Лондон

1708 год

Они еще поспевали вовремя. Пусть он не сказал, куда ведет их, но заручился особым разрешением и подготовил сюрприз. Хотя Обиджойфулу стукнуло семьдесят, он чувствовал себя достаточно крепким для поставленной задачи и увлеченно спешил по направлению к Ладгейт-Хиллу, ведя за собой двух любимых внуков. Заканчивался октябрь, день выдался бодрящий, и люди, высыпавшие на улицу, пребывали в приподнятом настроении. Ожидалась Процессия лорд-мэра.

Не считая периода Содружества, когда подобные мероприятия угодили под запрет, старинная ежегодная церемония усложнялась с каждым десятилетием. В официальной резиденции за Сент-Мэри ле Боу, которую Обиджойфул по-прежнему воспринимал как особняк сэра Джулиуса Дукета, мэр облачался в свои одежды, затем верхом доезжал до реки. Там он усаживался в великолепную барку, которую сопровождали лодки от всех ливрейных компаний, и его доставляли в Вестминстер, где мэр, как феодальный барон былых времен, присягал на верность монарху. Затем суда разворачивались, высаживали пассажиров возле Блэкфрайерса, после чего мэр, олдермены и представители всех ливрейных компаний устраивали пышное конное шествие, направляясь к Чипсайду и далее к Гилдхоллу. А посему Карпентер решил, что для двух ребятишек нет места лучше, чем просторная наружная галерея купола собора Святого Павла, откуда им будет отлично видно происходящее.

Величественный купол высился впереди – властитель западного холма. На огромный каменный фонарь по сей день наносили последние штрихи; он возносился более чем на пятьдесят футов над куполом, завершаясь золотым крестом, который сверкал на высоте уже головокружительной – триста шестьдесят три фута. Купол был точной копией большущего деревянного макета – его Карпентер изготовил почти тридцать пять лет назад, и выглядел точно так, как он всегда предполагал. Впрочем, с одной оговоркой: окончательный купол Рена был даже выше, даже величественнее, чем в первоначальной модели.

Карпентер завороженно наблюдал за его воздвижением. Часто появлялся и сам Рен, теперь старик, но все еще храбро позволявший рабочим поднимать себя в люльке под свод, чтобы проинспектировать строительство. Карпентера особенно захватило то, что колоссальное сооружение оказалось не одним куполом, а тремя. Если смотреть снизу, то между сводчатым потолком и крышей с металлическим покрытием, которая в действительности вздымалась на пятьдесят футов выше, находился не то чтобы точно купол, но массивный кирпичный конус, сильно похожий на обжиговую печь.

Однажды Рен объяснил ему:
– Это для поддержки фонаря, да и все остальное скрепляет.
Через неделю, усадив к себе в люльку перепуганного резчика, он поднял его на подмостки крыши и посвятил в некоторые секреты.

– Вокруг основания купола, – объяснил архитектор, – пущена огромная двойная цепь. Это дополнительная страховка, чтобы стены не разошлись под нагрузкой. Затем я обложил весь внутренний конус камнями и железными цепями, которые все стягивают, как обручи бочку. Все должно быть очень прочно, – добавил он с долей печали. – Я хотел сделать наружную крышу медной, но меня заставили взять свинец. Сэкономили тысячу фунтов, да только нагрузка возросла на шестьсот тонн.

В основании купола снаружи и изнутри были сделаны галереи; теперь, когда огромное здание завершили, смельчаки могли подняться по лестнице на самый верх башни. С галереи открывался великолепный вид, и Обиджойфулу – спасибо Рену и Гринлингу Гиббонсу – сегодня было даровано разрешение туда подняться. Весьма гордый собой, он достиг вершины Ладгейт-Хилла и направился к грандиозному западному портику с огромными колоннами.

Он улыбнулся, но вовсе не удивился, когда дети замешкались перед дверью. В каком-то смысле он был доволен.

Гидеон и Марта: любимые внуки из семерых. Он часто представлял, как гордились бы тезки, увидев эти серьезные лица и мрачноватые глаза, познав их кроткий, но решительный нрав. Они тоже были воспитаны в строгом пуританском духе. Коль скоро после 1688 года установилась веротерпимость, диссентеры, как называли теперь всех протестантов вне Англиканской церкви, зажили припеваючи. В Англии уже действовало свыше двух тысяч молельных домов, и Лондон был, разумеется, главным их средоточием. Нынче пуритане редко носили высокие шляпы и одевались в черное, однако по воскресеньям сотни благочестивых граждан в одеждах простых, серых и бурых, стекались послушать пасторские проповеди. Суровые законы о нравственности времен Содружества могли кануть в прошлое, но каждый ребенок в этих конгрегациях знал, что украшения грешны, мирские удовольствия порочны, а прелюбодеяние, пьянство, азартные игры прикуют к ним осуждающие взгляды всей общины. Пуритане лишились власти, но их общественное сознание продолжало быть действенной силой в Англии, а те диссентеры, которые считали долгом участвовать в государственной деятельности, формально принимали англиканство.

– Я причастил пятерых праведных диссентеров, – сказал однажды Карпентеру Мередит. – Я все понимаю, а они понимают, что я понимаю. И меня это не заботит. Мы всего-навсего обходим негодный закон.

В семье Карпентера таких компромиссов не было. Раз их больше не заставляли посещать англиканскую церковь с ее епископами, наследники Гидеона и Марты туда и не ходили. А их тезки, девятилетний Гидеон и одиннадцатилетняя Марта, вообще ни разу там не были. Что же касалось папистского собора, возвышавшегося пред ними… дети неуверенно взглянули на деда.

За последние десять лет Обиджойфул с удивлением осознал себя уважаемой семейной фигурой. Слишком хорошо зная, что не заслуживал этого, он тем не менее счел, что ради будущих поколений должен хотя бы попробовать соответствовать. И старался как мог, когда дети приставали к нему: «Расскажи, как Гидеон сражался с Кромвелем против короля!» – или спрашивали: «Неужели старая Марта и вправду плавала на „Мейфлауэре“?» Господи, спаси и помоги – ему даже пришлось подтвердить старую ложь о том, что он приложил все силы к спасению Марты во время Великого пожара.

А поскольку дети выросли и ждали помощи в наставлении внуков, он вынужден был вдобавок заново учиться читать, медленно и мучительно. Это было нелегко, старые глаза уставали. Он даже попросил Пенни свести его к мастеру заказать очки. Но все-таки справился, и к пятому дню рождения малышки Марты уже ежедневно читал ей Библию.

Правда, другую книгу его просили читать чаще. Она была написана великим пуританским проповедником на закате правления короля Карла II и аллегорически повествовала о христианине, который, внезапно охваченный чувством греховности и осознанием скорой смерти, отправляется странствовать. Это было сугубо пуританское паломничество: ни святых, ни церковных авторитетов – беднягухристианина направляли лишь вера да Библия. Просторный край, по которому он путешествовал, являл своего рода моральный пейзаж, столь знакомый суровым пуританским конгрегациям. Долина Смертной Тени, село Благонравие, замок Сомнения, ярмарка Суеты, топь Уныния – такие места попадались ему на пути к Небесному Граду. И люди, которых он встречал, носили похожие имена: Уповающий, Верный, Мирской Мудрец, господин Бездобра и великан Отчаяние. Повествование выдерживалось в библейском духе по образцу Откровения Иоанна Богослова, но было изложено языком столь обыденным, что оказалось доступным любому неграмотному простаку. Не содержалось в нем и суровостей – наоборот: бедняга-христианин совершает все мыслимые ошибки, и от них его постоянно приходится спасать. Книга Джона Буньяна «Путешествие пилигрима», которую и полюбил читать Обиджойфул, была глубоко пуританской, но доброй и очень человечной.

Взирая на англиканский собор, Обиджойфул заверил детей:
– Это просто здание, а никакая не топь Уныния.
Взяв детей за руки, он ввел их внутрь.

Правда была в том, что он полюбил великий собор. Обет никогда не работать под этим папистским куполом теперь казался необязательным. И о чем бы ни думал он раньше, бояться Рима больше не приходилось. Несколько лет назад Вильгельма с Марией сменила протестантка Анна, сестра Марии. На смену Анне должны были прийти ее родственники из династии Ганноверов, такие же протестанты. Был в безопасности не только трон. За последние годы английская армия с ее голландскими союзниками и под командованием великого Джона Черчилля, ныне герцога Мальборо, наголову разбила войска могущественного Людовика XIV и предоставила возможность исповедовать протестантскую веру по всей Северной Европе.

Что касалось самого здания, то даже огромный купол уже не казался зловещим. Благодаря большим окнам, забранным обычным стеклом, внутри собора было так светло и свободно, что гость из Голландии мог счесть себя находящимся в голландской протестантской церкви. Собор Святого Павла теперь представлялся Карпентеру угрозой не большей, чем великий английский компромисс: протестантский дух в римской оболочке, как и сама, по сути, Англиканская церковь.

На миг им почудилось, будто они одни, не считая служителя, который их приветствовал, и все вокруг для них. Медленно идя по внушительному нефу, Обиджойфул видел, что дети исполнились благоговейного трепета. Но вдруг, едва они наполовину одолели проход, тишину разорвали два звучных удара, эхо которых разнеслось над громадным центральным перекрестием. Служитель встретил их нетерпеливым фырканьем. Карпентер спросил, что это было такое.
Оказалось, что Мередит.

– С утра уже там, – пояснил служитель тоном, как будто сомневался в здравом рассудке Мередита.
Действительно, ступив под купол, они как раз успели увидеть на галерее ученого священника. Тот дружески помахал Карпентеру, скрылся и через несколько минут уже был внизу.

– Я ставил опыт, – объяснил Мередит, покуда Карпентер с детьми помогали ему собрать разнообразные предметы, брошенные сверху. – Знаете, этот купол – лучшее место для проверки теории тяготения Ньютона. Точно измеренное пространство, управляемые условия, неподвижный воздух. Намного лучше, чем Монумент. Королевское общество, к вашему сведению, планирует в самое ближайшее время провести здесь серию экспериментов.

Бодро махнув им еще раз, он, сопровождаемый недовольным служителем, зашагал к западной двери, Карпентер же остался с детьми.
Им было что показать. Он ткнул пальцем в камень со словом «Воскресну» и объяснил значение.
– Это я его туда положил, – поведал Карпентер, радуясь их удивлению. Затем повел внучат на клирос.

За последние двадцать лет у него случилось несколько заказов, принесших ему особый восторг. Он гордился резным потолком в новом обеденном зале Речной компании Миддлтона; с удовольствием трудился над новым крылом Хэмптон-Корта и великолепным зданием госпиталя в Челси работы Рена. Но ничто не могло сравниться с великолепной резьбой, украсившей места для певчих в соборе Святого Павла.

Там открывалось грандиозное зрелище: не только длинные, темные ряды поблескивавших сидений для духовенства и хористов, но и внушительное вместилище для органа. Проект разработали совместно: Рен создал общий план и изготовил макеты, но когда дело дошло до украшений, великий архитектор обратился к своему другу мистеру Гиббонсу.

От результата захватывало дух. Среди форм классических и простых – прямоугольных панелей, пилястров, фризов и ниш – расцвело море резьбы: роскошной, пышной, но неизменно выверенной. Раскидистая листва и вьющиеся лозы, цветы, трубы, головы херувимов, гирлянды плодов, отяготившие карниз и капитель, панели и фронтон, балюстраду и консоль-кронштейны. Во всей Англии не существовало ничего подобного. Небывалое изобилие дуба, десятки тонн его; великое произведение искусства, выраженное тысячами футов резьбы. Баснословная дороговизна. Расходы были до того велики, что не хватало уже и налога на уголь, а потому инвесторам, включая выдающихся мастеров и самого Гиббонса, приходилось брать деньги на проект под проценты. «На клирос взял под шесть», – признался Гиббонс Карпентеру.

Сам Обиджойфул проработал в соборе три года и считал их лучшими в жизни. Казалось, что ради великой цели туда стянулся цвет городских плотников и резчиков. Обстановка была спокойная и уютная. Однажды, в самом начале, он пожаловался Гиббонсу на сквернословие рабочих; не прошло и дня, как Рен издал приказ, запрещавший всякую брань. Преданность делу была столь высока, что Карпентер почти поверил в богоугодность своего дела, невзирая на то что он все-таки находился в англиканской церкви.

Дети же не могли не знать, что их дед был искусным резчиком и много где потрудился, но никогда не видели крупных образчиков его мастерства. Поэтому он не без гордости вел их вдоль отполированных до блеска хоров, объясняя детали.

– Видите эту панель? Английский дуб. Эта, – кивнул он на другую, украшенную пышнее, – прибыла из немецкого города Данцига. Германский дуб не такой сучковатый, и резать по нему легче. – Затем он указал наверх. – А херувима видите? – Для подобных фигур Гринлинг Гиббонс обычно готовил макет, который впоследствии воспроизводили Обиджойфул и другие помощники. – Моя работа. И вон тот.

– А та панель вообще не дубовая, – объяснил он, когда они приблизились к участку с самой мудреной резьбой. – Это липа, она мягче. Любимая порода мистера Гиббонса.
Он показал им место лорд-мэра и органный отсек, но вот они дошли до предмета его наибольшей гордости. В углу, под великолепным балдахином с резными фестонами, возвышалось сиденье поистине грандиозное, украшение хоров: епископский трон.

– Мы отделывали его на пару с мистером Гиббонсом, – объявил Обиджойфул и победоносно указал на сказочно красивую резьбу. – Вот митра, а ниже – благочестивый пеликан, как они выражаются. Это старый христианский образ. А пальмовые листочки видите? Даже и не поймешь, где кончается его работа и начинается моя, – заявил он, будучи совершенно прав. Это было венцом его трудов.
Дети молча глазели. Потом, оглядев собор во всем великолепии, они переглянулись. Наконец крошка Марта подала голос.

– Очень красиво, дедушка, – сказала она кротко. – Очень… – девочка задумалась, подбирая слово, – нарядно.
Но он уловил сомнение и разочарование. Теперь уже Гидеон тянул его за рукав, указывая на митру:
– А кто тут сидит, дедушка?
– Епископ, – ответил Карпентер и увидел, как мальчик потупил угрюмый взор.
– Ты сделал трон для епископа? – спросил внук и добавил: – Ты не мог отказаться?

Не оправдал надежд, дело ясное. Что же он за дурак – возгордился своим искусством и позабыл о главном. Бог свидетель, мальчонка был в чем-то прав. Старый Гидеон наверняка отказался бы от такого поручения.
– Когда работаешь с таким мастером, как мистер Гиббонс, – промямлил Карпентер, – приходится делать по его указке и стараться изо всех сил.
Однако он видел смущение и понимал, что не сумел их убедить.

Молча они покинули хоры и вновь очутились у центрального перекрестия. Марта была бледна, малыш задумался. Но уже под куполом Карпентеру показалось, что маленький Гидеон воодушевился. Смятенный внезапным падением дедушки с пьедестала, тот явно хотел предоставить ему возможность реабилитироваться. Запрокинув пытливое личико, он вдруг попросил:
– Дедушка, расскажи нам, как ты спасал из огня старую Марту.

Карпентер онемел. Он отлично понял, почему это было сказано. И он понимал желание детей увидеть в нем прежнего почтенного деда, такого же доблестного, как старый Гидеон со своими святыми. Но вышла бы ложь, очередная трусость в придачу к исходной. Внуки хотели верить в него, но что толку в вере, основанной на обмане?
Он услышал свой голос как бы со стороны:
– Правда в том, Гидеон, что я не пытался ее спасти. Я видел ее наверху, но пал духом.
Мальчик широко раскрыл глаза:

– Значит, ты дал ей сгореть?
– Я попробовал добраться до нее один раз, но… да. Я дал ей сгореть. – Он вздохнул. – Испугался я, Гидеон. Я хранил этот секрет сорок лет. Но это правда.
Бросив взгляд на потрясенное лицо мальчика, он велел внукам следовать к ступеням, ведущим под купол.

Это был долгий подъем по широкой витой лестнице внутри купола, так как внутренняя галерея собора Святого Павла находилась на высоте доброй сотни футов. У мужчины было время подумать, пока он возглавлял процессию, а дети молча шли сзади. Лишился ли дед их уважения, даже любви? Их мысли будто легли ему на плечи тяжким бременем, и подниматься стало еще труднее. Годы, проведенные в обретении скромного счастья в труде, внезапно растаяли, оставив одно воспоминание о трусости – пронзительное и леденящее, как сорок лет назад. И внуки отныне знали. К моменту, когда Карпентер достиг наконец основания купола и вступил в галерею, тянущуюся по его окружности, он совершенно вымотался и сел отдыхать, показав детям знаком, что они могут прогуляться вокруг.

На внутренней галерее собора было страшновато. Посетители, заглядывавшие за парапет, внезапно ощущали себя подвешенными над жуткой бездной. Взглянув же на исполинский купол, возвышавшийся еще на сто футов над ними, они воображали, будто чудом удерживаются на тверди и могут в любое мгновение воспарить над зияющей пропастью.

С места, где он сидел, привалившись к стене и безучастно наблюдая за детьми на той стороне, Карпентер видел, как то и дело исчезали их головы, когда те поочередно подходили к краю и отбегали в безопасное место. Стояла мертвая тишина. Что бы ни творилось снаружи, три купола не пропускали ни единого звука. Дети ненадолго скрылись – наверное, тоже отдыхали. Он закрыл глаза.

А потом услышал их. Различил голоса: один втекал в правое ухо, другой в левое настолько отчетливо, словно внуки стояли рядом. Он забыл рассказать им еще об одном великом чуде собора Святого Павла: стена на галерее под куполом круглилась так безупречно, что слово, произнесенное шепотом в одном конце и отраженное от кривой поверхности, было слышно в другом. Отсюда произошло и название: Галерея шепота. Смежив веки, он слушал разговор детей, как будто выгравированный в безмолвной пустоте под ними.

– Он правда оставил Марту умирать? – Голос Гидеона.
– Так он сказал.
– Да. Но дедушка…
– Гидеон, ему не хватило смелости. Не хватило веры.
– Но все равно же он храбрый, коли нам рассказал?
– Лгать нельзя.
Последовала пауза. Потом заговорил мальчик:
– Он просто испугался. Вот и все. – (Новая пауза.) – Марта. Как по-твоему, он все-таки попадет в рай?
Девочка задумалась и наконец сказала:
– Избранные попадут.
– Ну а с ним-то как?
– Гидеон, мы же не знаем, кто избран.
Мальчик немного подумал.

– Все равно, Марта. – Шепот звучал громко и внятно. – Если его отправят в ад, я спущусь и спасу.
– Не сумеешь.
– Я попробую. – (Пауза.) – Мы же все равно можем его любить?
– Наверное, да.
– Тогда идем к нему, – сказал мальчик.

Наружная галерея собора Святого Павла расположена выше Галереи шепота, и потому Карпентеру пришлось снова вести детей по лестнице, пока они не попали на балкон, окружающий основание гигантского свинцового купола.

Их встретил слепящий дневной свет. Небо было кристально чистым; легчайший ветерок дразнил и тревожил искрившуюся Темзу. Вокруг же, покуда они обходили галерею, открывалась панорама Лондона. Даже безысходное отчаяние не помешало Карпентеру воодушевиться под действием бодрящего осеннего воздуха и великолепного вида.

Взоры устремились к северу на отстроенный Гилдхолл, новые улицы, проложенные по римскому образцу, и дальше, за старый Шордич и Ислингтонский лес к зеленым холмам Хэмпстеда и Хайгейта. Они смотрели на восток, созерцая соседний городской холм и башни Тауэра, окрестности Спиталфилдса, где жили гугеноты-ткачи, лес корабельных мачт в Лондонском Пуле и дальше – на протяженный эстуарий, уходивший к далекому морю. С южной стороны открывалась панорама на реку и огромный, причудливый и старый Лондонский мост с вытянутыми, заостренными средневековыми крышами, нависавшими над водой; на другом берегу раскинулся неприглядный Саутуарк. Но самое блистательное зрелище представало на западе.

Барки возвращались. Первой шла величественная, позолоченная барка мэра, за ней следовали другие, не менее превосходные, принадлежавшие ливрейным компаниям, – летели верхушки мачт, подрагивали парусиновые навесы, играли красками богатое шитье и праздничные полосы, мешалось красное и голубое, зеленое и серебряное, лодочники вздымали и опускали весла, работая в безупречной слаженности; за ними же десятками влеклись суденышки помельче, все ярко украшенные: величественная, сверкавшая золотом процессия заполонила всю реку. Шоу лондонского лорд-мэра при полном параде не имело в Европе аналогов, за исключением разве что роскошных венецианских торжеств. Обиджойфул наблюдал за очарованными внуками.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь