Классическая трагедия: Эсхил

Начало жанра трагедии

В Афинах уже с самых давних пор существовал культ Диониса, бога не столько самого вина, сколько того особенного «вакхического» экстаза, с которым греки впервые познакомились при посредстве вина, и который поразил их, как второе (после сна) и ещё более явное доказательство обособленности человеческой души и её способности к выступлению, к «исступлению» (греч. ek-stasis) за рамки индивидуальной, телесной жизни. Вот почему на празднествах Диониса исполнялись экстатические поэмы, так называемые дифирамбы, поэмы видений и приподнятых чувств. Их технической особенностью была самостоятельная роль «корифея», который в лирическую песнь хора вставлял пассажи эпического характера и размера, так что лирика чередовалась с эпикой, аффекты — с видениями, между тем как в силу общего экстатического настроения все исполняющие чувствовали свои души перенесёнными в другие тела и говорили и действовали как герои тех видений, которые занимали их воображение в данную минуту.

Таков зародыш трагедии.

Сама «трагедия» как вид искусства берет свое начало со введения актёра, обособленного от хора, который являлся то в одной, то в другой роли и вступал в беседу с «корифеем», вследствие чего мог возникнуть драматический диалог, наряду с эпическими партиями корифея в первоначальном дифирамбе (введение актёра приписывалось Феспиду, поэту эпохи Писистрата, которого поэтому и считали родоначальником жанра трагедии). Вторым моментом в зарождении трагического искусства было приобщение к этой примитивной, чисто «аттической драме» — ещё и введённой из Пелопоннеса, так называемой «сатирической драмы».

Сатирическая драма — это был тот же дифирамб, в котором, однако, хор состоял из козлоподобных лесных демонов, так называемых сатиров, а актёр выступал в роли их отца, пестуна младенца-Диониса по имени Силен. Это была, таким образом, настоящая «песня козлов», tragôdia (от tragos «козел» и ôdê «песня»); лишь со временем слово трагедия (лат. tragœdia, трагедия) было перенесено с этой сатирической драмы на исполнявшуюся на той же сцене серьёзную трагедию.

Как мы уже видели, традиционно считается, что основателем афинской трагедии был Феспид из Икарии (оч. прим. 590-520 до н.э.) — ему приписывается создание архаической, «до-эсхиловской» греческой трагедии, в которой действовали один актёр и хор. Принципиальным нововведением Феспида в искусство стало добавление к песнопениям, исполнявшимся дифирамбическим хором, исполнителя-протагониста (или, как его называли во времена Феспида, «гипокрита» — греч. υποκριτής, то есть «ответчика» или «комментатора», что указывает на то, что ведущую роль в представлении по-прежнему играл хор). Актёр-солист в трагедиях Феспида, меняя маски (изобретение которых также приписывается Феспиду), последовательно изображал различных персонажей и взаимодействовал с хором, который вёл с ним диалог и заполнял паузы между монологами. Возможно, что первым таким протагонистом стал сам Феспид в 560 году до н.э.; а уже позже, в 534 году до н.э., он стал и первым победителем полноценного состязания драматургов.

Ни одного достоверно принадлежащего Феспиду произведения не дошло до современности. Известны несколько названий трагедий и отдельных фрагментов, приписываемых ему, но их авторство является спорным. В труде Горация «О поэтическом искусстве» упоминается, что Феспид переезжал со своей труппой из одного места в другое, давая выступления прямо с повозки, но это утверждение в новейшие времена расценивалось скептически.

Фриних и Пратин в борьбе за судьбу трагедии

Итак, хотя подлинным «отцом трагедии» можно считать Феспида, тем не мнее, благодаря лучшей сохранности, им считается Эсхил. Этот знаменитый грек родился в 525 году до н.э. и принадлежал к аристократической семье; одним из его братьев был герой Марафонской битвы Кинегир; а одним из племянников — Филокл, выдающийся трагический поэт второй половины V века до н. э. Даже собственный сын Эсхила по имени Евфорион также писал трагедии. Вся эта семья происходила из Элевсина, откуда берут начало и знаменитые «мистерии», которые на идеологическом уровне уже тогда постулируют некое прото-христианство (идеи о предстоящем воскресении похороненного в земле человека, о его загробной жизни, о награде добрым и каре для злых). Эпоха юности Эсхила была временем ожесточённой борьбы между пелопонесской трагедией сатиров и исконно аттическим дифирамбом: главой аттического направления был непосредственный предшественник Эсхила, афинянин Фриних, главой пелопонесского — Пратин из Флиунта.

Трагический поэт Фриних (ок. 535-470 до н.э.) один из древнейших трагиков после самого Феспида. Существует упоминание, что он был сыном Полифрадмона и прямым учеником Феспида. Первый свой успех в качестве мастера трагедии Фриних отпраздновал в 511 году до н. э. Однако название победившей трагедии не сохранилась.

В 494 году Фриних поставил свою трагедию «Падение Милета», в основе которой лежали недавние события захвата малоазийского города Милета войсками персидского царя Дария I. Она произвела сильное впечатление на зрителей, так что некоторые из них даже плакали. За напоминание афинянам о несчастьях их единоплеменников на автора наложили штраф в 1000 драхм, а представление его драмы было запрещено (скорее всего акт повиновения с расчетом на милость Персов). По сообщению Клавдия Элиана, возникла даже пословица «Фриних испуган, как петух», которая применялась к людям, попавшим в бедственное положение.

В 476 году Фриних имел успех с другой трагедией — «Финикиянки». Она построена на рассказе персидского евнуха о ходе морского сражения при Саламине. Название трагедии дал хор, который состоял, по-видимому, из вдов финикийских моряков, служивших во флоте Ксеркса. В этой трагедии одна группа хора представляла финикийских женщин, посланных к персидскому двору, другая — персидских старцев. Теперь Фриних прославляет подвиги афинян во время греко-персидских войн. Есть упоминание, которое тяжело однозначно подтвердить, что ему принадлежала трагедия под названием «Персы», но возможно имеется ввиду та же самая трагедия.

После Фриниха этот сюжет использовал Эсхил в своей трагедии «Персы» (472 г. до н. э.). По названиям сочинений Фриниха, тематике его произведений, и тому факту, что его (как и Эсхила) расхваливал консервативный поэт Аристофан - можно заключить о крайне консервативных взглядах самого Фриниха. В 471 г. до н.э. он числится среди победителей на «дионисиях» и позже занял третье место в 467 г. до н.э. за трилогию о Ликурге; в том же году Эсхил занял первое место на конкурсе.

Пратин из Флиунта — древнегреческий трагик из Пелопоннеса, который возродил сатировскую драму и около 515 г. до н. э. ввёл её заново в Афинах. Он был современником и главным конкурентом Фриниха, с которым они вместе составляли основу «мейнстрима» в театре времен молодости Эсхила. В 70-ю олимпиаду (499-496 гг. до н. э.) Пратин сразился в трагическом агоне с трагиками Хорилом и Эсхилом. В единственном фрагменте из его 50 утерянных драм (из них 32 сатировских драмы) он отводит главную роль слову по сравнению с музыкальным сопровождением на флейте.

Считается, что Пратин представил сатировские драмы как вид развлечения, отличный от трагедии, и в котором были сохранены деревенские веселья и экстравагантные танцы сатиров. Это «изменение» на самом деле сохранило характерную черту первоначальной формы трагедии (возникшей в рамках народных праздников, посвященных Дионису), полное отрицание которой столкнулось бы с серьезными препятствиями не только со стороны народных вкусов, но и со стороны религиозных объединений. Плутарх пишет, что, когда Фриних и Эсхил расширили трагедию, включив в неё мифологические интриги и бедствия, Пратин отреагировал на это вопросом: «При чем здесь Дионис?».

И всё же Пратин вернул драму сатиров таким образом, чтобы развивать свои собственные творческие возможности, и освободил трагическую драму от определенных жанровых ограничений. И его труды не прошли зря, поскольку даже когда нововведения Фриниха и Эсхила были восприняты, все трагики добавляли к своим «трилогиям» дополнительную, сатировскую драму.

Отец трагедии

Вернемся к Эсхилу. Крупные событие, изменившее всю дальнейшую историю Афин произошло когда Эсхил был ещё отроком. Этим событием стало изгнание рода Писистратидов в 510 году до н.э. Состоялось оно под давлением религиозного центра в Дельфах и благодаря вмешательству Спарты; т.е. это было аристократическое восстание против «тирании», которая слишком попирала права элит, заискивая при этом перед «толпой». С точки зрения аристократа, к роду которых принадлежал Эсхил — тирания и демократия, это вещи мало чем отличающиеся, одинаково враждебны его понятиям. Несмотря на то, что тиран мало отличается от царя, для аристократов это различие огромно, потому что тиран правит, не имея кровного права на трон. Вопросы «крови» занимают центральное место в мировоззрении аристократии, и как мы увидим, они играют центральную роль во всём творчестве Эсхила.

Итак, Дельфы и Спарта изгнали «тиранов» и восстановили «справедливость». Но победители слишком круто воспользовались плодами своей победы и вызвали этим реакцию, результатом которой было скоропостижное изгнание спартанцев из Афин и реформы Клисфена. В связи с этими реформами находилась, несомненно, и состоявшаяся в 508 году до н.э. замена странствующих хоров на празднествах Диониса хорами из граждан. С этого же времени приблизительно и начинается поэтическая деятельность Эсхила: ведь по свидетельству биографов, он ещё в молодости стал писать трагедии.

Аристотель сообщает, что именно Эсхил ввёл в трагедию второго актёра (до него на сцене действовали лишь один актёр и хор), что сокращало партии хора и расширяло диалог, давая возможность вводить и гораздо большее число действующих лиц, поскольку два актёра могли сразу играть несколько ролей.

Главной фишкой Эсхила было то, что он отвлекся в трагедиях от темы «сатиров» и от Диониса в частности. На самом деле центральным божеством в его трагедиях и вовсе был антипод Диониса — бог Аполлон, покровитель аристократии, центром поклонения которому являлось святилище в тех самых Дельфах, политического союзника Спарты. Эсхил основывал свои пьесы на сюжетах, взятых непосредственно от Гомера и «киклических поэтов». Те образы, которые он рисовал - это предельно воинственные, «спартанские» по своему существу, возвышенные и серьезные. В этих произведениях нет места для веселья. Эсхил представлял театр как способ нравоучительного воздействия на граждан, и для этого он вооружился идеалами доблестных «дедов».

Патриотические пьесы против Персов

Трагический поэт Фриних вероятно был главным «учителем» и образцом для подражания Эсхила. Выше мы уже упоминали, что он был автором пьес «Падение Милета» (494 года), и «Финикиянки» (476 года), которая могла быть аналогом «Персов», хотя есть упоминание, что Фриниху также принадлежала отдельная пьеса с таким названием. После Фриниха этот же сюжет использовал Эсхил в своей трагедии «Персы» (472 г. до н. э.). Мы не знаем датировки большей части трагедий Эсхила, поэтому перед тем, как описывать сохранившееся, вкратце перечислим то, что было нами утрачено.

Уже говорилось, что Эсхил в основном писал на «серьезные» мифологические мотивы, связанные с Гомером. До нас дошли упоминания о множестве произведений, в общей сложности целых 90 пьес Эсхила, из которых сохранилось полностью лишь 7 (или 7,8%). Из сюжетов, на которые он писал, известны «тетралогии» (3 трагедии и 1 сатировская драма): «Аргонавты», «Драмы о старших героях», «Первая Дионисова тетралогия» и «Вторая Дионисова тетралогия», «Пьесы о богах», «Тетралогия о Персее», «Тетралогия о Геракле», «Ахиллеида», «Тетралогия об Аяксе» и «Тетралогия об Одиссее». По сохранившимся названиям видно, что тематический круг Эсхила захватывал практически всю известную нам ныне греческую мифологию.

Трагедия «Персы» (472 до н.э.) написана в рамках условной «Тетралогии 472 года до н.э.», единственной тетралогии Эсхила, которая не связана единым сюжетом, и трагедии которой полностью автономны друг от друга. И как мы уже знаем, постановке «Персов» предшествовали «Финикиянки» Фриниха, о которых грамматик Главк из Регия даже утверждал, что Эсхил просто переделал «Персов» из «Финикиянок».

Самая по себе эта трагедия ещё крайне примитивна по своему смыслу. Эсхил торжествует по поводу греческой победы и рисует то, как он представляет себе восприятие событий по ту сторону баррикад, в Сузах, столице Персии. Здесь, конечно же, матери Ксеркса приходит вещий сон (ведь Эсхил верит в оракулы); конечно же местные ведуны не могут расшифровать очевидное послание (куда им до дельфийской Пифии); конечно же в вещем сне уже при помощи самих по себе образов нарисованы две четкие линии: «Добро-свобода-греки» и «Зло-рабство-персы». Другого, конечно, и не стоило ожидать.

Мне две нарядных женщины привиделись:
Одна в персидском платье, на другой убор
Дорийский был, и обе эти нынешних
И ростом, и чудесной красотой своей
Превосходили, две единокровные
Сестры. Одной в Элладе постоянно жить
Назначил жребий, в варварской стране - другой.
Узнав,- так мне приснилось,- что какие-то
Пошли у них раздоры, сын, чтоб спорящих
Унять и успокоить, в колесницу впряг
Обеих и надел обеим женщинам
Ярмо на шею. Сбруе этой радуясь,
Одна из них послушно удила взяла,
Зато другая, взвившись, упряжь конскую
Разорвала руками, вожжи сбросила
И сразу же сломала пополам ярмо.

Однако, Эсхил умудряется перегнуть даже относительно этой «нормы». Так, в его версии, персы преспокойно могут называть самих себя «варварами»; а в ответ на историю посланца, прибывшего прямо из поля сражения с печальной вестью, хор на сцене вполне может обратиться к персам:

Плачьте, персы! Пусть реки слез
Будут ответом вашим.

Эсхил выражает уверенность, что все народы Персии (поскольку армия персов состояла из всех народов) - будут винить Ксеркса в потере своих близких на войне, и воспользовавшись слабиной царя они также восстанут. К слову, этот мотив Эсхил использует и при разработке мифов о Троянской войне, только уже в сторону греков. Приведу цитату об этом в виде «прозаичного» рядка:

«Азия больше не будет жить по персидской указке. Больше не будут народы дань приносить самодержцам, в страхе не будут люди падать наземь. Не стало царской власти сегодня. Люди язык за зубами сразу держать перестанут: тот, кто свободен от ига, также и в речи свободен».

Забавно, что Эсхил, упоминая ранее Дария как виновника гибели персов при Марафоне, уже во второй части пьесы рисует его несравненным царем, который: «не губил в войнах людей, не посылал их на встречу смерти». Всё это нужно ему для того, чтобы противопоставить старых и молодых, и объяснить все события при помощи «молодой» глупости Ксеркса. Во второй части пьесы тень Дария призывается из царства мертвых, чтобы царь лично имел возможность погрустить о том, что «эх молодежь…». Конечно, это является мотивом созвучным с умонастроениями самого Эсхила; вероятно именно поэтому Дарий для него и не является таким уж плохим. И в конце-концов Дарий рассказывает миф: сам Зевс оставил предписание о том, что Азия и Европа навеки разделены, что Азией должен править Единый Царь, но на Европу этот царь не должен посягать (хотя сам Дарий посягнул, и ничего не случилось). Этим заканчивает свою речь Дарий, рекомендуя не нарушать законы установленные Зевсом и больше в Европу не соваться; но также, ради баланса, и сами греки не должны соваться в Азию (полностью про-спартанский мотив тогдашней политики, ведь афинская демократия набирала силы за счет продолжения войны с Персией). Эсхил, и спартанцы вместе с ним, готовы были, в принципе, сдать Ионическое побережье под власть персидского царя.

В остальном же эта трагедия - сплошная стена нытья и плача (буквально, без аллегорий) униженных персов с видом от первого лица. И, по всей видимости, «Персы» способствовали популярности Эсхила не только в материковой Греции, но и на Сицилии, где шла почти идентичная борьба эллинов с карфагенянами. Определённое сходство военно-политической ситуации содействовали повторным постановкам и успехам «Персов» на Сицилии.

Просительницы

Пьеса Эсхила «Просительницы» была написана вероятно ещё до «Персов». По сравнению с более ранней трагедией Эсхила, «Просительницами» («Умоляющими») в «Персах» роль хора значительно сокращена и увеличены партии актеров. Это явление намечает основную тенденцию дальнейшего развития греческого театра вообще. Нам об этом произведении нет смысла говорить много. Основная его тема — всё то же нападение персов (в пьесе — египтян, преследующих беглянок) и недопущение кровосмешения. Трагедия написана на тему из аргосского мифологического цикла. Пятьдесят сестёр Данаид прибывают в Аргос, спасаясь от своих двоюродных братьев Египтиадов, силой принуждающих их к браку, и просят о приюте местного царя Пеласга. Тот передаёт их дело на рассмотрение народного собрания, чем Эсхил подчеркивает некоторое преимущество демократии перед монархической властью. В конце концов Данаиды получают убежище.

Из интересных моментов можно выделить: «Алтарь мощнее башни и прочней щита»; короче говоря, максимально религиозную сентенцию. Жаль, что работает он только если твои противники ровно также, как и сам Эсхил — боятся суеверных примет и гнева Богов. А главная идея, как и всюду у нашего трагика — действовать во имя высшей справедливости.

Эта пьеса входила в тетралогию вместе с трагедиями «Данаиды», «Египтяне» и сатировской драмой «Амимона». Во второй части («Египтяне»), братья всё таки прибывают в Аргос, и даже вынуждают провести свадьбу, правда с компромиссным условием остаться при этом жить в Аргосе. Данаиды всё равно не собираются с этим жить, и поэтому совершают массовое мужеубийство. В третьей части («Данаиды»), происходит суд над Гипермнестрой, которая стала единственной, отказавшейся убивать мужа и даже позволила ему бежать. Но поскольку это был конфликт между царями Ливии и Египта (Даная и Эгипта), такой поступок Гипермнестры считался политическим актом и стратегической ошибкой. Поэтому-то Данай и собирался её наказать, но здесь нам в очередной раз показывают силу закона и значение воли народа прежде царских желаний. В центре сюжета «Данаид» выводится судебный процесс, причём в защиту Гипермнестры здесь говорит сама богиня любви Афродита. Мораль басни проста, за мужеубийство все сестры, кроме одной единственной — будут наказаны в загробном мире, мужей убивать никак нельзя.

Меня, отец мой, здесь не оставляй одну.
Нет в женщинах отваги. Мы одни — ничто.

Вкратце, основные темы: (1) девственность женщины = её чистота; (2) кровное родство важнее всего на свете, даже если это кум брата свата троюродной тетки, главное кровинушка то наша; (3) надо чтить божественные законы, а богохульники будут наказаны; (4) женщины немощные ничтожные существа, требующие защиты благородного мужика; (5) чтобы защитить Честь, можно и войну объявить.

Лишь помни наставленье, что родитель дал,
И честью больше жизни дорожи смотри.

К трилогии трагедий Эсхил традиционно включил сатировскую драму («Амимона»). В ней разрабатывается боковое ответвление истории о прибытии Данаид в Элладу, про их брак с двоюродными братьями-Египтиадами и убийство мужей. Поскольку Арголида страдала от безводья, царь разослал дочерей на поиски источников. На Амимону во время этих поисков напал сатир, чтобы изнасиловать, но морской бог Посейдон спас её, а потом показал ей источник, либо создал новый, ударив в скалу трезубцем. Посейдон стал любовником Амимоны, и она после этого родила сына Навплия.

Нам известно, что тот же Фриних также разрабатывал этот сюжет и имел, по видимому, целую трилогию о Данаидах; а также отдельные пьесы на эту тему разрабатывали другие современники Фриниха и Эсхила.

Семеро против Фив

Заключительная (и единственная сохранившаяся) часть трилогии Эсхила, созданной на материале фиванских мифов, носит название «Семеро против Фив» (467 до н. э.). Предыдущими частями цикла были трагедии «Лай» и «Эдип». Вся трилогия вместе с сатировской драмой «Сфинкс» была поставлена в 467 году до н. э. и принесла Эсхилу первое место в этом драматическом состязании.

О содержании утерянных частей ничего в точности неизвестно. Однако, исходя из общего содержания фиванской мифологии, можно думать, что в первой трагедии изображалось преступление или непослушание Лая, которому оракул запрещал иметь детей, а во второй трагедии изображались преступления Эдипа (убийство отца и женитьба на матери), предсказанные оракулом Лаю в случае его неповиновения. Про «Сфинкса» нельзя сделать даже таких предположений. Из мифологии известно только то, что Сфинкс — это чудовище, губившее фиванцев, не сумевших отгадывать его загадки, и бросившееся в море, когда Эдип разгадал заданную ему загадку.

Трагедия «Семеро…» рассказывает об осаде Фив войском семи пелопонесских вождей, до Эсхила описанной в одной из киклических поэм. Возглавил «Семерых...» сын Эдипа по имени Полиник, тогда как царем Фив стал его брат Этеокл. В этой трагедии на хор всё ещё приходится существенная часть текста (около половины); при этом хор всё же впервые занимает подчинённое положение. «Семеро против Фив» — самая ранняя из сохранившихся трагедий, которая начинается с речевого пролога, а не с хорового парода. Всё это важно потому, что хор являлся олицетворением архаичности театра, большей «гомогенности» представления, большего, так сказать, коллективизма. В этом движении от «Просительниц» к «Персам» и вот теперь к «Семерым...» - отлично видна эволюция театра.

Как и в случае с «Просительницами», в этой трагедии Эсхил пропагандирует благочестивую веру в богов, их власть над судьбами мира и необходимость богопочитания. Сама трилогия в целом посвящена уже знакомой тематике порочности отцеубийства, а также строгому недопущению кровосмешения (Эдип совершил два греха одновременно). В целом это повторяет мотив «Просительниц», с той разницей, что в тогда речь шла о мужеубийстве и кровосмешении, а теперь речь идет об отце. Мотив религиозности здесь традиционно тесно связан с мотивом патриотизма (к тому же идет речь о защите города от врагов), и в результате мы получаем классический набор взглядов консерватора. Главный герой, обреченный на погибель - демонстрирует прагматизм и утилитарное использование веры в Богов, свою неискреннюю веру, за что он и обязан был поплатиться, равно как и за сам факт своего существования, ибо это человек рожденный в кровосмесительном грехе. Между тем здесь, как и в «Просительницах» затрагивается тема женского вопроса, и решается она предельно жестко и консервативно (т.е. место на кухне, молчать и подчиняться, и прочее).

«Несносные созданья, вы надеетесь,
Что сможем город отстоять и храбрости
Прибавить сможем войску осажденному,
Перед богами городскими ползая,
Вопя, крича, рассудок потеряв и стыд?
Нет, ни в годину бед, ни в дни счастливые
Я с женщинами дела не хочу иметь.

Одержат верх - наглеют так, что спасу нет,
А в страхе вовсе губят дом и город свой.
Вот и сейчас вы бегаете, мечетесь
И малодушьем заразить готовы всех.
Врагам, что за стенами, это на руку,
А нам самим, по нашей же вине, - в ущерб.

И так во всем, где женщины замешаны,
Но тех, кто подчиниться не захочет мне,
Мужчина ль это, женщина ль, подросток ли,
Ждет смертный приговор. От всенародного
Каменованья не уйти преступнику.
Мужское дело - оборона. С женщины
Спрос невелик: не натворила б дома бед».

Итак, семь вождей нападают на Фивы, а самих в Фивах внезапно есть всего семь ворот, и семерых защитников города нужно разумно распределить. Мудрый царь Этеокл снова весьма «рационально» оценивает всех противников, снова делает это в около-атеистическом духе, но когда дело доходит до Амфиарая-гадателя, вдруг называет того «мудрейшим», потому что из вождей он был единственным, кто откровенно выступил против осады и войны, и который собирается теперь сражаться только для того, чтобы умереть в бою и сохранить честь. Здесь Эсхил делает исключение именно для представителя религиозного культа, что весьма символично, и при этом Этеокл не становится более благочестивым, а лишь отмечает разумность решения Амфиарая, который якобы считает Этеокла сильнее.

Итогом сражения становится победа Фив, полная правота Амфиарая (ещё бы гадание не совершилось!), и убийство братьями Этеоклом и Полиником друг друга в бою. Таким образом они встретили свою судьбу, заслуженное наказание за грех их отца. Из мотивов, которые мы встречали в «Просительницах» и отчасти в «Персах», можно отметить также то, что Эсхил, хотя и с оговорками и уважением к аристократической, царской власти, всё же говорит о том, что народ нужно уважать, и что от его решения никуда не деться. Так, в конце частично была затронута тема погребения братьев, где народ постановил похоронить Этеокла с почестями, а его брата Полиника выбросить гнить за пределы города.

Но совершенно очевидно, что «народ» играет здесь негативную роль, ведет себя «примитивно», и поэтому сестра двух братьев во имя родовой чести, т.е. за правое дело, собирается нарушить писанный городской закон, и похоронить Полиника наперекор воли народа. Эсхил предостерегает от такого поступка, идти наперекор толпе опасно, но в данном случае народ всё таки не мешает этому её решению. Здесь, как и в остальных драмах Эсихла, видна его шаткость в вопросах поддержки демократической «законности», которую он видит навязанной при помощи силы.

Итак, с точки зрения Эсхила, проклятья и предсказания работают; всем управляет рок, от судьбы не убежишь; вражда между братьями это ужасно; женщины тупые истерички и им место на кухне; полисный патриотизм и семья стоят выше законов города, а за неискупленные грехи отцов должны платить их дети. Вот такая вот картина мира получается у Эсхила всего по первым трем дошедшим пьесам.

Продолжение...