Могилые, часть 2
- А вот третий случай уже был после развала союза, и, как мне кажется, он самый жуткий из всех. Вроде тогда еще купоны были, гривну еще не ввели, и вокруг местной птицефабрики уже активно терлись блатные в надежде её приватизировать. Тогда было вообще время «беспредела», он был везде и не миновал наше село. Начало к нам заносить «Киевских», «Харьковских» и «Днепропетровских». Никак не могли поделить кто куда будет башлять. Время шло, аргументов было все меньше, а когда закончились и они, в ход пошли старые добрые «АК» и гранаты. Там директора взорвут, там какого-то поставленного от блатных бухгалтера предприятия на трассе расстреляют. Что не день, то сводки. Ну и друг друга они, конечно, валили. А где подобные разборки, там как правило доходило до того, что и живьем закапывали. И вот подобным ребятам повезло завернуть к нам, под «лес». Ехали хрен знает сколько, привезли свою «жертву» для погребения заживо, смотрят, а вдали могильная плита. Заехали хрен знает куда, а тут такое. Под «Гы-гы», решили они его в той могиле закопать. Сказали мол копай, будет у тебя своя плита, собственная. Ну тот, кому не повезло и начал копать, пары минут не прошло, как он завопил от ужаса. Подлетел к одному из бандитов что держал его на мушке, схватил того руку с пистолетом, засунул её себе в рот и… Только он мертвый рухнул на землю, как те в недоумении стали глазеть друг на друга. Подошли к могиле, а там человек с огромной головой и могильной плитой, вросшей в спину, смотрит на них. Первый, наверное, успел увидеть лицо того, кто был в могиле, так как сразу же застрелился, а вот его более осторожный кент, наверное, повременил, и не успел туда заглянуть. Лишь что-то услышал. Что-то показавшееся ему настолько страшным, что тут час же поехал в милицию и сдался. Повторял свои показания как мантру, снова и снова, даже когда его не допрашивали.
Менты что поехали по его наводке никаких могил, людей с большими головами и вросшими в спину могильными плитами не нашли, лишь два тела, которые впоследствии повесили на него. Дали ему по старому кодексу лет тринадцать что ли, закрыли на «Бублик». С ним даже кто-то из его кентов пытался связь в «командировку» наладить, слали «грева», а он замкнулся в себе. Перестал говорить, перестал есть и пить. Начал вести себя так, что в «тройнике» его могли только через пару дней кинуться, хоть сам «тройник» был набит пятью людьми вместо трех. Вот вроде он есть, вещи его, а самого его не видать и вопросов это ни у кого не вызывало, а потом хоп и снова есть, и тоже никаких вопросов. По мере этого высыхал он без перерыва, стал просто как говорят «мешком с костями». Килограмм тридцать. Так и продолжалось его никем не замеченное исчезновение, и такое же появление. А потом под новый год в «хату» залетел «Киевский торт» и внутри камеры произошел конфликт. Ситуация заключалась в том, что-то кто-то поставил торт на игровой стол, а сам игровой стол вытянул в центр камеры. Одни не понимали кто постоянно двигает стол, другие кто на него поставил торт, а последние не могли понять откуда нахрен в камере второй стол, который почему-то все называют «игровой». Вопрос последних оказался самым близким к истине, ведь бедолагу так никто и не кинулся, за него никто особо не помнил, а вот за стол «развалы» были ежедневно. Дошло до того, что в камере появилась вонь, воняло трупаком. Сначала все начали свои ноги нюхать, с «шаров» всё что можно достали, каждый «баул» перевернули, под конец туда и вовсе с области пригнали управу. Две соседние камеры «повскрывались» лишь бы на больницу от этой вони уехать. Ничего. Источник вони так и не нашли. Паренька тоже никто не кинулся, его и не было, но везде он был. Закончилось всё тем, что «тройник» из шести без одного человека раскидали, а в саму «хату» закинули пару поднятых с больницы туберкулезников, так как никто в ней не мог прижиться – все сразу «вскрывались». Привезли туда инвалидов, «лежачих» и слепых. И вот стоило одному слепому дедушке дотронуться до «игрового» стола, как он тут же стал орать не своим голосом. Орал так что в «Бублике» чуть не начался бунт, думали деда убивают. Орал он вовсе нет от физических мук, дед почувствовал, что со столом что-то не так. Что не стол перед ним вовсе, а человек стоящий на четвереньках. В странной позе, давно умерший и высохший человек. Этот дедовский крик, вся боль и ужас словно пробудила других сокамерников внутри «хаты», и уже они увидели перед собой засохшего человека, что стоял, вытянувшись на четвереньках имитируя стол. Спецгруппа что приехала позже так и вывозила его, лишь накрыв сверху покрывалом. Разогнуть его так и не смогли. Так и увезли «столом» в морг. Но на этом история не заканчивается. Патологоанатомам пришлось его вроде как «пересобрать». Распилили и собрали заново, чтоб похоронить как человека, сшили, вроде всё, утром приходят, а нема его. Хрен знает может у них тоже стол появился новый, который ни у кого вопросов не вызвал. Пацан этот вроде как настолько перепугался, что решил слиться с окружающим миром и в итоге буквально стал мебелью.
- Жесть. Дядь Юр, а как вы считаете, как такое вообще может быть, я имею введу за «Могилых», - спросил я, скорее для того, чтоб сменить тему.
- Когда-то я слышал, что «Могилыми» становятся те, кто смерть свою не нашел, или не был погребен как должно. Их «воля к смерти» настолько велика, что они вроде как отращивают свою могилу, и вместе с этим нарушают естественный порядок вещей, за что, быть может, то, что за гранью нашего понимания наказывает их. И они начинаю блуждать по миру, носят свою могилу как ношу, как проклятие. А людей подвергают своими не то галлюцинациями, не то наваждениями.
- А почему это в нашем селе?
- Моя прабабушка рассказывал мне что за «Пожарной балкой» во времена татар была страшная резня, и земля там и сейчас местами бордовая. Говорила, что там десятки тысяч людей были убиты и погребены заживо. Что там до сих пор есть места, в которых земля плачет кровью. Но сам я в это не верю, не вяжется. Тут что-то другое.
Внутри меня продолжали бороться два чувства. С одной стороны мне хотелось рассказать ему про кольцо, а с другой, была надежда что меня всё же пронесет. Стараясь быть как можно более ненавязчивым, я всё же спросил:
- Дядь Юр, а что же всё-таки будет если, к примеру забыть что-то сжечь, ну там крестик например…
Такой до этого мига нетипично разговорчивый и душевный дядя Юра резко стал очень серьезным, схватил меня за руку и пристально посмотрел в глаза.
- Скажи мне сейчас честно, ты что-то забыл?!
- Я не…
- Честно!
- Не дядь Юр, честно.
Его взгляд был очень тяжелым, он еще несколько секунд смотрел в мои глаза и держал за руку, а затем вновь в последний раз поменялся в лице, перед этим небрежно отшвырнув мою руку. Отстранился словно от прокаженного, сделал шаг назад, замер и снова стал тем немногословным камнем, коим был всю мою жизнь.
- Позвонил твоему Бате. В обед приедет за тобой.
Это был наш последний разговор, больше дядю Юру я не видел никогда в своей жизни. В пятнадцатом году он сгорел в своем доме, вместе с участком. Батя предложил мне поехать на его похороны, но мне пришлось сделать вид что не могу вспомнить кто это, сопроводив это наигранным «Какой дядя Юра?».
Возвращаясь в 2008 год, и события того лета, в день, когда меня забрал отец и провожал немногословный дед. Там меня не покидал вопрос как вообще можно жить вот так, в ожидании того, что на горизонте появится что-то, что может просто убить тебя, загнать в белую рубашку прост по факту своего существования. Дед продолжал быть немногословным, еще с того эпизода с машиной. В дороге Батя с моих вопросов смеялся, говорил, что это лишь одна из Полтавских страшных историй, которыми они постоянно пугали друг друга по вечерам в детстве. А вот мне было как-то не сильно смешно, мысль про кольцо постоянно сидела в голове, и всё чаще находила себе путь на свободу через сны. В них дядя Юра, «Могилые» и мой дед где-то за границей моей видимости громко спорили. Их спор заключался в том, сколько мне удастся прожить. Дед говорил, что мало, что если я не научился водить такую легкую в управлении машину как «Таврия», то чего уж говорить про сложный, биологический, высокоорганизованный аппарат, именуемый телом людским. «На первом же повороте вылетит в овраг жизни и разложиться на удобрение, хоть какая-то польза будет от него». В спор вступал дядя Юра, его голос был каким-то глухим и быстрым. Почему-то на ум приходила та ситуация, где мы лежали возле комбайна уткнувшись лицом в землю, будто в эту самую землю он и говорил. За его быстрыми и глухими словами узнавался какой-то сюжет, как в тех историях что рассказывал он, перед моим уездом. Только он заходил куда-то слишком далеко, от чего меня пробирал тот самый ужас, что сопровождался спазмами и судорогами. Рассказывал, как «Могилые» будут идти за мной, находить меня везде пока не возьмут свое. Говорил это так, будто моя история уже закончена, и закончена как один из его рассказов. Тут в эту смесь рассказа и спора вмешивались «Могилые» и начинали хохотать. Смехом каким земля падает в яму. Только после этого, вдоволь насмеявшись, начинали говорить уже «Могилые», и от страха я просыпался.
В Полтавскую деревню ездить мне больше не довелось. Дед через два года уехал под Херсон, и жил там до самой смерти. А вот мои жуткие ожидания только начались. Я всё ждал «Могилых», ждал, когда они придут за мной, ждал и ждал. Рассказывал это своим друзьям, в надежде на какой-то аргумент что уберет мою тревогу навсегда. Продолжал ждать год, ничего не происходило. Никакие «Могилые» не появлялись на горизонте. Так время и шло, до 2010 года.
В десятом году меня вновь сослали на лето к бабушке с дедом, чтоб я не бухал летом с корешами в городе. Только уже к родне по маминой линии. Жили они в селе Федоровка, недалеко от Мариуполя. Бывал у них я так редко, что ни друзей, ни знакомых у меня там не было. Так что вместо поездок на Азовское море, которое было совсем рядом, предпочитал проводить время на местном «ставке». До обеда купался, а потом шел в лес, который был совсем рядом. Там обычно сидел пару часов, пока спадала жара. Читал либо слушал музыку на плеере, очень редко мог задремать. Здесь и произошла моя первая встреча с «Могилыми». В Федоровском лесу, в августе 2010 года. Приходя в себя после дремы, мне не сразу стало понятно, что произошло. Надо мной была какая-то тень, а ноги упирались во что-то твердое. На среднем пальце чувствовалось знакомое давление. По телу пробежался холодок. Осознание что на моем пальце выброшенное пару лет назад в бездонную трубу кольцо, заставляло сердце бешено колотиться. Затем произошло то, что на какие-то мгновенья перевело всё и вовсе в плоскость сна. Голос похожий на вырывание кусков травы из земли стал медленно по-змеиному вползать в моё сознание:
- Ттттттттссссыыыыссс ззззааааббббыыыллллссссс….. Ттттсссссыыы ттттеееепппеееррррсссс ддддддддооолллжжжееенннсс ннннааамммссс…. Мммммыыыыыы вввверрррнннууулллиии ттттееебббееессс…
Этот жуткий голос всё говорил, повторяя одно и тоже. Мне же не оставалось ничего другого, кроме как продолжать свои одинаковые попытки проснуться. Затем тень надо мной начала медленно отступать, и вскоре исчезла окончательно. Казалось, кошмар закончился, но то самое давление кольца на пальце никуда не делось, хотелось как можно скорее открыть глаза и отбросить от себя проклятое кольцо как можно дальше. Но тревога что «Могилые» всё еще где-то поблизости не давала это сделать, вдруг они как тогда ждут. Что какой-то из «них» продолжает наблюдать где-то вдали. Так я и продолжал лежать без движения, с закрытыми глазами еще пару часов, пока не услышал рядом голоса идущих мимо людей. Когда, собравшись со всеми силами мне удалось открыть глаза, ожидало меня нечто худшее чем зловещее кольцо из прошлого на пальце. На моей правой руке отсутствовала целая фаланга, по то самое место, где раньше было кольцо. Увидев это, я стал орать. Кричать, ожидая боль, но её не было. Та область, где мой палец отсутствовал была затянута белым слоем кожи, будто его потерять мне довелось очень давно. Кольца то же не было.
На этом мои беды не закончились, все как один начали убеждать меня, что пальца у меня уже нет два года, и потерял я его тогда на работе с дядей Юрой, когда доставал корни из забившегося «шнека» комбайна. Дескать повезло что руку не оттяпала, что после этого меня и забрали с села, но я-то точно знаю – этого не было.
Они продолжали меня убеждать, все как один. Друзья пересказывали мне «мою» историю, как мне оторвало палец, как меня увезли из села, как уже я шутил над ними показывая эфемерный «фак». Но всего этого точно не было. У окружающий мое неприятие вызывало раздражение, дома и вовсе доходило до ссор. Как правило с упоминанием «Могилых» разговор заканчивался, меня никто не хотел слушать.
Прошел еще год и мне стукнуло восемнадцать лет. Из своего города я уехал на учебу в Харьков. Жизнь была чередой эпизодов, которые крутились вокруг выходных. Пять дней учебы потом электричка до родного города, суббота и пол воскресенья дома, и снова электричка обратно, так каждую неделю. Зачастую, полпути до дома читал книжки, другую половину, до самого приезда, слушал музыку и смотрел в окно. Возможно тогда, видя из окна кладбище которые начинались после Славянска, мне и бросились в глаза пару немного не типичных могил. Сначала мне показалось что у меня двоится в глазах. Немного присмотревшись, до меня дошло что было не так. Это не у меня двоилось в глазах, это были «Могилые». Они вновь маячили на горизонте, они хорошо замаскировались, почти идеально, только их выдала элементарная логика, которая видимо для них чужда. Недостаточно просто быть на кладбище, нужно соблюдать его порядок, очередность. А они просто торчали из поверх других могил, где-то поперек участка, где-то прямиком на настоящих могилах. Присмотревшись чуть получше, мне сразу удалось насчитать восемь «Могилых». Или их число росло, может их всегда было столько. На фоне реального кладбища они сильно выделялись и выглядели глупо, захотелось кому-то это показать, но рука не поднялась, а во рту пересохло. Пришло осознание что так делать не следует, и всё торжество от своей наблюдательности разом исчезло.
Выйдя из электрички всё искал очередных «Могилых» на горизонте, но их не было. Они не появлялись несколько недель, а потом, смотря из окна общаги, увидел, как на остановке, рядом с трамвайными рельсами появилось что-то новое. Поначалу думал рекламный баннер или «прищепка», но нет. Слишком знакомым было то до мне довелось увидеть. Выходить из общаги было страшно и весь вечер только и делал что следил за этим «объектом». Начал даже вести в тетради записи, время и присутствие «объекта» на том же самом месте. Никогда не думал, что у меня настолько корявый почерк. Продолжал наблюдать до «последнего трамвая» пока не увидел как то, что весь день неподвижно было рядом с остановкой, не оказалось в центре пустого трамвая, что медленного скрывался за закрывающими обзор из окна листьями каштана. Тогда на меня снизошло, я устал бояться, показал «Могилому» вслед свой эфемерный «фак», и сделал последнюю пометку в своих записях.
В ту ночь мне вновь приснился сон или быть может это был не совсем сон. В центре моей комнаты в общаге возвышался могильная плита. Теперь голос был другим, сейчас он пережевывал куски половых досок и камня, этим падающим мусором он говорил. О том что я всё еще должен им. Что они «кое-что» вернули мне. Кошмар вновь длился практически до самого утра, сосед по комнате никак не реагировал. Повторив в который раз свои одинаковые фразы, голос затих, плита с неприятным хрустом и треском погрузилась в пол. Когда я открыл глаза, то с ужасом обнаружил что на правой руке у меня отсутствует кисть.
Криков не было, только постыдный тихий плач. Этот плач перерос в рёв тогда, когда по телефону Мама мне сказала, что кисти у меня давно нет, с 2008 года. Когда мы с дядей Юрой ездили на комбайне, и я доставал корни из «шнека». Записи сделанные вчера были сплошь каракули, написанные левой рукой.
Должен признаться вам, после этого я стал весьма забитым человеком. Толком не выходил из дома, сторонился других. С горем пополам доучился в институте, и стал работать в колл-центре. Это было до карантинных удаленок, мне повезло договориться на работу из дома еще тогда. Так я и жил, несколько лет. Перебрался в Киев, поближе к застроенным районам, чтоб горизонт, видимый из моего окна, закрывали другие дома. Да если честно никакой вид мне был особо и не нужен. Мои шторы как правило были всегда задернуты. Из дома выходил очень редко, если нужно было снять наличку в банкомате, либо на почту. Наконец дошел до того положения, когда смог позволить себе раскрашивать фигурки по «Вахе». С одной рукой это делать не сильно удобно, как и всё остальное, впрочем. Но мало по малу у меня получалось жить нормально. Красил свой первый не сильно дорогой набор. Выделил для этого целый уголок в зале. Так дни и шли, работа и пара часов перед сном покраски. Всё было нормально, окна зашторены, из дома только перебежками, кепка на голову и взгляд в пол, но этого было мало. Вечером после работы меня ждал новый сюрприз, вместо моих четырех фигурок, в зале на столе были четыре одинаковые могильные плиты. Миниатюрные и максимально детальные, словно кто-то усердно красил их сотню часов. В приступе отчаянья сбил это на пол своей культей. Дурак. Ночью «они» снова пришли.
Миниатюрные могильные плиты, торчащие из кровати. Смешные плюшевые голоса, задорный звон пружин матраса. Рассказывали, что я всё еще должен им, и что они вернули мне «кое-что». С пробуждением у меня отсутствовала рука по локоть. Семье и друзьям больше не звонил, знал, что скажут. «Руку оторвало тогда на комбайне, в 2008 году». Вместо этого задался вопросом, а что же я им «должен», и что это за возврат такой, где у меня исчезают куски руки. Ответов понятное дело не было.
Прошло еще пару лет, и мой быт скатился до той стадии, когда мне уже стало наплевать, не буквально, но я больше не сидел, забившись в углу. Выходил на улицу чаще чем обычно, окна не зашторивал. Второе и лишило меня части руки, уже по плечо. Пил с утра кофе, и присмотрелся в дом напротив, не мог понять, что не так, смотрел в окно соседей, а потом чуть не подавился воздухом. Внутри соседской квартиры в центре зала возвышалась могильная плита. Вновь «Ты должен… мы вернули тебе…»
И вот наши дни. С того времени они больше не появлялись, и до меня наконец дошло…. Кажется, я понял, как это работает… Быть может во мне говорит безумие или предельная форма помешательства, но вот как это довелось понять мне:
Все, кто до этого с ними сталкивался, не выдерживали того, что «Могилые» давали им. Не выдерживали свои воплощенные страхи, «Могилые» предлагали именно их. Воплощенные страхи, не фантазии, а реальность, а взамен требовали человеческие фантазии. Зачастую люди не выдерживали то, что было скрыто внутри их естества. «Могилые» возвращали такое, от чего люди всю жизнь бежали, что они сбрасывали с себя на протяжении жизненного пути. Дед Панас боялся смерти, рыл землю, хотел при жизни отрастить себе горб, что стал бы для него гробом. Будто это могло ему помочь… Изморил свою скотину до смерти, лишь бы в её окружении быть живым, обозначил это как место смерти, и захотел сбежать от этого. Привязал к спине труп свиньи, спрятался за ним и дал деру. Бежал пока не встретил свою смерть. Игорь, которого упекли в дурдом, панически боялся чего-то связанного с обществом. Быть может, поэтому он спрятался за зеркалом, в надежде на то, что вместо него люди будут видеть свое отражение. Его удушье и было следствием нахлынувших всех разом страхом, он просто утонул в них, захлебнулся, не выдержал встречу с самим собой. Бандит с печальной судьбой так боялся ответственности, что слился с действительностью, замаскировался, растворился в окружающем, довел себя до состояния мебели. Ну а я всю жизнь боялся забвения.
И закономерно начал по кускам исчезать, с 2008 года. Прошло пятнадцать лет, а у меня нет уже одной руки, она просто исчезла, и все как один твердят мне про комбайн. Сколько это процентов тела десять или больше?
Дядя Юра уже давно мертв, как и говорил в начале, он сгорел в своем доме. Дед что успел пожить под Квитковым тоже. С тем селом меня больше ничего не связывает, но мысли что дело в нем постоянно крутились в голове. Поэтому я и поехал туда. Импульсивно без какого-либо плана, ничего не ожидая. С сумкой, в которой был судок вареной гречки и бутылка воды. На поле, туда, где всё началось. Приехал на электричке и пошел. За пятнадцать лет село будто высохло, дома стали крошечными, а бескрайние поля маленькими. Дом, где раньше жил мой дед и вовсе нашел не с первого раза, а вот то поле, где всё случилось увидел сразу. Я устал бояться, устал жить в страхе. Четыре прямоугольника на горизонте, были всё там же и будто ждали меня. Сначала я шел в их сторону, затем бежал, но они как были далеко, так и остались. Мне хотелось кричать им «ЗАБЕРИТЕ, ТО, ЧТО Я ВАМ ДОЛЖЕН!!! ХВАТИТ!! ЗАБЕРИТЕ ВСЁ!!!ЗАБЕРИТЕ!!». Уровень моего отчаяния был запредельный, сил бороться уже не было, осталась лишь безрассудная агония. Мой бег продолжался целую вечность, пока «Могилые» издевались надо мной. Они также отдалялись, и были уже едва видимы. Ноги заплетались, стали тонуть в чем-то вязком. Бордовая земля. «Пожарная балка». Там силы бежать закончились, и после падения сознание покинуло меня.
В моем сне их были тысячи, десятки и сотни тысяч. Погребенные заживо. Страшная резня, в которой реки крови заливали сваленных в балку людей, крови в которой тонули длинные и затупившиеся о людские шеи лезвия. В этом сне человеческий потоп куда-то двигался, в нем были и живые, и мертвые. Кажется, все старались вырваться на самый верх, и я был одни из тех, кто расталкивал других, карабкаясь по человеческим жизням. Был тем, у кого почти получилось вырваться. Тот, кто сумел дотянуться до поверхности, кому почти удалось вынырнуть из бордовой бездны. Вытянуть одну руку за неё… правую руку.
Когда сознание вновь вернулось ко мне, я не сразу понял, что меня держит. Это была земля, она держала мою руку, правую, что исчезала последние пятнадцать лет. С большим трудом вытащил её и не веря своим глаза стал рассматривать. Она была покрыта грязью, бордовой, словно кровь. Силуэты «Могилых» что были на горизонте исчезли.
Весь мой путь обратно, произошедшее не переставало давить на мою голову. За последние пятнадцать лет случилось столько всего, что удивляться подобному было глупо. Лишь боялся, что всё это очередной реалистичный сон. Позвонил Бате, долго подготавливал его к вопросу, а затем спросил не помнит ли он сколько у меня рук, он на всякий случай спросил закусываю ли я когда пью, а потом все же ответил, что две. Тогда так же аккуратно поинтересовался не помнит ли он, почему забрал меня тогда тем летом, в 2008 году.
- А…. так ведь Юрка в запой ушел, запойный он был, - совершенно обыденно проговорил по телефону он.
Про мой вопрос за «Могилых» он лишь посмеялся, сказал, что это лишь местная детская страшилка. Мы еще немного поговорили, и моя реальность вновь «переписалась».
В разговоре Батя много вспоминал вещей, о которых мы обычно не говорили. Вспомнил даже как дядя Юра перепил, и умер. В народе это еще называют «сгорел от синьки». Хотя я точно помню, что дядя Юра именно сгорел вместе со своим участком, в доме, и что мне пришлось делать вид что я его не особо помню, лишь бы не ехать тогда на похороны.
Когда мы наконец поговорили, я обдумал все возможные мысли в своей голове, не сказать, что ответов у меня не сильно прибавилось. Электричка показывала за окном одинаковые черные картины ночи, в которых редко проскакивали красные огни и белые точки на горизонте. Виделось что за окном что-то большее чем просто ночь, и это завораживало. Мне не хотелось знать безумен я или нет, не хотелось возвращаться к «Могилым», к вопросу реальны они или нет, и насколько реальна сама действительность, где я нахожусь. Было лишь одно настоящее и явное желание – начать сначала. Начать наконец жить, а не ждать пока что-то будет ставить меня перед фактом.
Честно мне доподлинно неизвестно существуют ли «Могилые» или нет, меняют они нас или реальность. Было ли то, что было, или всё это наваждение, одно могу сказать точно:
Если вы когда-либо в пути на горизонте увидите что-то прямоугольное или едва знакомое в своих крестообразных очертаниях, а особенно важно то условие, что ранее там этого не было, мой вам совет – поворачивайте.