Кровавый навет украинской войны. Кто кому и что отрезал

О том, что на украинской войне кастрируют пленных, первым написал 2 апреля (стоит, наверное, уточнить, что в те же дни в мировое медийное пространство вползала Буча) военкор ВГТРК Евгений Поддубный — он ссылался на некий белгородский госпиталь, в котором «медсестры по трое суток не отдыхают, наплачутся, идут на перевязки». Спустя сорок минут после этого сообщения Поддубный процитировал источник в министерстве обороны, — «Полное вранье! Всех 86 проверили, ничего вообще!», — а еще через полчаса резюмировал — «Сообщения анонимных источников надо проверять. Зверства есть, о них известно. Будут и новые. Сути уже не меняет».

С тех пор сведения о том, что в очередной госпиталь после обмена пленными доставили очередного солдата с отрезанной мошонкой, поступают из разных российских регионов практически непрерывно. К концу апреля сюжет оформился в виде «потом его выписали, и он повесился». Люди статуса Поддубного (сотрудник ВГТРК — лицо официальное, почти федеральный чиновник) больше на такие темы не выступали, но на уровне «переписок в вотсапе» или закрытых коллективных чатов история про кастрацию существует в том же формате, что и статистика из сводок Конашенкова — если суммировать все упомянутые случаи, то из искалеченных таким изуверским способом солдат можно собрать, наверное, целый бессмертный полк. Поскольку ни убедительных (хотя бы вида «имя, должность, заявил под запись») свидетельских показаний, ни документов, ни фотовидеоматериалов на этот счет так и не появилось, можно говорить о городской легенде, вера в которую находится в прямой зависимости от отношения к войне «в целом» — люди, убежденные в том, что войну нужно вести до полного разгрома украинской стороны, упоминают кастрацию пленных среди аргументов (обычно не первым по значимости) в пользу своей правоты — вот, мол, с кем мы воюем. Для симметрии можно было бы сказать, что сторонники Украины яростно отрицают факты кастрации, но на самом деле никто ничего не отрицает — ничем не доказанное неубедительное обвинение, в общем, и не нуждается в опровержениях, и молчание украинской стороны даже не выглядит странно — грубо говоря, в те вотсаповские переписки, где рассказывают об очередном повесившемся оскопленном солдате, украинцы не заходят, да там их и не ждут, а в большом публичном пространстве со времен конфуза Евгения Поддубного темы тоже не существует, она осела в гаражах и играет, конечно, свою роль. В нашей традиции обществу вообще важно иметь некую консенсусную версию происходящего «на самом деле», основанную прежде всего на том, что власти по умолчанию скрывают правду или, по крайней мере, писать всю правду «в газетах» политически нецелесообразно; это, между прочим, довольно важное свойство, вероятно, именно отечественного массового сознания, когда не оппозиционность, а наоборот, лояльность власти подразумевает заведомое неверие исходящим от нее официальным версиям — не «они врут, ненавижу их», а «если врут, значит, так надо». Егор Холмогоров однажды сформулировал — «когда надо, врем всей страной». Вероятно, именно такая особенность общественного мнения способствует тому, что ощутимое количество людей искренне верит даже тем историям о зверствах украинцев, о которых ничего не говорят Конашенков и телевидение.

Это было краткое содержание предыдущих месяцев, а теперь эффектный сюжетный поворот — наконец-то появилось заслуживающее обсуждения свидетельство кастрации пленного, «анатомически достоверное» видео самой процедуры оскопления, позволяющее разглядеть даже лица мучителей. И лицо мучителя украинская сторона довольно быстро опознала — нашли российского военного с таким лицом, а жертва, кастрируемый пленный — украинец. Несколько месяцев российская сторона говорила о кастрации пленных, украинская сторона молчала, а тут — ну, давайте не будем говорить, что доказала, скажем — продемонстрировала.

Дальше срабатывают рефлексы российского медийного организма. Умеренные Z-комментаторы говорят о тщательно сработанной провокации ЦИПСО (ЦИПСО — это такая консенсусная страшилка-заклинание у российской стороны; среда, в которой лет еще десять назад было принято ездить работать на выборы на Украину, потому что в этой провинции нет профессиональных пиарщиков, теперь списывает все свои провалы на гениальность украинских манипуляторов массовым сознанием — после 24.02 почему-то не стыдно признавать, что в сравнении с украинскими пиар-волками российские — беспомощные котята), пишут даже, что переодетые в российскую форму украинцы кастрировали на камеру живого российского пленного. Но это умеренные. Хватает и таких голосов, которые в максимально развязном тоне заявляют, что да, мы кастрируем украинцев, а что такого, они же звери (и на конкретном этом видео — вообще некий педофил). Хорошо знакомый зрителям довоенного Царь.ТВ «Топаз», в частности, заявляет: «Так вот, украинские бляди, знайте, что головы ваших сынов уже украшают заборы некоторых домов на освобожденных территориях, их гениталии жрут бродячие собаки, а их сушеные уши уже украшают дембельские альбомы русских солдат», и — «Заранее отвечаю каждой скулящей собаке, которая будет скорбеть по кастрированной свинье и блеять о том, что русский солдат — это символ добра и нежности. Русский солдат — это жестокое, хладнокровное и эффективное оружие уничтожения и устрашения». Не будем уточнять, что на скулящую собаку в этом контексте похож как раз «Топаз», но отметим, что его взятие ответственности на себя в сочетании с отказом от ответственности со стороны менее радикальных Z-спикеров уводят сюжет с кастрацией в давно наезженную колею неоднозначности, в которой консенсус всегда будет сводиться к тому, что версий много, врут все, и настоящей правды мы не узнаем. Для людей, в реальности которых отрезанные гениталии еще с весны катаются по донецкой земле, очередной, пусть и лучше задокументированный случай, останется не более чем очередным случаем, уже привычным и не вызывающим тех эмоций, какие были после первого поста Поддубного, а для тех, чьи глаза остаются квадратными от ужаса (даже если с некоторым перекосом в сторону сочувствия Украине) с 24 февраля, эта небольшая порция ужаса-ужаса сразу же растворится в огромном массиве ужаса «обычного» — ну да, отрезанные яйца это слишком страшно, но тут вся война слишком страшная, ужасы уже не получается ранжировать. Это можно воспринимать и как рутинизацию и нормализацию кастрации — когда появится десятое видео, люди будут спокойно его пролистывать в лентах, даже если очередной случай будет зафиксирован где-то глубоко в тылу.

Да и что значит «будет» — вспомните патологоанатомические подробности убийства Тесака-Марцинкевича совсем не на фронте, а в зоне прямой ответственности российского государства. Человек был запытан до смерти путем в том числе и кастрации, и фрейдисты всех поколений, наивно верившие в кастрацию как в основополагающий мужской страх, оказались официально посрамлены, этот страх нуждается в уточнении — если тебя пытают до смерти садисты в погонах, нет большой разницы, что они тебе там отрезают, локальный фрейдовский страх растворяется в большом страхе, в случае Тесака тюремном, в нынешнем случае — военном. Для совсем ценителей можно вспомнить судьбу литовского Бандеры, одного из лидеров «лесных братьев» Адольфаса Раманаускаса, кастрированного в советском плену в 1957 году (ему еще выкололи глаза, а потом в таком состоянии расстреляли) — история довольно известная, но если вы слышите о ней впервые, то, получается, перед нами еще один случай, когда абсолютный ужас кастрации растворяется в каком-то другом сюжете.

Да и в конце концов — наступило утро после того жуткого видео, и какая у нас главная тема споров на украинскую тему? Удар по донецкой тюрьме. Есть, оказывается, вещи, способные перебить кастрацию. Такое интересное открытие.

И еще одно замечание. Мучитель на видео — сначала говорили, что бурят, потом — что калмык, в общем, человек характерной азиатской внешности, своим видом отсылающий к уже давно продолжающейся дискуссии с участием «Свободной Бурятии» и ей подобных структур (сегодня к дискуссии присоединился Аркадий Бабченко, между прочим) — и, не разделяя ничьего этношовинистского пафоса, заметим, что сама тема будущего, когда речь об ответственности зайдет уже всерьез и по-взрослому, взаимного перекладывания вины за самые знаковые зверства — там, мол, были буряты, а там чеченцы, а там тувинцы, — выглядит не только жуткой, но и перспективной как политически, так и социально. Сейчас «это не мы, это они» еще расходуется на украинском направлении, но после войны, когда его не станет, мы наверняка столкнемся с тем, что в разговорах о том, чего эта война заставляет стесняться и стыдиться, будет возникать новый образ Другого, которому (за то, что всех подставил или с кастрацией, или, скажем, в Буче) ветераны со славянскими фамилиями станут предъявлять претензии за 2022 год, и форма этих претензий на фоне (возможно, неизбежного) внутреннего кризиса в послевоенной России будет не менее жесткой, чем сейчас на Украине. Какая-нибудь «резня в Улан-Удэ» начнется, может быть, с того, что в местной рюмочной какой-нибудь ауешник в тельняшке спросит однорукого бурята, зачем тот резал русских людей в Ирпене — слово за слово, а там и массовая драка, и ножи, и первый выстрел. Можно такое представить? Да все можно на самом деле. Уже случившееся смещение границ допустимого — пока это главный итог украинской войны.

Этот текст опубликован в платном телеграм-канале «Кашин Плюс». Если он попал к вам через третьи руки, есть смысл подумать о том, чтобы подписаться — труд автора стоит денег. Ссылка для подписки: https://t.me/+vFCmz__LK6UwMzg0 Спасибо!