«Медея» Эврипида

Общая информация и предыстория

Трагедия впервые поставленная в 431 году до н. э., входила в тетралогию, включавшую также утраченные трагедии «Филоктет», «Диктис», и сатировскую драму «Жнецы». Она до сих пор лидирует среди древнегреческих пьес по числу постановок в последнем столетии. История Медеи является частью мифа о походе аргонавтов. Когда Ясон вступил в бой с огнедышащими быками и драконом, охранявшим золотое руно, полюбившая его Медея помогла ему укротить быков и дракона, а сама решила последовать за ним в Грецию. Чтобы задержать своих родных, преследовавших аргонавтов, Медея при отплытии из Колхиды убила захваченного ею родного брата и разбросала куски его тела по берегу; пока потрясённые родственники собирали растерзанные члены юноши, аргонавты успели отплыть. Прибыв в Иолк уже в качестве супруги Ясона, Медея уговорила дочерей царя Пелия совершить волшебный обряд, который должен был вернуть ему молодость, но коварно обманула их. Старый царь умер мучительной смертью, после чего Ясону с женой и сыновьями пришлось искать приюта в Коринфе, где Ясон и задумал жениться на дочери местного царя Креонта. С этого момента начинает свою трагедию Эврипид.

Желая отомстить сопернице, Медея послала ей через своих с Ясоном детей отравленные пеплос и диадему. После, она убила детей, чтобы ещё ужаснее уязвить Ясона. В конце пьесы на сцену спускается золотая колесница Гелиоса, в которой Медея с трупами детей покидает земной мир.

Здесь Эврипид видоизменил традиционное сказание, сделав виновницей гибели детей саму Медею. Традиционно виноваты в гибели были коринфяне, и ходила байка, что Эврипид сделал это изменение за крупную взятку от них. О различии между сюжетом упомянутого тут «Филоктета» у Эсхила, Софокла и Эврипида — можно прочесть в конце статьи про эту пьесу Софокла.

Начало пьесы

В самом начале кормилица (всё тот же "благородный раб") Медеи рассказывает нам, в сокращенном виде, предысторию её брака с Ясоном. Кормилица переживает и предчувствует недоброе, поскольку видит, что Медея очень уязвлена предательством своего мужа. Фактически Медея всю свою жизнь положила на кон, и была готова ради мужа абсолютно на всё, но взамен получила только унижение. Таким образом, нам с самого начала намекают на неизбежность мести, и заставляют проникнуться сочувствием к женщине.

Здесь уже можно начинать выслеживать внутренние связи и эволюцию сочинений Эврипида. Как и в «Алкесте» он выводит нам персонажей рабов, которые проникнуты чувствами привязанности к своим хозяевам. Более того, они анализируют ситуацию со стороны, и во вполне здравом ключе, что показывает их личностную полноценность.

Кормилица
О старый спутник сыновей Ясона!
Для добрых слуг несчастие господ
Не то же ли, что и свое: за сердце
Цепляется оно, и до того
Измучилась я, веришь, что желанье,
Уж и сама не знаю как, во мне
Явилось рассказать земле и небу
Несчастия царицы нашей.

До рабов доходят слухи, что вскоре Медею вместе с детьми изгонят из Коринфа, и что Ясон не собирается этому препятствовать; конечно же рабы обеспокоены, ведь вместе с Медеей скитаться будут и они сами. В контексте философии интересен разве что момент, снова совпадающий с настроениями в «Алкесте», где старый раб анализирует поведение Ясона и заключает, что:

В природе смертных это. Человек
Всегда себя сильней, чем друга, любит.
Иль новость ты узнала, удивляюсь…

Себялюбие как часть «природы человека» по сути заявляет нам, что по природе человек является животным, и только воспитание делает его хорошим. Примитивные «павловские» реакции на раздражители мы находим не только у Ясона, но и у самой Медеи. Несмотря на явно негативный образ Ясона — в своей ярости Медея настолько обильно расточает проклятия и злобу, что она также является относительно негативным персонажем, пускай даже её гнев и оправдывается сюжетом. В гневе она сразу выказывает презрение к своим детям, и желает их погибели вместе с их отцом. Этому всему противопоставлена… та самая рабыня-кормилица:

На голову нашу - увы! -
Слова эти... Горе, о, горе!
Что ж сделали дети тебе?
Они за отца в ответе ль? Что мечешь
Ты гнев на детей! О милые, я
Боюсь за судьбу вашу, дети,
Ужасны порывы царей,
Так редко послушных другим,
Так часто всевластных...
Их злобе легко не уняться...
Не лучше ли быть меж листов
Невидным листом?
О, как бы хотела дождаться
Я старости мирной вдали
От царской гордыни...
Умеренность - сладко звучит
И самое слово, а в жизни
Какое сокровище в нем!
Избыток в разладе с удачей,
И горшие беды на род
С божественным гневом влечет он.

Здесь рабыня излагает здесь анти-аристократические мотивы, которые, что неожиданно, носят явно положительный характер (что выдает демократические настроения автора). И даже более того, здесь кормилица излагает принципы, уже знакомые нам по этике философа Демокрита (младший современник Эврипида) — «живи незаметно». Всё то, что обычно приписывается эллинистической эпохе и философии эпикуреизма, мы уже как минимум во второй раз находим в эпоху Перикла. Умеренные мотивы излагает также и хор, пытаясь наставлять Медею, чтобы она задумалась об истинных мотивах своего поведения (а это эротическое желание вернуть мужа в постель), и что неразумно из-за такой обыденной вещи как измена, в разы усугублять своё пока ещё незначительное несчастье. Нам предлагают вариант снисходительного отношения к изменам и более простого отношения к самим «отношениям» и браку. Это, по-видимому, предложение от самого автора в сторону зрителя. Но мы знаем предысторию Медеи! Она сделала уже слишком много невероятно жестоких поступков ради Ясона, слишком много, чтобы просто забыть о нем и оставить всё как есть. Он должен ей всем своим успехом! А теперь он же обрекает её на страдания и нищету; но что хуже всего — она безумно в него влюблена.

Все, что имела я, слилось в одном,
И это был мой муж, - и я узнала,
Что этот муж - последний из людей.

Знаменитый феминистический мотив

Перед тем как реализовать свой план мести, Медея считает нужным оправдаться перед публикой, и здесь она произносит речь, которая стала едва-ли не самой знаменитой частью пьесы, да и творчества Эврипида вообще. Речь, которая впервые подробно рассматривает всю сложность положения женщины, и то, какими оковами является для них традиционная мораль:

Да, между тех, кто дышит и кто мыслит,
Нас, женщин, нет несчастней. За мужей
Мы платим - и не дешево. А купишь,
Так он тебе хозяин, а не раб.
И первого второе горе больше.
А главное - берешь ведь наобум:
Порочен он иль честен, как узнаешь.
А между тем уйди - тебе ж позор,
И удалить супруга ты не смеешь.
И вот жене, вступая в новый мир,
Где чужды ей и нравы и законы,
Приходится гадать, с каким она
Постель созданьем делит. И завиден
Удел жены, коли супруг ярмо
Свое несет покорно. Смерть иначе.
Ведь муж, когда очаг ему постыл,
На стороне любовью сердце тешит,
У них друзья и сверстники, а нам
В глаза глядеть приходится постылым.
Но говорят, что за мужьями мы,
Как за стеной, а им, мол, копья нужны.
Какая ложь! Три раза под щитом
Охотней бы стояла я, чем раз
Один родить.

При столь явно-феминистическом мотиве и фривольном отношении к брачным условностям, тем интереснее выглядит тот факт, что самого Эврипида считали «женоненавистником». Не менее интересно и то, что все его личные браки складывались неудачно и заканчивались разводами, потому что ему изменяли его собственные жены.

Итак, по сюжету Медея готова мстить, и своими речами даже заслужила умеренное одобрение от окружающих её людей. Но вот неожиданный поворот событий; испуганный повышенной вероятностью мести, и зная об опасности Медеи в качестве волшебницы, царь Креонт прибывает к ней лично, и требует покинуть город вместе с детьми, при чем незамедлительно и на его собственных глазах. Царь не хочет давать волшебнице никакого времени на приготовление мести. Медея же, реально в отчаянном положении (ведь даже месть и та на грани срыва), и пытается выпросить хотя бы малейшую отсрочку, поэтому произносит оправдательные речи, среди которых мы находим ещё один крайне интересный и философский мотив:

О, не впервые, царь, и сколько раз
Вредила мне уж эта слава: зол
Она - источник давний.
Если смыслом
Кто одарен, софистов из детей
Готовить он не будет. Он не даст
Их укорять согражданам за праздность...
И что еще? И ненависть толпы
Они своим искусством не насытят.
Ведь если ты невежд чему-нибудь,
Хоть мудрому, но новому, обучишь,
Готовься между них не мудрецом
Прослыть, а тунеядцем. Пусть молвою
Ты умников, которых город чтит,
Поставлен хоть на палец выше будешь -
Ты человек опасный. Эту участь
Я тоже испытала. Чересчур
Умна Медея - этим ненавистна
Она одним, другие же, как ты,
Опасною её считают дерзость.

Медея «горе от ума», и прямо сравнивается с софистами, при чем последние рисуются в положительном ключе; Эврипид объясняет, что нелюбовь «толпы» к софистам является результатом глупости и недопонимания. Причина этой ненависти названа прямее некуда — это консерватизм и неприятие новизны. Медея решает надавить на родительские чувства Креонта, просит дать время подумать, куда ей отправиться и как пристроить детей. Всего-то одни сутки, и она сама уйдет. И эти увещания на удивление срабатывают, Креонт разрешает остаться на сутки, даже осознавая что поступает глупо:

Я не рожден тираном. Сколько раз
Меня уже губила эта жалость.
Вот и теперь я знаю, что не прав,
Все ж будь по-твоему.

Образ Ясона

Получив свое право остаться, Медея ликует и насмехается над глупостью царя. Она перебирает возможные варианты мести, пытается подробно спланировать всё, вплоть до побега. На этом этапе, что примечательно, она собирается оставить детей с собой; но в какой-то момент Ясон приходит лично в дом Медеи, чтобы попрощаться. И первые же его слова сразу полны желчи и презрения, хотя он даже изначально находится в крайне невыгодном свете; и сам это понимая, Ясон пытается хоть как-то сгладить свою вину, и предлагает своей жене деньги на обустройство в новом месте. Медею это конечно же не убеждает:

О низкий... о негодный... я не знаю,
Как выразить сильнее языком,
Что ты не муж, не воин, - хуже, злее
Нельзя уж быть, чем ты для нас, и к нам
Ты все-таки приходишь... Тут не смелость...
Отвага ли нужна, чтобы, друзьям
Так навредив, в глаза смотреть? Иначе
У нас зовут такой недуг - бесстыдство.

Она ещё раз, более подробно пересказывает все их совместные дела, ещё со времени знакомства, и напоминает о том, что он перед ней в неоплатном долгу.

И всё тебя я выручала, - этим
От нас ты не побрезгал, а в награду
Мне изменил.
Детей моих отец,
Ты брак затеял новый. Пусть бы семя
Твое бесплодно было, жажду ложа
Я поняла бы нового...
А где ж?
Где клятвы те священные? Иль боги,
Которые внимали им, теперь
Уж не царят, иль их законы новы?
Ты сознаешь - нельзя не сознавать,
Что клятву ты нарушил…

И что же отвечает на это Ясон, который, казалось бы, полностью разоружен и которому остается только признать свою слабость и низость и просить прощения в слезах? Он делает хоть что-то из этого? Конечно же нет! Вместо этого он оправдывается, полностью обесценивая всю помощь Медеи и используя ссылку на волю богов:

Коль мой поход удачен, я Киприде
Обязан тем, Киприде меж богов
И меж людьми Киприде, - может быть,
Та мысль иным и не по вкусу будет.
Но оцени в ней тонкость: если кто
Одушевлял Медею на спасенье
Ясоново, то был
(потихоньку) Эрот... Зачем
Рассматривать в деталях дело? Да,
Я признаю твои услуги. Что же
Из этого? Давно уплачен долг,
И с лихвою. Во-первых, ты в Элладе
И больше не меж варваров, закон
Узнала ты и правду вместо силы,
Которая царит у вас. Твое
Здесь эллины искусство оценили,
И ты имеешь славу, а живи
Ты там, на грани мира, о тебе бы
И не узнал никто.

Спасибо Афродите за то, что заставила Медею помогать, сама то она никто и ничто для Ясона! Но так и быть, он великодушно признает свой долг перед ней, хотя и только что «доказал», что по факту долга и не было. Даже если он ей должен, то долг уже давно уплачен! Он сверх того обзывает её варваром, и считает что одарил её славой (такой славой, что теперь ей толком некуда пристроится, так все её презирают). Это наверное самая низкая речь, которую только можно было составить в ответ на слова Медеи. Но Ясон продолжил ещё хуже чем начал (да, это возможно):

По поводу женитьбы. Поступил,
Во-первых, я умно, затем и скромно,
И, наконец, на пользу и тебе,
И нашим детям. Только ты дослушай.
Когда из Иолка цепью за собою
Сюда одни несчастия принес я,
Изгнаннику какой удел счастливей
Пригрезиться мог даже, чем союз
С царевною?..

Он считает, что благодаря новым детям от царского брака, сами дети Медеи тоже повысятся в статусе как «братья» царевичей, и что этим он сделает для них больше, нежели чем угодно ещё. А Медея не видит всех этих благ просто потому, что вопрос коснулся её спальни, тем самым Ясон обвиняет её ещё и в похотливости. Очевидно, что Медея отказывается от его финансовой помощи, и почти сразу внезапно пересекается с царем Эгеем, который узнав о всей ситуации, закономерно становится на сторону Медеи, и обещает ей приют в Афинах (ну а где ещё искать приюта, как не на родине Эврипида, когда преследует жертву главный союзник Спарты). Казалось бы, вот уже и выход есть, но Медея всё ещё хочет мести.

Месть Медеи

План её отмщения прост; она приглашает Ясона чтобы извиниться и принять его условия, а в качестве доброй воли дарит его жене отравленную диадему и пеплос. Ясон (как полный идиот) даже хорошо зная свою жену, тем не менее не видит в этом ничего странного, и обрекает свою новую жену на гибель. Пока это происходит, Медея разрывается между тем, что ей делать с детьми; оставить их, забрать с собой, или убить. Материнские чувства борются в ней с чувством мести, что составляет самую драматическую часть всей пьесы. А между тем в её уста Эврипид вкладывает ещё несколько собственных мотивов:

Люблю я тонкие сети
Науки, люблю я выше
Умом воспарять, чем женам
Обычай людей дозволяет...
Есть муза, которой мудрость
И наша отрадна; жены
Не все её видят улыбку -
Меж тысяч одну найдешь ты, -
Но ум для науки женский
Нельзя же назвать закрытым.

Некоторые моменты перекликаются (снова) с мнениями Демокрита из Абдер:

Я думала долго, и тот,
По-моему, смертный счастлив,
Который, до жен не касаясь,
Детей не рождал;

Ведь рождение детей приводит к целой куче самых разных забот, меняет всю твою жизнь на корню, меняет восприятие человеческих взаимоотношений, да ещё и не дай бог дети погибнут раньше тебя самого! При чем аргументация звучит как будто прямое цитирование Демокрита:

Взять для них средства к жизни,
Да и кого они ростят,
Достойных людей иль негодных,
Разве отцы знают?

В конце пьесы мы узнаем о подробностях смерти царя и его дочери (царь не вынес смерти своего ребенка и прислонился к ней, разделив отраву); при чем отсюда мы узнаем, что Ясону при всей его низости - всё таки были важны дети от Медеи, и он даже попросил свою новую семью оставить Медею в Коринфе. Тем временем Медея всё же отважилась убить детей, и когда Ясон прибежал к ней, желая спасти детей от мести коринфян, было уже поздно. Из последнего диалога мы узнаем, что Ясону крайне важны эти дети, и он просит оставить их тела для погребения. Но Медея и здесь не дает Ясону никакой пощады и забирает детей с собой при помощи колесницы бога Гелиоса (родовой бог её семьи).

По итогу, можно сказать, что упреки Ясона были верны, и Медея оказалась способной убить детей из-за проблем в спальне. Это никак не оправдывало его низости, но Медея перешла черту, причем Эврипид связывает это с «женской натурой», с тем что женщины по своей природе мстительны и жестоки, когда дело касается отношений (вот главный маркер для обвинений в «женоненавистничестве»). И тем не менее, пьеса переполнена мотивами феминизма, апологией софистики и науки, возможными отсылками на этические взгляды Демокрита, среди которых вполне современная позиция чайлдфри. И всё это впервые в истории драматургии. Некоторые моменты вполне развивают начатую в «Алкесте» тематику, как например человеческий образ рабов, превращение отношений и влюбленности в центральную тему произведения. Отдельная заслуга произведения в том, что лучшие его моменты составлены так искусно, что их вполне можно разбирать на цитаты даже сейчас. Возможно поэтому пьеса имеет беспрецедентную популярность даже в наше время.

Однако отсутствие явно положительных героев (не считая рабов); как и сведение центрального внимания пьесы на коварную «женскую природу», не могут не оставить неприятного осадка.