спросил Медвежатник Петра, задумчиво вышедшего из чулана.
- Увидел что-то в окне, - ответил Пётр и заметил, как пристально смотрит на него Юра.
Что же ты знаешь, Юра?
Охотник вернулся ни с чем и сказал то же самое, что и Юра сказал самому себе в своей голове, когда смотрел в окно.
- Показалось…
Он поставил Сайгу у стены, закрыл дверь, и стал толкать к ней большой комод:
- Подсобите кто-нибудь…
Медвежатник рванул на помощь, и доски заскрипели под грузом тяжеленного комода.
- На всякий случай, - сказал Охотник. – До рассвета не выходим. В сортир ходить на кухню, в уголок.
Все промолчали: Медвежатник – с тревогой в глазах, Юра – спокойно, а Пётр просто ушёл в чулан и продолжил читать.
«Пожитки уже были собраны. Насчитал девять человек пассажиров. Неспокойно на душе. Один из пассажиров – пришлый, мужики сказали, что как раз месяц назад из леса пришёл, грязный весь, в одних трусах. Мужики подумали, что из того места, куда вертолёт улетел. Но он пришёл с другой стороны леса. Нюра совсем плоха. Ехать не может. Иваныч решил остаться, но попросил двери все закрыть, когда уходить буду. Просто попросил. И я понял, зачем. Что ж, его выбор. Если вы это читаете, похороните их, пожалуйста, по-человечески…»
- Больно, - вдруг тихо сказал хриплый, измученный болезнью женский голос. У Петра так перехватило дыхание, что ему показалось, будто случился сердечный приступ. Рефлекторно он весь съёжился и забился в угол, с поджатыми ушами и до смерти перепуганный. Но труп оставался трупом, и Нюра из мёртвых, естественно, не воскресла.
Ещё немного Пётр просидел молча, не решаясь просто встать и убежать. Да и от чего бежать-то?
«Показалось», - подумалось ему. Как же часто это слово стало приходить в голову в этой проклятой деревне. Сердцебиение пришло в норму, мурашки, выступившие, как по команде, так же по команде и ушли. «Остался на ночь у Иваныча. Ели картошку жареную с грибами. Нюра так и не вышла, встать вообще не может, не ест. Горестно. Спал плохо, мужики не соврали – тут всем кошмары снятся. Снилось мне, будто сирена выла и вертолёт прямо на дом упал и раздавил всех. Проснулись с Иванычем от того, что Нюра плакала и царапала стол. И как она встала? Еле успокоили, все ногти выдрала себе. Утром узнали, что Петрович повесился. Закопали молча, мужик тот из леса, вида, кстати, интеллигентного, бледный стоял весь»
«Так, стоп», - подумал вдруг Пётр. – «Закопали молча? Он же висел у себя дома».
Хотя… А кто сказал, что это был Петрович?
«Как Иваныч и просил, запру дверь. Всё, что я услышал вслед на прощание: «Больно», и это сказал не Иваныч, это сказала Нюра» Команда снова прозвучала в горн, и мурашки выступили. «Больно», слово в слово то, что он только что слышал. Так, соберись. Ты же, твою мать, человек науки. Стресс. Стресс всё придумал. Ты прочитал наискосок это слово ранее, а затем оно и послышалось. Читай дальше.
«Мне было больно смотреть ей в глаза, а Иваныч не прощался и отводил взгляд. Просто положу на стол этот дневник и Богом прошу – не оставайтесь тут на ночь, и на юг в лес не ходите»
На этом месте записи кончились, Пётр отложил дневник на кровать и ещё раз посмотрел на этих двоих. Бедняги…
Водитель ЗИЛа сказал, что он взял с собой девять человек. Но ведь в грузовике было восемь трупов в машине. Стало быть, один из пассажиров покинул кровавую мясорубку. Выжил ли он?
Болтали перед сном мало. Первым уснул Юра. Учёный учёным, но храпел, как пьяница. Медвежатник скрипел зубами, а Охотник, казалось, спал с открытыми глазами.
Какая приятная тяжесть в теле… Наконец, мысли покинули его, и он сладко захрапел, не так громко, как Юра, конечно.
Петру снилось, что он снова был там. Ретранслятор… Проклятый столб с проводами. И Витька. Витька весело бегал по плацу, пока, наконец, не встал прямо перед Петром и не сказал с очень злым взглядом и взрослой интонацией:
- Мне здесь не место.
Пётр вскрикнул и разбудил сам себя, страшного ничего не было в этом сне, но всё равно его всего покрыло мурашками. Никто, вроде, не проснулся: Охотник продолжал таращиться, а Юра так же храпел. И только Медвежатник тихонько хихикал, и Пётр заметил, что тот не на кровати, которую занял, а сидит на полу. Сидит, смотрит на дверь и хихикает. Что за…
Медвежатник вдруг так сильно засмеялся, что проснулись все. Охотник тут же направил на него фонарь: тот смотрел на забаррикадированную дверь и хохотал, совершенно не обращая внимания на ослепляющий его свет.
- Не буду! – орал он в истерике. – Не буду!
Когда все, наконец, встали, то увидели, что Медвежатник держит в трясущейся руке нож, и держит так, словно одна часть его разум; хочет воткнуть этот нож, а вторая – пытается себя спасти.
- Я не хочу! – крикнул он и воткнул нож себе в руку.
- Блядь! – заорал Охотник и бросился отнимать нож. – Мужики, помогите!
- Нет! – кричал Медвежатник и вырывался. - Я не буду!
Он снова попытался воткнуть нож в себя, на этот раз – в грудь, но вся компания навалилась на него так, что ничего сделать он больше не смог, но вырывался он, как одержимый.
- Нет! Не буду! Я не буду! – орал Медвежатник; Охотник держал его за руки, Пётр всем своим весом придавил ноги, а Юра пытался отнять нож, разжимая пальцы.
На секунду он завис: это был тот самый нож с красной рукояткой, что торчал из шеи водителя грузовика.
- Юра! Нож вытащи! – орал Охотник, - А ты крепче ноги держи! Да не дёргайся ты!
Наконец, разжав пальцы Медвежатника, Юра вырвал нож, едва не порезав себе руку, и швырнул его подальше. Медвежатник немного подёргался, затем совсем успокоился и спросил, глядя Охотнику в глаза:
- Мужики, вы чего?
Пётр сел на пол рядом, переводя дыхание. Юра отпустил руки, а Охотник даже не нашёлся, что ответить. Неизвестно, кто перепугался больше всех.
- Да слезь ты… - сказал Медвежатник, недовольно отряхиваясь, и тут же поморщился:
- С-с-с-сука…
Он потрогал место колотой раны, откуда шла кровь.
- Ты себя убить хотел, - сказал Охотник. - Где ты нож взял?
- Он дал, - сам не зная почему, ответил Медвежатник.
- Кто?
- Шофёр, - сказал Юра, показывая нож Охотнику. – Из шеи торчал который. Рукоятка такая же.
Охотник осмотрелся: комод был на месте. Чтобы лунатик-Медвежатник принёс сюда нож, нужно было отодвинуть в одиночку тяжеленный комод, незаметно выйти, сходить до ЗИЛа, выдрать нож из шеи шофёра, вернуться и задвинуть комод обратно. Комод, который вечером скрипел по полу на всю деревню, пока Охотнику с Медвежатником едва хватило сил его задвинуть вдвоём.
- Куда мы идём? – вдруг сурово спросил Охотник Петра, который всё это время сидел молча.
Пётр испуганно поднял глаза и, хоть в комнате стояла практически кромешная тьма, не считая фонаря и жалких, узеньких полосок лунного света, было видно, что он действительно испугался вопроса.
Охотник достал из рюкзака бинты и перекись, Медвежатник молча взял пузырёк, полил себе на рану, и стал перевязывать руку.
- Юр, помоги ему, - сказал Охотник. – Так куда мы идём, Пётр?
- Мы же договаривались… - тихонько начал было тот, но Охотник его перебил:
- Договор изменился. Договаривались мы на то, что я доведу до места. И я доведу. Но смотреть, как люди без причины пытаются себя убить – я не буду. На карте кружочек, что там?
Пётр молчал. Он перебирал в голове варианты… А что, если он скажет правду, они откажутся идти дальше? Без них он дела не сделает. С другой стороны, была одна деталь важнее, чем его домыслы касательно этого места. Сам организатор экспедиции. Да, это был не Пётр. Это был неизвестный спонсор, что дал деньги и карту, но лица его Пётр не видел, да и было плевать: всё нужное он от него получил. По три миллиона на душу, карту и инструкции.
- Пётр, я не пойду дальше, пока ты не расскажешь, - басом прохрипел Охотник. – Решай сам. Будешь отпираться – я утром пойду обратно. Медвежатник, что скажешь?
- Я дальше пойду, - угрюмо ответил тот.
Охотник не ожидал такого ответа, для него факт того, что человек только что пытался без причины себя убить, и при этом всё равно хочет идти дальше – казался невероятно глупым.
- То есть, - иронично заулыбался он, - тебе всё равно, что ты себя щас чуть не зарезал? Как тот шофёр?
Медвежатник молчал.
- Что, тебе деньги жизни дороже? – не унимался Охотник. – В три мульта её оценил?
- Да, дороже, - твёрдо ответил Медвежатник.
Охотник, явно не ожидав и этого ответа, только покачал головой.
- У дочки моей лейкоз, - так же твёрдо, но нисколько не грустно продолжил Медвежатник.
В комнате стало тихо, а Юра даже перестал возиться с бинтами.
- Так что выбора у меня нет.
- Выбора и у тебя нет, Глеб, - вмешался в разговор Пётр, который, пользуясь случаем, успел успокоиться и вспомнить про свой козырь. - Если ты забыл, то по условиям расписки деньги из ячейки вам дадут только в моём присутствии. Так что если я по пути сдохну – денег ты не получишь.
Пётр был доволен тем, что оказался хозяином положения.
- Да мне плевать, - ответил Охотник. – Аванс я уже получил и, честно говоря, считаю, что уже его отработал. Так что либо говоришь, куда и зачем мы идём, либо пойдёте без меня.
Неужели и вправду обратно уйдёт?
- Скажи им, - тихо, но твёрдо сказал Юра. Никто, кроме Петра, не обратил внимания на это «им». Он не сказал «нам», он сказал «им». Что же ты знаешь, Юра?
Нет, Охотник нужен ему. Неизвестно, что ждёт их на месте, и только он при оружии, а главное – умеет с ним обращаться.
- Дальше от деревни есть НИИ.
- Какое ещё НИИ? – спросил Охотник.
- Называется «Купол-Один». Ну, по крайней мере, у нас его так называли.
- Ты откуда про него узнал?
- Я там работал. В девяносто первом.
- Ты там работал? – удивлённо спросил Юра.
- Ты тоже про него знал? – спросил Охотник.
- Только по слухам… - ответил Юра и тихонько сказал Медвежатнику, завязав узел на бинтах:
- Готово.
- Так, ты там работал, - продолжал допрос следопыт. - А это что за деревня?
- Я не знаю, - ответил Пётр. – Я тут не был. Вроде бы наши тут картошку с мясом закупали.
- И чем вы занимались в этом… НИИ?
- Точно не знаю, всё секретно было. Я просто инженер. Оборудование обслуживал.
- Тогда зачем мы туда идём?
- Я ищу сына.
Охотник ничего не ответил, но было понятно, что все недоумённо уставились на Петра.
- Ну, понятное дело, что пятнадцать лет он там сидеть не будет. Но я ж должен узнать, что и как там всё случилось. Шестого июля я полез чинить ретранслятор. Меня ударило током. Упал с шести или семи метров. Когда очнулся – никого не было.
- А твой сын-то там что забыл?
- Жил он там со мной, в общежитии. Родни у нас нет, мать его умерла. Разрешили, чтобы со мной жил.
- А дальше?
- А дальше я ходил по лесам, но никого так и не нашёл. И тогда я вышел в посёлок, и на попутках добрался домой. Потом я возвращался, пытался найти эту базу, но не нашёл.
- Ладно, а карту тогда где взял?
Пётр замялся. Вот они, начались эти детали. Со стороны сейчас это прозвучит максимально глупо.
- В почтовом ящике.
- Что?
- В смысле? – завопил Медвежатник. – Мы идём по карте, которую ты нашёл в почтовом ящике?
- Ну ведь она верная? – спросил Юра. – А, Глеб? Карта верная?
Охотник кивнул.
- Я понимаю, что это глупым кажется со стороны, - сказал Пётр. - Но вместе с картой было письмо, где указаны ваши имена и телефоны.
- Это фантастика какая-то… То есть ты не знаешь, кто тебе в ящик это положил?
- Нет. И деньги, которые я вам плачу, тот же человек мне перечислил на счёт. Анонимно.
- Мдааа… - только озадаченно протянул Охотник.
- Я считаю, что без разницы, кто карту и деньги дал, - сказал Юра. – Карта рабочая, деньги настоящие. Надо идти дальше.
- Я сказал всё, что знаю. Правда, - в заключение сказал Пётр. – Медвежатник, сочувствую, что у твоей дочки лейкоз, но обещаю, что отдам всё, что сможешь достать из сейфов.
Медвежатник молча кивнул. Охотник помолчал, подумал.
- А теперь спать, - скомандовал Охотник. – На рассвете собираемся.
Уф, не уйдёт. Отлегло.
И всё-таки, как же Медвежатник достал нож, не выходя за дверь?
Пётр заснул, и на этот раз – без кошмаров.
Проснувшись, он увидел, что все ещё спят, только Охотника не было, хотя комод стоял на месте.
На кухне он услышал какой-то гул. Из-под пола открылся деревянный люк, который, по всей видимости, вёл в обычный погреб.
- Он сквозной, - сказал вылезающий оттуда Охотник, отряхиваясь от земли. Со двора ещё один вход. Видимо, картошку сыпали там. Удобно… Медвежатник так и пролез на улицу.
Отлично. Хоть в этом мистики не оказалось.
- Пошли, разбудим ребят. Пора выдвигаться.