Гимназия
Novomestskiihttps://mrakopedia.net/wiki/Гимназия
— Так, еще раз. В шестнадцатом веке территория нашей страны выросла. Благодаря кому?— Ивану ГрозномУ!
— Не коверкай ударения.
— А чего такие простые вещи спрашиваете, будто я кретин, вон, как Вовик… Да, Вовик?
— Не трогай Пятова, следи за собой. Я хочу, чтобы ты заработал честную… хоть тройку.
— Лан, валяйте.
Обиженная пауза. Между старых оконных рам коротко жужжит весенняя муха.
— Хорошо, Медников. Гляди на карту. И остальные смотрят и проверяют Медникова и себя. Какие земли Иван Грозный первыми присоединил к России?
— Казань там… Астрахань…
— Вынь свои провода из уха.
— Вы чё, они ж беспроводные! Зрение у вас… И выключенные же.
— Наушники на уроке вообще не нужны. Тем более, зачем они тебе в ухе без дела?
— У вас тоже в ушах третий день новые серьги без дела. Антон Степаныч подарил?
— Да ты… Это дело не твое. Тем более на уроке! Отвечай, или получишь третью двойку!
— Да все, все, что вы сама тянете… Чего отвечать-то?
— Почему Россия завоевала Казанское ханство?
— Потому что жизнь без татарки, как навоз в кофеварке, да, Альфия Маратовна?
— Медников, выйди из класса!
— Э, а если я там попаду? То и вы попадете, нельзя ж…
— Ты к директору захотел?
— Нет, все, выхожу уже. Какие все злые. ОПГ, а не учителя… — гордо тряхнув белобрысой головой так, чтобы модная низкая челка взлетела кверху и упала на лоб едва ли не с легким стуком, Паша Медников потащился на выход.
— Оставь портфель!
— Там форма, у нас физра потом, — бросил он «историчке» через плечо, тихо притворяя за собой дверь кабинета — рядом вела уроки завуч Шуба, и лишний шум был ни к чему.
Пустынные коридоры и залы, как всегда во время уроков, казались ненастоящими: кругом никого, только линии бежевых стен и ровных потоков света из квадратных окон, а в воздухе — слабое гудение голосов. Звуки есть, а людей нет. В такие моменты Паша ощущал себя почти хозяином: заходи в любой кабинет, шугай кого угодно, шути, или просто молча и грозно поглядывай — не то террорист, не то смотритель зоопарка. Приятно.
Захотелось курить, но курева не было. Паша вышел на лестничную площадку и, облокотившись на перила, начал плевать в глубокий просвет меж идущих до самого полуподвала пролетов, по звуку угадывая, как далеко приземлилась слюна.
— Оба-на! Хет-трик! — раскатилось за спиной дурашливое эхо. В каком-то классе сдержанно засмеялись. Недовольно дернувшись, Паша увидел Кирюху, товарища из параллельного класса. На рукаве Кирюхи алела повязка дежурного по этажу.
— Че вопишь, Шуба услышит!
— А че, боязно? — Приятель поставил на пол ведро с водой и присоединился к Медникову.
— Пф, — Паша цыркнул сквозь зубы, и плевок, к его неудовольствию, разбился о ближайшую снизу ступень. — Просто время не нее тратить... курить есть?
— Неа, — с сожалением хлопнул себя по карману Кирюха и снова гыкнул. — Ты сегодня третий раз с урока сваливаешь. Спецом или правда задрали?
— Задрали уже, — честно ответил Паша. — Май давно, а они все задротствуют. Скоро лето, а тут… Эй! — негромко, но властно окликнул он человека, поднимавшегося на этаж.
Митёк, печально-добрый рыхолватый парнишка из небогатой чадолюбивой семьи, учившийся классом младше приятелей, попал у многих пацанов в немилость за то, что брал у девочек пестрые журналы мод, откуда довольно точно перерисовывал элегантных женщин и мужчин. Когда пару его рисунков с подачи Кири употребили в туалете, а еще несколько с подачи Паши заставили съесть, Митёк, вроде, исправился. И вот опять. Непорядок! Митёк встал как вкопанный, подняв на тех, кто выше, блеклые глаза.
— Привет, многодетный! — усмехнулся Кирюха. — Зачем шляешься?
— Я вниз ходил… — глупо начал Митёк. — На нашем этаже сортир занят…
— Энурезник, — вынес вердикт Паша. — А Кире из-за тебя влетит, он же за наш этаж отвечает, понимаешь? Чтоб никто во время уроков без дела не ходил. Что встал, сюда иди.
Подошедшего на внезапно затрясшихся в коленях ногах Митька заставили сделать три «штрафных» круга — по правой лестнице вниз до общей площадки, с площадки — по левой лестнице наверх, и снова. Минуя парочку, Митяй получай легкие подзатыльники.
— Вот так, чучело! — приговаривал Кирюха. — Хочешь в фотомодели, да? Знаем, что хочешь, аж журналов набрал. Вот и поучись. Это у тебя, считай, подиум.
Под конец Паша, рассчитав скорость жертвы и время полета снаряда, достал мобильный телефон и набрал полный рот слюны.
— Не надо, — буркнул Кирюха, но Паша уже снимал Митька, схватившегося за голову.
— Еще круг? — предложил он. Но Киря велел наказанному взять ведро и отнести его в «биологию». Паша хмыкнул, но ничего не сказал.
— Даже Митёк скучный, — резюмировал товарищ.
— Угу. Ничего, скоро лето, оторвемся!
— Слуушай, — вспомнил Киря. — Как там твои съемки? Скоро и правда каникулы. Успеешь?
Паша Медников всегда был изобретательным и веселым, о чем вся школа с неудовольствием вспоминала почти каждый день. То, о чем забывалось, освежали курсировавшие по школе памятные видеоролики. Паша и его друзья часто снимали свои выходки, будь то срыв пломбы с огнетушителя в разгар толчеи на перемене, прыжки в снег с крыши школы или случившееся после провальной для всего класса контрольной по физике наглейшее похищение из учительской классного журнала. Журнал был торжественно сожжен в руинах близлежащего детсада, а мальчишки вдобавок окатили черные останки злополучной книжицы собственной мочой. Девчонки над останками не надругались, но наблюдали, одобрительно вопя. В ходе последовавшей разборки у Шубы этот ролик был отовсюду удален, однако 9-й «Б» от ответственности не спасся, хоть Медников и взял на себя большую часть вины. Но только узкий круг самых доверенных лиц знал и другую, более творческую сторону Паши.
Насмотревшись телепрограмм с судебными заседаниями, он еще год-два назад пытался повторять увиденные там каверзы среди незнакомых людей. Подпилить опору чьей-нибудь теплицы в пригороде, украсть белье с веревок в соседнем районе, уехать на край города и, обойдя вечером десяток дворов, разбить зеркала на машинах — и все без свидетелей. Но результатов своих делишек и реакцию на них Паша не видел, и вскоре снова заскучал. Ему хотелось внимания и славы. Освоив Интернет, он нашел искомое.
Эпатажные блогеры, а то и просто фрики, немногим старше его самого, творили разные нелепости на публике. Открыто, не стесняясь показать себя среди унылых, заторможенных и слишком правильных обывателей, которых сам Павел презрительно называл «лошками». Почти все выкрутасы сходили чудакам безнаказанно, а «запалы» только увеличивали популярность. Подумав немного, Паша начал свой собственный цирк. Только полдюжины сотоварищей знали о нем и горячо поддерживали вылазки.
Во-первых, Паша решил забавляться в привычных условиях — наобум выбирать школы, где не было особой охраны и дресс-кодов, под видом «новенького» проникать в любой класс, чтобы сорвать там уроки, вызывая дикое удивление школьников и совершенно непредсказуемую реакцию учителей — от ступора и откровенного ужаса до свирепого гнева. В самом деле, кто сразу среагирует адекватно, когда невесть откуда взявшийся лоботряс начинает швырять петарды на уроке или раздеваться посреди класса до трусов, а потом плясать на парте (если до того дойдет). Или аккуратно смешает содержимое пробирок в химкабинете, чтобы потом весело его поджечь?
Во-вторых, резонно боясь быть узнанным и сполна получить за все свои подвиги, он посещал школы, максимально удаленные от своего района. В-третьих, все свои деяния Паша по возможности снимал на свой телефон.
Когда про «школьного психа» написали в местной газете, Паша надолго залег на дно. В то время у него и дозрел план красивого финала «карьеры»: он обратил внимание, что посещенные им школы образуют на карте равнобедренный треугольник. Пара «неосвоенных» школ пришлась бы на лучи законченной звезды почти идеально. В спецшколу для каких-то отклоненцев чужих явно бы не пустили, а с гимназией стоило попытаться. Пусть потом школьные инспектора или как их там, ломают головы, почему безвестный псих очертил на городе таинственную пентаграмму! В фильмах так поступали разные брутальные мстители и беспощадные маньяки. Это вдохновляло Пашу на новое «дело», но он все тянул, ждал чего-то...
А теперь Кирюхины слова едва не ввергли его в панику.
— Точно! Скоро все школы закроются, хрен куда слетаешь. Вот же! — ругнулся Паша.
— Да ладно! Осенью сходишь, — гыкнул друг. Но Паша уже загорелся идеей.
— Осенью уже позабудут. Будет не то.
— А когда тогда?
— А хоть сейчас!
— В субботу, может? У нас же контрохи щас идут, — посоветовал Киря, Паша отмахнулся.
— Тоже зауч, что ли? Как эти, — кивнул он в коридор. — Помнишь Лешку Лесова, из 11 «А»? Учился-дрочился, все пробные ЕГЭ на отлично сдал, а в марте от учебы кукухой поехал. До сих пор в Кущинской лежит, фиги в углы показывает.
— Меня без «четверки» по алгебре в курсанты не возьмут, — ответил Киря. — Легко тебе. В гимназию решил? Это надо с утра, они ж, вроде, в одну смену там… Тогда ты завтра?
— Мне эта алгебра не далась, а классуха и так трояк нарисует, ее ж Шуба взгреет за нашу неуспеваемость, — сделал рожу Паша. — Сейчас и пойду. Портфель со мной, вдруг пропустят. Щас звонка дождусь, чтоб без палева.
∗ ∗ ∗
Было чуть-чуть до полудня. Сойдя с трамвая, Паша, все больше замедляя шаг, приблизился к показавшемуся из-за густых зеленых крон краю светлого здания. Про эту гимназию он читал на специальном сайте, а кое-что слышал от старших. Она находилась в симпатичном, чистом и спокойном районе, а брали туда только одаренных детей. «Ну, я вас тоже одарю», — весело подумалось Паше. Никаких скандалов и ЧП там не случалось. Разве что странность — охрана держала собак, которые как-то сильно погрызли забредших во двор бомжей. Администрация, вроде, проверяла желающих там учиться на аллергию к собакам. А вот внутренних камер, судя по отзывам на сайте, в здании не было, и всякая съемка, ввиду того, что учились там дети известных в городе людей, запрещалась. Отчасти поэтому выбор Паши и пал на гимназию.
— Узнаем, — пробормотал он, подойдя к бетонному забору, над которым торчали начавшие ржаветь штыри. — Прямо СИЗО. Ничего, будут вам камеры. А собаки меня любят.
Из-за забора доносился смех и гомон многих голосов. Перемена. То, что надо! Соваться в главные ворота Паша не рискнул и, пройдя вдоль забора, нашел калитку. Та оказалась незапертой и даже не скрипела. Зато оказалась очень низкой — пришлось согнуться почти пополам, и закрывалась почти герметично — об этом говорил высокий, фигуристый порожек, о который Паша чуть не зашиб пальцы ног. Сразу за ней оказались густые колючие кусты незрелой малины с узкой, в полметра, тропкой.
Собачьей, что ли? Ругаясь про себя, он преодолел несколько метров зарослей.
— Вы — пресса? — звонко спросили его.
Паша, все еще сутулившийся, увидел ноги в белых носках и босоножках. Выпрямившись, он уставился на худую темноглазую девицу с двумя густыми косами и в какой-то синюшной форме. Чем-то она походила на помолодевшую Альфию Маратовну.
— Нет, — буркнул Паша. — Я на урок. Учиться.
— А, извини. Новенький? — простодушно спросила гимназистка, показав редкие зубы.
— Да. Опоздал («Какой, блин, новенький, май на дворе!», — подумал Паша).
— А. Тебе в девятый, наверно, — невозмутимо ответила девочка, кивнув влево от здания.
И правда, лошары. Ну и хрен с ними.
— Угу. К ним. Спасибо, — парень, отойдя на пару шагов, обернулся. Гимназистка так и стояла, впившись взглядом в начало тропинки. — А что за пресса такая?
— Да так, будет репортаж. Должны до двух часов приехать, — даже головы не повернула.
Хе. Как раз успеешь сделать дело и свалить. Будет им ядреный репортаж!
Детей в синюшных цветах на лужайке и дорожках было много. Весело перекликаясь, бегали между ярких турников малыши, левее, сидя на скамейках, с улыбками обсуждали всякие вещи ребята постарше. Среди них была большая группа без формы, к которой Паша и направился. Полминуты спустя он понял, что его удивило — никто из гимназистов не ругался. Обсуждали в основном учебу. Непуганые. Ботаники. Как повезло!
— Привет! — как можно сдержаннее сказал он, подойдя к лавочкам. — Девятый?
— Даа, — сказал добродушный упитанный парень в темной ветровке. — К нам?
— Ага, получается, — кивнул Паша. К нему подошли еще трое-четверо мальчишек, одетых разномастно — почти как в Пашиной школе. Представились, пожали руки. Паша и не думал запоминать, кто есть кто, но изображал на лице интерес, и начал врать про себя.
— Ух, это тебе зачем? — щелкнул он по проводку на голове одного из новых знакомцев.
— Слуховой аппарат, — пояснил чернявый крепыш, говоривший громче других.
— И что, прямо в голову идет, что ли?
— Ну да.
— А если кто-нибудь дернет?
— Тогда я буду хуже слышать. Тебя, — добавил гимназист. Паша хотел было спросить, но из нутра дома раздался густой зудящий трезвон, и все живо снялись с мест, спеша на урок.
Гимназия была красива, с выложенными рустом углами и колоннами по фасаду. Только этажи были почему-то словно разной высоты. Или так казалось снизу.
Пропуская вперед младшеклассников, старшие тормознули у входа. Паша заметил двух рабочих в грязных куртках, тянущих из школьного подвала шланг. Эх, были бы петарды! Парочка взрывов в подвале отлично бы закончили визит. Но петард не было. Перед тем, как войти, Паша поднял ворот куртки и натянул на низ лица засаленную бандану.
— О, — сказал чернявый, перекрикивая гам. — Боголюбова боишься?
— Кто он?
— Ну, мы к Боголюбову сейчас. Его боятся.
— Не боюсь я его, — фыркнул Паша. — А это для игры.
— Что? Уже начали? Разве? — забросали его вопросами девятиклассники. Паша многозначительно кивнул. Вот дебилы…
Добряк подмигнул крепышу и поднял ворот ветровки до самого носа. Крепыш помудрил с капюшоном и перетянул его себе на лицо, оставив открытыми лоб и спокойные глаза. Вмиг зашуршав, весь класс спрятал лица, став как Паша.
Может, это местный прикол такой. Над новенькими. Фиг вам, не за этим он пришел. Попав в холл, гость гимназии убедился, что про нее не врали — по обе стороны прохода в остекленных будках стояли охранники в серых одеждах, а камер не наблюдалось.
— К Ремезовой. К Красиной. К Боголюбову, — мерно произносили охранники, указывая каждому классу на лестницу. Нет бы, называли по предметам, думал Паша, шагая в общем потоке. На русский там, на химию. И зачем это вообще, если все и так знают? Или меняли расписание? Физрук напился?
На полпути к лестнице, между толстых колонн с портретами ученых, стояла простая парта, за которой клевала носом тетушка в кепи и с рацией на плече форменной робы. Рядом, свернувшись бубликом, дремал кошмарных размеров угольно-черный пес. Ньюфаундленд, может, не разобрать. Паша приметил рядом с лестницей вход в подвал — вдруг пригодится для отхода. Эх, консьержи-сони, что вы будете делать через полчаса!
Дверная табличка кабинета на третьем этаже было гласила: «А.Доголюбов».
— Фигасе фамилия! — громко хохотнул Паша, пробираясь в класс. Кабинет, судя по скелету в углу и развешанным по стенам плакатам с кусками растений и животных, был биологический. Немного пахло формалином и уксусом. Над массивным столом чернела доска, а выше — маленький стенд с натуралистично сделанным муляжом младенца в разрезе. Младенец на треть выступал из плоскости во всей объемной красе вскрытых кожной, мышечной и нервной тканей. Кабинет тонул в грохоте рассаживающегося класса.
— Можно, я тут посижу? — спросил Паша девочку в круглых очках.
— Конечно, — она, вроде, улыбнулась под своей самодельной полумаской. Под занавес не забыть похватать ее за ляжки — аппетитные…
Паша достал из сумки учебник биологии и кусок пластилина. Быстро зафиксировал телефон с включенной видеокамерой на полке шкафчика сбоку от себя. Ну, начнем…
В кабинет вошел старик с проплешинами и в иссиня-черном, явно дорогом костюме. Класс шумно поздоровался. На груди старика висел бейдж. Реально, Доголюбов.
— Садитесь, ребята, — прошмакал дед. — Рад всех вас видеть. Все справились с дополнительной лабораторной? У кого есть вопросы?
Класс отрицательно мотал головами. То, что у всех были полускрыты лица, старика, видимо, не беспокоило. А может, он вообще маразматик? Паша поднял руку и завопил:
— А чего тут у вас детей расчленяют? Вы вообще об этом знаете?
Учитель ничуть не смутился.
— Что вы, молодой человек, простых пособий никогда не видели? Это же муляж.
Доголюбов подпрыгнул, цапнул и сорвал разрезанного ребенка с гвоздя, обломав при этом край стенда. Швырнул в Пашу. Паша поймал, удивившись силе броска и, повертев в руках предмет, увидел, что он из пластика.
— Спасибо, — буркнул он, положив муляж на парту
Соседка слева никак на сцену не среагировала, а мальчишки наблюдали с интересом.
— Вы к нам недавно? — спросил старик со странной фамилией.
— Да, вчера перевелся, — соврал Паша, придумывая себе не менее странную фамилию. Но учитель лишь кивнул и забыл о новеньком, начав урок.
Тема была про антитела. Класс слушал, читал и записывал, иногда подсмеивался чему-то и тихо болтал. «Как у нас. А еще гимназия». Черканув в своей тетради пару строк, Паша на миг прикрыл глаза и усмехнулся. Пора.
— Алексей Степаныч! — громко прервал бухтение старика Паша. — Что тут так жарко?
— А? — прищурился Доголюбов. — так май. Форточка открыта. Сними куртку, если жарко. Так вот, ребята, в нашей таблице...
Паша Медников натянул бандану до самых глаз, повернулся к камере, показал ей большой палец и расстегнул свою куртку. Аккуратно, нарочито долго и шумно сложил на парту, накрыв младенца. Нырнул вниз, стащил обувь, стянул носки и неспешно обулся, не забыв рассмотреть почти голые соседкины ноги. Шлепнул носки о парту.
Доголюбов мельком покосился, но ничего не сказал. Носки пахли. Паша змеем вылез из штанов, снял с себя спортивную футболку, помахал ею, как флагом.
— Осторожней! — шикнула соседка, не удостоив шоу и беглого взгляда.
— Тихо ты! — недовольно сказал сосед сзади.
— Сам ты тихо! — огрызнулся Паша. Ишь гады, типа не замечают! А этот чего?
— Что это такое? — строго воззрился на Пашу старик. Получилось! — Зачем снял вещи?
— Я ж сказал — жарко! — начал обмахиваться носками Паша. — Воздух что-то спертый.
— Нет, — отрезал Доголюбов, сверкая ламинированным бейджем. — Сперто на пятом этаже. Тут нормально. Немедленно приведи себя в порядок и работай!
Весь класс, бросив ученье, смотрел на Медникова. Что, не ждали, придурки образцовые?
— Лан, дядь, щас я футболку найду... Он сделал вид, что тянется на верх шкафчика, и вдруг легко запрыгнул на парту, представ перед аудиторией почти в чем мать родила.
— О-о! — протянул класс. Паша, будто копаясь на полке, затряс плечами и задом, пританцовывая и мурлыча под нос рэп.
— Вот же. Доголюбов, у меня одежку стыбздили! Че за класс, ну емое! Че за школа вообще.
— Из какой школы ты перевелся? — негромко спросил старик.
— Че? Из тринадцатой, — наобум ответил Паша. Осталось швырнуть в доску запасенный в кармашке трусов пузырек краски и, схватив в охапку вещи и телефон, ринуться с парты сразу к двери. Одеться можно после, в гаражах за зарослями у школьного двора.
— А, так бы и начал, — улыбнулся Доголюбов. — Все ясно. Тогда так...
Учитель, покряхтев, взобрался на стол, повозился с ремнем, встал спиной к ученикам и стянул с себя брюки и исподнее, выставив на обозрение свой дряблый бледный зад.
Медников застыл. Урок и дебош вмиг остановились. Над рядами парт молча торчали двое.
— В-вы чего? — выдавил Паша. Биолог обернулся, не меняя положения тела.
— Что не так, юноша? Ты ведь прибыл из тринадцатой?
Класс ожил, сдержанно загудел.
— Народ, что за вуфел вас тут учит!? — завопил Паша. — Че молчите, не видите, что ли?
— А ты не вуфел? — разозлился извращенец Доголюбов. — Кажется, ты меня обманул. А?
Старый зад все так же висел над классом. А класс... Смотрел на Пашу. Двадцать пар удивленных, возмущенных, подозрительных глаз. Будто в метре от передних парт не было гнусного пердуна! Даже соседка будто впервые оглядывала гостя сквозь толстые, уродующие лицо линзы. С удивлением, но не укором. Паше расхотелось безобразничать.
— Эх ты, — плюнул учитель и натянул брюки. — Ладно, досиди уже. На перемене разберемся.
Паша змеем скользнул на стул, сгреб в охапку вещи и двинулся на выход.
— Эй, куда ты? — спросил чернявый из-под повязки.— А игра? Ты же сказал.
— Тебе позволяли выходить? — насупился застегивающийся дед.
— Схерали? — злобно отозвался Паша, уже из коридора. — Прощай, Педолюбов!