Морошковое лето

https://mrakopedia.net/wiki/Морошковое_лето

– Ну что, герой, вылезай: приехали! – весело говорит дядя Толя, хлопая по дверце своей старенькой «Волги».

Лёшка выходит из машины и оглядывается вокруг. Кругом, куда ни посмотри, расстилаются синие сумерки. Лес, окружающий их с дядей Толей со всех сторон, видится нечётким чёрным пятном вдалеке.

Они идут по широкому полю: в километре от них уже виднеются первые деревенские дома – тёмные, будто вросшие в землю, окутанные белыми языками сгущающегося тумана.

– Смотри-ка, что делается: иди за мной да не теряйся, а то в таком тумане ещё лесные и русалки уволокут – и поминай как звали! – хрипло смеётся дядя Толя. Лёшка вяло улыбается: пока они ехали от станции через лес, дядя Толя всю дорогу пытался развеселить угрюмого подростка шутками – но получалось у него не очень.

– А здесь что, живут одни старики? – наконец подаёт Лёшка голос, когда до изб остаётся совсем немного.

– Ась? – оборачивается его спутник. – Да нет, молодёжь-то здесь тоже есть... Вон к Петровне, соседке твоей бабки, недавно племянница приехала откуда-то из-под Харькова: уж с ней-то ты точно поладишь! – вдруг подмигивает он.

«Интересно, сколько этой племяннице лет, – уныло размышляет Лёшка. – Не удивлюсь, если под тридцать: для дяди Толи все, кому нет сорока, – молодёжь...». Как вдруг что-то отвлекает его от этой мысли.

На грани слышимости до подростка долетает песня: заунывное женское пение, которое доносится словно бы из леса вокруг них. Хотя сперва Лёшке кажется, что поют по-русски, но уже очень скоро он понимает, что не может разобрать ни единого слова.

– А кто это поёт? – наконец спрашивает он. – Да ещё и в лесу...

Дядя Толя останавливается как вкопанный. Постояв секунд пять на месте, он пожимает плечами.

– Да нет, никто не поёт. Чудится тебе... – но голос его звучит растерянно. – Пойдём-ка скорее к Ильиничне: она тебя уже, поди, заждалась и парное молоко выставила...

Нахмурившийся Лёшка идёт за ним, пытаясь вслушаться в слова песни. Он совершенно точно уверен, что ему не кажется, – а ещё чувствует, что что-то в этой песне не так, что-то неправильно. Но вот что?

Ранним утром Лёшка выходит во двор бабушкиного дома.

От низких туч, устилавших вчера вечером всё небо, не осталось и следа. При ярком свете северного солнышка деревенские дома уже не кажутся такими мрачными: многие из них украшены разноцветными окнами, затейливой резьбой и коньками на крышах. Откуда-то пахнет речкой и скошенной травой.

В этой деревне, со странным названием «Чудепалово», Лёшка не бывал уже много лет. В последний раз, когда он гостил здесь у бабушки, ему было лет пять – и из той поездки он не запомнил почти ничего, кроме тёмного леса вокруг деревушки, в который ему запрещали ходить, и старого жутковатого каменного идола, расположенного на самом краю деревни, у леса.

Лёшка бы ещё долго не вспоминал об этой деревне, будь на то его воля: всё своё лето перед девятым классом он хотел прогулять в компании немногочисленных городских друзей – но тут грянул развод родителей. Пока мама с папой развязывали коллизии с документами и думали, как делить имущество, его решили отправить в глухую северную деревушку к маминой тёте – бабушке Вере, которую Лёшка за последние десять лет своей жизни видел от силы раза четыре. «Ссылка», – крутилось у него в голове, пока его сажали в древнее, допотопное авто к дяде Толе – коренастому, со слегка раскосыми глазами, улыбчивому соседу бабушки, которого Лёшка почти не помнил и который тут же принялся развлекать паренька шутками, будто бы не понимая, что это бесполезно: своё лето Лёшка планировал провести совсем не так.

Какое-то движение в соседнем дворе вдруг привлекает его внимание. Это оказывается девушка лет пятнадцати – низенькая, с чёлкой почти на весь лоб и длинными русыми волосами: Лёшке приходит на ум, что волосы бы, вероятно, достали ей до самого пояса, не заплети она их в две тугие косички. Девушка занимается гимнастикой: одетая в майку и спортивные шорты, она делает упражнения с палкой.

«Это, наверное, и есть та племянница бабы Вали, соседки. Это о ней вчера говорил дядя Толя», – рассеянно думает Лёшка, а его взгляд тем временем задерживается на гибкой фигуре девушки, на её миловидном лице с большими карими глазами.

Девушка, поймав взгляд Лёшки, хмыкает – и, сделав ещё пару подходов, уходит в свой дом.

∗ ∗ ∗

Лёшка тщетно пытается найти, что бы почитать, – но не находит ничего, кроме ветхих и погрызенных мышами «Сказок и легенд Белого Моря», кипы старых советских газет и стопки книг из русской классики, которой он пресытился ещё в школе. Интернет здесь также ужасен, поэтому после обеда Лёшка решает пойти погулять по деревне.

«Где-то здесь должна быть речка», – размышляет он, подойдя к самой окраине деревни, но вдруг видит невдалеке компанию из четырёх подростков. Присмотревшись, Лёшка понимает, что среди них – та самая племянница соседки, которую он видел утром: её обступают трое незнакомых ему парней.

– Слушай, а ты правда с Украины? – наступая на неё, спрашивает рыжий веснушчатый подросток – самый высокий из троицы: на его груди болтается большой круглый кулон с пятиконечной звездой в центре. – Из Харькова, да?

– А как по-украински будет «кот»? – протяжно и словно бы нехотя вторит ему невысокий паренёк с острым носом и бегающими туда-сюда глазками: его светло-серые волосы завязаны в пучок на затылке.

– Сосать будешь? – ни с того ни с сего брякает третий парень – второй по высоте после рыжего, но самый массивный и широкоплечий: его лицо с глубоко посаженными глазами напоминает Лёшке увиденный когда-то в книжке рисунок неандертальца. Он тянется рукой к ширинке: эта глупая шутка вызывает у его друзей приступ хохота. И служит для них катализатором к действию.

Рыжий, подступив к девушке совсем близко, вдруг хватает её за талию и порывается переместить руки ниже. Та визжит и пытается вырваться, но сзади к ней уже подходит широкоплечий. Это зрелище Лёшка оказывается не в силах вытерпеть.

– Стойте! – кричит он. – Не трогайте её!

Компания, оставив на мгновение девушку, смотрит на него.

– Ну-ка, кто здесь у нас нарисовался? Защитничек нашёлся, да? – ехидно протягивает рыжий и подаёт знак широкоплечему, после чего тот крепко обхватывает бедную девушку руками. Убедившись, что та не вырвется, рыжий разворачивается в сторону Лёшки.

На секунду в голове у Лёшки проносится, что логичнее было бы, убежав, позвать кого-то из взрослых. Его останавливает только мысль, что пока он найдёт в маленькой вымирающей деревушке кого-то, кого можно позвать на помощь, – может быть уже слишком поздно. И ему стоит немалых усилий не пуститься наутёк, когда рыжий, подойдя к нему, шипит:

– Джентльмена из себя решил покорчить?

И с силой бьёт Лёшку в грудь, отчего тот падает на землю.

Рыжий садится на вырывающегося Лёшку сверху, как вдруг низкорослый остроносый паренёк за его спиной кричит:

– Бекля, а я его знаю! Его нельзя бить, Бекля!

– Иди на хер, Шмыга, – цедит Бекля и заносит руку для удара, но тот не унимается:

– У него отец в Питере работает, в ментуре – этим... подполковником полиции! Бекля, у тебя точно будут проблемы, если ты что-нибудь сделаешь ему или этой девке...

Шмыга врёт, понимая, что его ложь шита белыми нитками: его глаза теперь бегают ещё быстрее. Бекля, однако, этого не замечает: смерив взглядом сперва его, а потом Лёшку, он грузно подымается. Проходя мимо девушки, которую всё ещё крепко держит широкоплечий здоровяк, он командует:

– Пошли, Бугай... – и тот с явным недовольством отпускает добычу.

Троица исчезает за поворотом, а Лёшка тем временем пытается встать: место, куда его ударил Бекля, всё ещё болит. Он не сразу замечает торопливые шаги и склонившееся над ним лицо с огромными карими глазами, которое теперь смотрит приветливо и с благодарностью:

– Спасибо тебе большущее, что вмешался и спас! Не знаю даже, как тебя теперь благодарить... Я, если что, Ярослава – можно просто Яся. Тебе помочь встать?

∗ ∗ ∗

– Пойдём на тот холм с идолом, о котором ты говорил? – предлагает Яся.

Они гуляют вместе уже третий день и обошли почти все закоулки Чудепалово – однако на холме со страшноватым идолом, который так хорошо врезался в память маленькому Лёшке, ещё не бывали.

Но когда они доходят до окраины деревни и забираются на холм – то, к большому неудовольствию, видят там Беклю, Шмыгу и Бугая. Бекля стоит прямо у основания идола: Яся, увидев его, вскрикивает от отвращения, отворачивается и зажимает рукой нос. И спустя мгновение Лёшка понимает, почему: рыжий здоровяк, стоя лицом к идолу, придерживает что-то у пояса и поливает зловонной струёй низ каменного изваяния.

– А-а, это опять ты, мусорской, – повернув голову, ворчит Бекля. – Ну как она тебе? Ты уже с ней поразвлекался?

Он показывает пальцем свободной руки на Ясю и, засунув язык за щёку, начинает двигать им туда-сюда. За его спиной гогочет Бугай; визгливо, хоть и с некоторым опозданием, смеётся Шмыга.

Лёшке в голову вдруг бьёт ярость – и он уже хочет броситься на рыжего с кулаками, но Яся, вся пунцовая, хватает его за руку и шепчет:

– Лёш, не надо. Он того не стоит.

– Одобряю! А то смотри: ещё засчитаю ему превышение полномочий при исполнении... – хрипло хохочет Бекля, для которого это не осталось незамеченным. И, застегнув ширинку, машет Шмыге и Бугаю:

– Ладно, пацаны, пойдёмте искать клад!

Троица спускается с холма, направившись куда-то в сторону леса. Яся какое-то время с отвращением смотрит им вслед, а затем поворачивается к идолу. Стараясь держаться подальше от оставленной Беклей вонючей лужи, она осторожно подходит к изваянию.

Эта большая, метра на четыре в высоту, каменная статуя изображает человеческую фигуру со сложенными на животе руками и круглой, слегка заострённой кверху головой. Там, где у идола должно быть лицо, чётко выделяются нос и рот с большими, оскаленными в подобии улыбки зубами. Нет только глаз – на всём пространстве выше носа видна лишь серая каменная гладь.

Оглянувшись по сторонам, Лёшка замечает, что почти всю вершину холма занимает большой, выложенный камнями круг. Идол находится как раз в его центре.

– Да уж, жутенький... – произносит Яся, рассматривая идола.

И вдруг хмурится:

– Ты тоже это слышишь?

По её испуганному тону Лёшка сначала думает, что она услышала, как возвращается компания Бекли. Но когда напрягает слух – не слышит ровным счётом ничего. Пожалуй, здесь даже как-то на удивление тихо: до них, стоящих на вершине холма, не доносится ни пение птиц, ни шум деревьев.

Он пожимает плечами:

– Да нет, вроде всё тихо. А что ты услышала?

– Я посмотрела ему прямо в лицо, – показывает Яся на идола. – И вдруг услышала такое тихое-тихое бормотание: ну знаешь, неразборчивое и приглушённое – как будто кто-то общается с тобой через тонкую стенку или через шлем... Не знаю, что это было, но я уверена, что мне не показалось. И ещё – оно вроде бы шло откуда-то от идола, но с какой именно из его сторон, сказать не могу...

Подростки обходят статую со всех сторон, но не находят ничего, что могло бы издавать подобные звуки. Ясе становится не по себе, и они уходят с холма.

∗ ∗ ∗

Лёшка с Ясей всё-таки находят речку: неширокая, неглубокая, она притаилась сразу за узенькой просекой, ведущей из деревни через лес – на живописный зелёный берег.

– А у тебя правда ещё никогда не было девушки? – вдруг спрашивает Яся. Они только-только накупались вдоволь и разговаривают, сидя на берегу. Лёшка давно уверился в мысли, что девчонки, которая была бы настолько интересной собеседницей, он не встречал уже многие годы.

– Ну не считая пары мелких интрижек в третьем классе, – хмыкает парень и вдруг, прижав к себе Ясю, тянется к её лицу, чтобы поцеловать. Та подскакивает и полушутя замахивается на него:

– Дурак!

Как вдруг выражение её лица резко меняется. Опустив руку, она нервно оглядывается по сторонам. Лёшка какое-то мгновение недоумевающе смотрит на неё, а потом у него мелькает догадка.

– Ты тоже его слышишь? – уточняет он. – Пение из леса?

Каждый раз, как только солнце садится за горизонт, его слух улавливает ту самую заунывную песню-стенание на непонятном языке, услышанную ещё в первый вечер в деревне. Лёшка по-прежнему тщетно силится понять, что же в этом пении смущает его больше всего.

– Да... – с удивлением смотрит на него Яся. – Каждую ночь, с наступлением сумерек... Так ты тоже? Честно говоря, я даже рада, что и ты его слышишь, – потому что тётя Валентина, например, не слышит ничего. Я у неё спросила, кто это поёт, а она на меня посмотрела так, как будто у меня что-то с головой: я уже думала, что и правда с ума схожу...

С непониманием и тревогой они озираются вокруг, как вдруг таинственное пение заглушает другой звук – громкий и резкий: кто-то ломится к ним через просеку. Спустя мгновение из-за деревьев показываются Шмыга и Бугай: одетая в купальник Яся, увидев их, тут же заворачивается в полотенце – от шеи и до самых щиколоток (??, а Лёшка с облегчением отмечает, что Бекли с ними нет.

– В-вы не видели Беклю? – спрашивает Шмыга: Лёшка ещё не видел, чтобы его глаза бегали настолько быстро. – М-мы пошли в лес, а потом он вдруг отстал. Мы кричим: «Бекля, Бекля!», а его нигде нет...

Бугай за его спиной, кажется, и вовсе потерял дар речи: за всё время сбивчивого рассказа Шмыги он так и не выдавил из себя ни слова – только какое-то странное мычание.

Через пару часов вся деревенька уже стоит на ушах: Слава Беклемишев, Бекля, приехавший на лето к бабке, пошёл с друзьями в лес и пропал.

Поздней ночью, когда Лёшка уже лежит в спальне бабушкиного дома и слушает странную, доносящуюся из леса песню, до него наконец доходит, что же его в ней так сбивает с толку: она раздаётся глухо, как через толстую пелену – словно из-под земли. Ясе он пока решает ничего не говорить, чтобы не пугать её ещё больше.

От одной мысли, что Яся может испугаться всего происходящего и уехать раньше времени, Лёшке становится так печально и тоскливо, как никогда ещё не становилось за это лето.

∗ ∗ ∗

– Мне моя бабушка рассказала, что когда бабушка Бекли позвонила в полицию – там сказали, что его начнут искать не раньше, чем через три дня после пропажи... Так ты думаешь, что то пение из леса и звуки, которые ты услышала на холме, могут быть как-то связаны с его исчезновением? – с сомнением спрашивает Лёшка.

Они сидят, примостившись на лавочке недалеко от дома Ясиной тёти. Только-только начинает рассветать.

– Не знаю... – задумчиво произносит Яся. – Я раньше не верила ни во что сверхъестественное, но теперь, когда услышала то странное бормотание рядом с идолом, – не уверена уже ни в чём. Слушай, а что за племя здесь раньше жило? Кто они? Чей это был идол?

– Насколько я помню, раньше в этих местах жила чудь: это вроде бы был такой народ, близкий к финнам... – после некоторой паузы неуверенно отвечает Лёшка. – Нам о нём говорили на уроках истории, а потом ещё дядя Толя что-то такое рассказывал... Кстати, можно порасспрашивать его: он пока меня вёз в деревню, все уши прожужжал историями про здешние места. Он должен что-то знать...

– Знаешь, у меня была бабушка из Запорожской области. Ну там, где раньше жили казаки, – помолчав, продолжает свою мысль Яся. – Так вот – когда она была жива, то много рассказывала о кладах, которые казаки оставили после себя. Она ещё говорила, что эти клады заговорённые и что их охраняет нечистая сила: ну то есть если их открывать неправильно – можно не получить вообще ничего, а то и погибнуть. А Бекля же перед тем, как пойти с ребятами в лес, говорил, что они идут искать клад... Что, если этот клад, который они искали, как-то связан с чудью? Что, если он тоже заколдован – и поэтому Бекля исчез?

Посоветовавшись, они решают сегодня же пойти к дяде Толе и расспросить его о чуди.

∗ ∗ ∗

– А нам точно стоит идти к нему вдвоём? Вдруг он что-то заподозрит... – с сомнением произносит Яся. Они с Лёшкой собираются приводить в действие свой сегодняшний план, пока ещё есть время: дядя Толя совсем скоро уйдёт в лес вместе с ещё несколькими стариками покрепче – искать Беклю.

Проследив за взглядом Лёшки, Яся видит вдалеке Шмыгу и Бугая, которые быстрым шагом направляются куда-то в сторону леса. Без своего лидера они выглядят поникшими, одинокими и словно бы напуганными.

– Думаешь, эти двое что-то недоговаривают? – спрашивает она. – Я могла бы пойти проследить за ними: вдруг увижу или услышу что-то важное...

– Нет, не вздумай! – категорически выступает против этой идеи Лёшка. – Мало ли, как они отреагируют, если заметят, что ты за ними идёшь! К тому же ты в этот лес ещё толком не ходила одна и легко можешь заблудиться, а ещё там болото...

Они идут, держась на некотором отдалении от Шмыги с Бугаем, и продолжают тихонько спорить – пока те не заходят в лес. В конце концов подростки сходятся на том, что Яся пока что просто посидит у опушки леса и последит, не происходит ли там ничего подозрительного, а Лёшка тем временем сходит к дяде Толе.

Дядя Толя сидит на завалинке у своего дома и курит. Увидев Лёшку, он поднимает руку в приветствии.

– Здорово, малец! – громыхает его голос. – Ну как тебе, нравится в наших краях-то?

– Да, у вас замечательно, – не совсем честно отвечает Лёшка. – Дядь Толь, Вы ведь знаете много историй о Чудепалово – а можете что-то рассказать о чуди? Она ведь здесь раньше жила? Мне просто очень нужна эта информация для одной работы на лето, которую в школе задали...

Лёшка думал, что его вопрос удивит дядю Толю, но по всему видно, что нет. Тот погружается в раздумья.

– Как ты думаешь, почему наша деревня называется Чудепалово? – наконец медленно произносит он. – Да потому, что здесь последняя чудь пала... Раньше ведь чудь была сильна и богата: по всему нашему европейскому северу до самого Урала жила, торговала и с Русью, и со шведами, и даже с немчурой, говорят. Были чудины низкого роста: старые люди говорили, что русскому человеку они вообще были по колено, но уж это, наверное, выдумки. А глаза у них были светлые-светлые – не голубые и не карие, а именно что белые, как молоко или снег. Потому-то, поди, у нас до сих пор говорят «чудь белоглазая» на что-то странное, нездешнее, не от мира сего. Жили они здесь, жили, на своём нерусском языке говорили и молились своему чудскому богу, а других не признавали. А потом пришли сюда новгородцы – ну русь, русские люди – и начали, значит, сами эти места обживать. Так чудь-то постепенно и исчезла: кто православную веру принял и обрусел, кого пожгли, кого войнами повыбило... Дерзкий был народ, своевольный – и разбоем, говорят, не гнушался, и на соседей ходил...

– Так Вы говорите, что здесь пала последняя чудь? А как именно это случилось? – перебивает его Лёшка. Он начинает чувствовать, что финал этой истории ему не понравится.

Дядя Толя берёт ещё одну сигарету и, помолчав, продолжает:

– А ты думаешь, как? В этом краю у чудинов была последняя крепость, последнее их городище. А новгородцы за нашей речкой поселились, на том берегу... Жили они с чудью первое время в мире, но строптива была чудь: не угадала новгородской чести, не подладила под новгородскую душу. Вот и задумали новгородцы, люди свободные, торговые и корыстные, погубить лихих белоглазых соседей. Посреди ночи напали они на чудинов и многих поубивали, а чудских женщин в плен взяли. Те из чуди, кто попервах спасся, убежали в лес. Но только слышат – новгородцы по пятам идут, окружают и прямо в болото их, бедолаг, гонят...

Он надолго замолкает. Потрясённый Лёшка молчит.

– Да только говорят, что не умерли они, – внезапно продолжает сосед. – Взмолились чудины своему безглазому и востроголовому чудскому богу, чтобы спас он их и уберёг от смерти. А он их возьми да и услышь... Гнали новгородцы их, гнали – и смотрят, что подошли уже к самому краю болота: дальше только трясина. А по берегам её – морошки немерено: до этого её здесь отродясь столько не бывало... С тех пор у нас и говорят, что морошка – чудская ягода, а морошковое лето, когда её особенно много, – чудское: тогда к чуди, под землю-то, проще всего попасть. Да только если и попадёшь, то не обрадуешься – ох, не обрадуешься...

Дядя Толя издаёт невесёлый смешок. Лёшка пытается переварить услышанное: ему кажется, что он уже почти уловил что-то очень важное.

– Чудской-то бог их услышал и просьбу их исполнил: да только востроголов он – а значит, не бог никакой, а бес лесной. А с бесом-то уговор понятно какой... Чудь под землю провалилась, чудь к нему ушла – и с той поры они, почитай, и не люди, а его послушные куклы без душ и без мыслей, его плоть от плоти и кровь от крови. Не осталось в них ничего людского – только лесной морок и болотная твань... А говорят, красиво у них там, под землёй: чудских богатств доверху навалено – и светло от них, словно днём на земле, под солнышком. Но только нельзя туда человеку: гибнет он там, гибнет его душа, вползает в неё чудская бесовская сила и забирает с концами...

– Так это его идол – на том холме? – наконец снова заговаривает Лёшка. – Чудского бога?

– На Чудском холме? А кого же ещё, – отзывается дядя Толя. – Уж и снести его пытались, и капище их поганое разнести по камешку – а всё никак. Ещё старые люди рассказывали, что кто хоть камень оттуда брал – потом помирал страшной смертью. А из нас, из молодых, никто и не пробовал: хоть и воспитывали нас атеистами и комсомольцами, но если там, в лесу, всё же что-то есть – гневить его себе дороже. Говорят ещё, что сразу, как только революция случилась, этот идол целая бригада комсомольцев пыталась снести ко всем чертям и в краеведческий музей сдать – но только не сдвинули его, поганого, ни на метр. А из них всех потом никто даже до сорока не дожил: кого врагом народа объявили и к стенке поставили, а кто на войне погиб...

– А зачем его вообще сносить? – пытается перевести мрачный разговор в шутку Лёшка. – Пусть себе стоит как историко-культурное достояние!

– Это твоё достояние, говорят, девок губит, – как-то особенно печально вздыхает сосед. – Ещё старые люди рассказывали, что если совсем молоденькая девчонка, мужика не знавшая, заберётся на этот холм и услышит, как идол к ней заговаривает, – значит, выбрал её чудской бог своей невестой. И нельзя ей после этого в наш лес ни ногой, а там более на болото: не то заберёт её чудь – и вечно куковать ей под землёй. Говорят, таких невест у него там уже много – и плачут они без устали, и лопочут что-то по-чудски, свой язык позабыв. Да только не всякий их может услышать: только те, на кого чудь глаз положила и следующим хочет забрать. Говорили, что парней в старину тоже иногда забирали – но девок, поди, чаще. Так-то...

Он снова закуривает.

– А зачем ему похищать девушек? – ошарашенно спрашивает Лёшка. Картинка в его голове начинает складываться.

– Дак потомство своё поганое дать, – сплёвывает сосед. – Своих-то баб у чуди не осталось – всех чудинок тогда русские пленили, в ту ночь. Стало быть, все чудины, кого он к себе прибрал, были мужиками... А рассказывают, что если от него понесёт девка, у которой ещё и мужика не было, – родится Великий Чудин, чудо лесное, тёмной отцовской силой и болотной трясиной взращённое. И пойдёт он по городам и деревням, и уничтожит всех, кто живёт на древних чудских землях, – чтобы, значит, папашке своему их в вечное владение отдать. А то и дальше пойдёт... Да только, как видишь, не родилось у него ещё ничего: не мужик он уже, стало быть!

Дядя Толя громко хохочет над своей неприличной шуткой. Лёшка натянуто улыбается: он вдруг понимает, что нужно срочно найти Ясю.

Коротко попрощавшись, он подрывается и бежит к калитке.

– Эй, слышь, – кричит ему вслед сосед. – А зачем тебе вот это вот всё? Ты так толком и не объяснил!

– Да это нам на лето задали собрать фольклор родного края, – впопыхах врёт Лёшка и для пущей убедительности разводит руками. – Вот такой толщины тетрадь нужно заполнить!

Дядя Толя что-то недоверчиво бормочет, но Лёшка его уже не слышит.

∗ ∗ ∗

– Лёш? – неуверенно произносит Яся. – Ты уже поговорил с дядей Толей?..

Усевшись ждать друга возле леса, она вдруг видит, как в зелёной лесной листве на мгновение мелькает что-то красное. Красная футболка: именно в такой сегодня был Лёшка.

На почему-то враз онемевших ногах Яся заходит в лес. Пройдя пару метров, она снова видит, как между деревьями вдалеке от неё пробегает кто-то длинный и худой, в потёртых джинсах и красной футболке: на миг до неё доносится Лёшкин смех.

– Лёша, это не смешно! – кричит девушка. Ответом ей служит тишина.

Она тянется рукой в кармашек платья, чтобы написать Лёшке, но чертыхается: телефон она забыла дома у тёти.

Яся доходит до места, где только что показался её друг, но когда осматривается кругом – ей становится ещё больше не по себе. Не похоже, чтобы здесь ходил кто-то, кроме неё: трава на многие метры вокруг даже не примята, а в грязи, по которой, как она только что видела, пробежал Лёшка, нет ровным счётом никаких следов.

«Нужно возвращаться», – бьётся назойливая, тревожная мысль у Яси в голове.

Позади слышится треск.

Продолжение>