Малигнозия, часть 3

<Часть 2

Уже пустой термос стоял перед Паулиной, а та то и дело жадно заглядывала внутрь — нет ли еще. Разумеется, тот не пополнялся. Желудок крутило так, будто девушка по меньшей мере двое суток не ела. Запоздало полезли в голову панические мысли — а что если это яд? А что если сейчас она упадет на пол в корчах, и даже некому будет вызвать скорую, пока Паулина переживает свою последнюю пенную вечеринку? Или того хуже — язва с прободением? Раскроется дыра в желудке, соляная кислота вперемешку с полупереваренной пищей устремится в брюшную полость? Разлитой перитонит, сепсис, смерть. Болезненная, долгая и мучительная. А если успеют откачать и промыть — носить ей до конца жизни катетер, торчащий из свища на пузе. Нет, уж лучше смерть.

Подавив панику, девушка отправилась к холодильнику. Возможно, это всего лишь какой-нибудь препарат, пробуждающий аппетит? Какая-нибудь дрянь для богатых ублюдков, чтобы те могли поглощать фуагра и черную икру, не ограничиваясь возможностями организма. Вспомнились римские патриции, щекотавшие гортань чем-то наподобие пипидастра и выблевывавшие все съеденное, чтобы вновь предаваться гастрономическим излишествам.

Открыв холодильник, Паулина застыла на добрые пять минут. Нестерпимый, аномальный голод, от которого желудок издавал мощные рулады, а живот скручивало жуткими спазмами боролся с алчностью — кроме икры в холодильнике не было решительно ничего: Паулина почти не ела дома. С одной стороны, глупо будет спустить тысяч тридцать-сорок в унитаз; с другой, девушка чувствовала, что в любую минуту может свалиться в голодный обморок — настолько ей хотелось есть. Раздосадованная, она оглянулась на вечереющий район за окном, взвизгнула от накатившего ужаса, шагнула назад и провалилась в холодильник. На голову посыпались полки и банки с икрой. Бутылка дорогущего коньяка стремительно соприкоснулась с кафельным полом и разлетелась на изящные осколки, между которыми разлилась лужа драгоценной жидкости. А уродливое создание, напугавшее Паулину, плоское, похожее на снятую с человека кожу, отлипло от оконного стекла и унеслось по воздуху прочь, точно случайно принесенный полиэтиленовый пакет.

— Не-е-ет… — одними губами выдохнула Паулина, осознавая, наконец, чего именно налопалась из термоса. Разумеется, это галлюциноген. Наверняка какая-нибудь псилоцибиновая дрянь, а скорее всего чистейшая синтетика. И в желудке теперь бурчит лишь потому, что от этой дряни «пробивает на хавчик».

— Дура-дура-дура! — сквозь зубы ругала она себя, вылезая из холодильника. Наступать приходилось осторожно — кругом валялись осколки драгоценной бутылки. Хорошо хоть банки с икрой целы. Наверняка, эту «малигнозию» можно было продать дозами по грамму и за каждый заломить немалую цену. Вместо этого она сожрала все сама, и теперь оставалось лишь два вопроса — когда ее отпустит и отпустит ли вообще?

— Нужно в душ! — сказала она сама себе, старательно симулируя нормальность происходящего и игнорируя ревущие позывы собственного желудка. Включила воду попрохладней — чтобы поскорее прийти в себя. Второй раз за день залезла в ванную, направила холодные струи в лицо, опустила глаза. Стояк. Опять. Который раз за сутки. Из-за интенсивной гормональной терапии эрекция у Паулины была крайне редко — не чаще двух-трех раз в месяц, девушка давно уже воспринимала эту свою часть тела как атавизм из какой-то предыдущей стадии эволюции, будто недоразвитый хвост или третий сосок, и не могла дождаться его удаления. Каждый раз, когда этот орган напоминал о себе, ее коробило и бесило, хотелось взять ножницы и отчекрыжить к чертовой матери этот проклятый отросток.

— Проклятая штуковина! — взвизгнула Паулина, схватила член обеими руками и сдавила так, что головка приобрела болезненно-фиолетовый цвет. Взбухли вены, как у штангиста, что брал новый вес. Одна из них лопнула, на руку брызнула густая иссиня-бордовая кровь. Струя из душа тут же смыла пятно, розовая водица устремилась к сливу. Взвизгнув, Паулина отдернула руки, вместе с ними от члена отделились плотные куски кожи, повисли на ладонях липкой кожурой. Боли не было. Более того — член никак не ощущался, будто бы уже не принадлежал ей. Преодолевая омерзение, Паулина осторожно прикоснулась к головке, слегка сдавила ее. Наружу брызнул творожнистый гной, головка сплющилась в руках раздавленным помидором и отвалилась. Шлепнулась на эмаль, поползла нехотя к сливу и застряла там в окружении темных волос.

Член расслаивался, распадался на куски. Все это напоминало ускоренную запись того, как разлагается трухлявый пень — разваливается в стороны, демонстрируя прогнившее нутро, отпадает кора, откалываются пористые куски древесины. Слив забился, и теперь Паулина по щиколотку стояла в грязно-бордовой водице, где плавали ошметки ее плоти. С легким всплеском ушла под воду мошонка, похожая на сдувшийся шарик, следом с бульканьем одно за другим упали в воду яички. Девушка с ужасом смотрела вниз, на идеально гладкий лобок, под которым, наконец-то, как в самых смелых ее мечтах, не было совсем ничего. Лишь розоватая от крови плоть выдавалась снизу. Дрожащей рукой она провела вниз, по животу, миновала еле заметную складку, рука нырнула ниже…

— Не может быть… — прошептала она.

Палец утонул в мягкой плоти, погрузился на всю длину. Там, где раньше болтался бесполезный мешочек кожи с тестикулами, была… дыра. Она четко чувствовала ее границы, ощущала ее, как часть тела, которая всегда была и теперь всегда будет с ней…

— Херня!

Не вытираясь, она вылезла из ванной. Кафель тут же покрылся кровавыми разводами. Паулина схватила с полки над раковиной зеркало, направила между ног, повернула к себе. На этот раз слов не нашлось. Там, где раньше болтались уродливые, бесполезные, чуждые ей гениталии, теперь было аккуратное отверстия в складках плоти. Паулина оттягивала их в стороны, вертело зеркальце так и этак, не в силах поверить: у нее между ног красовалось нечто крайне похожее на самое настоящее женское влагалище. Чувствительное и нежное, оно охотно отзывалось на каждое ее прикосновение, а тонкая щелочка посередине, отраженная в зеркале, манила своей глубиной.

— Это… не может быть правдой! — Паулина изо всех сил старалась подавить свой восторг и ликование, затолкать его голыми пятками на задворки сознания. Это наверняка лишь галлюцинация. Ее страстное желание воплотилось в визуальный образ и тактильные ощущения — только и всего. А когда она проспится — член снова будет на месте. Запоздало пришло в голову золотое правило торчков — не смотреть в зеркала во время прихода. Будто самой себе назло, девушка подняла голову, взглянула на себя в отражении над раковиной. Ничего. Легкая бледность, растрепанные волосы, красные глаза от хлорки в воде. На секунду за спиной мелькнула какая-то тень, качнулись клеенчатые занавески.

— Блядь!

Выматерившись, Паулина пулей вылетела из ванной. Своим глазам, своим ощущениям, своему разуму она теперь доверять не могла. Оставалось единственное решение — нужно проверить. Палец уже тыкал в номера в телефонной книге.

«Так, Володя не откажет, но живет далековато. Сима сначала будет часа два рассказывать про свои картины, а потом уговаривать обойтись минетом. Магомет… пожалуй, если все правда — он не поймет.» Ни один вариант не подходил.

— К черту! — ругнулась Паулина, натягивая парик на мокрые еще волосы. — Будем импровизировать!

Наскоро накрасившись — без зеркала — и одевшись в самый вульгарный наряд, найденный в шкафу — короткая юбка-шотландка, чулочки с пояском и топ с неприлично низким декольте — Паулина выскочила из подъезда. Желудок все продолжал недовольно бурчать, переваривая сам себя.

∗ ∗ ∗

Аластора еще некоторое время потряхивало после общения с Гостями. Каждое столкновение с созданиями, обитающими на изнанке реальности выбивало из колеи — хоть десятое, хоть сто десятое. На этот раз встреча прошла из рук вон плохо. Попытки договориться с визитерами извне ни к чему не привели — оно и понятно. Гостям непонятна концепция компромисса; подвижность и изменчивость человеческого мира для тех, кто обитает вне времени выглядит как бессмысленный каприз или даже попытка обмана. Договор гласил: каждый лунный цикл Гости приходили в дом Аластора и по крупицам передавали ему знания о тайных законах Вселенной. Опутанная невидимыми нитями взаимосвязей, она будто бы сама ждала нарушения собственных законов. Правильно начерченный символ был способен обрушить здание, верно сказанные слова — подчинить человека своей воле. Даже определенная мысль, лишь промелькнув в мозгу, изменяла мир согласно воле мага. Аластор же в свою очередь был обязан выдавать гостям определенную дозу малигнозии, и ни граммом меньше. Как он это добудет — его проблема. Отсрочек не будет. И если он не хочет разозлить сущностей, чья природа находится далеко за гранью человеческого понимания, а власть над магом абсолютна — воришку надо найти. Кощунственная мысль, что тот мог сам употребить в пищу малигнозию, Аластору в голову даже не приходила: пищей демонов могут питаться только демоны. И если ты ее отведал, значит...

Хрустальные шары, карты Таро, кристаллы и медитации — удел шарлатанов и неофитов. Гости алчно следили за каждой крупицей информации, которую передавали Аластору, но каждая из них была бесценна. Чего только стоит знак Отчуждения, нанесенный на кислотные марки. Глупые детишки готовы сами платить деньги, чтобы потом выблевывать мельчайшие частицы души, оскверненные страданием и низменными порывами.

Когда Аластор вышел из парадной, перед глазами его маячило что-то вроде черного пятна, какое бывает, когда долго смотришь на солнце — результат нехитрого ритуала, который маг прозвал «Азимут». В очертаниях этого пятна можно было углядеть фигуру тощего паренька, виденного Аластором в дыме сожженной одежды.

Теперь трость с головой пуделя из модного аксессуара превратилась в тягостную необходимость. Несмотря на жирный слой «Бепантена» и три мотка бинта, каждый шаг все еще заставлял скрипеть зубами, с шипением выпуская воздух — кость Аластора терлась прямо о край туфли. Водитель с поклоном приоткрыл дверь широкомордого «Линкольна», поинтересовался учтиво:

— Куда едем сегодня?

— Я покажу, — высокомерно ответил маг, карабкаясь на заднее сиденье. Пятно явственно указывало куда-то восток Санкт-Петербурга.

∗ ∗ ∗

Первым делом, Паулина забежала в «Дикси». Нужно срочно что-то купить, пока желудок окончательно не свел ее с ума своими руладами. Девушке даже казалось, что покупатели вокруг оборачиваются на нее, заслышав настойчивое бурчание из ее утробы.

Схватив первую попавшуюся упаковку пирожков неизвестно, с чем, Паулина встала в конец очереди и теперь боролась с желанием начать есть прямо здесь. Кассирша как назло работала с медлительностью раздавленной улитки, то и дело перешучиваясь с пузатым охранником.

— А побыстрее можно? — забывшись, басовито рявкнула Паулина. Жутко чесалась рука, но девушке никак не удавалось залезть пальцами под узкий рукав куртки.

Наконец в очереди перед ней осталось всего двое. Те были явно вместе — согбенная старушка в белом истрепанном берете и какой-то тощий шкет в капюшоне едва ли выше ее. Наверняка, бабушка с внуком.

Старушка положила на ленту батон нарезного, пачку гречки и сахара. Чуть погодя, стыдливо подсунула под крупу чекушку водки.

— После одиннадцати не продаем! — с ленцой протянула кассирша и прибрала чекушку. — Сто двадцать семь писят.

Старушка с тяжелым вздохом кивнула, высыпала из кошелки мелочь в дрожащую сморщенную ручку и принялась пересчитывать. И тут произошло то, от чего Паулина едва не задохнулась, чувствуя, как в груди набухает ком ярости.

Шкет издал мерзкий тоненький смешок и ударил старушку коленом под ладонь. Ручка пожилой женщины дрогнула, мелочь просыпалась, одна из монеток укатилась куда-то под полку с презервативами.

Паулина хотела было возмутиться, но вовремя захлопнула рот — не в ее положении и правилах устраивать магазинные скандалы. Учитывая количество принятых галлюциногенов, хорошо, если она хоть пирожки сумеет купить. Да и вдобавок, «каждая несчастливая семья несчастлива по-своему».

А говнюк, в свою очередь, дождавшись, когда старушка вновь отсчитает на ладошке нужную сумму, снова пнул ее под ладонь. Теперь просыпалась вся мелочь — прямо на ленту кассирше, несколько забилась в щели.

— Ну что же вы… — раздосадованно протянула дебелая тетка за кассой, и принялась на пару со старушкой собирать монеты. Раздался очередной смешок, и шкет покачнулся на одной ноге, явно собираясь отвесить пожилой женщине смачного пенделя.

— Да ты охерел, гад? — не выдержала Паулина, чувствуя как желудок скручивает все внутренности в тугой узел вокруг себя, явно намереваясь за неимением лучшего, сожрать их. — Она, может, ветеран!

Бросив пирожки на ленту, девушка дернулась к шкету в капюшоне и толкнула в грудь. Тот едва покачнулся, задрав голову, но этого хватило. Вскрикнув, Паулина дернулась назад, едва не сбив полку с «Киндер-сюрпризами» и прочим кондитерским мусором. Лицо под капюшоном заканчивалось выше переносицы, а над ним была… пустота. И не просто пустота капюшона, а вакуум совершенно иного, неземного толка. Не тот, что возникает в стакане, прислоненном к губам, и не тот, что бывает при горловом минете. Тот, что существует в центре гигантских космических пустот — войдов, которые расталкивают вокруг себя все сущее, преображая бытие в ничто. А под этой нездешней пустотой кривилась гаденькая ухмылка.

— Девушка, вам плохо? — раздалось из-за спины, но Паулина не услышала, загипнотизированная идеальной, непроницаемой чернотой мрака под капюшоном.

Тем временем ухмылка сменилась могильно-серьезным тире поджатых губ, точно шкета заставляли сделать что-то, что ему не нравится, но тот вынужден подчиниться. Руки его так и остались в карманах, а сам он переломился пополам, отвешивая глубокий, в пояс, поклон. Поднимаясь, тип растворялся в воздухе, подобно дыму и, выпрямившись целиком, исчез окончательно, растаял без следа.

— Девушка, у вас все в порядке? — настойчиво спрашивала кассирша, а Паулина уже бежала прочь из оформленного в нарочито-радостные апельсиновые цвета магазина.

∗ ∗ ∗

— Куда ж его мечет? — бормотал Аластор, следя за пятном, которое из уголка глаза шмыгнуло куда-то в затылок. — Разворачивайся! — гаркнул он, постучав по стеклу, отделяющему салон от кабины водителя.

— Алишер Валентинович, может, вы адрес назовете? — взмолился шофер.

— Может и назову… — буркнул себе под нос Аластор, — Когда сам узнаю

∗ ∗ ∗

Паулина неслась прочь от населенного нечистью магазина, как ей казалось «куда глаза глядят». Ноги вынесли ее к метро. Стоило девушке замедлиться, как желудок вновь напомнил о себе, а из ближайшей палатки, как назло, совершенно очумительно пахнуло шавермой. От ароматов специй, лука и жареного мяса внутренности скрутило такой судорогой, что Паулина оперлась на парапет перехода, чтобы не упасть. На счастье, в кармане куртки нашлась пятисотка.

— Падхады, красауица! — радушно подозвал чернявый торговец шавермой, старательно имитируя сильный кавказский акцент. — Вай, с чэм тэбэ щаурма?

— Со всем! — алчно выпалила Паулина, протягивая купюру.

Пока готовился стритфуд, девушка изо всех сил пыталась отвлечься от бурчащего желудка, рассматривая прохожих. Вот какой-то малыш цепляется за мамин рукав, тараторя на ходу «Спасибо-спасибо-спасибо!». Интересно за что? Вот прошагала группа среднеазитских рабочих, что-то громко обсуждая на своем резком харкающем языке. Рыдала в трубку у самого парапета девушка — длинноногая и фигуристая, но при этом какая-то бледная и не эффектная. На вид — ровесница. Паулина прислушалась к разговору.

— Нет, это ты меня послушай, говнюк! — визжала она на всю улицу. — Это мой ребенок! Не твой, а мой! И я буду решать, что с ним делать!

Совсем впритык к ней стоял высокий молодой человек. Зарывшись лицом в блондинистые волосы девушки, он как будто нежно целовал ее в висок. Видать, успокаивал.

— А когда ты в меня без резинки кончил, на что ты рассчитывал? Что само рассосется? — в истерике девушка перешла на совсем откровенные темы. Ее голос звенел от слез. Людное место у станции метро «Ладожская» ее, кажется, совсем не смущало. — Хуйло ты, Миша, понял? В жопу себе засунь эти деньги на аборт! Я рожу, а потом на алименты подам, усек?

Молодой человек, что прижимался к блондинке, мерно кивал на каждое ее слово, точно довольный учеником учитель.

«Высокие отношения!» — всплыла в голове Паулины известная цитата.

— Я… Я не хочу аборт, Миш. И с тобой расставаться не хочу. Я просто хочу как раньше…

Рот девушки «поплыл», вместе с ней поплыла и речь, слова превратились в неразборчивые всхлипывания, а ее спутник, что прижимался сбоку, принялся кивать лишь активнее. Сердце Паулины уколола жалость.

«Какие все-таки мужики — мудаки» — подумала она. На секунду оранжевый света фонаря упал под растрепавшиеся волосы блондинки, и Паулина внутренне похолодела. Вскрик на этот раз стукнулся изнутри о плотно сжатые зубы и заметался по черепной коробке, точно шарик для пинболла.

Спутник блондинки, оказывается, вовсе не кивал. Он лакал. Длинный тонкий язык подхватывал слезинку за слезинкой, стоило им появиться на щеках. Такой язык никак не мог принадлежать человеку, и догадка Паулины лишний раз подтвердилась, когда черный блестящий глаз повернулся в ее сторону. Уродец тут же оторвался от жертвы, сделал шаг в сторону и присел в реверансе, расставив руки на совершенно не приличествующую человеку длину.

— Ачыбод яовт — ачыбод яом. Иделим, ёом еинетчоп! — проблеял он подобострастно.

— Эу, красауице, шаурьма туой готов! — позвал кавказец, на секунду оторвав Паулину от жуткого зрелища. Стоило отвести взгляд, как спутник блондинки бесследно пропал, только скрипнул фонарь над головой, точно на него запрыгнул кто-то слишком тяжелый для голубя. Блондинка же всхлипывала уже менее надрывно, явно успокаиваясь.

— Я тоже люблю тебя, Миш…

Продолжение>