Гость художника
HranitelSklepa
Несколько лет подряд у меня было странное по современным меркам увлечение – я коллекционировал старые кассетные магнитолы. Не те, что крепят в автомобилях, а большие, с ручкой для переноски. Их металлизированный корпус, подсветка шкалы радиоволн, блеск хрома на динамиках и регулировочных ручках вызывали в моей душе неподдельный восторг, заставляя ностальгировать по временам, когда таких «монстров» гордо таскали на плечах. Казалось, в ту эпоху музыка звучала более дерзко и благородно, солнце светило ярче, а ночь наполнялась атмосферой вечной вечеринки.Впрочем, моя ностальгия была ложной. Я родился уже после восьмидесятых, аккурат перед развалом Союза, и видел в тех аппаратах тоску по периоду, который знал исключительно по зарубежным фильмам. Мир киногрёз рисовал в моём разуме иную картину прошлого, гораздо более сочную и яркую чем окружающая серая реальность. Прекрасный кассетный бумбокс, доставшийся от отца, был в квартире единственным атрибутом из тех самых голливудских сказок. Когда-то он и положил начало будущему увлечению. Этот аналоговый реликт пробуждал во мне желание перенестись в искусственный мир неоновых огней, вернуться во времена из своих фантазий, в те восьмидесятые, которых никогда не было.
Постепенно моё коллекционирование переросло в нечто большее. Я начал восстанавливать абсолютно убитые аппараты, порой собирая один рабочий экземпляр из трёх или четырёх других. «Доноров» всегда искал через интернет. Мне случалось покупать помойный хлам лишь ради одной ручки регулировки или клавиши воспроизведения, благодаря чему становилось возможным укомплектовать редкую благородную магнитолу в ее первозданном виде. Моя комната изобиловала баллончиками хромирующей краски, микросхемами, резиновыми пассиками, и прочими винтажными запчастями, которые были везде, даже на кухне. Квартира стала мастерской, но удовольствие от процесса того стоило. К тому же хобби приносило доход – многие модели я продавал по бешенным ценникам, ведь коллекционеры не жалели деньжат за идеальное состояние.
Эти великолепные аппараты казались для меня вершиной дизайнерской мысли, глаза жадно смотрели на каждый экземпляр, наслаждаясь игрой света на металлических шильдиках. Моё прибыльное увлечение продолжалось бы и сейчас, но увы, один случай изменил всё.
В то летнее утро я как всегда просматривал сайт с объявлениями о продаже. Вывел на правый монитор свежие предложения по своему городу и где-то раз в полчаса обновлял страницу, попутно делая свои дела. Часам к девяти мне повезло: вверху списка возникло весьма заманчивое предложение. Я кликнул мышкой и посмотрел фотографии товара. Эти снимки укрепили меня в желании сделки, ведь на них был великолепный японский кассетник с очень приличной сохранностью, и он выглядел так свежо, будто его только-только переместили сюда из 1985 года.
Мои глаза загорелись. Я прочитал скудное описание и понял, что передо мной тот редкий случай, когда продавец совсем не знает реальную цену того, что принял за старый хлам. Элитную магнитолу продавали за сущие копейки. Даже если она не совсем исправна, её внешняя сохранность и класс позволяли оценить аппарат куда выше одной тысячи рублей.
Я не стал мешкать и кликнул по ссылке «показать номер телефона». Монитор продемонстрировал скрытые цифры и через мгновение мои руки уже набирали их на смартфоне. После нескольких гудков мне ответил женский голос. Владелица бумбокса удивилась моей оперативности, ведь она создала объявление всего пятнадцать минут назад и никак не ожидала столь скорого звонка из-за столь устаревшей вещицы.
«Вы понимаете, – виноватым голосом сказала женщина на том конце линии, – Я даже не знаю всё ли с ним в порядке. Включала его в сеть и лампочки вроде светятся. Но вот дальше проверять не стала. Кассет у меня нет, да и разбираться времени не нашлось.»
Я ответил, что смогу проверить аппарат на месте, если сделка состоится не на улице. Как ни странно, женщина с легкостью согласилась.
Было воскресенье, абсолютно свободный выходной день, и мне хотелось забрать магнитолу как можно быстрее, дабы никто другой не перебил изначальную цену. Я, конечно, понимаю, что фанатиков винтажной аудиотехники не так много, но предложение было слишком хорошим для промедления. В итоге хозяйка продиктовала адрес и мы договорились встретиться через час.
После пяти минут быстрых сборов я уже запирал квартиру, намереваясь ринуться за «своей прелестью». Вызвал лифт и, нетерпеливо крутя в руках связку ключей, начал ожидать кабину. Вскоре двери открылись и мне на встречу вышел мой сосед по площадке – местный участковый Павел. Сегодня он был без формы, держал в руках позвякивающие стеклянной тарой пакеты, явно предвкушая весёлый вечер. Содержимое пакетов не оставляло сомнений в его намерениях.
– О, Андрюха! – бодрым голосом воскликнул он, освобождая кабину. – Небось опять за каким-то хламом пошёл, Плюшкин ты наш.
Павел был моим ровесником, мы даже когда-то учились в одной школе. Не смотря на специфику своей профессии, он был человеком приятным, одним из тех редких типов людей на которых трудно обижаться, что бы они ни говорили. Кто-то называет это божьим даром, кто-то харизмой, а кто-то природным обаянием. Паша был слегка полноват, но его исполинский рост успешно это маскировал. Он смотрел на меня сверху вниз и улыбался во все зубы.
– Привет, Паш. Ты сегодня отдыхаешь? – ответил я, проигнорировав слова про Плюшкина.
– Да, дежурство не моё, но всё равно напрягают. Расклеивал с утра листовки с ориентировками. Так, рутина.
– И много у нас по району в розыске? – из вежливости поинтересовался я.
– Всё как обычно, – по-прежнему заливаясь улыбкой ответил Павел. – Каждый день новые цифры. Старики забывают свой адрес, молодые девки бегут от родителей. Ну и урки всякие, разумеется. Ты это… заходи сегодня вечером. Выпьем.
Я пообещал, что обязательно приду, и мы распрощались.
Минуту спустя мои ноги уже несли меня мимо панельных домов, на улицу, где жила хозяйка магнитолы. Серые девятиэтажки быстро сменились классическими хрущёвками, за которыми уже виднелась старая гимназия. Миновав её, я перешёл через дорогу, оставил позади стоянку и, обойдя коммерческий институт, свернул за сталинскую высотку.
Раннее солнце струилось сквозь листву, придавая обветшалому двору ложного веселья. Мне не приходилось ходить здесь ранее. Впереди меня, среди деревьев и кустов виднелись дома: бежевые, двухэтажные, окружённые путаницей газового трубопровода. Казалось, некогда это место было весьма приятным, в любой детали двора словно чувствовалось увядшее благоденствие. Заросли возле асфальтированных дорожек скрывали едва виднеющиеся остовы кованных лавочек, давно уничтоженных, почти ушедших в землю. На фасадах типовых домов живописно смотрелся густой плющ – он успешно закрывал своей зелёной шубой облупившуюся краску. Сквозь эти многолетние слои бежевого цвета проглядывалась кирпичная кладка, тёмно-бордовый оттенок которой красноречиво говорил о возрасте зданий. Всю эту картину дополняла утренняя тишина выходного дня. Двор с послевоенными двухэтажками окружали более крупные здания сталинской эпохи, почти полностью отрезая от них шум оживлённых улиц. Сонное царство, иначе не скажешь.
Однако далеко не всё было плохо. Здесь ещё жили люди: многие окна успешно заменили на пластиковые, крыши сверкали новой кровлей, а газовые трубы явно поддерживали свежей краской.
Подойдя к нужному дому я заметил дверь с кодовым замком. Даже тут подъезд был закрыт. Я спокойно относился к этим безликим железным дверям, которые заполонили каждый многоквартирный дом в нашем городе, но здесь такое нововведение выглядело особенно уродливо. Декоративная рельефная арка, обрамлявшая парадный вход совсем не сочеталась с грубым листом металла, подходящим разве что для тюремных казематов.
Код замка я не знал. Достав из кармана смартфон, я нашёл номер хозяйки аппарата.
Вскоре женщина сообщила мне цифры. Я вдавил на панели «167», замок щёлкнул, и дверь послушно открылась.
Где-то в доме слышались удары молотка, перемешанные со звуками теле или радиовещания. Преодолев три отполированные временем ступеньки, мне пришлось остановиться. Окна возле лестничной клетки застилал плющ, отчего в полумраке тусклой подъездной лампочки я не сразу заприметил нужную квартиру. На тесной площадке она была справа – за обитой старым дерматином дверью с металлическим номером «2».
Я коснулся кнопки звонка и мелодичная трель глухо отозвалась в глубине помещения. Вскоре послышались шаги.
«Кто?» – довольно грубо вопросил мужской голос за дверью.
Договариваться мне приходилось явно не с ним. В моей голове пронеслись сомнения: вдруг квартира не та? Перепутал? Ошибся? От этих мыслей я помедлил с ответом, отчего некто по ту сторону повторил свой вопрос более настойчиво:
– Кто?
– Это по объявлению. По поводу кассетника, – с трудом удалось выдавить мне.
В конце концов, в квартире мог быть муж, брат, сын. Страхи неуместны, нужно успокоиться. Не все как я живут в одиночестве.
Прошло ещё одно мгновение, замок щёлкнул и дверь открылась. Передо мной возник раздетый по пояс мужчина лет сорока. Его вспотевшие волосы были спутаны, на лице виднелась лёгкая щетина и абсолютно безразлично-уставший взор.
– Здравствуйте, звонил сегодня Ольге, мы договаривались… – начал было я, как вдруг заметил в правой руке незнакомца продолговатую ножовку и невольно вздрогнул. Слова снова застряли в горле, настороженная пауза зависла на середине предложения.
Он проследил за моим взглядом.
– Я полы чинить собрался, не переживай, – коротко дал понять мужчина и обернулся. – Оль, к тебе по объявлению!
Позвав женщину, несостоявшийся маньяк потерял ко мне всякий интерес и скрылся в дальней комнате. От сердца немного отлегло. Я, всё ещё опешивший, продолжал стоять на пороге.
– Сейчас иду, только руки сполосну! – послышался откуда-то справа голос хозяйки.
Сердце всё ещё галопировало после внезапного «холодного душа». Образ жизни интроверта порой играл с моим разумом злые шутки, порождая пустые тревоги и чересчур острые реакции на вполне житейские события.
Я глубоко вздохнул, вошёл и огляделся.
Квартира явно готовилась к ремонту или к переезду. По углам стояли коробки, перевязанные шпагатом стопки книг и прочий бытовой хлам. Но особенно мой взгляд привлек беспорядок впереди, у окна. Аккурат под подоконником плотным рядом стояли деревянные резные рамы самых разнообразных размеров и оттенков. Какие-то из них были совсем простыми, какие-то более изысканными, однако все без исключения выглядели весьма потрёпанными от времени. Тем не менее их количество впечатляло, особенно в рамках простой квартиры.
На старых выгоревших обоях виднелись прямоугольники свежего цвета и гвозди, явно говорившие о том, что картины, стоящие теперь ребром ко мне, ещё недавно висели на стенах. В правом углу я заприметил сложенный мольберт, забрызганный целыми слоями разноцветной краски. Мне не были видны сами полотна, но уже можно было сказать, что эта квартира принадлежала человеку искусства.
– Здравствуйте, – прозвучал справа женский голос, не давший мне надолго уйти в себя. Я слегка вздрогнул и обернулся. Судя по всему, это и была Ольга, хозяйка того самого кассетного реликта, женщина около 37 лет на вид, очень худая, с добродушными, но абсолютно потухшими глазами. Её волосы были завязаны в неаккуратный хвост, а одежда говорила о настрое на генеральную уборку.
– Извините. Мыла окна на кухне и не успела сразу подойти.
– Ничего страшного. – буркнул я себе под нос.
– Кажется, там, – ткнув пальцем вперёд сказала она, просеменила к противоположной стенке и начала разбирать в стороны книжные стопки.
Сначала я подумал, что где-то там под толщами хлама должна найтись моя магнитола, но в итоге оказалось, что женщина очищала путь к розетке.
– Сейчас принесу табуреточку, секунду, – чуть запыхавшись сказала хозяйка и вновь метнулась на кухню.
Из ближайшей комнаты доносился ритмичный звук пилы – видимо муж начал свою работу и кромсал ножовкой что-то деревянное, периодически матерясь себе под нос, когда дело не клеилось.
Через мгновение Ольга вернулась с табуретом, услужливо поставила его возле розетки, прошла к старенькому шифоньеру, открыла его и, привстав на цыпочки, вытащила с верхней полки ту самую вещь, ради которой я явился.
Магнитола блеснула хромом. Да, она определённо должна стать новым великолепным артефактом моей коллекции, одним из тех, через которые люди прошлого поколения могли впервые услышать вестников нового времени. Из собратьев этого аппарата разносился мощный и ни на что непохожий голос Ронни Дио, разрывавший своими песнями скуку и обыденность буднего дня; через такие динамики многие впервые узнали о ведущей в небо лестнице, про которую пел ещё молодой Роберт Плант; корпус подобных магнитол содрогался от сумасшедших и уносящих в неведомую даль соло-партий, исполняемых истинными богами электрогитары. Передо мной был великолепный, аутентичный образец настоящего передатчика вдохновения 80-х, и время его не тронуло.
Ольга поставила аппарат на табурет.
– Вот, можете проверять, – радушно сказала она.
Я поднял магнитолу за ручку, сел на табурет, аккуратно положил будущую покупку на колени, бегло осмотрел корпус, кассетную деку, открыл батарейный отсек – всё было чисто, почти идеально.
– Этот магнитофон, – начала Ольга, пока я возился, – принадлежал моему отцу. Он недавно умер, и мы с мужем надумали продать его квартирку. Дом старый, далеко не лучший, сами видите. Много не выручим. Буквально вчера утром получили ключи. Решили перед тем как звать риэлтора немного тут всё помыть, привести в более-менее божеское состояние. Муж вызвался даже доски в полу заменить. Не все конечно, только некоторые, совсем рассохшиеся. Как раз начал подгонять их перед вашим приходом. У вас, кстати, нет знакомых, которым нужна недорогая квартирка?
– Нет, спасибо. – с улыбкой отказался я, попутно разматывая шнур питания.
– Вы не смотрите, что дом старый, – спохватившись заверещала Ольга. – Зато он в программу капремонта попал. Недавно вон крышу поменяли, а скоро, говорят проводку обновят, все трубы и батареи заменят. Некоторым панелькам до такого ещё стоять и стоять. А тут – двухэтажная сталинка конца сороковых, недорогая, проверенная временем. Я слышала, её ещё пленные немцы строили. Эти изверги, насколько мне известно, знают толк в градостроительстве. Да вы и сами можете проверить напор воды в ванной! Столько лет прошло, а хлещет как в новом доме. Качество! А теперь представьте, как здесь всё будет прелестно, когда покрасят фасад, м-м-м!
Воткнув в сеть шнур питания, я открыл деку и вставил в неё заранее приготовленную кассету. На ней был какой-то сборник попсы 90-х – если эту плёнку зажуёт, то будет совсем не жалко. Убедившись, что переключатель стоит в положении «tape», я с предвкушением вдавил клавишу «play» и магнитола ожила. Из динамиков заиграла бездумная песенка, разумеется, про большую любовь, конечно же про солнечное лето, естественно, про красивые глаза. Звук «плавал», то слегка замедляясь, то ускоряясь вновь – нужно всего-навсего заменить резиновые пассики и аппарат зазвучит как в былые годы.
– О, он работает! – с удивлением воскликнула хозяйка.
Мои пальцы нажали на «stop» и клавиша воспроизведения звонким щелчком вернулась на прежнее место. Я повернул переключатель в положение «radio», услышал знакомые помехи, быстро прокрутил ручку настройки диапазонов до ближайшей станции – приём сигнала оказался хорошим даже при сложенной антенне. Аппарат был в очень приличном состоянии и даже, возможно, пережил несколько профилактических вмешательств в прошлом. По крайней мере, об этом говорило отсутствие пломбы на сочленениях корпуса.
Достав из кармана тысячу, я протянул её хозяйке:
– Отличная сохранность, беру.
– Было приятно иметь с вами дело, – ответила Ольга и сунула банкноту в карман своих джинсов.
– Ваш отец… он был художником? – кивнув в сторону ряда рам спросил я.
Нельзя сказать, что это было мне сильно интересно, но женщина так долго говорила, не получив от меня в ответ ничего, кроме пары коротких неприветливых фраз. Возможно это комплексы, но я не хотел выглядеть молчаливым букой и через силу выдавил из себя фальшивое участие. Люди раздражаются, когда видят, что тебе абсолютно плевать на их потоки сознания.
– Художником? – задумчиво повторила хозяйка квартиры. – Да, он пытался этим зарабатывать. Но прежде всего он был алкоголиком и инфантильным мерзавцем. А уж только потом художником, причём весьма средней руки. Хотя, не могу не признать, что к концу жизни у него стало получаться лучше. Видимо чувствовал угасание и пытался напоследок сотворить хоть что-то по-настоящему стоящее. Это как силиться в последний час сделать работу, которую дали на месяц. Только в масштабе всей жизни.
– Он где-нибудь выставлялся? – рефлекторно продолжил я.
– В молодости может и выставлялся. Кто-ж его знает? Я видела его пару раз в жизни, ещё ребёнком. Нигде толком не работал, бухал, алименты не платил. Вы знаете, творческие люди часто бывают очень неприятными. Не все, конечно, но многие. Они мыслят иначе, по-другому смотрят на общепринятую мораль, порядочность, честь. Чего стоят такие пустяки, когда ты творишь миры? Всё естество таких людей в строчках стихов, в мазках краски и звуках музыки. Разве волнуют их проблемы простых людей, «кидающих копьё» на работе с девяти до шести? Какое им дело до собственных детей? Вы что, они думают о высоком! Всё прочее – лишь презренный инстинкт размножения, выживания, желания потреблять. – Ольга поморщилась и замолчала.
В комнате повисла неловкая пауза. Разговор явно зашёл в болезненное русло, но я уже не мог резко остановить хозяйку словами «спасибо, до свиданья» и выйти вон. Это было-бы как-то некрасиво. Хотя, возможно, мне опять мешали мои комплексы. Я ненавидел эту карюзлую неловкость, каждое слово, что вырывалось из моего никчёмного рта при самой лёгкой беседе.
– В общем, связались со мной, когда он был уже совсем плох, – наконец продолжила Ольга, не дав мне погрузиться в самоедство. – Из местной больнички позвонили. И я, дура, даже поухаживала за ним последние дни. Ужасный опыт, скажу я вам. Такой он бред нёс, и днём и ночью бормотал мне ахинею угасающего сознания. Толком не спал, всё говорил, говорил, почти полушепотом. Когда слушала его слишком долго, с недосыпу даже начинало казаться, будто этот обрывистый лепет имеет смысл.
Ольга глубоко вздохнула и подняла на меня глаза.
– Не желаете прикупить живопись, кстати? – сменив тон, энергично воскликнула она. – Есть очень приличные пейзажи. Отдам по соточке, каждую третью картину – бесплатно.
– Нет, спасибо, картины не коллекционирую, – ответил я. – Благодарю за аппарат.
Мы попрощались. Я вышел из квартиры, спустился по тем же трём ступенькам, что сточили тысячи шагов до меня, открыл уродливую железную дверь и покинул старое здание со всеми его уже привычными звуками: далёкими ударами молотка, приглушёнными речами телевизора, скворчащими сковородками, и скрежетанием ножовки.
Настроение пело в такт прекрасной погоде. Вцепившись в ручку, я тащил домой своё увесистое приобретение, блестящее словно таинственный футуристический чемодан из далёкой галактики. Аппарат играл хромом, отражал виды залитых солнцем хрущёвок и раздавал блики, будто салютуя в ответ небесному светилу. Я невольно заметил реакцию стареющего прохожего: его взгляд на секунду остановился на моей покупке и лицо в миг озарило нечто похожее на мимолётное, далёкое воспоминание. Хотя, возможно, мне просто показалось.
В ногах была прыть, я добрался до дома быстро, как окрылённый дурак, несущий в руках потешную трещотку. Радость от удачной сделки была сравнима лишь с детскими воспоминаниями о получении вожделенной игрушки – столь же яркими стали мои эмоции в этот день. Инфантильно ли испытывать такое в моём возрасте? Возможно. Но я наслаждался своей инфантильностью и не желал менять образ жизни, считая его единственно правильным. Ведь как говорил один известный человек: «Разве может считаться потерянным время, которое потеряно с удовольствием?»
Войдя домой и разувшись, я подошёл к стеллажу, где за стеклом стояли главные жемчужины моей коллекции. Новоприобретённый аппарат занял место в самом центре, но не из-за особой редкости или дороговизны, а лишь потому, что ещё не надоел. Удовлетворённо взглянув на свою витрину я отложил работу по профилактике аппарата, после чего неторопливо заварил чай. Следом за чаем кипяток полился в лапшу быстрого приготовления и у меня состоялся скромный обед.
Мелкие хлопоты заставили возиться почти до вечера. Внезапно появился покупатель на советский магнитофон «Романтик», который я недавно выставил на продажу после полного восстановления. Не бог весть какая хорошая вещь, но для ностальгирующих людей этот ярко-красный пластмассовый «батончик» мог казаться истинным сокровищем. И даже неприятные воспоминания о постоянных поломках малоудачного лентопротяжного механизма не могли победить ностальгию.
В воскресенье почта не работала, и я, закончив готовить товар к отправке, решил вернулся к своей свежей покупке. Закинул обратно в шкаф остатки пузырьковой плёнки, отложил в сторону коробку с надёжно упакованным «Романтиком» и поставил на стол сегодняшнее приобретение.
Вооружившись отвёрткой, я развернул магнитолу к себе задней панелью и начал выкручивать соединительные винты, периодически сбрасывая их в пластиковый стаканчик. Наконец, последний винт был извлечён и мои руки сняли чёрную крышку, открыв взгляду переплетения схем и проводов.
Я бережно поставил заднюю панель под стол. Бегло осмотрел схемы: пыли и сора почти нет, что было почти невозможным для модели столь почтенного возраста. Магнитолу точно уже ремонтировали раньше. Мне требовалось отделить механизм от корпуса, чтобы добраться до лентопротяжной системы и заменить резиновые пассики – главное слабое место у кассетных магнитофонов.
Я снова взялся за отвёртку и хотел было продолжить отработанный десятками раз процесс, как вдруг заметил краешек полиэтиленового пакета, торчащий из-под платы внизу. Процесс стал увлекательней.
Я начал торопливо откручивать схемы, которые скрывали от меня инородный предмет. Мне стало не по себе. Что там может быть? Хорошо, если попадётся заначка почившего художника, но с другой стороны, откуда у алкоголика могла взяться заначка? И зачем одиноко живущему мужчине так изобретательно прятать деньги? Нет, что-то здесь не то. Не дай бог там наркотики. Не дай бог! Хотя, если так, я просто спущу их в унитаз и забуду про находку, словно её и не было.
Винтик, винтик, ещё винтик.
В голову полезли параноидальные мысли: а вдруг та женщина помогает оборотням в погонах заработать «палку» для отчёта? Сейчас схвачу пакет с наркотой и сюда ворвётся группа захвата… Нет, это слишком. Надо меньше читать чернуху в новостях, а то так и свихнуться недолго.
Снова винтик.
Наконец, путь к пакету был очищен. Я сразу узнал дизайн местной фабрики, который года три-четыре назад использовался на всех молочных продуктах. Сверху пакет был небрежно заштопан зелёными нитками. Небрежно, но очень плотно.
«МОЛОКО. Коровье. Высшего качества. 2,5%» – значилось белым по синему. Я взял находку в руки. Пакет был заполнен чем-то твёрдым чуть больше чем на половину и это явно не порошок. По ощущениям – нечто похожее на камни, но точно определить не получалось.
В разум врывались глупые мимолётные мысли о тайнике с брильянтами и нежданном богатстве. Я гнал их, не давая себе забыться. Ересь. Откуда у бедного художника брильянты? Хотя, быть может, магнитофон достался старому алкоголику случайно. Например, был выигран в карты. Но как проигравший мог забыть о столь ценном тайнике? Нет, не мог. Будь там драгоценности, магнитофон бы искали. Причём искали бы не формально, не обыденно, как делает это полиция, а по-настоящему, с рвением.
Нет, там не брильянты. Чёрте-что там.
Я повертел пакет в руках. Допустим, там не брильянты, нечто менее дорогое, но всё же имеющее ценность. Стоит ли потом отдать находку Ольге, которая столь спокойно распродаёт вещи и труды своего отца кому попало, причём за сущие копейки? Будет ли это правильно? Или купленное всё же по праву принадлежит покупателю вместе со всем его содержимым?
Я остановил свой поток сознания. Глупо размышлять о шкуре неубитого медведя, когда не знаешь есть ли эта шкура вообще. Был только один способ выяснить. Я открыл ящик стола и достал ножницы. Нервными движениями покромсал заштопанный верх пакета, словно ненавидел его за столь бесцеремонное вмешательство в мой тихий и спокойный уклад жизни. Сердце забилось быстрее и, то ли от волнения, то ли от врождённой неуклюжести, я выронил находку из вспотевшей руки.
Содержимое пакета задребезжало, запрыгало по столешнице словно речные камни-голыши, брошенные на причал. Мелкие предметы, белёсые, разных форм и размеров – я не сразу понял, чем они были, не сразу их рассмотрел.
Эмоции зашкалили. Осознание пришло медленно, прорываясь сквозь гулкие удары моего сердца.
Это зубы. Удар.
Очень, очень похожие на человеческие. Ещё удар.
Зубы взрослых людей, с длинными корнями. И их явно больше тридцати двух, гораздо больше. Снова удар.