Компартия Колумбии в поиске "прогрессивных слоёв"
В истории КПК хватает любопытных страничек, но есть период, о котором сами колумбийцы не особенно любят вспоминать. Речь идет о 40-х и, отчасти, 50-х годах XX века, когда КПК, - как и многие другие компартии Западного полушария, - упала в пучину реформизма и сомнительного социал-демократизма. Со стремлением вписаться во что бы то ни стало в официальное политическое поле, с поиском "менее реакционных" буржуазных слоёв, с ошибочным анализом реальности и полной идеологической дезориентацией.
Колумбийская компартия была основана 17 июля 1930 года под прямым руководством Коминтерна, но какого-то особого влияния на политическую жизнь страны она поначалу не имела. Переломным для КПК стал знаменитый VII Конгресс Коминтерна, определивший курс на создание народных фронтов в условиях наступления фашизма. От Колумбии на этом конгрессе присутствовал Аугусто Дуран Оспино, старый коммунист и профсоюзный лидер, сумевший даже поучаствовать в восстании демократов в соседней Венесуэле против диктатуры Хуана Висенте Гомеса. Авторитет Оспино был столь высок, что в 1939 году он был, при полной поддержке Москвы, единогласно избран новым генеральным секретарем КПК. Оказавшись у руля партии Аугусто Дуран с жаром принялся реализовывать тактику единого фронта так, как он её понимал.
А понимал он её следующим образом: между двумя традиционными полюсами колумбийской политики, - либералами и консерваторами, - коммунисты должны поддерживать либералов, т.к. именно они заинтересованы в модернизации и индустриализации страны. В то время как консерваторы, активно выступавшие против либеральных реформ под лозунгами религии и верности традициям отцов, негласно поддерживали местные фашистские организации, широко распространявшиеся в Колумбии в начале 40-х. Все довольно логично.
Но, руководствуясь этой логикой поддержки "прогрессивных секторов буржуазии" колумбийские коммунисты оказались на пороге тотального политического краха.
Во-первых, на идеологию КПК действовали старые коминтерновские ориентировки на борьбу с "социал-фашизмом", под которым в Колумбии понималось, как это ни странно, левое/революционное крыло либерализма. Имея давнюю историю развития, - со времен Рафаэля Урибе Урибе, умудрившегося совместить в конце 19 века революционный либерализм латиноамериканского разлива с идеями Карла Маркса, - левый либерализм в 30-е года проявился в виде "Национального союза революционных левых" (UNIR), альянса леволиберальных и социалистических групп, сформированного вокруг фигуры одного из вождей Либеральной Партии Хорхе Эльесера Гайтана.
Диссидентствующий Гайтан, чьи революционные призывы плохо воспринимались руководством его же собственной партии, в 1930 году вышел из Либеральной Партии в надежде сформировать некую "третью силу", которая бы опрокинула традиционную двухпартийную политическую систему, в которой олигархи либеральных взглядов противостояли олигархам консервативных взглядов. Мысля широко, Гайтан надеялся, что новая формация, - UNIR, - станет полюсом притяжения не только для революционно настроенных либералов и различных социалистов, но и для демократически настроенных консерваторов.
КПК отозвалась на эту прогрессивную тенденцию в либеральном лагере не совсем адекватным образом, изобразив левый либерализм в качестве фашистской тенденции, использующей социальную демагогию для расширения общественного охвата. В журнале "El bolchevique" в 1933 году партия прямо указывала, что
"Главным врагом пролетариата, его авангардной партии и рабочих масс города и деревни является Либеральная партия и, прежде всего, её так называемое левое крыло, а внутри этого крыла - фашистская тенденция, именуемая unirismo".
В 1935 году, не сумев сформировать "третью силу", Гайтан возвратился в лоно Либеральной партии, но от своей социально-опасной риторики он и не думал отказываться, фактически став вождём левого крыла либерализма.
Несмотря на то, что после VII Конгресса Коминтерна отношение КПК к Либеральной партии резко поменялось, неприятие её левого крыла во главе с Гайтаном осталось незыблемым. Только теперь партия опиралась не на московские тезисы о "социал-фашизме", а на самостоятельную интерпретацию "гайтанизма" как наиболее опасного противника, использующего левые лозунги для того, чтобы удержать массы под идеологическим влиянием буржуазии. Только в 1960 году КПК подвергнет свою непримиримую позицию в отношении левого либерализма самокритике, но как обычно, сделано это было слишком поздно.
Во-вторых, московские тезисы о народном фронте развивались в каком-то странном направлении: в 1943 году, сразу же после роспуска Коминтерна, генсек КПК Аугусто Дуран Оспино предложил реформировать партию, заодно переименовав её, потому что
"Название коммунистической партии не отвечает национальной действительности, потому что сейчас в Колумбии не идет борьба за коммунизм".
В августе 1944 года на II своём съезде КПК превратилась в Социалистическую Демократическую Партию и даже президент-либерал Альфонсо Лопес Пумарехо почтил своим вниманием сие мероприятие, направив официальных делегатов от правительства.
В общем и целом, подобная логика развития не была эксклюзивом: в 40-х годах большинство компартий Западного полушария поддались влиянию правого браудеризма, сопровождая свой новый курс не только реформацией партийной структуры на парламентский манер, но иногда и меняя название на более "умеренный" лад (как это было в случае с Кубой, Канадой, Никарагуа, Панамой, Коста-Рикой).
Беда еще состояла в том, что, в своём стремлении к интеграции в официальный политический истеблишмент в качестве парламентской силы, КПК/СДП все хуже и хуже анализировала колумбийскую реальность. Держась идеи поддержки "прогрессивных секторов буржуазии", под управлением которых Колумбия должна преодолеть свою отсталость и зависимость, колумбийские коммунисты уже не обращали внимания даже на то, кто конкретно сидит в президентском кресле.
Апофеозом "диалектического анализа" колумбийских коммунистов стали президентские выборы 1946 года, на которых сошлись в схватке либерал Габриэль Турбай, консерватор Мариано Оспина Перес и уже упоминавшийся левый либерал Хорхе Гайтан. КПК/СДП, которая к тому моменту приобрела значительное влияние за счет создания могущественного Профцентра Трудящихся Колумбии (Central de Trabajadores de Colombia), выступила резко против кандидатуры Гайтана, опять увидев в нем какого-то "полуфашиста", "марионетку консерваторов" (!!!), обманывающего трудящихся социал-популистской демагогией и готового привести страну к краху и реакционной диктатуре. Чтобы краха не случилось, колумбийские коммунисты обеими руками поддержали умеренного либерала Турбая, ставленника бюрократии и олигархических групп, тяготевших к Либеральной Партии. В итоге, за счет раздрая в либеральном лагере, на выборах победил Мариано Оспина Перес. Который, по мнению руководства КПК/СДП…тоже оказался представителем "прогрессивных слоёв" и даже сформировал "буржуазное правительство национального освобождения", которое поведет Колумбию к прогрессу и индустриализации.
Естественно, что подобный "марксизм-кретинизм" долго продолжаться не мог, тем более что именно при правительстве Оспина Переса начал расти и ширится террор против прогрессивных деятелей, организованных профсоюзов и, особенно, крестьянства. На V съезде в 1947 году обанкротившийся генсек Аугусто Дуран Оспино лишился своего поста, а партия вернула прежнее название, став снова Коммунистической. Естественно, все ошибки прошлых лет были списаны на счет прежнего руководителя-оппортуниста и коммунисты, - находясь уже в достаточно сложных условиях (вместе с Дураном Оспино от партии откололась значительная часть верного ему рабочего движения), - начали предпринимать попытки исправить положение. Протянув, прежде всего, руку дружбы революционным либералам во главе с Гайтаном, которых добрые дюжину лет коммунисты официально именовали то "социал-фашистами", то "обманщиками народа", то "марионетками консервативного фашизма".
И тут снова произошел конфуз: в то время как левые либералы в условиях расширяющегося террора приступили к формированию партизанских отрядов самообороны в сельской местности, КПК настаивала на мирных способах борьбы, на противодействии вооруженному "авантюризму" и "анархизму". Эта сдержанность послужила тому, что, начиная с весны 1948 года, - после убийства 9 апреля Хорхе Гайтана и стихийного народного восстания в Боготе, - местные коммунистические организации оказались безоружными перед волной антинародного насилия консерваторов. Только в конце 1949 года КПК под нажимом низовых секторов вынуждена была санкционировать создание Комитетов сельской самообороны, действовавших бок о бок с партизанскими отрядами либералов.
Но надолго боевого запала не хватило, т.к. уже в 1950-51 гг. руководство развернуло борьбу с "левыми авантюристами" в своих рядах, идущими на поводу у воинственных диссидентских секторов либерализма. А в ходе XIV пленума КПК в 1951 году руководство прямо заявило, что, несмотря на шквал насилия и репрессий, режим все еще сохраняет некие демократические пути выражения мнений и задачей коммунистов является использование этих путей для накопления сил в городах и подготовки гипотетического всеобщего восстания. VII съезд партии в апреле 1952 года положил конец партизанским выступлениям коммунистов, рекомендовав вооруженным отрядам вернуться к тактике "массовой", а не вооруженной самообороны.
Все это происходило в тот момент, когда партизанская война в Колумбии, - "la Violencia", - достигла пика, однако КПК смотрела на происходящее побоище иначе, утверждая что "размах партизанской борьбы преувеличен заблуждающимися элементами".
Переворот 13 июня 1953 года, приведший к власти генерала Рохаса Пинилью, был встречен коммунистами с энтузиазмом и надеждами на скорую демократизацию. Посему, руководством был издан приказ о демобилизации оставшихся отрядов самообороны. В очередной раз оценив нового вождя нации как представителя "прогрессивных слоёв буржуазии", колумбийские коммунисты снова слегка ошиблись. Так как миротворец Пинилья, задавшись целью положить конец насилию железной рукой, обрушил репрессии не только на непримиримых левых либералов и их духовных вождей ("интеллектуальных партизан"), не согласившихся сложить оружие во имя национального единства, но и на всякий случай издал указ и о запрете самой КПК, которая в наступившую эпоху "Холодной войны" априори считалась "подрывной организацией".
В этих новых условиях КПК вновь взяла курс на союз с кругами либеральной партии, но в 1958 году надежды на "прогрессивные слои буржуазии" вновь с треском обрушились. Так как руководители Либеральной и Консервативной партий, достигнув принципиальных договоренностей о разделении власти, фактически восстановили закрытую двухпартийную систему, пошатнувшуюся в 1948 году.
И хотя совместными усилиями либеральных и консервативных олигархических группировок военная диктатура в том же 58 году была упразднена (а с нею - и комплекс принятых ею одиозных законов, включая запрет КПК), создание откровенно фасадной демократии заставило колумбийскую Компартию отказаться от дальнейшего поиска "прогрессивных слоёв" внутри правящих элит, по-дружески разделивших политическую власть в стране и не желавших пускать наверх никого, кроме самих себя.
Тем более, что "диалектические" маневры прошлых лет не только создали коммунистам в массах имидж "мамертос" (уничижительное жаргонное наименование беспринципных политических спекулянтов), но и вызвали серьёзное недоверие к руководству партийных низов.
Таким образом, в 1958-60 гг. КПК встаёт на новый путь "сочетания всех возможных форм борьбы за социальное и национальное освобождение", ярким проявлением которого считается учреждение в 1964 году, на базе революционно-либеральных и коммунистических отрядов сельской самообороны департамента Толимы, знаменитых FARC-EP, Вооруженных Революционных Сил Колумбии-Народной Армии.