Гугожа, часть 2

<Предыдущая часть

Мне уже двадцать. Я вырос из веселого болтливого малыша, который умилял окружающих, в долбаного битарда. Учусь на программиста, что, возможно, поднимет однажды мой статус. Учусь плохо, прогаю еще хуже, что мои перспективы сводит к нулю. Все лицо покрылось непроходящими прыщами.

Посредственный я во всем, в общем. Кроме Гугожи.

Он продолжал приходить, как и обещал. Чем взрослее я становился, тем реже видел в темноте его глаза. То вовсе не приходил, то просто от меня скрывался. Но даже когда прятался, я каким-то образом чувствовал его рядом.

Так и не разрешил мне увидеть его при свете, стеснялся, как двенадцатилетняя девочка. Я забил. Стал воспринимать его как этакого призрака — глаза, голос, и больше ничего.

Узнать о нем удалось мало. Гугожа на все вопросы отвечал односложно: да, нет, иногда, может быть, и любимое — тебе лучше не знать. Зато слушателем был отменным. Я уже привык болтать ночами, когда чувствовал его присутствие. Про девчонок, с которыми ничего не получалось, друзей, родителей. Выговаривался, когда отец сгорел от рака. Он всегда слушал.

Думаю, мало понимал, но слушал.

— А тебе вообще интересно то, что я тут несу? — спрашиваю как-то.

— Конечно. Вы, люди, необычные.

— Не похожи на вас?

— И да, и нет.

— Типичный ответ, — закатываю глаза.

— Многим из наших вы бы показались мелочными. У нас другие заботы.

— За столько лет мог бы и рассказать уже, что за заботы.

— Для меня время идёт иначе.

Я перерыл все, что мог найти про мистических существ, приходящих ночью. Домовой, Кикимора, Кобольд, Ниссе, инкуб, суккуб. Диджонтон, Хундун, бей ги йа, ночные ведьмы, Ульгенем, абасы, албасты, диббуки, ракшасы, джинны. Бука, Бугимен. Слендермен. Пришельцы, другие измерения. Ауральные сущности. Так и не понял, кто же он все-таки такой. И главное, почему пришел именно ко мне.

Одно могу сказать точно, он никак не связан с православием. В восемь лет меня крестили, и ничего не изменилось.

Обращаться ко всяким медиумам не хотелось. Я не любитель привлечь внимание, да и быстро смекнул, что не стоит всем вокруг рассказывать про Гугожу.

Думал и о том, а все ли у меня хорошо с головой. Когда получал права, ходил к психиатру. Он задавал вопросы про семью, учебу, работу. Всякую ерунду. Я отвечал правду. О Гугоже, естественно, промолчал. Вроде пронесло, сочли адекватным. Всякой шизофрении у меня в роду не замечено, узнавал. Да и шизофрения — это ведь не только галюны.

В общем, плюнул и живу как живу. Есть люди с талантом писателя, актера, есть крутые сантехники, а у меня — Гугожа.

И вот наступает день, который меняет мою жизнь. Как обычно, еду в универ. К первой паре. Вагон набит битком. В ушах гремит Cradle of Filth. Узнал про эту группу, когда гуглил про демонов и сатанизм. На идеологию мне плевать, просто нравится рычание солиста. Передо мной девушка — ничего такая. Короткая куртка не скрывает обтянутую джинсами попку. Тихонько прикладываю ладонь, глажу ее. Десять секунд, и она уходит, проталкивается в другой конец вагона. Видимо, день не задастся.

Выхожу из метро, перебегаю дорогу на красный. Каждый день думаю, что могу не вернуться домой. Вдруг умру. На меня наедет автомобиль, а я не услышу шума мотора из-за наушников Sennheiser. Советую, если хотите ненароком попасть под машину.

Но в этот раз дохожу до универа живым и даже не опаздываю. Засыпаю на лекции по функану. Перемена. Прислонившись к стене, залипаю в телефоне.

Ко мне приближается Соня. Какое-то время раздумываю, снять ли наушники или просто убавить громкость. Выбираю второе. Теперь в ушах Дэни Филт на пару со сладкоголосой певичкой повествует о потерянной любви, а перед глазами стоит худенькая как трость девушка с огромными глазами и дурацкой стрижкой. Зачем девушки стригутся коротко, как пятидесятилетние училки?

Соня гораздо ниже меня, смотрит снизу вверх.

— Жор, сними наушники, — она боится встретиться со мной взглядом. Смотрит мимо.

— Я тебя слышу.

С Соней мы знакомы давно. В таком вузе, как наш, вокруг любой девушки всегда будет виться четверка-пятерка парней, но к ней почему-то никто особо не приставал. Можно сказать, я этим воспользовался. Пару недель мы гуляли, потом зашли к ней домой, и я ее трахнул на постели родителей. Запомнил, как у нее выпирали ключицы и подвздошные кости. Все как-то потихоньку сошло на нет. Потом встретились на пьянке в общаге и опять переспали. Дурацкие отношения.

— Жор… ну, в общем… я беременна.

И добавляет:

— Я не буду аборт делать.

Смотрю на нее и не знаю, что отвечать. Детей я не хочу. Не потому, что чайлд фри (хотя к детям равнодушен), а потому, что не знаю, как на них отреагирует Гугожа.

То есть еще, конечно, я не уверен, что Соня — моя любовь на всю жизнь, я точно не готов к браку и все такое. Но первая мысль о Гугоже.

Однако, я не полный мудак. Обнимаю ее и говорю, что все будет хорошо. Плету еще что-то, Соня вроде радуется. Мне нужно время, поговорить с ним.

Он чувствует, что нужен. В углу комнаты загораются угольки. И кажется мне, что они чуть тусклей, чем обычно.

Как ни странно, в этот раз он начинает разговор первым.

— Мне нужно кое-что сказать.

— Это мне нужно кое-что сказать.

— Сначала я.

Что-то не так в его голосе — словно стал тише, утратил привычную звучность, вибрацию. Устал… Внутри сжимается нервный комок. Вдруг он стареет? Он говорил, что время для него течет иначе, но… я, по сути, ничего не знаю о том, сколько живет его вид.

— Жора, возможно, я больше не приду.

Все падает внутри. Сижу и молчу, пытаясь переварить.

— А ты что хотел сказать?

— Нет, подожди. Почему не придешь? Ты можешь хотя бы это мне рассказать?

Глаза загораются синим. У меня вырывается злобный вздох.

— Да какого хрена?

Кидаю в него книжкой, но она просто ударяется о стену. Упираюсь локтями в колени, закрываю ладонями лицо.

— Ты умираешь, да?

Пауза.

— Можно и так сказать. Прости.

Все однажды уходят. Это нужно просто пережить, верно? Время лечит и все такое. Что мне там еще говорили на поминках. Все пройдет. Он бы хотел, чтобы ты радовался жизни.

— Соня беременна, — говорю я. — Наверное, мы теперь будем жить вместе.

Его глаза вдруг начинают дрожать, затухая и разгораясь. Впервые за эти годы. Он… в замешательстве?

— Тогда я точно не приду больше. Прости.

— В смысле? Я думал, ты захочешь ее увидеть…

— Я… я беременных не переношу, — в его голосе скользит странная нервная нотка.

— Ревнуешь, что ли? — мне не до смеха, но хочется как-то разрядить атмосферу. Так некоторые начинают шутить, когда ситуация — тяжелее не придумаешь.

— Прости, — повторяет он. — Я тебе многого не рассказывал.

— Да ты ни хрена не рассказывал.

— Для твоей же безопасности.

— И для твоей, да? Для твоих?

Он опять замолкает. Чувствую, как к горлу подкатывает тяжелый ком.

— Думай о своей семье, Жора, — он говорит это так, словно провожает меня в могилу. — У вас все будет хорошо. Будьте счастливы.

Глаза в углу начинают таять, и я почти кричу, уже не боясь, что мама услышит за стенкой:

— Подожди! Обещай, что придешь еще. В последний раз. Попрощаться.

Глаза ненадолго проявляются.

— Я постараюсь.

Тьма скрывает Гугожу. Сажусь на кровати и думаю о том, как теперь буду жить без него.

А все-таки я кретин. Возможно, я единственный, кто столько лет контачил с существом из параллельного мира. И ничего не узнал, даже настоящего имени. Просто принял его правила, и все.

Мог бы сделать потрясающее открытие, сделать замеры, поставить инфракрасные камеры. Изменить мир, все представление о нашей вселенной.

Но вместо того, чтобы подружиться с юным гением, Гугожа связался с обыкновенным долбоебом.

А, может, оно и к лучшему. Возможно, он нарушил все правила, общаясь со мной. Может быть, когда-то давно, тысячи лет назад, люди загнали его вид в угол, и теперь они прячутся от нас, скрываясь от света.

Но хуже то, что я сросся с ним, как акула с рыбой-прилипалой. Он часть меня: странная, темная, непонятная.

∗ ∗ ∗

У родителей Сони есть квартира, которую они сдают. Теперь она наша, при условии, что распишемся.

На свадьбу денег не тратим. Слава богу, и у нее, и у меня адекватные родственники. Никаких ресторанов и сраных лимузинов. Просто идем в загс. Я в джинсах, Соня в хлопковом платье и розами в волосах. Делаем селфи с кольцами и постим в инстаграм — весь праздник.

Соня ходит счастливая. Отращивает волосы до плеч, носит красивые платья, и я начинаю испытывать к ней настоящую нежность. Всякие эпизоды с девчонками в метро оставляю в прошлом. Семейный человек теперь, как-никак.

Мама рада без памяти. Постоянно переводит деньги, хотя мне не хочется висеть у нее на шее. Все лето работаю, осенью начинаю мотаться из универа на работу и с работы в универ. Ближе к ноябрю понимаю, что задолбался, и на парах не появляюсь, списываю все у Сони, которая так и ходит на лекции с животом.

В середине ноября сижу на работе, и вдруг появляется знакомое чувство. С детства оно возникало, когда я лежал в постели — смесь тревоги и страха, и твердое знание, что он придет.

Оглядываюсь. Вокруг опен-спейс, искусственный свет, коллеги работают, болтают, смеются. Никакой мистики. Никаких существ, приходящих в ночи. Глаз в углу. Сижу, пытаюсь прийти в себя. Но чувство не уходит. И тут меня осеняет, подскакиваю на месте.

Я беременных не переношу.

Звоню Соне, один раз, второй. Нет ответа.

Меня словно жахает электрическим током. Мысли разбегаются, как муравьи из разворошенного муравейника.

Что я, по сути, знаю о нем? На что он способен?

— А ты сильный, Гугожа?

— Да.

— Очень?

— Да.

— Лех, можно пораньше уйду? Мне что-то нехорошо, — говорю начальнику и, в общем, не вру.

Хватаю вещи, куртку, несусь домой. Метро невыносимо медленное. Постоянные остановки. На машине еще дольше. Сучий дефолт сити. Сгрызаю ногти в кровь.

Вылетаю на улицу. Омерзительно мокро. Тяжелые капли тарабанят по земле, грязный ноябрьский снег хлюпает под ногами. Короткий путь через дворы. Фонари мигают и гаснут. Температура ноль, а чувствуется как минус двадцать.

На месте нет консьержа, который всегда открывал. Руки трясутся, пока ищу ключ. Лифт не работает. Несусь по лестнице. Свет ламп дрожит.

Распахиваю дверь и вваливаюсь в темноту. Соня всегда дома в это время.

Нераспакованная коляска валяется на боку. По дороге на кухню слышу тихую, еле различимую музыку. Cradle of Filth. Запах крови бьет в ноздри. Перестаю дышать.

Соня сидит, уронив голову на грудь. Он на столе. Вижу темный силуэт на фоне окна. Горящие глаза-рубины.

Включаю свет и наконец-то вижу Гугожу.

Волосы встают дыбом на затылке. Ужас хватает меня обеими руками и душит в тисках. Грудь пронзает сильнейшая боль, словно сердце ошпарили кипятком. Пячусь, хватаю со столешницы нож. Выставляю перед собой.

Он не обращает внимания. Запускает кривую шестипалую руку в то, что было моей женой, и вытаскивает кишки, которые тянутся, как кровавая моцарелла. Смачно всасывает, облизывает длинные пальцы с семью или восемью костяшками.

— Скажи что-нибудь, — шепчу я. Почему-то мне очень хочется, чтобы он заговорил.

Он выкручивает узкую голову. Глаза мигают светофором, чего я никогда не видел. Покрытая кровью ладонь складывается в манящем жесте, и я иду, тяжело передвигая ногами, точно к ним привязали чугунные гири. Нож со звоном падает на пол. Ледяные руки обхватывают мое лицо с обеих сторон, и сквозь меня словно пропускают электрический ток.

Я вижу монстров... нет, вижу незнакомых, инопланетных, странных созданий. Я вижу, как они охотятся на зверей, беременных лисиц, мамонтих, обезьян, выедая у них зародыши. Воруют детенышей из нор и убежищ.

А потом появляются люди в звериных шкурах. И создания больше не хотят зверей. Мелкие двуногие существа — источник долгой, очень долгой жизни.

Я вижу одного из них. Это не тот, кто стоит передо мной. Он идет на свою первую охоту и не хочет убивать двуногого детеныша. Он видит в нем что-то особенное, чего нет в зверях. Но другие видят в нем лишь еду. И он охраняет его.

Он умирает быстро, как и все, кто питался животными. Что же он так охранял всю дорогу?...

А потом я ничего не вижу и не знаю. Меня обдает хриплым, глубоким дыханием, запахом гнили и смерти.

Мне кажется, у меня никогда не было жены.

Автор: Olgayarkova