Дар

https://mrakopedia.net/wiki/Дар

Свет.Ещё горячее, но уже низко повисшее над гребнем гор солнце.

Элиэл открыл глаза, и ничего не изменилось.

Солнце над горами. Полумрак под сводами храма – в прореху в крыше сочится косой пыльный луч. Темень и корни в кротовой норе. Комья сухой земли. Уютное местечко в прошлогодних листьях под растрескавшимся полом. Птичье гнездо на ветке сразу за стеной, и листья дрожат на ветру, как пёрышки.

Элиэл выбрался из вороха ткани, в котором спал. Он знал, что стоит ему отойти на два шага, как эти сразу залезут туда – греться его теплом. Пусть. Говорить им было бесполезно, да и ему давно уже всё равно.

Ведя рукой по шершавой стене, он двинулся наружу.

«Сстой!» – тут же на разные голоса зашипело у него в голове. – «Куда?!»

«Пить,» – с упрямым раздражением сказал Элиэл, не разжимая губ. – «Я просто хочу пить».

В выдолбленной из тыквы бутыли наверняка ещё оставалась вода, но она давно успела согреться, а Элиэлу хотелось на воздух. Он шагнул сквозь лишённый двери проём, и тёплые пальцы солнца коснулись его щеки.

Кусочек неба в переплетении одетых в изумрудные листья веток. Перекрещенные травинки у самых глаз – заросли травы, и в них, ни о чём не подозревая, копошится глупая мышь. Мир как пятна света и тени. Цветное движение. Босая ступня на выщербленных ступенях – его ступня.

Ноги сами с привычной уверенностью находили путь вниз по каменистой тропе. Тогда, в самом начале, Элиэл совсем не мог ходить – не получалось держать равновесие, и, даже когда он просто сидел неподвижно, его тошнило, как на лодке отца в штормящем море. Ничего, потом привык.

Сколько лет назад это было? Говорили, в других странах зимой выпадает снег, но здесь, в тёплых краях, зима значила разве что больше дождей, чем летом. Элиэл честно пытался считать года, но сбился; с тех пор, как он впервые проснулся под сводами храма, их могло пройти и пять, и восемь.

Всё это время он видел глазами змей.

Здесь обитали, наверное, сотни. Зрение иных было совсем как у человека, для других существовало только движение или тепло – светящиеся жёлто-красные сгустки среди серого мира. Элиэл без труда различал ясный взгляд змеи, только что сбросившей кожу, и мутные глаза той, что только готовится к линьке, цветной мир древесных жителей и чёрно-белую близорукость подземных. Одни из них спали ночью, другие – днём, и Элиэлу никогда не приходилось оставаться совсем слепым.

Он видел всё, что видят змеи. Каждая из них. Одновременно.

Десятки пар глаз посылали то, на что смотрят, прямо ему в голову. Ветки, норы, крысы, яйца, небо, камни, другие змеи, он сам с разных сторон – видения толпились у него в сознании, накладываясь друг на друга, словно картинки на стекле; иногда у него получалось их листать, но не смотреть – никогда. Он мог опустить веки, мог закрыть лицо руками – но глаза змей были открыты, и увиденное ими проникало даже в его сны.

В детстве он слышал, будто вот так – ниоткуда и отовсюду сразу – на мир смотрят боги.

Когда это началось, Элиэл не чувствовал себя богом. Первые два дня он лежал, свернувшись клубком, и скулил; на третий отчаяние дало ему силы подняться, цепляясь за стены, и попытаться сбежать.

Первая и последняя попытка. Вспоминать её до сих пор было больно.

С тех пор его не оставляли без присмотра. Вот и сейчас Элиэл знал, что змеи следуют за ним, рядом и чуть поодаль, по обе стороны от тропы. Неправда, будто слепым даётся взамен особенно острый слух; просто когда не видишь, начинаешь замечать звуки, которые раньше были тебе ни к чему. Элиэл различал тихий шорох чешуи в траве; ещё несколько змей следили за ним – он видел сам себя сбоку и немного сверху – с веток деревьев. Посторонний ни за что не разглядел бы их, пока они не показались сами. Эти твари умели прятаться.

Склон кончился, и рядом мягко зажурчал родник.

Это была граница мира, в котором Элиэлу разрешалось жить.

«Дальшше не хходи».

Как будто он сам не помнит, что будет, сделай он хоть шаг дальше дозволенного. Судороги, и боль, и пена, и скорее бы смерть, только её всё нет и нет – лишь бесконечная агония отравленного тела. И обещание: «В другой расс будет ххуже».

Элиэл до сих пор хромал без мизинца на левой ноге.

Он опустился на колени у родника, видя себя с нескольких сторон сразу. Напился, умылся блаженно ледяной водой. Он уже не помнил, как выглядит вне раздробленных отражений в чужих глазах. Что ж, они хотя бы помогали Элиэлу двигаться, ни во что не врезаясь, и делать всё, что нужно, чтобы выжить без других людей, да и змеи заботились о нём, как умели. Они приносили ему одежду, почти по размеру, одеяла и ножи – он не знал, откуда, в округе не было человеческого жилья, но он был нужен им живым и здоровым, и они готовы были потрудиться. Каждую пару дней Элиэл находил рядом со сложенным из обломков стены очагом задушенного кролика, оленёнка или птицу. Один раз там лежал мёртвый младенец, и змеи долго не могли взять в толк, почему Элиэл не хочет это есть.

Ещё они прикатывали ему бочонки с маслом для светильника на алтаре.

Это было самое главное.

Элиэл встал.

Блики солнца на воде родника. Длинные тени. Темень логова под корнями полусгнившего пня. Бросок! – и глупая мышь бьётся, пронзённая ядовитыми зубами. Прореха в кроне, и через неё – плеснувшие крылья вспугнутых где-то поодаль птиц.

Головы всех змей рядом с Элиэлом вдруг разом, как одна, повернулись в ту сторону, и тогда до него донёсся звук – такой странный здесь и такой знакомый, что разум ещё не успел его осознать, а сердце уже забилось так, что стало больно.

Это был стук копыт.

Услышав шум воды, они решили напоить коней. Давно пора было дать им отдых – особенно соловой красавице Им’Суура. И как только бедняжке хватило сил весь день таскать этакую тяжесть?

Амир отправил двоих слуг вперёд себя – пускай проверят, чиста ли вода и не заболочен ли берег. Люди держались в сёдлах так прямо, как могли, но Амир знал: они устали не меньше лошадей. Нужно было думать о ночлеге.

Ночевать под открытым небом не хотелось – уж точно не после того, как дорого это обошлось им вчера. Впрочем, иногда даже желания принца ничего не значат. Пора было признать: если бы они ехали правильно, то обещанная проводником деревня встретилась бы им ещё в полдень.

Им’Суура спрашивать не было толку – даром что он здешний, вельможам не пристало ездить одним по лесам, и округу он знает не лучше Амира, а проводить его до Большой реки вызвался потому, что так до́лжно. Проклятье. До́ма знают, что путь от столицы до горного храма Куутар Барук неблизок, но если они заблудятся и задержатся всерьёз, отец лишится ума от тревоги…

Отец. Он сам благословил Амира отправиться в путь, и при дворе не было никого, кто не знал, зачем: богиня Куутар даёт тому, кто скоро наденет корону, силы, чтоб властвовать много лет.

Значит, наверное, уже совсем скоро. Когда отец отослал его прочь, Амир понял, что́ значили скорбные лица королевских врачей.

Какая-то его часть там, глубоко внутри, говорила: ну наконец-то.

Небо видит, Амир любил старика, но тот уже вдоволь настрадался за целую жизнь болезни – той самой, из-за которой он долгие годы был прикован к постели, а у Амира не было сестёр и братьев. Мысль о том, что королевский род может прерваться, ужасала столицу последние двадцать лет, и единственного наследника сохранности ради не заперли в какой-нибудь башне лишь потому, что волю богов не обманешь. Тот, кому суждено умереть молодым, погибнет и у себя дома. Простудившись, упав с лестницы, от природного яда в недозревшем плоде костяницы, как прадед, от разрыва сосуда в мозгу, как мать… Судьба, мудра она или нет, найдёт тебя где угодно.

Амир знал: после коронации ему придётся немедля жениться, чтобы продолжить род. Что ж, прежде всего, для этого нужно было хотя бы вернуться домой.

Один из слуг махнул им рукой, и Амир с Им’Сууром направили своих коней к роднику, весело журчащему среди рассыпаных по красной земле камней. Толстяк собрался было спешиться, но вдруг застыл, привстав в стременах.

– Кто это там?

Верные солдаты из охраны тут же схватились за рукояти мечей, но Амир сделал им знак подождать, вглядываясь в заросли.

– Покажись, – велел он негромко, но властно, как был научен с детства.

Какое-то время никто не отзывался, а потом из-за полосатого древесного ствола робко выглянул он – растрёпанный темноволосый мальчишка. Резные листья бросали на его настороженное, бледное лицо кружевные тени.

– Подойди, – сказал Амир, стараясь звучать помягче.

Охранники стояли собранные и прямые, пристально следя за незнакомцем, но всерьёз бояться… вот этого мог разве что какой-нибудь полоумный богач, которому в каждой тени мерещится вор. Вблизи стало ясно, что перед ними всё-таки не ребёнок – просто ростом невелик, но на деле немногим младше Амира, таким уже можно жениться… Судя по сложению, голодать юноше не приходилось; он не был крепким и сильным, как крестьянский сын, привыкший с детства ходить за сохой – напоминал скорее иных из дворцовых слуг, не навьюченных грязной работой. Чёрная рубашка, пускай искусно вышитая цветными нитками, была ему велика, волосы, казалось, кто-то обрезал тупым ножом в темноте. Между пальцами босых ног застряли травинки; на левой не хватало мизинца.

Потом Амир заглянул незнакомцу в глаза и содрогнулся внутри. Они были совершенно неподвижны – чёрные, мутные, словно затянутые белесой плёнкой. Глаза мёртвой птицы.

– Как тебя зовут? – взяв себя в руки, спросил Амир.

Они с Им’Сууром не спешились, но юноша не поднял голову, чтобы посмотреть на лица сидящих в седле – так и стоял, уставившись в лошадиный бок.

– Элиэл, господин, – сказал он.

Говорил он тоже странно – словно язык не был ему родным.

– Ты слеп?

– Нет, господин.

Им’Суур грозно нахмурился.

– Признаться в своём увечии не стыдно, мальчик. Стыдно обманывать своего государя!

Элиэл повернулся к нему. Его глаза всё так же безжизненно глядели прямо перед собой.

– Вас дюжина человек, – ровно сказал он. – Твоя рубашка синяя, а в бороде пробивается седина. Вот у этой лошади белое пятно на носу. А у этой… – он протянул руку, словно хотел и не решался коснуться лошади Амира, и тот увидел, что его пальцы дрожат, – у этой клеймо с королевским знаком.

∗ ∗ ∗

Королевский знак. Элиэл видел его всего один раз, ещё своими глазами, давным-давно, в прошлой жизни, когда десятилетний сын короля, по старому обычаю, совершал путешествие по своей земле. Ещё ребёнок, Элиэл не запомнил самого принца – помнил только толпу, и восторженные крики, и лошадей в попонах с золотым шитьём, и разговоры о том, как же всё-таки плохо, что у повелителя только один сын, ведь, если избранный богами род прервётся, ему будет не найти замены. Нельзя стать королём просто так, им можно только родиться…

Королевский знак не дозволялось использовать никому, в чьих жилах не течёт королевская кровь. Даже посланцам короля. Даже самым высоким вельможам.

Пришельцы стояли вокруг родника, и ни один из них не подозревал, сколько вокруг змей. Элиэлу казалось, что все до единой зме́и из храма, которые не спали, сползались к этому месту. Ещё бы – на его памяти здесь никогда не появлялись чужие. Он сам уже почти забыл, как выглядят его сородичи, и эти люди, шумные, яркие, пугающие после вечности одиночества, казались призраками. Сном, наконец подкравшимся безумием – страшным и чудесным сразу.

Змеи таились в траве, сливались коричневой чешуёй с корой ветвей и зелёной – с лиственной тенью, и Элиэл видел копыта коней, лица и спины всадников, разноцветные пятна их роскошных одежд…

И принца.

Элиэл собирал его облик сквозь несовершенство змеиных глаз, словно мозаику из цветных осколков, режущих руки. Высокое поджарое тело. Широкие плечи. Тёплая смуглая кожа, уверенная гордая складка у губ, волосы – как золото. И лицо. Элиэл видел такие лица – в деревенском святилище, у бронзовых статуй молодых богов.

На этого человека было больно смотреть, как на солнце. Элиэл почувствовал, что ему трудно дышать.

– Наш проводник умер сегодня ночью, – сказал принц. – Его укусила змея. Нам нужен ночлег. Где твоя деревня?

Говорить было всё равно что пытаться повернуть ключ в заржавевшем замке. Элиэл так давно не использовал голос, что теперь с трудом вспоминал, как.

– Здесь только я, господин, – выговорил он.

Змеи плохо читали человеческие лица, но Элиэлу показалось, что брови принца удивлённо приподнялись.

– Что же ты здесь делаешь?

– Я здесь живу.

– Здесь?

– В-вон там, наверху.

Принц вскинул голову, и его недоверчивый прищур сменился удивлением. Значит, разглядел. Храм умел прятаться не так хорошо, как его обитатели, но вьющиеся лианы и переплетение ветвей почти целиком скрывали серые стены.

– Что ж, – решил принц. – Мы останемся здесь на ночь.

– Нет! – не успевая подумать, выдохнул Элиэл.

В его голове тут же взорвался и зашипел многоголосый ураган.

«Молчщщи! Ни сслова о насс, не то умрёшшь!..»

– Вам т-туда нельзя, – сказал Элиэл, тщетно стараясь, чтобы его слова прозвучали твёрдо.

Принц смерил его взглядом.

– Мне? – с насмешливым удивлением хмыкнул он. – Нельзя?

В его голосе был лёд, и Элиэл понял: этот человек не знает такого слова.

– Что за сокровище ты там прячешь? – подал голос кто-то из охраны.

– У него там красавица сестра, – усмехаясь, предположил спутник принца, бородач на красивой золотистой кобыле. – Или невеста! Брось, мальчик, если это правда так, не лишай бедняжку счастья всей её жизни!..

Остальные откликнулись многоголосым смехом. Оглушённый, Элиэл невольно сделал шаг назад. Как?! Как объяснить то, чего они не поймут, пока не станет поздно? Как сказать «нет» своему государю, пусть последние несколько лет ты служишь… другому царю?

– Это храм, – с упрямством отчаяния сказал он.

– Это?! – принц, отсмеявшись, тряхнул головой. – Тогда мы точно должны его посетить!

Он решительно соскочил на землю, и остальные последовали его примеру.

Элиэл мог говорить что угодно. Его всё равно не слышали.

∗ ∗ ∗

Ведя лошадей в поводу, они поднимались вверх по каменистой тропе, на которой едва-едва хватало места для одного. Этот парень что, сам её и протоптал? Амир припомнил: тропинка кончалась у родника, и других оттуда не шло.

– Почему ты не знаешь, как идти к людям? – спросил он. – Как-то ведь ты сюда попал?

Элиэл, идущий впереди, не обернулся.

– Меня привезли.

– С закрытыми глазами?

Сказал – и невольно поморщился, вспомнив его молочно-мутный взгляд. Амир так и не понял, слеп мальчишка или нет.

А ещё – в своём ли он уме.

– Я спал, – сказал Элиэл безжизненно-ровно, и Амир больше не стал ни о чём его спрашивать.

Не знай он, где искать «храм», может, прошел бы мимо и ничего не увидел. Изъеденные дождём и ветром серые стены чуть ли не сплошь оплели лианы, деревья без стеснения запускали ветви в полузаросшие окна.

Охрана вошла первой и доложила, что опасности нет. Храм был честен с гостями: внутри он выглядел ничуть не лучше, чем снаружи. Местами обвалившаяся кровля грудами камней лежала на полу, в котором зияли проломы и щели. Боги, да деревья почти разорвали это место в клочья своими корнями – сколько же ему лет? Глубокая резьба, опоясывающая стены на высоте человеческого роста, осы́палась так, что уже не получалось разобрать, что́ она изображала раньше. По углам скопились кучи мёртвых листьев; на одну из них был брошен ворох старых одеял.

Солнце едва пробивалось в окна, и единственным, что озаряло эту жалкую нору, был огромный светильник на возвышении в её дальнем конце. Объёмистая чеканная чаша из позеленевшей меди, высотой едва Амиру не по пояс, была до краёв полна масла, в котором ровно и важно горел новенький фитиль.

Точно сумасшедший. Безумный отшельник, которому чудится прекрасный храм с алтарём, где нужно исправно зажигать огонь. Амир не знал, что сказать: то ли «бедный мальчик», то ли «только этого нам и не хватало».

Впрочем, пусть. Главное – у них над головой будет крыша. Лесом Амир был сыт по горло.

Элиэл никогда не видел здесь других людей.

Он не солгал о том, что не знает, как он сюда попал. В тот день, когда всё началось, мама сказала, что их позвал в гости её отец. Элиэлу было одиннадцать; он любил деда и верил родителям – наверное, потому и не заметил, что они свернули на дорогу, которой не ездили раньше. Он очень отчётливо помнил, как мать сидела впереди и правила запряжённым в повозку быком – молчаливая, прямая, за весь путь ни разу не взглянувшая на них с отцом. Было жарко; Элиэл попросил пить, и папа протянул ему бурдюк с водой. Сейчас, годы спустя, Элиэл уже не мог вспомнить, была ли та вода странной на вкус – может быть, это он придумал сам.

В тот день он просто уснул головой у отца на коленях, а проснулся уже в храме. Один.

А потом с ним заговорили змеи.

– Боги! – сказал принц, преувеличенно медленно поворачиваясь вокруг себя. – Я сражён великолепием этого храма в самое сердце!

Змеи. Они следили за принцем сотней глаз – с веток деревьев за окнами, из щелей в стенах, сквозь сухие листья, в которых они устроили гнёзда. Словно чего-то ждали.

Тогда, в начале, они рассказали Элиэлу, что когда-то, так давно, что этого уже не помнит никто другой, все змеи могли говорить. Сейчас те из них, кто не жил под защитой храма, разучились даже думать. Именно поэтому огонь должен был гореть, во что бы то ни стало.

– Розовые колонны горного храма Куутар Барук – ничто по сравнению с этим! – в тон принцу отозвался его бородатый спутник. – Чего сто́ят все её статуи, всё золото!..

– Вам всем известно, – принц обернулся к своим людям и обвёл всё вокруг широким жестом, – в храм нельзя входить с пустыми руками! Но что мне делать? Я не знаю, есть ли у меня хоть что-то, достойное его величия!

Бородач порылся в привязанном к поясу кошеле и выудил тусклую монетку. Элиэл не знал, сколько нынче стоят деньги, но понял, что эта – самая маленькая.

– Посмею ли я, государь?..

Он с почтительно-шутовским поклоном подал монетку принцу на раскрытой ладони. Тот благосклонно её принял.

– Ты хороший слуга, Им’Суур.

И, не глядя, небрежным щелчком пальцев запустил монетку прямо в светильник. Элиэл услышал, как медный кругляш ударился о борт чаши, чудом не сбив фитиль. Он бросился поправлять его под эхом отдающийся от стен храма хохот – должно быть, они все подумали, что он кинулся за деньгами…

Они просто не знали. Никто уже не знал.

Когда Элиэла привезли в храм, он не понимал, зачем. Он думал, его съедят, или просто убьют, или превратят ещё в одну из этих бесшумных чешуйчатых теней. Но ему объяснили – сразу после того, как его перестали ломать судороги укуса, который он заслужил.

Пока в светильнике горит огонь, Царь Змей спит.

Элиэл никогда не слышал ни одной страшной сказки, ни одной песни о Царе Змей, но ему сказали: это потому, что царства, которые его ещё помнили, одряхлели и пали под ноги новым – тоже давно отжившим свой век. Царь Змей был тогда, когда люди недалеко ушли от зверей, и ещё раньше – если не старше самой земли, то уж точно её ровесник. Тогда он правил всем, и другим богам не было места. Но прошли годы, сотни, тысячи лет, и он уснул где-то глубоко-глубоко, в самом сердце мира, и спал с тех пор – так долго, что люди забыли его имя и больше не помнят, почему они так боятся темноты.

Когда он проснётся, они вспомнят снова.

Когда Элиэл спросил у змей, почему же они не хотят, чтобы их повелитель обрёл прежнюю силу, ответом была такая ярость, что он был уверен: его укусят снова. Но они всё-таки снизошли до ответа, полного злости и стыда: Царь Змей не будет рад, видя, как измельчал его род. Когда-то самая маленькая из змей превосходила в обхвате древесный ствол, и все до одной были красноречивы и мудры – а что теперь? Нет уж. Сто́ит Царю проснуться – и его собственный народ первым испытает его гнев на своей шкуре.

Поэтому они держали людей. Чтобы подливать масло в чашу и менять фитиль, нужны ловкие руки. До Элиэла это место занимал другой, перед ним – ещё один, и ещё, и ещё.

Элиэл не спрашивал, что стало с его предшественником. Он боялся услышать, что тот прожил долго и умер старым.

Иногда ему казалось, что нет никакого Царя Змей. Что змеи просто придумали его, потому что даже таким, как они, нужно во что-то верить. Но кто мог знать точно? И, если честно, разницы для самого Элиэла не было никакой. Он всё равно оставался рабом – а значит, следил, чтоб огонь не гас.

Бывали минуты, когда он без ужаса и без горечи, спокойно и ясно осознавал, что был бы не прочь умереть. Пускай кто-нибудь другой, новый, слушает бессвязное шипение змей, видит их глазами и освещает их дом. Его не спрашивали, хочет ли он здесь быть.

Его останавливала только мысль о боли.

Наверное, он мог бы сделать так, чтобы змеи наконец прервали его жизнь, но путь к смерти лежал через бесконечную вечность страданий, и он не был готов пройти через это снова.

– Мы останемся здесь, – решительно сказал принц, и Элиэл вздрогнул, возвращаясь в «сейчас».

Ох, боги. Что же будет?

Продолжение>