Отвращение

Часть 5. Опасный тренд. Глава 10: Больной великан

Отвращение

Как и радость, печаль, гнев и страх, отвращение — это базовая эмоция, присущая всем людям. Отправьтесь в любую страну мира и эти эмоции будут выражаться одинаково. Вот почему, например, улыбки никогда не требуют перевода.

Базовые эмоции такие, как есть, потому что они помогали выживанию в древнем человеческом мире. Поиск в Google Images по запросу «отвращение» показывает людей с одним и тем же безобразным выражением лица: прищуривающих глаза, морщащих носы и выдыхающих (а если становится действительно плохо, выдох превращается в тошноту и, в конечном итоге, рвоту). Учёные считают, что это эволюционный способ заставить нас закрыть наши входные пути в организм и выгнать наружу всё, что мы можем, чтобы защитить себя, когда мы подвергаемся воздействию токсинов или болезней. Мы так реагируем, когда сталкиваемся с гнилой пищей, кровью, дерьмом, личинками и всем остальным, что по мнению нашего древнего программного обеспечения потенциально опасно и переносит болезни. Мы настолько склонны испытывать отвращение, что вы, вероятно, почувствуете лёгкое отвращение прямо сейчас, прочитав последнее предложение.

Странно то, что отвращение может передаваться и на наше отношение к людям. Существует достаточное количество исследований, которые показывают, что когда люди подвергаются воздействию чего-то, что вызывает их эмоции отвращения, они становятся более суровыми моральными судьями. В одном эксперименте группе канадцев были показаны тревожные, но не отвратительные изображения автомобильных аварий, а другой группе были показаны фотографии кашляющих людей и прочие визуальные эффекты, связанные с болезнями. Затем обеим группам задали вопрос о том, из каких стран, по их мнению, Канаде следует привлекать иммигрантов. Обе группы отдали предпочтение иммигрантам из знакомых стран (тем, кто широко представлен в Канаде), но группа, которая видела изображения болезней, выразила это намного увереннее.

Ось Y — процент выделяемых средств на привлечение иммигрантов из: новых стран (тёмный цвет) и привычных стран (светлый цвет).
Ось X — основные угрозы слева направо: аварии, болезни.

В другом исследовании участники, сидящие за грязным столом, были более суровы в своих суждениях о серии преступных действий, чем участники, сидящие за чистым столом. Ещё в одном случае запах рвоты заставил участников с большей вероятностью не одобрять гомосексуализм.

Учёные используют термин «поведенческая иммунная система», чтобы описать теорию, согласно которой отвращение связано с такими понятиями, как ксенофобия и дискомфорт по отношению к практикам и ритуалам (особенно сексуальным), которые кажутся нам чуждыми или отличными от наших, — древний импульс, который мы развили, потому что давным-давно контакт с чужеземцами и их практиками часто действительно подвергали нас риску заболевания.

Знаете, когда смотришь фильм ужасов, и к концу твоя миндалина вся на взводе, и каждый неожиданный шорох в доме даёт ощущение, что тебя вот-вот прикончат? Дело в том, что ваш Примитивный Разум плохо умеет отличать фильмы от реальности, и из-за фильма ему кажется, что он в опасности.

С поведенческой иммунной системой та же история. Как только чувство отвращения запускает в работу ваш Примитивный Разум, даже лишь через образы, он становится очень подозрительным, предполагая, что смертельная болезнь где-то рядом, и хочет реагировать соответствующим образом. Всё это раздувается, ваш разум заполняется дымом, и вы начинаете подчиняться своему древнему программному обеспечению, даже когда это не имеет абсолютно никакого смысла. Таким образом, вы делаете что-то вроде двойной проверки замков на всех дверях после просмотра фильма ужасов — вы становитесь невероятно настороженным по отношению к людям и поведению, которые не похожи на «ваших людей» или их нормы.

Причина, по которой я назвал отвращение одним из самых страшных слов в английском языке, заключается в том, что оно является спусковым крючком для дегуманизации, а дегуманизация — это наркотик, открывающий путь к худшему, что делают люди. Не случайно, что два самых ужасных события в новейшей истории человечества — Холокост и геноцид в Руанде — стали возможными благодаря отвращению. Нацистская пропаганда постоянно сравнивала евреев с вызывающими отвращение животными, такими как крысы, свиньи и насекомые. В радиопередачах Руанды, спровоцировавших геноцид 1994 года, тутси неоднократно назывались «тараканами». Это всего лишь два примера давно устоявшейся традиции. Во время Первой мировой войны немцы изображали британцев пауками, в то время как США делали то же самое с кайзером. Во время Второй мировой войны американцы рисовали японцев как крыс, а японцы англичан — пауками.

В статье 2012 года Эрин Бакелс и Пол Трапнелл пишут:

После активации чувство отвращения надёжно вызывает чувство превосходства над объектами оскорбления, которые в силу своей омерзительности исключаются из этического круга. Таким образом, отвращение охраняет границу между человеком и животным в социальном познании, играя двойную роль: дистанцируясь от «низших» существ и подтверждая нашу собственную человечность. Применительно к межгрупповым контекстам отвращение устанавливает психологическую границу между нами и ними, которая очеловечивает нас за счёт других. … есть свидетельства того, что чувство отвращения может ослабить или заблокировать человеческое восприятие объектов. В двух социально-нейробиологических исследованиях Харрис и Фиск (2006, 2007) обнаружили, что члены определённых вызывающих отвращение внешних групп не могут рассматриваться как полностью человеческие, социальные сущности.

Отвращение наполняет наш разум особым древним туманом, превращающим обычных людей в психопатов, которые могут без сожаления причинить немыслимый вред. Жуткое дерьмо.

Географические и информационные пузыри представляют собой смертельную комбинацию, вызывающую отвращение.

Писатель Джин Кнудсен Хоффман говорит: «Враг — это тот, чью историю мы не слышали». Трудно испытывать бесчеловечное отвращение к людям, которых вы знаете лично. Менее сложно, когда вы редко видите своих врагов. И ещё проще, когда разрушительный сбор вишни учит вас только худшему из худшего о них.

Нам нужно начать использовать термин: политический фанатизм.

Политический фанатизм так же реален, как и любой другой фанатизм. В статье 2014 года о политической поляризации в США Шанто Айенгар и Шон Дж. Вествуд пишут:

Враждебные чувства к противоборствующей партии укоренились в сознании избирателей, и эта аффективная поляризация, основанная на партии, столь же сильна, как и поляризация на основе расы. Мы также показываем, что партийные послания оказывают сильное влияние на неполитические суждения и поведение. Сторонники одной партии дискриминируют противоборствующих сторонников и делают это до степени, превышающей расовую дискриминацию.

Их выводы подтверждаются другой статьёй 2014 года, где был представлен этот график, из которого следует, что политическая нетерпимость превосходит другие виды нетерпимости как слева, так и справа.

На график нанесены различные группы людей (молодёжь, бизнесмены, наркоманы, военные и т.д.) на оси координат, где удаление от центра влево и вправо показывает уровень либеральности и консервативности группы, а вверх и вниз — уровень нетерпимости. В левом верхнем углу отмечены либералы и Демократы, а в правом нижнем — консерваторы и Республиканцы.

По мере того, как политические Эхо-камеры становятся всё более крупными и экстремальными, политические оппоненты перестают казаться неправильными, глупыми людьми и превращаются в злых, отвратительных монстров. Ощущение отвращения к большой группе людей — прямой путь к фанатизму, как по учебнику. Если бы вы услышали о стране, населённой людьми двух основных рас, этнических групп или религий, и они говорили бы друг о друге так, как современные американцы говорят о противостоящем политическом племени, вы были бы очень, очень встревожены происходящим в этой стране.

Но большинству из нас инстинкт подсказывает, что политический фанатизм не так ужасен, как другие виды фанатизма. Может быть, потому, что кажется, что это больше отвращение к идеям, чем к людям. Или, может быть, потому, что, по крайней мере в США, расовый и другие виды фанатизма исторически были более заметными и являлись причиной большего числа конфликтов. Но в этой статье приводятся доказательства того, что партийная принадлежность в США всё чаще становится «первичным» видом связи, во многом похожим на этническую или расовую принадлежность, что делает политический фанатизм более похожим на другие виды фанатизма.

Фанатизм наиболее вреден, когда бо́льшая часть общества не видит в нём фанатизма. Лучшие инструменты для борьбы с фанатизмом — это социальные нормы, которые наказывают его проявление, но эти нормы начинают действовать только тогда, когда фанатичные взгляды и поведение широко рассматриваются как предосудительные. Сегодня в США политический фанатизм является редкой формой фанатизма, которая обычно не наказывается табу, зато часто вознаграждается. Исследования Айенгара и Вествуда подтверждают эту мысль:

Наиболее правдоподобным объяснением более сильной эмоциональной реакции, порождаемой призывами политических сторонников, является неприменимость эгалитарных норм. Эти нормы, которые поддерживаются подавляющим большинством, препятствуют проявлению поведения, которое может быть истолковано как дискриминационное. В современной Америке сила этих норм сделала практически любое обсуждение расовых различий табу до такой степени, что граждане подавляют свои истинные чувства. К оценке политических взглядов такие ограничения не применяются. В то время как американцы склонны «огораживать» проявления открытой враждебности по отношению к расовым меньшинствам, иммигрантам, геям или другим маргинализованным группам, они с энтузиазмом выражают враждебность по отношению к партии политических оппонентов и её сторонникам.

Когда общество ведёт себя плохо, политики поступают так же. Айенгар и Вествуд также изучали, как политики подражают растущему отвращению среди избирателей:

Враждебность к партии оппонентов среди рядовых сторонников посылает чёткий сигнал выборным должностным лицам; представители, которые кажутся готовыми работать по другую сторону партийной линии, рискуют быть воспринятыми как «умиротворители». Для подавляющего большинства, кто представляет неконкурентоспособные округа, есть сильные стимулы для того, чтобы «мочить» оппозицию.

Если они правы, мы должны сейчас наблюдать много политического отвращения, выражаемого политиками. Посмотрим, подтвердятся ли их исследования.