Могилые

https://mrakopedia.net/wiki/Могилые

Если вы когда-либо в пути на горизонте увидите что-то прямоугольное или едва знакомое в своих крестообразных очертаниях, а особенно важно то условие, что ранее там этого не было, мой вам совет – поворачивайте. Не бегите и уж тем более не фоткайте «это» на телефон. Никому не звоните, старайтесь вести себя как обычно. Просто поверните назад, и желательно тем же шагом идите обратно. Не ускоряйтесь и ведите себя естественно. Смотрите куда угодно, прямо перед собой, в небо, но ни в коем случае не поворачивайтесь! Звать вас как правило никто не будет, не переживайте. Но внутри заиграет одно предательское, доселе вам неизвестное чувство – «вдруг пронесет?», нет, нет и еще раз нет. Просто идите, даже если до вашего пункта назначения остались какие-то пара минут. Обойдите полгорода, если будет надо объедете – неважно. Дайте такого кругаля, на какой только способна ваша фантазия, это может помочь. Это – первое и возможное единственное правило, что я усвоил. Предвижу ваши вопросы, и начну с самого начала.

Сейчас мне ровно тридцать лет, как меня зовут не суть важно. С пятнадцати лет мне приходится следовать одному железному правилу, которому удается «на соплях» удерживать мою жизнь от краха. Какого именно краха мне неведомо, и проверять если честно желания нет. Есть моменты о которых пока говорить не буду, чтоб не превращать мой рассказ в сумбур. Но когда «это» вновь возвращается, нужно быть предельно бдительным. Эти предостережения могут и должны помочь. Сразу скажу мне не помогло, мой случай немного иной. У других длится «это» закономерно чуть больше месяца, у меня еще не было возможности замерить это «от и до». Но исходя из первых воспоминаний это месяц и плюс-минус неделя. Раз уж речь зашла за первые воспоминания, то, пожалуй, к ним и следует обратиться.

В детстве меня ссылали то к бабушке с дедушкой по маминой линии, то по папиной. Одни жили на Донбассе, вторые под Полтавой недалеко от села Квиткове. Именно в этом селе прошло мое детство, оттуда и берет свое начало вся эта история, только много позднее. На мое «хорошо» отпразднованное пятнадцатилетие. Мы с местными пацанами взяли дедову «Таврию» покататься, поначалу всё шло как по маслу. Хоть дорога в селе, да за его пределами и была «яма на яме», медленно ехать получалось. Ранее дед сам меня учил ездить, и через год грозился отдать старую, но еще бодрую машину. А потом мне захотелось чуть подразогнаться, и… и на первом же повороте машина перевернулась на едва заметном ухабе. Там и «бочок потик» и колеса в разные стороны, пара приятелей с переломами и от деда подарка ни осталось ничего. То есть остался один металлолом.

Дед на меня не злился, лишь стал каким-то неразговорчивым, а вот Батя что приехал через пару дней, валил паром из ушей как кипящий чайник. Сам он довольно суровый человек, прошел Афган, сумел построить бизнес на Донбассе в 90-тые, а это, к слову, почти как Афган. Бить меня не бил, у него всегда был особый подход к таким вещам. Отправил на перевоспитание к своему сослуживцу с Афгана, дяде Юре. Жил он недалеко, в том же селе. Его я знал очень косвенно, только пару раз видел, когда мы семьей ездили на шашлыки. Дядь Юра этот, был настоящий индеец. За день мог сказать одно слово. Была у него пара комбайнов и относительно большое хозяйство. Туда меня и отправили.

Помню чистил свинарники день за днем, по колено в нечистотах. Тюки с сеном таскал, по воду ходил. Наказывали меня самым действенным, веками проверенным способом - обычным физическим трудом. Работал так примерно месяц, а потом стал дядь Юра брать меня с собой на комбайне ездить, притом, что именно ездить. Управлять машиной он меня не учил, ничего не объяснял, а так – сиди и сиди. Так и сидел с ним, пару недель. Индейцем он был назван мною не случайно, были у него помимо молчания всякие «фишечки». С землей он общался что ли. Небо чувствовал, ветер слушал и т.д. Да вот только все его приколы никак не повлияли на то, что случилось.

Мы как обычно ехали с ним, я просто сидел в кабине комбайна, рядом, смотрел на бескрайние желтые поля, а потом дядь Юра резко заглушил мотор. Это было что-то новое, поэтому на миг мне даже подумалось, что проклятая машина сломалась и ближайшие дни мне не придется с ним ездить, но не тут-то было. Дядь Юра не славившийся своей разговорчивостью, вдруг резко бросил слово «Обед», не мне, а словно себе. Произнес это так, будто успокаивал себя. Это при том, мы за время работы никогда не ели. Лично я ел дома, до работы, а он… хз ел ли он вообще. Вместе с этой фразой он напялил мне на голову свою здоровенную панаму, так что весь обзор пропал за её широки полями. Тогда мне захотелось подколоть его, и я просил:

- А что есть то?

Он как-то резко изменился в лице, начал ходить из стороны в сторону, стал озадаченно чесать голову.

- Не стой на солнце иди за комбайн, там и сиди, всё, - он наспех затолкал меня за комбайн и всё так же озадаченно смотрел по сторонам.

- Дядь Юр, ну какой тенек? он же с той стороны, - сказал я, и было хотел обойти комбайн, но дядь Юра придержал меня за руку, и потянул обратно.

- Тут стой, и не вздумай высовываться, - очень сухо сказал дядя Юра, и вновь начал вести себя странно. То выглядывать из-за комбайна, то переминаться с ноги на ногу.

Еще не совсем понимая, что происходит, мне пришлось послушаться. Резкая перемена в таком камне как дядь Юра, его странное поведение и абсурдность ситуации немного меня напугала. Какая-то тревожность что ли передалась от него, вел он себя ну очень нетипично. Мне даже начало казаться что его посетили Афганские флешбэки и ему кажется, что мы попали в засаду. Думал, что начнет отстреливаться от духов из невидимого автомата и тому подобное. Пока у меня не было никаких идей насчет происходящего, дядь Юра продолжал. То пригибался и с самого края выглядывал за комбайн, то начинал рыть землю не пойми зачем. Вел себя ну предельно странно. А потом и вовсе начал молиться, только не «Отче Наш», а какие-то «брр-брр» слова. Стало мне ну так не по себе, что пока он молился и рыл землю, взял я, да и выглянул. Вокруг не было ничего подозрительного, поле как поле, до горизонта одинаковый желтый цвет. За ними на границе видимости были сельские посадки, которые мы называли лесом. В небе лежала пара редких подранных облачков, которые словно отстали от своего облачного стада и были разодраны чем-то неведомым. День как день, и тут мой взгляд зацепился за что-то возвышающееся поверх одинаковой желтой глади. Ровные прямоугольные края, серый цвет…

- ТЫ ЧТО ДЕЛАЕШЬ!? – казалось дядя Юра кричал сквозь зубы.

- Что?

- КУДА ТЫ ЛЕЗЕШЬ?! Я ЖЕ СКАЗАЛ ТЕБЕ СИДЕТЬ И НЕ ВЫСОВЫВАТЬСЯ!!! – продолжал дядь Юра.

- Да что такое дядь Юр?! – искренне не понимал я. – Что происходит вообще?

- МОГЫЛИ!!

Дядя Юра разговаривал на термоядерном суржике, который невозможно воссоздать, поэтому его речь здесь адаптирована, а его «МОГИЛI-МОГЫЛИ» — это что-то вроде «МОГИЛЫЕ». Это слово он сказал около десятка раз, с таким посылом будто это должно было что-то для меня значить.

- Кто?

- МОГЫЛИ!!

- Дядь Юр…

- Нельзя смотреть на них слышишь?! Если пришли «Могыли» нужно как можно скорее вернутся домой.

- МогыЛИ? – спросил я, делая ударение на последние две буквы. – Дядь Юр, их что много?

- Да! Если видишь одного значит где-то есть другие.

И на его слове «другие» у меня засосало под ложечкой. Тут же начал ерзать на месте и глазеть по сторонам.

- Да не пялься ты! – сквозь зубы процедил он, вдавил сильнее панаму на моей голове, что и без этого закрывала половину видимости.

Ранее на горизонте мне удалось увидеть лишь края прямоугольника в чистом поле. До этого здесь ничего подобного не было, мы ездили тут не один раз, а теперь вот «это».

- Вон еще одного вижу, - сказал дядь Юра и только мне захотелось поднять голову, как он вновь наклонил её вниз. - Нельзя на них смотреть слышишь?

Уже во мне поверх страха что-то сыграло, и я со злобой бросил:

- Ну вы же смотрите!

- Потом!

- Но…

- Я сказал: по-том – по слогам, со злобой выцедил он.

Тут началась самая жесть. Пока внутри меня бушевали сотни разных чувств, большинство из которых были различные вариации страха, дядь Юра начал как бешеный рыть землю. Теперь он не церемонился, делал это первобытно, словно боролся за жизнь. Его огромные руки работяги вырывали целые куски неоднородной массы корней и земляного крошева. Жара вперемешку с поднявшейся земляной пылью одурманивали, мне начинало казаться что я вспоминаю что-то очень важное… что-то знакомое… Тем временем дядя Юра вырыл небольшую ямку, и принялся лить в неё всю питьевую воду что мы обычно брали с собой на день. То, что он делал уже не походило на его обычные «фишки» индейца, вроде слушания ветра и чувствования неба. Отдавало это уже откровенным если не шаманизмом, то какой-то дьявольщиной. Стал он замешивать землю что разбавил водой, и этим земляным тестом мазать себя.

- Давай, скорее мажь себя всего!

Щедрая горсть странной массы приземлилась мне на голову, дядя Юра молниеносно сорвал с меня панаму, обтер волосы и лицо.

- Скорее!

Его тревога передалась и мне, и словно соревнуясь с ним, стал обтираться как можно быстрее. Быстро обмазавшись земляной массой, он начал обсыпать себя сухой землей и колосьями, через раз бросая горсти в меня. Мне пришлось делать тоже самое. За несколько минут мы превратились в жутких облепленных землей, корнями и вырванной соломой существ, за которыми с трудом читались человеческие очертания.

- Ложись лицом в землю, и что бы не случилось, чтоб ты не слышал не двигайся пока я не скажу!

В его голосе проскочили какие-то Афганские нотки, холодные и жуткие. За ними в моем сознание проносились страшные кадры боли и страдания. Эти видения наложились на текущий момент, и вся ситуация, весь день что и не думал заканчиваться стал водить по моему солнечному сплетению ледяным острием. Лезвие это то касалось его, то уходило ниже, будто танцевало на моем теле, как вихрь пыли, гуляющий на ветру. Хаотично и в тоже время всегда одинаково. Какие-то знакомые символы, словно знаки бесконечности. Узоры эти менялись по мере того, как вокруг нас усиливался внешний шум не свойственный полям и пустырям. Ледяное острие начало резать мою плоть тогда, когда за комбайном что-то тяжелое давя растительность поплыло в нашу сторону. Что-то очень тяжёлое.

Этот неприятный звук, похожий на скатывание валуна с горы медленно приближался и заметно усиливался. Было в нем что-то ритмичное, далекое от природы. К этому жуткому звуку добавился еще один, по ощущениям где-то справа. Такой же шум катящегося валуна, за которым вибрацией чувствовались едва уловимые глубинные шаги. Увязшие словно в тине, шаги в земле… внутри земли. Будто что-то шло внутри земли, как в воде...

Дядя Юра лежал спереди меня, не издавал ни единого звука, он слился с землей. Ему это давалось легко, казалось, он это делал всю жизнь, а вот меня разрывало от нахлынувших чувств. Наверное, «чувства» — это громко сказано, ведь кроме страха и ужаса в те мгновенья мне не доводилось испытывать ничего. Возможно, когда что-то тяжелое ударилось в комбайн, этот самый «страх» и заставил меня приподнять голову, взглянуть вбок. Кажется мне даже удалось заметить кусок торчащей из земли огромной, слишком большой для человека головы. Вроде как «кто-то» поднимал её. Поднимал… а потом дядь Юра со всей силы вдавил мою бестолковую башку в землю, так что нос стал пятаком землю целовать. Так что в глазах потемнело, а по бокам темноты заплясали веселые белые огоньки и красные точки, за которыми онемели губы. И вновь на миг мне показалось что я что-то вспоминаю, что-то очень важное… Вместе с этими чувствами, моё тело пробивали похожие на спазм волны. Ноги сводила судорога, а в шею словно вбили тупой ледокол, что пронзил позвоночник до самых ягодиц. За всем этим перед глазами стояла картина торчащей из земли огромной, как у животного головы. Мутной, грязной, цвет не земляной, а разложения, плесени, дохлятины. Плешивая голова, с редкими и толстыми словно свиными волосами. Местами эти волосы походили на иглы ежа, местами на ободранные перья. Вся в дырках, вмятинах и вросших камнях. Голова что лицом была в земле и поднималась, а за ней как горб - толстый монолит камня, могилы.

Очнуться мне повезло не когда всё кончилось, а когда этот «кто-то» проплывал рядом мимо моих ног. Чувствуя телом вздыбливание земли, я лишь еще больше вжался. Перед глазами продолжала стоять картина огромной, жуткой и неестественной головы, за которой виднелась могильная плита. На помощь моему сжатию от страха, пришло давление руки дяди Юры на голову. Далее уже третий звук начал приближаться со стороны дяди Юры. Казалось, они шли на встречу друг другу. Их медленное приближение вскоре прекратилось, и по звуку все «они» замерли перед комбайном. Тишина длилась по моим ощущениям целую вечность, до тех пор, пока с нашей стороны комбайна не появилась тень. С её приходом в один момент все три звука стали отдаляться, до тех пор, пока не исчезли из зоны слышимости. Как только они «ушли», мне захотелось тут же вскочить и что есть силы бежать пока не свалюсь в обморок, и я даже было стал поднимать голову, но давление дяди Юры не спадало, сказать он тоже ничего не говорил. Так мы и продолжали лежать, еще пару часов может больше. За это время язык и горло стали какими-то колючими, а нёбо едва уловимо пульсировало сухой болью. Дядь Юра продолжал вдавливать мою голову в землю, пока у меня возникал справедливый вопрос «А чего мы ждем?». Не рискуя спрашивать, так и продолжал лежать, надеясь на чудо, но вместо чуда послышался другой уже знакомый шум. Четвертый звук, тот которого не было слышно ранее. Очередное катание валуна по траве, за которым что-то тонуло и двигалось внутри земли. Этот звук словно отрезвил меня, вместе с ним пришла очередная порция ужаса. Он усиливался по мере того, как безошибочно в цикличности этого звука угадывалась одна геометрическая фигура, а именно круг.

Эта тварь кружила вокруг нас, как акула, уверен, что если бы мне довелось поднять в тот момент голову, то выглядело бы это весьма похоже. Четвертый продолжал кружить, пока на поле медленно опускалась ощутимая ночная прохлада. Ночь уже вовсю шумела каждым насекомым, но ничто было не способно заглушить этот утробный звук. Мне кажется послушай я его еще хоть час, то неминуемо вскочил бы и бросился в объятия огромной могильной плиты, и никакие бы железные руки дядь Юры не смогли бы меня сдержать. По мере роста моего помутнения, звук стал отдаляться, пока и вовсе не утонул в ночном шуме. Тут давление дяди Юры начало слабеть, и мы наконец встали.

Ловкими движениями дядь Юра вскочил в кабину комбайна и как торбу втащил меня внутрь. Быстро завел машину, направил её под углом через чужие поля, в сторону села. Тогда у меня сил не было не то, что говорить или что-либо спрашивать, сил не было даже думать. Просто пялился в одну точку, пока в голове продолжали звучать эти жуткие звуки, движение монолитной плиты по траве, ходьба внутри земли. В село мы вернулись довольно быстро, было еще темно. Стоило мне немного глотнуть воды, как не успокоившийся дядя Юра вместо купания и отдыха, взял пару канистр бензина и потащил меня с собой в путь. Ничего не объясняя, он привез меня на одну балку, где остановил свой комбайн. Вылетел из кабины и начал обливать бензином машину со всех сторон. Мне приказал сделать тоже самое. Закончив с бензином, он стал снимать с себя все вещи и кидать внутрь кабины, мне велел делать как он. Подчинившись, снял грязные, все в земле вещи, достал телефон и ключи, отложил их в сторону.

- Всё.

- Ну телефон то…

- Всё говорю, и крестик снимай тоже! Быстрее! – он уже начал чиркать спичками, и спорить с ним было бесполезно.

Сделал как он сказал, скинул всё. Всё в кабину, обувь, телефон, ключи и придавленная пачка «Мальборо», на которую дяде Юре было пофиг.

- Это точно всё?! – дядя Юра пристально смотрел на меня.

- Да.

- ТОЧНО?! – по-военному прикрикнул он.

- ДА ТОЧНО! ТОЧНО!

За моим последним словом спичка полетела в кабину, и комбайн загорелся.

От горящего комбайна мы сразу направились обратно в село, и ближе к рассвету были там. Доведя меня до дома, он, не прощаясь пошел к себе, ну а я сразу пошел в летний душ. Там что было силы отмывался от земли, мылился и тер себя, с такой силой что кожа ощетинилась болью, а в голове всплывала поджаренная румяная докторская колбаса. Мыл лицо, и тяжелые земляные волосы, тер уши и глаза, забитый землей нос. И когда очередной раз мои ладони растирали по лицу не помогающую воду, что-то знакомое неприятно прошлось по щеке. Кольцо. На душе стало гадко, а живот скрутило. Дешевое кольцо, купленное на торговых палатках в Святогорске, во времена, когда нас от школы возили туда в Лавру с экскурсиями. Кольцо «меняющее цвет от настроения». Пока мои мысли падали в бездну ужаса, за калиткой послышался возня. Пришел дядя Юра и о чем-то говорил с моим дедом. Мне стало ужасно неуютно и страшно. Мысли крутились вокруг кольца. После того как мы обмазались землей, его не было видно. Кольцо было для меня настолько обычной и естественной вещью, что попросту мной не замечалось в повседневной жизни. Всё вместе это и сыграло со мной злую шутку. Пока дед говорил с дядей Юрой на улице, я судорожно думал, что сделать, и просто впихнул в его торчащую из земли трубу. Летний душ был собран из всего подряд – дверей, старых пустых оконных рам, кусков железа и труб. Подобные трубы были сплошь и рядом на дедовском участке, торчали из земли и какую функцию выполняли, мне не известно, туда и отправилось моё кольцо.

Дядя Юра уже ждал на улице, мытый и в чистой одежде. Дед, увидев меня пошел в дом.

- Пойдем, надо прогуляться, - сказал он, и направился за калитку.

На улице только посветлело, где-то гнали коров пастись, где-то шумели первые пахари, едущие на поле. Так мы шли, под шум села снаружи и мою тревожную тишину внутри. Первому нарушить тишину довелось мне. На моей памяти это был последний эпизод, когда дядя Юра был такой разговорчивый, это было абсолютно ему не свойственно.

- Дядь Юр, что вообще это было?

- Могилые.

- Что это такое? Почему… я…

- То, что ты видел, это лишь малая часть того, что ни мне, ни тебе, будет понять увы не дано. У нас их называют «Могилые», и приходят они без каких-либо причин. Но лучше если ты их увидел, как можно скорее возвращаться обратно, откуда пришел. И главное: сделанное мною вчера, это крайняя мера. Так никто не делает. Обычно их видно очень издалека, и в этот день никто не пашет. Мы как правило сжигаем поля если их увидим, но тут сам видишь, как в этом году всё вымахало, да и зрение у меня уже не то. Вот и не увидел, а когда подъехали стало слишком поздно. Если «Могилые» на горизонте появятся, то так и стоят. Месяц может чуть больше, да потом так и уходят. В село обычно не заходят, стороной его идут. А вот если ты завидел «Могилых» слишком поздно, начинают они двигаться, а если движутся, значит тебя увидели.

- А нас вчера увидели? – с тревогой спросил я.

- Увидели, и не только…

- Что это значит?

- Это значит что мы всё сделали правильно, вот что это значит, главное что всё сожгли.

При его фразе «всё сожгли», моя ладонь невольно сжалась, словно пытаясь закрыть кольцо, которого там уже не было.

- А что было бы, если бы мы, например не всё сожгли?

Дядя Юра очень пристально на меня посмотрел, несколько секунд после чего продолжил.

- Тут истории разные есть. Тех, кто пожадничал, и не сжег свои вещи я не застал, а вот их истории знаю хорошо. Первым был дед Панас. Когда вернулся с войны, ступни не было. Занимался хозяйством, и столкнулся с «Могилыми». Там точно не знаю, то ли заметили его, то ли долго на могилу засмотрелся, преследовали его, до самого «леса». Дед то военную сноровку не потерял, своим протезом окопался за считанные минуты, в землю зарылся, да до утра пролежал. В село вернулся, похвастался, бабки и посоветовали ему одежду свою сжечь. Всё сжег, а протез оставил. Неделю так проходил, а потом стал на боли жаловаться. То спина болела, то голова. Говорил, что горб растет, а врачи только плечами разводили. Никаких уплотнений и воспалений под кожей не находили. Бывало, люди идут, а он в канаве лежит и воет. «ГОРБ РАСТЕТ! ГОРБ». А потом стали деда видения посещать. Начало казаться ему что могилы во дворе выросли. У деда была феноменальная воля к жизни, и вскоре он натаскал со всей округи камни в свой двор, засыпал пару гектар своей территорий камнями и валунами. Хохотал. Говорил не проклюнутся. Да вот что произошло дальше никто особо не знает. Заколотился он изнутри дома. Окна забил досками, щели глиной замазал. Про своих свиней и кур забыл. Свиньи с голоду друг друга пожрали. Соседи периодически пытались к нему попасть, подходили к дому, стучали в дверь. Слышали только крики. Сначала «ГОРБ!ГОРБ», а потом «ГРОБ!ГРОБ!». Так дед Панас начал кричать что у него растет гроб. Да и не видел его толком никто, из дома не выходил вовсе, неизвестно что ел. Года пол его не видели, а потом просто одним днем дверь настежь. Люди начали шептаться, мол кто пойдет, и отправили пару мужиков. Тех меньше минуты не было, а затем все друг друга расталкивая из дома вылетели. Все полгода что дед Панас сидел дома, он непрерывно копал землю и мазал ею стены. Землю мешал со своими фекалиями и всем этим обмазывал свой дом изнутри. Люди подумали, что может докопался и вылезти не смог, но и на дне ямы внутри хатки его не нашли. Обнаружился он через пару дней, в пятидесяти километрах от села, с привязанной к спине дохлой свиньей. Зачем он это делал и куда шел, и как он вообще её осилил столько тащить – загадка. Таким нелепым горбуном он и скончался.

- Ого, а где он жил то?

- Там сейчас сельский клуб. Яму зарыли, дом снесли.

- А другие две истории?

- Во второй истории человек, которого звали Игорь, вроде как посмотрел на могилу, вернее обошел её, понимаешь?

- Не совсем.

- Плита, она всегда спиной к нам, если ты видишь «Могилых», они не могут быть спиной к тебе, они всегда появляются на пути. То есть надписи на обратной стороне, и тот самый Игорь, увидев могильную плиту на поле, которой еще вчера не было, почесал репу и пошел посмотреть, что же это за могила такая. Хоть историю про деда Панаса и те, что мне неведомы наверняка он знал, как и каждый в нашем селе. Посмотрел он короче, после этого даже с кем-то поговорил на этот счет, кому-то пожаловался «Мол, как этот так хоронить средь поля», а тот, кому он это рассказал, после стал Игоря десятой дорогой обходить. Да всем рассказывать, что «Смертью от него воняет». А вот самого Игоря настигла другая беда. Один раз на сельсовете в фойе, он вдруг замер у зеркала и стал орать что-то в духе «Чьих рук дело?!». Люди не могли понять, что нет так. Игорь стоял у зеркала и указывая на свое отражение орал «Кто это сделал?!», «Кто мне его туда прилепил?!». Его успокаивали, спрашивали, что случилось, а он всё продолжала орать. Так и ушел он, пару дней его не видели, а потом в сельском гастрономе появился. Да не просто пришел, а и без того неспокойных продавщиц, чуть ли не довел до белого каления. Слышат шум такой, дверь будто выламывают и не могут понять, что происходит. Смотрят, а Игорь ломится в магазин и в дверь не может пройти, привязанный сервант с зеркалом к спине мешает. Они давай его в чувства приводить, а он его словно не замечает, не понимает, что не дает ему войти. Времена это уже были позднесоветские, там его под белы ручки и забрали. Да стал в дурке он всем твердить что не отражается в зеркале, а потом и вовсе орать про то, что могилы по палате ползают. Закончилось тем, что нашли его одним утром мертвым. Удушье. Жуткая картина, весь покореженный, неестественно отвисшая челюсть на бок, всё тело скручено.

Дядя Юра закончил рассказывать про второй случай, и вроде бы как я должен был его попросить рассказать за третий, но мне этого не хотелось. Хоть и было ранее утро, от его историй всё вокруг изменилось, было холодным и чужим, даже такой знакомый, яркий и дружелюбный солнечный свет, и тот стал неприятным. Тогда дядя Юра продолжил сам.

Продолжение>