Медведь выходит, часть 3

VIII

Громкий детский крик разбудил обоих родителей и Кузю. До этого Вите всегда нравились свои сны. Он любил рассказывать о них друзьям и не понимал взрослых, которые говорили ему об отсутствии собственных снов. Сейчас он был готов многое отдать ради этого отсутствия.

Даже после пробуждения Витя продолжал кричать, и лишь выпустив весь воздух, он замолчал. Какое-то время к мальчику никто не шел. Одинокая слеза прокатилась по юной щеке. Он был совсем один перед неизвестным ему ужасом. И никто из родителей не проверяет единственного ребенка. Пока что.

Дверь в комнату со скрипом отворилась. Навестить Витю пришел папа.

— Что случилось? Бабайка в шкафу? — отшутился он, пока включал советскую настольную лампу, доставшуюся Мюллерам от родителей жены. Теплый свет медленно разлился по комнате, заставив отца с сыном немного пощуриться. Тогда Отто увидел, что у сына заплаканные глаза.

— У меня кошмар. Я… я боюсь спать.

Отец задумался. Нетрудно догадаться, что у них не было консенсуса с матерью по поводу воспитания ребенка, что уж говорить о реакции на событие, потрясшие их сына чуть раннее. Он понял, что если он хочет своему сыну лучшего, то придется пойти на конфликт. Впрочем, ему в любом бы случае пришлось. По-другому в этом доме ничего не делается.

— Можешь прогулять школу, — Отто улыбнулся, — если спать без тревоги за то, что тебе куда-то надо, то сны будут хорошие.

Витя обрадовался, но не спешил показывать это. Он вытер краем одеяла слезы.

— Принеси Кузю, — попросил мальчик.

Папа оглянулся, и, обнаружив, что кота здесь нет, пошел искать его по другим комнатам. Витя посмотрел на стол, освещаемый светильником. Бабочка из красного пластика вот-вот была готова взлететь в лучах света.

— Вот наш кот, — заявил Отто, укладывая недовольного кота рядом с сыном. Витя даже не услышал его шагов. Мальчик показал пальцем на стол.

— Заколка. Это той девочки, которую…

— Я понял, — обрезал отец и, сделав шаг, взял ее со стола.

— Мы бутылки собирали же вчера с друзьями. Заколку в подвале нашли, на Трудовой улице. Там дворник еще шепелявый… алкаш…

— Хорошо, я передам дяде Коле. Он разберется. Ты молодец, — улыбнулся папа, — настоящий мужчина!

Витя тоже улыбнулся. И снова вытер слезы.

Витя ненадолго проснулся утром от криков родителей. На самом деле, он давно привык к ним, но в этот раз они кричали как раз в то время, в которое он обычно встает в школу.

— Школу прогулять! В наше-то время школу только больные прогуливали, и только если в палате больничной лежали! Позорище! — сокрушалась мама.

Мальчик закрыл подушкой уши и провалился в сон. Его руки были в грязи. Но не потому, что он рылся в канаве или мусоре. Да и не грязь это была, а глина. Он был гончаром. Толстый диск с куском глины крутился вокруг своей оси по малейшему прикосновению, возможно даже по дыханию мальчика. Только лепил он почему-то не горшок и не вазу. Маленький, но широкий человечек обретал форму благодаря изящным движениям молодого гончара.

Витя чихнул. Во сне. Хотя, возможно, и вживую. Раздался треск. Фигурки на диске уже не было. «Странно, — задумался мальчик, — она же даже не обожжена. Откуда такой звук?». Он оглянулся. Его лавка, в которой он творил, начала трястись и расходиться по швам. Но никаких звуков уже не было. Витя закрыл глаза. Пришла пора просыпаться.

Витя поздно позавтракал пирожками, которые мама принесла из садика, и сел смотреть мультики. Свой ночной сон он старался забыть и в этот раз у него получалось. Возможно, он был бессознательно доволен избавлением от проклятой заколки. Мальчик был рад, что отдал ее отцу, ведь тот отдаст ее дяде Коле, и дело будет раскрыто.

Вечером этого же дня в квартире Нины раздался звонок.

— Это кто? — спросила девочка.

— Это гостья ко мне пришла, сейчас будешь здороваться, не прячься, — объяснила ей бабушка.

Нина вытянулась в струнку.

— Зинаида Антоновна! Добрый вечер! — статная женщина развернулась, снимая сапоги, — Нина! Привет! А это я тебе принесла! — сказала она, передав той черный пакет с геометрическим узором.

— Клава, привет, я приготовила для тебя картошку, вот пакет стоит. Ну ты проходи, чаю хоть попьем, столько всего происходит у нас, прости Господи… — позвала ее Зинаида.

Клава повесила куртку и направилась в сторону кухни. Нина взглянула внутрь пакета, из которого на нее смотрел аккуратный сарафанчик.

— Спасибо, тетя Клава! — Нина была воспитанной девочкой, — Баба, а куда его?

— Оставь в гостиной, потом поглажу.

Девочка бегом бросила пакет в гостиную и ушла в свою комнату делать уроки, после чего, не со зла, хлопнула дверью. Из ближайшей к кухне комнаты послышался вой.

— Тише, Мишенька! Гости у нас! — крикнула ему Зинаида. Михаил прервался и ненадолго стих.

— Клава, пойдем, не пугайся, Мишенька вернулся вот… еще в себя не пришел нормально, — оправдалась хозяйка.

Белые фарфоровые чашечки на блюдцах задрожали под тяжестью кипяченого чая.

— Родная, тебе разбавить? Водичкой, молочком? — учтиво спросила бабушка.

— Спасибо, Зинаида Антоновна, я так привыкла пить, просто с сахаром, — ответила гостья, — у нас такой бардак сейчас дома происходит, не знаю кем сын мой вырастет. Хорошо что с Ниной Вашей общаются, она хорошая девочка, может влияние на него окажет…

— Да, Ниночка хорошая растет, послушная, не то, что мать ее, — хозяйка недовольно цокнула, — хорошо забрать успела детишек, пока мать не натворила чего. Работа твоя как? Зарплату исправно платят? Как дети?

— Да, платят вовремя, как при Союзе. Одними и теми же макаронами питаемся, — рассмеялась она, и постучала по столу три раза, — дети хулиганят все. Боевики смотрят со взрослыми, потом дерутся. Я когда маленькая была хоть порядок был… Сын тоже растет оболтусом, как папаша… Так и живем, — заключила она и отпила чай.

Зинаида внимательно посмотрела на нее. Она ощущала не только доверие, но и уважение: возможно именно из-за того, что была живым памятником той эпохи, ностальгию по которой уже испытывает ее гостья. Да, ей она могла довериться.

— Мишенька мой с войны вернулся… Не хотела рассказывать никому, да пришлось, как он криком весь дом разбудил ночью, водкой отпаивать пришлось, хоть бы уснул… Кошмар, — она уперлась подбородком в ладонь.

— Алкаш гребаный обещал что срочники не будут воевать… Хрен нам с маслом…

— Клава, я когда помоложе была, у нас и в Афган срочников отправляли, я… — она снова замолчала. Клавдия замолчала и приготовилась слушать.

— У соседки моей, Вали, муж там служил, за речкой. Вернулся. Тоже по ночам просыпался, но не кричал, вроде… Но он то и не дитем воевал. А Мишенька… — к ней начали подступать слезы.

— Зинаида Антонова, все хорошо, все Ваши внуки сейчас дома…

— Я Вале и другим сказала, что Мишенька в плену был, и что обменяли его, — бабушка всхлипнула, — чушь это все. Сбежал оболтус мой, не знаю даже, был ли он вообще за ленточкой. В синяках весь, будто кололся чем-то или били… О водке умолял первые дни: ни грамма ему не давала, пока ночью не заорал… Грязный, как бомж был, точно не солдат никакой… Позорище какое-то для дуры старой… — она уже не могла сдерживать слезы.

— Зинаида Антоновна, все в порядке, не у всех такое горе происходит, — Клава взяла хозяйку за руку, — да и воевать сейчас не за что, вот раньше… — принялась она успокаивать собеседницу.

IX

Нина закончила делать уроки. Для нее никогда не составляло трудностей сесть делать домашку, и она все давала списать, за что была ценима своими друзьями. Она вышла в туалет и заметила плачущую бабушку.

— Баба, случилось чего? — поинтересовалась внучка.

— Все в порядке, Ниночка, мы о своем, — отмахнулась бабушка.

Находясь в туалете, она прекрасно слышала разговор о Мише. «Интересно, а где сейчас его друзья? — задумалась она, — почему бабушку могут поддержать ее подруги, а его нет?» Нина была смышленой девочкой и часто задумывалась на подобные взрослые темы.

Михаил сидел в своей комнате, как положено, один. Начинало темнеть. С улицы он ощутил приятный для него запах сигарет, и невольно вспомнил, как впервые закурил, еще в школе. Вместе с этим он вспоминал и другие события, которые пробирались через эмоциональную бурю в его голове, словно сквозь заросли дремучей тайги.

После школы Михаил, как и было положено, планировал отслужить в армии. Отец и деды служили. Так принято. Вспоминал он и учебку, и дедовщину. Вспоминал как в товарных вагонах они с сослуживцами помогали эвакуировать мирных жителей из горящего пламенем войны региона. И как сами в этом регионе оказались.

— Мишаня, сигаретки не найдется? — грязный сослуживец почесал смоляной лоб тыльной стороной ладони.

— Держи, — протянул он мятую пачку «Винстона». После чего достал одну сигарету и для себя. Парни закурили, провожая алый закат над аулом. Где-то вдали громыхали снаряды, и все жители аула прятались по подвалам. Было неспокойно, но они уже успели привыкнуть к происходящему безумию.

— Мишаня, а ты же черпак? Сколько до дембеля осталось?

Мишаня выдохнул клуб дыма и ответил:

— Почти полгода.

Они познакомились уже в ауле, и сослуживец казался ему дружелюбным. Но украденные в учебке вещи научили Михаила быть бдительным не только со старослужащим: тем более, он и сам уже им был. После этих мыслей он решился прервать паузу:

— А тебе?

— Два месяца, — и улыбнулся кривыми зубами.

— Костян, а ты сможешь что-нибудь поинтереснее сигарет организовать? Неспроста же мы в серой зоне, — Михаил фамильярно хихикнул.

Собеседник снова почесал лоб.

— Побойся ротного, Мишаня, мне же всего ничего до дембеля осталось, жду не дождусь Любку увидеть.

Михаил цокнул. Во время одной ночной попойки, еще в части, сослуживец жаловался на неверность невесты, о чем он узнал из письма друга с гражданки, после чего поклялся баб никогда всерьез не воспринимать и супружескую верность в ближайшем браке нарушить первым.

— Да помню, что я наговорить успел, но увидеться с ней все равно надо. Помять ее оленю и ей бока немного.

— Ее оленю? —Мишаня не смог скрыть ехидной улыбки, полностью наплевал на пресловутую бдительность.

— Давай не выделывайся на горюющего человека, — сердито посмотрел сослуживец исподлобья.

Мишаня рассмеялся. Костян не выдержал и присоединился.

«Мы подружимся, — подумал Михаил, — друг – это тот, кто не будет начинать драку из-за такой шутки», — мудро заключил он.

Смеркалось. Когда пришла пора сменять дежурство, к служащим подошел пацан, лет пятнадцати, и уставился на них глубокими темными глазами.

— Потерялся, мелюзга? — поинтересовался Михаил.

Костян выдохнул облачно дыма в сторону ребенка.

Той ночью произошло множество событий, достаточных для того, чтобы состарить Михаила. С дрожью в руках в его памяти вспыхивали обрывки воспоминаний: смерть товарища от рук ребенка, его кровь на собственных руках, трупы горцев, погибших в собственных домах в ходе карательного рейда по аулу в поисках сепаратистов и им сочувствовавших…

Он успел принять свое последнее волевое решение, пока еще сравнительно трезво осознавал происходящее: любой ценой сбежать из этого ада. Пусть он отправится в тюрьму или на гауптвахту, но он не мог больше видеть военные колонны и слушать симфонии залпов орудий. Впрочем, это было необязательно. Даже дома у родной бабушки воспоминания преследовали его.

Цена была высока. Продав украденный из части бронежилет, Михаил не справился с наследием родителей, и серьезно запил, начав слоняться по притонам и шалманам. Впрочем, именно память об отце удерживала его от прикосновения к шприцу. «Был ли он в горячих точках? Как он сам дошел до такой жизни? Почему мы не говорили об этом?» — рассуждал он в моменты, когда память о роковой ночи ненадолго отпускала его.

До бабушки он добрался чудом, почти полностью опустившись на социальное дно. Будучи бывшей партработницей, в меру жесткая и строгая, она не отринула своего единственного внука и приняла его, словно блудного сына.

Вечерело. Зинаида, уже своим обычным собранным голосом, делилась планами на будущее:

— В монастырь Мишеньку отдам, если лучше не станет. А Нину – родственникам в областной центр. Может сама туда перееду, если квартиру продам. Нечего тут делать уже, учиться негде, работать… У тебя муж хоть в Германию семью перевезти сможет, да?

— Да, как только, так сразу, — улыбнулась Клавдия. Она встала и пошла одеваться. Зинаида провожала ее вместе с внучкой.

— Картошку не забудь, Клава, спасибо что пришла, выслушала, — поблагодарила она гостью.

— Вам спасибо! Нина пусть сарафан носит! — Клавдия откланялась, и поспешила вернуться к мужу с сыном.

Этой же ночью уснули все, кроме Михаила. Тот сидел на кровати и не моргая смотрел в угол стены с дверным проемом. Как вдруг он снова ощутил одно гадкое чувство. Это были не муки совести, но то чувство, что он испытывал, когда убийца сослуживца впервые приблизился к ним. Или, может, когда он вспоминал об этом?

Голова Михаила начала пульсировать. «Кто? Откуда?» — спрашивал он несуществующего собеседника. В поисках ответов он открыл окно и высунулся в него, внимательно вглядываясь в ночной двор. Несмотря на кромешную тьму и позднюю осень, двор казался неестественно зеленым, словно летняя опушка леса. На мгновение Михаил даже ощутил запах хвои. Нет, помимо этого что-то точно было не так. Словно не что-то, а кто-то неестественный находится здесь. Михаил прищурился, вглядываясь в углы соседних домов, пока не остановился на одной точке.

Над кварталом раздался медвежий рев.

X

На следующий день Вите все-таки пришлось пойти в школу. На этот день солнце высоко встало и светило со всей своей космической мощью, в отличие от тусклых выходных. Возможно, так было и вчера, но мальчик не ощущал всей полноты солнечного света через тюль. Сейчас же звезда уверенно вела его в новый день, как и многих других школьников. Впрочем, Вите очень понравилось ничего не делать, и он был бы не очень расстроен, не веди его сейчас утреннее солнце.

Путь в школу проходил мимо автобусной остановки, на которой мальчик часто видел ждущих транспорт взрослых. Он видел их и сейчас, но в этот раз, среди угрюмых и уставших лиц, затесался еще один юный любитель солнечного света.

— Толик! Привет! — Витя радостно подбежал к остановке.

— Привет! Ты выздоровел? — учтиво спросил кудрявый друг.

— Да я и не болел особо, — Витя почесал затылок.

Толик стоял в окружении мамы и бабушки.

— Ну мы пошли с Витей? — осторожно спросил он у них.

— Идите, ребята, — ответила мама Толика.

Радостный Толик бросился к другу. Когда они перешли дорогу на ближайшем переходе, Толик раскололся:

— Нас же спалила твоя мама тогда, — он недовольно посмотрел на Витю исподлобья: и глазами, и веснушками, — и моей рассказала, что мы бутылки собирали, а тут же еще эту, старшеклассницу убили, ты вспомнил тогда… В общем, боятся одного теперь отпускать куда-то, вот стояли ждали автобус для мамы.

— А сейчас со мной не побоялись, — Витя улыбнулся и толкнул друга вбок, — пошли бутылки вместо школы собирать?

Толик молча улыбнулся. Мимо них, со стороны школы, торопливым шагом прошла знакомая Вите широкая фигура, деловито держа подмышкой портфель.

— Здрасть… — бросил в сторону фигуры Витя, но она не отреагировала.

— Тук-тук, я на месте, — поприветствовал коллег Николай, бросая портфель на свой стол.

— Ты из школы? — не отвлекаясь от газеты, поприветствовал его усатый дядька с сержантскими погонами. В его возрасте положено иметь более солидное звание, но что-то не давало ему пойти выше. Нежелание угодить начальству? Твердость привычки сидеть в одном и том же кресле?

— Да, — он повесил куртку на напольную вешалку, — пара ребят, из нормальных, признаются, что видели молодого урку с убитой. Только сейчас признались, хрен знает, совесть страх пересилила, или что. В остальном нихрена нового.

— Думаешь, он к отцу ее и привел?

— Догадываюсь, — отрезал Николай и уставился в окно. Где-то там текла та самая река, на берегу которой сын его друга обнаружил труп. А потом он же обнаружил и место преступления.

Николай улыбнулся. Растет замена.

— А я вот не верю в то, что отец виноват, — коллега деловито зашевелил усами, — алкоголик, еще и возрастной. Не думаю, что хер стоит у мужика.

— Ростовский потрошитель в таком же возрасте орудовал.

— Тот не был алкоголиком. Не знаю. Мутно это все.

Упомянутым алкоголиком был шепелявый дворник, в чьем подотчетном подвале Витя с друзьями, помимо нескольких пустых бутылок, нашли заколку убитой девушки. В признании его вины не было никаких проблем: рано постаревший, сломленный зеленым змием человек был готов признать что угодно после первого же допроса с пристрастием. И признал.

Обыкновенные убийцы лишают жизни либо своих знакомых, к которым у них накопилось достаточно неприязни, либо людей из общего круга, с которыми вступили в быстрый и трагический конфликт. Но жертвы серийных убийц им как правильно незнакомы. Почти все милиционеры в отделении поверили в то, что поймали серийного убийцу на восходе его криминальной карьеры.

Диалог мужчин прервал звонок на локальный телефон.

— Слушаю, — отозвался Николай.

— Товарищ Солянов, — начал усталый женский голос, — тут пришел один, с чистосердечным. По Вашему вопросу. Заберите его на допрос, потом следователю передадим.

Николай довольно улыбнулся. День обещал приблизить дело к закрытию.

В подвальном помещении, которое оперуполномоченный представил приемной комнатой, на деревянном табурете сидел сгорбленный лысый юноша, положив предплечья на колени. Его опустошенный взгляд был направлен куда-то на стол, словно под самим столом кто-то скрывался. Когда в комнату вошел Николай, он даже не поднял головы, чтобы поприветствовать милиционера.

— Фамилия, имя, отчество, год рождения? — сухо спросил Николай, приготовившись составлять протокол допроса.

— Грызлов Глеб Павлович, семьдесят восьмой.

— Зачем пришел?

— Признаться.

Николай не мог поверить своим глазам. Лысый парень в спортивном костюме, состоящий на учете в милиции, с явными уголовными связями, пришел в милицию давать показания, рискуя не просто авторитетом в своей сомнительной социальной среде, но и своей жизнью.

— Почему?

— Отпустите батю. Он не при чем.

Николай улыбнулся, оскалив короткие зубы. Ради таких моментов он выбрал свою стезю. Скорее всего, это было у него в крови. Это сладкое, манящее чувство наверняка испытывал его дед, когда гнобил антисоветские элементы. Любая антилопа придет в инстинктивный ужас при виде льва: это необходимый механизм для ее выживания. Но сейчас его жертва сама пришла к нему.

Николай ощутил, как дымка блаженства начала закрывать его разум, но он пересилил себя. Сначала дело.

— Хочешь сказать, — милиционер еле заметно облизнулся, — что это ты изнасиловал и убил свою одноклассницу?

— Я ее не убивал! — вскочил Глеб, — я любил ее!

— Сядь на место, — приказал Николай, — не ори мне тут нахрен. Рассказывай с самого начала.

Продолжение>