Искупление
Ошибка Д.Стивенса › Глава 8
Полицейские сирены оглашали ночной Бостон, а эта проклятая девушка на красном мотоцикле дышала мне в спину. Я знал, что сегодня всё будет кончено, но злое отчаяние мешало мне принять поражение.
– Сбиваем их, ребята! И эту дрянь заодно!
"Убить гонщицу? Такое решение я даже не рассматривал. Не важно, как лихо она управляется с мотоциклом – никто не может уклониться от пули."
– М-е-е, я горная коза! Во-о-от с такой шерстью!
Голос Денни прозвучал в тот самый момент, когда передо мной распахнулись двери нашего фургона. Мы становимся чудовищами долго, постепенно, не замечая этого – зафиксировать момент так же трудно, как понять, что засыпаешь – зато пробуждение наступает моментально.
"Что я делаю?"
Я успел нажать педаль, поднять энергобайк на дыбы и сразу почувствовал резкий удар по корпусу. Кусок шлема оторвало в сторону, пуля обожгла висок.
– Анубис, что ты творишь? – раздался крик в шлеме. – Боже...
Если вы когда-нибудь видели парящий в небе корабль и металлических исполинов, которые втрое быстрее человека, мне не нужно описывать, какое это производит впечатление. Я был настолько шокирован увиденным, что забыл даже о безумной мотоциклистке в белом шлеме. Впрочем, она осталась цела и невредима. Мы были первыми, кого арестовал Четвертый Департамент.
Шесть убийств, крупное ограбление, организация преступной группировки – вполне достойный набор, чтобы получить пожизненное заключение в тюрьме строгого режима. Присяжные были единодушны, судья вынес приговор, и я принял эту судьбу с некоторым облегчением. Знал ли я тогда, чем обернётся моя печальная и тёмная история? Нет, даже не догадывался.
Самолёт приземлился на аэродроме в лесистой тундре. Нас встречали люди с автоматами, но тюремную стражу я представлял себе иначе. Они построили нас в шеренгу прямо на лётном поле и приказали ждать.
Прождали мы где-то полчаса. Вроде и конец весны, а холодный ветер пробирал так, что зубы стучали. Потом приехал он.
Я уже забыл, как выглядит мой отец. Но я никогда не забуду человека, который стоял перед нами тем утром: холёный тип в тёплой куртке, надетой поверх костюма с иголочки – и как он скалил зубы в мерзкой улыбке. Вылитый хорёк.
– Как настроение? – спросил он с гостеприимством человека, который собирается превратить вашу жизнь в ад. – Отличное, да? Ещё лучше оно станет после того, как я озвучу два варианта нашего сотрудничества. Первый: комфортные условия, уютная комната, питание четыре раза день – я называю его "Лаборатория". Второй: работа в ледяной шахте, вонючие сортиры, поганая стряпня, но в каждой бочке дегтя есть ложка меда, да? Хе-хе, лучшие из вас пройдут отбор и смогут жить припеваючи. Лабораторные крысы – кучкуйтесь справа, гномики-шахтёры – слева. Слева от меня, тупые уроды! А ты что, Ван Гог, ещё и глухой вдобавок?
Мне не понравились оба варианта, поэтому я молча стоял на месте. Наверное, сходство с известным художником мне придавало забинтованное левое ухо: большую его часть оторвало выстрелом, но слышал я хорошо.
– В шахты! – с наслаждением протянул наш новый руководитель, а его физиономия, и без того малоприятная, стала совсем уж гадкой.
Выбор ничего не решал: пару ребят забрали люди с автоматами, остальных посадили в автобус и отвезли в тюрьму "особого режима". Сначала я думал, что делами там заправляет этот хорёк, но директором тюрьмы оказался другой человек.
Его звали Даг Рассел. Крепкий, немногословный, берегущий каждую нервную клетку, он напоминал мне медведя и этим являл разительный контраст со своим помощником. Рассел был человеком неглупым, но никогда не использовал метафоры, не пытался шутить или витиевато выразить мысль. Он был пастухом, который старается без лишних усилий управлять вверенным ему скотом, то есть – нами.
"Тебя накажем", – спокойно сообщал он, если заключенный где-то провинился, и человек получал своё наказание. Не тонкий знаток человеческой души, Рассел обходился простыми знаниями о людях. Он всегда понимал, какие стимулы помогут им выбрать правильный путь: еда, тепло, безопасность. Чем больше были успехи заключенного, тем слаще становилась его жизнь. Звучит примитивно, но такая система была многим близка и понятна.
Сама же тюрьма была фикцией. Наш лагерь в горах, окруженный охраной, не имел никакого отношения к исправительным учреждениям США. Видимо, в стране настали трудные времена, потому что нас буквально продали в рабство.
Когда-то я слышал байки про трансляции в сети, которые пользуются спросом среди богачей, пресыщенных обычными развлечениями. Все знают, что нужно людям, но хлебом быстро наедаешься, а рынок зрелищ открывает безграничный простор для фантазии.
Как оказалось, одно из самых востребованных зрелищ – гладиаторские бои.
Мы получили клички и стали гладиаторами. Перед боем на нас натягивали маски с хитрыми креплениями на затылке. Без посторонней помощи такие не снимешь, поэтому наших лиц никто не видел. Поверх самой маски надевался какой-нибудь выразительный головной убор: кто-то становился спартанцем или львом, клоуном-грабителем или гниющим зомби. Яркие образы, очевидно, помогали аудитории запоминать фаворитов и устраивать тотализатор. Было бы изящной насмешкой судьбы, если бы мне выдали шлем Анубиса, но вышло иначе – я получил жёлтую голову "Пикачу" из японского мультика. Не представляю, как проходили битвы покемонов, но вряд ли они разбивали друг другу лица кулаками.
Каждый гладиатор сражался два-три раза в неделю. Победителей переводили в отдельный корпус с нормальными условиями, проигравших ждали тяжелые испытания. Хуже всего, конечно, шахта – за три поражения подряд неудачников отправляли туда. Сама по себе шахта не содержала никакой ценной породы, нас просто заставляли долбить киркой каменные стены. Бесцельность этого занятия могла бы соперничать с трудом Сизифа и убивала любого человека изнутри. Я видел крепких парней, которые возвращались оттуда призраками. Как-то я проиграл два боя и очень постарался выстоять в третьем – пробовать не хотелось.
Худшей провинностью считалось не выйти на бой или начать дурачиться в процессе. Один мой приятель сорвался, сел на арене в позу лотоса и показал в камеру средний палец. Подобные выходки карались самым суровым образом: к работам в шахте добавлялась невыносимая еда и жизнь в одиночке. Стоит ли говорить, что шансы на выживание резко снижались, да и вернуться в строй после такого было проблематично.
Я старался не поддаваться эмоциям, да и вообще обрел какое-то философское безразличие к происходящему. Звёзд с неба на ринге я не хватал, но держался в основной когорте и жил вполне сносно.
Всё изменилось весной 2089 года, когда в лагерь прибыла новая партия товарищей по несчастью. Я сразу обратил внимание на одного странного человека по прозвищу Святой Тревор. На арене – ничего особого, но держался он... будь я писателем, сумел бы подобрать слова! Ну, как-то по-особенному, будто он выкупил свою душу у дьявола.
Святой не скрывал, что четыре года совращал малолетних, но ему никто не верил – мол, ты свои глаза-то смотрел, совратитель? Это были глаза если не ученика Иисуса, то святого мученика уж точно. Он был единственным, кто делился своей едой, вступался за слабых (стычки случались и за пределами ринга) и никогда не оставался в стороне от несправедливости. С появлением Тревора тюрьма чуть-чуть, да изменилась к лучшему.
Мы сошлись. Святой стал моим другом. Обсуждать прошлое с остальными я не любил, да и что можно узнать от уголовников? Не очень-то интересно слушать, кто и как расчленил свою жену или расстрелял соседей, которые включали громкую музыку. Даже с моим криминальным багажом было тяжело найти что-то общее с большинством "гладиаторов". Контингент тут собрался весьма серьёзный, а условия лишь стимулировали худшее в людях, и без того довольно паршивых. На их фоне Святой носил свою кличку по праву.
Как-то вечером мы сидели вдвоем, и я задал терзавший меня вопрос:
– Почему ты сознался в содеянном?
– Я скрыл это от полиции, – ответил Тревор, подгибая ноги. – А тебе расскажу. Однажды меня нашёл голос.
Признаться, я был немного разочарован. Очередная история про общение со Всевышним, божественное вмешательство и свет в конце туннеля?
– Голос оттуда?
– Нет, не оттуда. Из приложения для обмена сообщениями. Мне написала необычная девочка, которая понимала всё – мои чувства, желания, слабости. Поначалу я не мог оторваться от общения, мечтая о встрече с ней. Не прошло и получаса, как меня охватил ужас. Она видела меня насквозь! Проникала в самые укромные уголки моей души, задевала самые чувствительные струны! Мне было больно, как на операции без наркоза. Она буквально вонзилась в меня и не отпускала, пока не добралась до истоков моего морального уродства. Я увидел в себе зло, и одновременно понял, как его можно победить. И всё благодаря незнакомой девочке, с которой мы общались два часа. Напоследок она попросила никому не говорить о нашем разговоре. Переписка исчезла сама собой. Клянусь, что так оно и было.
– Странно. Она не назвала своего имени?
– В мессенджере её звали Мей.
– Мей, – повторил я, пытаясь переварить сказанное. – На самом деле, полиция может сделать запрос к мессенджеру, получить логи сервера и вычислить идентификатор отправителя. Проблемы начнутся, если тот использует прокси-спутники, скажем, Proxyllite – тогда её действительно не найти.
Общались мы в столовой, и я был так увлечён диалогом, что вспомнил некоторые знания из прошлой жизни. Краем глаза я заметил, как по коридору проходил Рассел с охраной. При упоминании Proxyllite он насторожился и сменил курс.
– Ты, – обратился он. – Откуда знаешь о Proxyllite?
Вопрос прозвучал слишком уж грозно, учитывая, что технология не является большим секретом. Вероятно, наша тюрьма сама вела трансляции через эту систему спутников, вот директор и заподозрил, что мне кто-то проболтался.
– В прошлом – сетевой инженер и администратор, – ответил я.
– Работал с ней?
– Да.
– Идёшь со мной.
Proxyllite – не игрушка для школьников, которые хотят анонимно отправлять картинки друзьям. Час работы с системой обходится в десятки тысяч долларов, и это всего пару спутников. Если нужно создать мощную сеть, цена возрастает экспоненциально. Когда я работал сетевым инженером и выполнял подряды для eVA, то с удивлением обнаружил, что бывают сети по сто и двести спутников. Компания явно не жалела денег, чтобы скрыть свои секреты!
Наша тюрьма тоже являлась постоянным клиентом Proxyllite. Даже если видеозаписи с гладиаторскими боями попадут в руки полиции, Дага Рассела и его арену никогда не вычислят. Проблема была в том, что обращаться с системой умел только один человек, которого этим утром увезла скорая помощь. Вечерняя трансляция оказалась под угрозой срыва, и Рассел срочно искал замену. Настроить один спутник – плёвое дело, но я убедительно делал вид, что мучаюсь над задачей изо всех сил.
– Ну как, сложно? – спросил директор тюрьмы, сидя рядом и наблюдая за процессом. Впервые я почувствовал в нём страх местного феодала, который боялся прогневать короля.
– До боя успеем. Мне тоже сегодня выступать.
– Поставим замену. Настрой канал, остальное неважно.
О как.
Безопасный канал связи был открыт вовремя, и инцидент был исчерпан. Рассел сразу сообразил, что двадцать тысяч долларов месячного жалования, которые он платил сетевому администратору, можно использовать с большей пользой. А именно – переложить себе в карман. Так меня убрали из расписания боев и перевели в кабинет с компьютером. Работёнка была не пыльная, свободного времени оставалось много, и я стал бродить по интернету в поисках информации о Мей. Мной овладело желание найти её самому. Никакой Мей я не встретил, но примерно через две недели получил сообщение с удалённой страницы. Минут десять я таращился на него, не веря своим глазам.
"Не думаю, что тебе нужна моя помощь. Тревор был игрушкой, сломанной с самого детства – такую можно починить. Но ты выбрал свой путь осознанно. Если хочешь вернуться, так пройди обратной дорогой сам".
Тогда я и понял, что должен не помогать бойцовскому лагерю вести трансляции, а уничтожить его; призвать к ответу Рассела, его хорька-заместителя и армию прислужников.
Я подключился к обычному спутнику и отправил информацию о лагере во все известные мне ведомства, начиная с ФБР и заканчивая Вторым Департаментом. Теперь вычислить тюрьму было делом элементарным, но столь же легко было вскрыть и моё предательство.
Мне нужно было бежать и как можно скорее.
Но как совершить побег? Наш лагерь охранялся так, словно военная база, вокруг которой снуют диверсанты врага. Ни одна попытка побега не оканчивалась успехом, если не считать успехом пулю в груди.
Я попросил охрану отвести меня в кабинет Рассела и признался, что больше не хочу участвовать в его преступных схемах.
– Вернёшься на ринг, – невозмутимо ответил он.
Недели, проведённые в спокойной обстановке, невыгодно отразились на моей форме. Я проиграл первый бой, затем второй, а на третий меня поставили против Святого, и я вовсе отказался драться.
Добро пожаловать в Соединённые Шахты Америки.
Они находились на отдалении от основного лагеря, на склоне горы, и охранялись похлеще самой тюрьмы. Наружу из подземелий вёл всего один выход, а над потолком летал автономный робот-дрон. Днём и ночью он курсировал по всей длине главного коридора, реагируя на движение и тепло. Никаких мёртвых зон, угол обзора – 360 градусов, при малейшем ударе поднимался сигнал тревоги. Пока мы работали в шахте, на улице постоянно дежурили четыре человека с автоматами. Ещё один стрелок находился на вышке с прожектором.
В этом была какая-то ирония. "Хочешь прорыть туннель на свободу? Вот тебе кирка, удачно пробить километр горной породы!".
Условия горных работ были столь же тяжёлыми, сколь и унизительными: вместо туалета нам выдолбили нишу в полу и поставили туда бочку. Как будто этого было мало, периодически её приходилось выносить. Прошла всего неделя, а я уже чувствовал себя ходячим мертвецом. Видимо, надежды на полицию были тщетными, или она не смогла найти лагерь. Приближался большой бой, и я пытался вернуться в форму, чтобы не проиграть вновь...
В день боя по всей тюрьме взвыли сирены.
– "Пикачу" сбежал? – заместитель директора злобно сверкнул глазками. – Но это невозможно, из шахт ещё никто не удирал!
Даг Рассел хмурился, надевая куртку.
– Он специально проиграл бои, чтобы попасть туда, – объяснил он. – Нас одурачили. Что говорит стража?
– Клянутся, что из подземелий никто не выходил.
– Обыскать пещеры.
По шахтам трижды прошлась поисковая группа с собаками. Ищейки залаяли у большой расщелины, уходившей глубоко вниз, вглубь горы.
– Принесите трос, – командовал Рассел.
Кто-то рискнул спуститься на тросе в эту трещину и спустя минут двадцать вернулся назад с докладом.
– Там горный ручей, мистер Рассел!
– Осмотреть низины горы! – возопил его помощник, догадываясь о чем-то. – Он мог спрыгнуть туда и сплавиться по реке. Наверняка есть какой-нибудь ручей с другой стороны горы! Фу, какая же вонища! Я чуть не наступил в эту выгребную яму. Кстати, там не смотрели?
– Да кто ж туда полезет? – в ужасе спросил охранник.
– Надо перестраховаться!
Заместитель директора тюрьмы несколько раз выстрелил в лужу дерьма из своего пистолета.
– Поднять вертолёты, – приказал Рассел. – Прочесать округу.
Никогда я так истово не молился богу, как в ту секунду, когда хорёк расстреливал наш туалет. От попадания пуль металл издаёт характерный звук, но мои преследователи не заметили, что самой бочки внутри дыры уже нет.
Выждав ещё час, я стал аккуратно разбирать каменную кладку, которой замуровал себя в проеме стены. Никто особенно не следил, как мы долбим стены, вот я и создал себе узенькую нишу. Бочку я заранее вытащил, откатил в сторону и спрятал в другом проёме.
Что же касается её содержимого, оно сыграло мне на руку. Свою одежду я сбросил в глубокую расщелину, а собаки не смогли учуять мой запах, потому что я вряд ли пах собой, перемазанный испражнениями с ног до головы. Стены моего убежища также были частично скреплены этим веществом.
Обставить всё так, будто я сбежал, при этом никуда не сбегая, мне удалось. Но как миновать летающего робота с датчиками? Летал он не совсем бесшумно, а издавая лёгкий гул. Пожалуй, среди всех историй побегов, моя – самая идиотская. Мне даже не хочется рассказывать, как я, голый и перемазанный застывшей, зловонной жижей, сидел в бочке и рывками по пять-десять метров приближался к выходу. Когда робот улетал достаточно далеко в один конец, я быстренько семенил вперёд, стараясь особенно не касаться бочки телом, дабы не нагревалась. Датчики были крайне чувствительными, лучше было не рисковать – про такое говорят "тише едешь, дальше будешь". Малейшая ошибка стоила бы мне жизни.
"Если хочешь вернуться, так пройди обратной дорогой сам", – эти слова молотом стучали в моей голове. Я натворил много дурного, и вот пришло время главной битвы – моего искупления.
К ночи я добрался до выхода из пещеры, а караульщик на вышке, словно угадывая мои надежды, ничего особенно не караулил – сидел, уткнувшись в телефон. Да и кто будет в час ночи, как истукан, пялиться на вход в пещеры?
Мой новый защитный окрас и тут пришёлся кстати. Сливаясь с грязной землей и камнями, я прополз метров десять и спрятался за гребнем.
Дальше – бежать.
Пока Рассел с собаками и вертолетами углубились на двадцать километров в тундру, мой побег едва начинался. Следующие месяцы даже вспоминать не хочется, настолько они были трудными и паршивыми. Замерзая ночами под ветками елей, я иногда думал вернуться назад в тюрьму.
Шесть убийств, крупное ограбление, организация преступной группировки, террористический акт, побег из тюрьмы – я будто собирал коллекцию наклеек в альбом "Преступник века". Духовные мои силы были на подъеме, а вот тело приходило в упадок: я исхудал, осунулся и боролся за выживание.
Мне повезло найти пустующую хижину рыбаков, тёплую одежду и банки с консервами. Оглядываясь назад, вспоминая школьных друзей и первую любовь, я должен признать, что это был лучший день моей жизни. Двадцать банок тунца в масле! Сглаженные по краям, белого цвета с голубым ободком, по 160 грамм мяса в каждой... Я не мог поверить, что на свете существует человек, способный оставить такое богатство в богом забытой хижине. Наверное, в обычной жизни он разбрасывал бриллианты на улице.
Я постепенно двигался на юг – в течение всего июля, августа, сентября, октября. Иногда подрабатывал, по мелочи, стараясь нигде подолгу не задерживаться. Две недели я провел в доме пожилого богатого канадца, где восстановил силы и заработал неплохие деньги. Старик не спрашивал, что произошло с моим ухом и почему я выгляжу, как беглый преступник. В свою очередь, я безропотно сносил его причуды и не задавал лишних вопросов, хотя не могу сказать, что мне нравилось напяливать на себя костюм горничной.
Зимой я пересёк границу США и Канады, не особо-то охраняемую, и в каком-то изнурительном забытьи доехал до Портленда. Засиживаться в маленьких городах я боялся, потому что посторонний человек вызывал подозрения, да и полиция лучше знала местных жителей.
И вот наступила весна 2090 года. Конечным пунктом назначения стал Сан-Франциско – столица бездомных Калифорнии.
Зачем я проделал такой путь, боролся с холодом, голодом и безумием? Чтобы полдня валяться в переулке и читать потрёпанные газеты? Принято считать, что бездомные голодают, но если вовремя подловить еду, которую выкидывают из ресторанов и магазинов, питание вполне достойное. Вот помыться или сменить одежду бывает затруднительно. Место для ночлега тоже лучше присмотреть заранее, я носил спальный мешок с собой в рюкзаке. В сущности, выжить в большом городе в сто раз проще, чем в чёртовой тундре.
Только какой смысл в таком выживании? Что сказала бы Мей, глядя на меня?
– Мя-я-яу!
– Не жалуйся, Пико, – усмехнулся я, гладя своего кота.
Дожили! Бездомный подбирает бездомного же котёнка. Он привязался ко мне месяц назад, когда я доедал сосиски с истёкшим сроком годности. А сосиски, просроченные на пару суток, ничем не хуже свежих. Я охотно разделил трапезу, не бросать же живое существо? В рюкзаке была здоровенная дырка, а он сидел внутри, вытаскивая наружу голову – так и бродили по городу. Вернее как, днём больше спали, отсиживались по закуткам, ночью можно было и пройтись. В темноте бездомному проще избежать внимания полиции.
Одна беда: на шерстке у Пико появилась солидная проплешина, и я невольно вспомнил слово "лишай". Для кошек эта болезнь смертельна, да и человеку добра не приносит. Впрочем, я уже давно отвык волноваться за своё здоровье.
На углу была круглосуточная ветеринарная клиника, а доктор как раз вышел на перекур и стоял снаружи.
– Добрый вечер, – сказал я, стараясь не дышать ему в лицо. – Котёнок мой заболел, возьмёте подлечить?
– За двести долларов – возьму. Благотворительностью не занимаюсь, извините.
– Умрет же.
– Понятное дело. Но препараты стоят денег. Отнесите его в приют для животных, там сразу стерилизуют и делают необходимые процедуры.
"Приют".
– Нет! – вскричал я, словно передо мной явился сам дьявол. – Никогда!
– Воу-воу, спокойно!
Ветеринар испугался моей реакции, выбросил сигарету и скрылся за дверью, захлопнув её на замок.
– Ничего, Пико. Мы что-нибудь придумаем.
– А что у вас случилось? – спросил девичий голос, такой чистый и звонкий, что я часто-часто заморгал от неожиданности.
Оборачиваясь, я ожидал увидеть небесное создание, но передо мной стояла измученная девушка с растрепанными волосами, одетая в джинсы и футболку.
– Видите? – ответил я, показывая проплешину на шерсти Пико. – Кот мой заболел, а денег... сами понимаете. Откуда я возьму двести долларов?
– Возьмите.
Всунула мне бумажки в руку и пошла дальше с отрешенным видом.
"Просто так дала мне деньги? Что это с ней?" – подумал я, глядя брюнетке вслед. Кот вдруг выскочил из рук, рванул вперёд и буквально встал у неё на пути. Девушка остановилась и молча смотрела в кошачьи глаза.
– Скажите хоть своё имя. Кого мне благодарить?
– Денни Найт.
Если судьба решила издеваться надо мной, то она потеряла всякий стыд.
– Нет, вы не Денни Найт!
Тут уже она подняла взгляд, мутные глаза резко прояснились.
– Что?
– Не знаю, кто вы, но точно не Денни!
– Не может быть! – Брюнетка отшатнулась. – Теперь я узнаю ваш голос!
Кажется, мы оба побелели и уставились друг на друга, прикованные к земле.
– Восьмая, – полушепотом промолвил я.
– Анубис?
Пико переводил испуганные круглые глаза то на меня, то на неё.