ДРАМТЕАТР. Часть 4

«Надпись, с*ка, было видно! С самолетов тоже было видно. У них же есть беспилотники, они же просто так не скидывали эту бомбу. Там все было видно! Надпись "ДЕТИ"!»

— Дарья Эскина прожила в драмтеатре около двух недель. Она тоже помогала налаживать быт, была волонтером. Ей удалось выехать буквально за несколько часов до бомбежки.

23 февраля Дарья выписалась из больницы — она лечилась от пневмонии — купила вместе с подругой по баночке пива и просто гуляла по городу. «До этого поступала информация с новостных пабликов, что 16 февраля начнется война. Ничего не началось, 23 мы встретились и чувствовали себя прекрасно — это был, черт побери, последний день, когда я виделась с близкими друзьями. А 24 февраля в 5 часов 24 минуты был дичайший взрыв. Я захожу в телеграм, в инстаграм к ребятам, начинаю спрашивать, что происходит, захожу на новостной канал «Украина», и там пишут: «Почалася війна». Это был самый страшный момент в моей жизни, я никогда не забуду панику, которую я прожила в тот момент». 

Дарья жила в Кальмиусском районе, в Каменске, который с первых дней войны начал активно обстреливаться. «Мне просто надоела вся ситуация, которая происходит. Потому что в Каменске постоянно взрывались снаряды, люди умирали от осколков. Мы таскали эти трупы, пытались их закапывать, но пока ты их закопаешь… Времени было очень мало. Потому что снаряды летали постоянно. И они просто валялись в кучках.

И когда я все это увидела, у меня такая ненависть проступила, что я решила пойти в военкомат. У меня был знакомый военный, он сказал, что добровольцев берут — девушек, мужчин — без разницы». 

По дороге в военкомат Даша увидела метку на дереве — крест синего цвета. Она начала замазывать ее сырой землей, и в этот момент мимо проехала полицейская машина: «Полицейский ко мне обратился со словами: «Ты чего делаешь?». Он подумал, что я диверсант. И я заметила, что он уже оружие собрался поднимать, и говорю: «Подождите, подождите, я ее наоборот закрашиваю, я с Мариуполя». 

В военкомате Даше не отказали, но попросили прийти на следующий день, потому что «старших нету, все воюют, но завтра утром можете прийти, и вас устроят».

«Когда я возвращалась, я попала под обстрел с вертолета. Это было очень страшно. Я услышала звук вертолета, и начала глохнуть от этого звука. Поднимаю голову — понимаю, что вертолет надо мной. Сначала я подумала, что это наши, потому что на тот момент я не разбиралась в технике, какая наша, какая нет. И на вертолетах не бывает буквы Z. Я поняла, чей он, только тогда, когда наши военные выбежали и начали в него целиться. В этот момент я упала на землю за «Азовмаш» — там такое заброшенное застекленное здание. Вертолет начал что-то скидывать, я толком не поняла, что. Меня засыпало землей. Я поняла, что я начинаю задыхаться от этой земли и начинаю терять сознание, и я просто из последних сил встала, начала бежать, оборачиваюсь назад — и на то место, где я лежала, падает что-то, взрывается, и я просто отлетаю в сторону. И все. Дальше я ничего не помню. Я подозреваю, что была в отключке где-то минут 10».

После этого Даша поняла, что ни в какой военкомат она больше не вернется. Именно после того дня в Каменске «начался конкретный ужас». «Когда я прибежала домой в истерике, я уже каждые 5 минут слышала дичайшие прилеты. Это было ужасно. И по последним новостям, у меня там была девочка знакомая, соседка, мы с ней вместе спускались в подвал, и в подвале было очень много детей. Она сказала, что когда прилетел снаряд, подвал просто завалило».

Даша поняла, что нужно срочно эвакуироваться из Каменска, когда ей прямо в квартиру прилетел снаряд. К счастью, он не разорвался. Девушка очень сильно переживала за бабушку, и попросила соседа, который собирался уезжать с семьей, подбросить их хотя бы до дома ее подруги. Мужчина согласился и дал им 5 минут на сборы. «Так получилось, что как только мы сделали буквально два шага, в подъезд напротив машины попадает снаряд, и он просто рушится на две части. У меня пропал слух на некоторое время, и я очнулась от того, что мужчина кричит: «Садитесь в машину!». Мы сели в машину, поехали на скорости 120 км/час, рядом с нами на тот момент стояла еще одна машина, и в нее попал снаряд — она взорвалась у нас на глазах». 

Даша пристроила бабушку в Ильичевском районе, в Садках, где располагались маленькие летние домики с подвалами и огородами. Оставив бабушке 1000 гривен, девушка автостопом доехала до драмтеатра. 

У входа в театр Даша увидела гигантскую колонну машин с надписью «ДЕТИ». «Мне пришла в голову мысль сесть в одну из машин, но какое-то чувство мне сказало этого не делать. Я видела, что очень большая очередь накопилась на драмтеатре. И решила, что могу там переночевать. Одну ночь я переночевала, сидя у туалета, потому что мест больше не было. На следующий день пришел военный, который впоследствии нам время от времени приходил и рассказывал, что происходит в городе, потому что связи нигде не было. Он сказал, что вся колонна, которая пыталась выехать — она вся расстреляна. Там в основном были дети с родителями». 

Переночевав 2 дня в драмтеатре, Даша увидела людей с «метками» — скотчем на плечах. Это были волонтеры. «Пару человек я уже знала, как минимум видела их в Мариуполе. Спросила, чем они занимаются, и они предложили мне стать волонтером. Еще была волонтер Женя, в очках, она всегда ходила помогала искала фонарики и прочее. Она и собрала людей, которые захотели помогать. Она нашла медпункт, нашла ключи от всех дверей, пооткрывала кабинеты, чтобы люди могли там спать. [Даша имеет в виду «коменданта» драмтеатра, Евгению Забогонскую, ее рассказ приведен здесь].

«Ситуация была ужасающая, потому что в подвале было очень много матерей с детьми, пожилых. Мужчин там не было. Дети постоянно болели. Я спускалась в подвал, спрашивала, кому нужна помощь, у кого какое самочувствие. В театре было холодно, но когда я заходила в подвал, было впечатление, что там +35 градусов — настолько у людей там была температура завышена. Наши ребята-волонтеры ходили на склады, находили оставшуюся еду, готовили на кострах супы, легкие каши, находили техническую воду, кипятили ее. На раздачу выходили мы с девочками, насыпали в стаканчики супы, кипяток и кашу. Раздавали по расписанию. Еды, конечно, было не так уж и много, чтобы прям наесться, но мы еще находили печенье, то есть как могли, так кормили людей. По крайней мере, никто не жаловался». 

«К нам привозили раненых детей. Практически каждый день к нам приходила информация, что вот, сегодня привезут на автобусе 20 человек детей плюс несколько мам. На следующий день — 30, потом еще 50, и так далее. То есть привозили в основном только детей», — говорит Даша.  

В драмтеатре действовала так называемая «охрана» — это были волонтёры, которые следили за порядком и не выпускали людей в комендантский час из здания. Даша была одним из таких «охранников»: «Я в принципе на протяжении этих 3-х недель не спала, потому что все происходящее давит на тебя, и я еще из-за этого с 3 до 8 утра работала «охранником» на драмтеатре. «Охраной» на драмтеатре были те, кто следил, чтобы люди курили только на 3-м этаже, чтобы никто не светил фонариками ночью, потому что это было опасно, и иногда выгоняли слишком шумных людей».

«У нас, волонтеров, были фонарики. Мы нашли генератор, и через него заряжали телефоны людей, чтобы они хотя бы иногда могли включать фонарики до комендантского часа. И хотя бы как-то развлекать своих детей. Некоторые успевали привозить матрацы, одеяла, чтобы как-то поудобнее спать. А такие, как я, просто спали стоя. У меня ничего с собой не было. Я была в оранжевом костюме, который был весь в крови. И все». 

Даша также подтвердила, что в театре вели списки пришедших людей: «Я лично с девочками-волонтершами вела списки людей. Мы писали ФИО, адрес проживания (бывший), и номер телефона. Мы успели записать подвал, первый этаж и половину второго этажа — и там уже было 2000 человек. То есть там еще оставалось полтора этажа, там было намного больше 2000. И люди размещались кто как мог — некоторые бабушки спали просто на ступеньках. Наши мальчики отрывали сидушки, которые находились в актовом зале, и делали из них матрасы. Клали их на пол, и люди на них спали. Ночью невозможно было пройти, потому что в каждом коридоре лежали минимум 100 человек. Ты идешь и спотыкаешься об ноги, об руки, об головы. Некоторые люди спали рядом с туалетом. Все было очень странно, страшно и непривычно для нормальной жизни. Была полнейшая антисанитария, но другого варианта просто не было». 

Уцелели ли списки — неизвестно, но находились они, по словам Дарьи и тех, с кем нам удалось пообщаться, в фойе — это место не так сильно пострадало. «Списки находились на 1 этаже, при входе с левой стороны, где была гардеробная. В том месте мы как раз вели эти списки, там была раздача еды, и там велась роспись. Там есть Кальмиусский район, Левобережный район, правый берег, центр города, то есть все районы, и по буквам были расписаны люди. Есть ли сейчас эти списки — не знаю, потому что была информация, что их забрали, а кто — непонятно. Ну, по идее они должны до сих пор быть там, потому что я смотрела видео после того, как упала авиабомба на театр, и то место, где находились списки — оно целое. Максимум там повытетали окна».  

По словам Даши, первые дни в центре города было более-менее спокойно. Они с ребятами даже умудрялись ходить за сигаретами. В Мариуполе местами действовал бартер — люди обменивались продуктами, вещами, табаком. «Хлеба и чистой воды не было вообще. Когда наши военные узнали, что на драмтеатре так много людей, они привезли нам полевую кухню, иногда помогали с едой. Приносили листочки А4, на которых была информация о том, что происходит в городе. Объясняли, в каких районах были обстрелы. И вот эта бумажка ходила по драмтеатру, люди ее передавали друг другу». 

Даша рассказывает, что в первое время «прилетало» в ТЦ напротив театра, в кафе на проспекте Строителей. Девушке запомнился случай, когда она в последний раз ходила за продуктами в магазин «Зеркальный». В тот день к супермаркету выстроилась очередь, в которой, по ее словам, было 300 человек. В магазин пускали по двое. Даше пришлось ждать с 7 утра до 2 дня, прежде чем ее все-таки пустили: «Продуктов было максимально ограниченное количество, но хоть что-то. Мы покупали там за деньги и возвращались в драмтеатр. Это был последний раз, как мы туда сходили, потому что после всех там просто расстреляли. Или взорвали. Точной информации нет».  

Даша помнит и про «прилет» на полевую кухню: «Я стояла на раздаче и вдруг услышала сильный взрыв. Потом к нам приходит мальчик, хромает. Я сначала пошутила над ним, потому что выглядело это достаточно смешно. Он сказал: «Не смейся, только что не долетела мина. На полевую кухню попало, ранено несколько человек». 

«На драмтеатре было видно все эти русские самолеты. Они часто просто пролетали над театром и скидывали свои бомбы в других местах. Однажды я стояла с волонтером Жекой, я не знаю, жив он или нет. Нам военные привезли тогда блок сигарет, они на каких-то складах их нашли, привезли и сказали: «Вот, возьмите, это вам за помощь». Мы взяли 2 сигареты, стоим, курим, и в этот момент начинает летать самолет. Я всем кричу, чтобы все заходили внутрь. И в этот момент Жека мне говорит: «Даша, тише, посмотри, как красиво он летает». Блин, жаль, что не сняли, зарядка закончилась на телефоне. И было много таких моментов, таких шуток, мы реально стояли и наблюдали за этим самолетом. Но звуки были страшные, я до сих пор шугаюсь их», — говорит девушка.

Ещё Даша ухаживала за 15-летней волонтершей Настей, которой прострелили бедро, когда та отвозила раненую: «Я тоже за ней следила, сидела с ней всю ночь. Но по последней информации, она мертва. Родители у нее воюют — папа и старший брат. Мама у нее была на Левом берегу — это самая горячая точка. Она была вместе с еще одним братом на драмтеатре, плюс еще у нее были родственники. Когда я уезжала из театра, я зашла к ним попрощаться, она лежала вся в слезах под капельницей. Я спрашиваю: «Что случилось?». Она говорит: «Меня родственники бросили, оставили с братом одну». Эта девочка очень помогала всем, кто был на драмтеатре, она была очень активная, постоянно подходила, спрашивала: «Как ты себя чувствуешь?».

Даша рассказывает, как узнала о смерти бабушки, которую оставила в Садках: «У меня в один из дней было очень плохое чувство, я не находила себе места. Мне было плохо просто. И я пешком дошла от драмтеатра до Ильича — до места, где я оставила бабушку.

И на тот момент они были самыми частыми — звук самолета и не знаю, что это за штука, но когда прилетает бомба, сначала идет такой писк, а потом дикий взрыв. И все это я слышала, когда шла на Ильича. Я старалась идти рядом с подъездами, чтобы, если что, под ступеньки лечь или в сам подвал зайти, или просто у дверей встать. 

Бабушка для меня была самым близким человеком за все время жизни, и… Ну, в садки очень часто прилетало. И тот дом, в котором находилась бабушка, он просто был раздавлен.

15 марта, накануне авиаудара, центр города начал активно обстреливаться. «15 марта ночью очень близко начали стрелять, это были конкретные прилеты. Я не могла спать. Было очень страшно. Я точно решила, что должна уехать любым способом. Я была одна, машины у меня не было, из вещей были только документы и 2000 гривен. К тому моменту начали уже стрелять по машинам, по рядом стоящим зданиям, там рушились стекла. Утром меня один «охранник», с которым мы работали, посадил в свою машину с семьей и вывез в сторону Бердянска — колонна ехала под выстрелами. Там были мины, мы их объезжали, пара взорвавшихся танков и все. Это было на тот момент, а после уже и там нельзя было выехать». 

Даша выехала из драмтеатра 16 марта утром — буквально за пару часов до бомбежки. 

Об авиаударе по драмтеатру Даша узнала уже в эвакуации. Его последствия она могла оценить лишь по видео и по словам ее знакомых, которые выжили при авиаударе. «Пострадали люди в основном, на 3-м этаже. Я лично жила там, и если бы я там находилась в момент авиаудара, я бы там сразу умерла. Поэтому люди, которые спали в актовом зале, а там было достаточно людей — это бабушки, дедушки… 3-й этаж точно пострадал, середина второго тоже. Боковые части нет, потому что они более-менее ограждены. Бомба упала посередине, прямо на крышу, под которой находилась люстра. А боковые стороны более-менее целые. Те, кто находился по бокам, мне говорили, что их просто засыпало пылью. В зрительном зале были люди. Изначально я всем говорила, чтоб они уходили оттуда, потому что это очень опасно, потому что если прилетит снаряд — люстра упадет на них. Меня никто не слушал. Поэтому я брала хотя бы часть людей, подстраивала под стенку, чтобы, если что, они были в более-менее безопасности. Я находилась на 3-м этаже, потому что за свою жизнь я не особо переживала. Во-вторых, я думала, что если буду сидеть в подвале, то займу место какого-нибудь ребенка. 

В подвале было около 300-т человек, там было все забито. Там были места при входе в подвал, под лестницей. Конкретно в самом подвале — в крохотной комнатушке — были только дети и мамы. Плюс оттуда очень часто то приходили, то уходили люди, потому что надоедало там находиться все время. Женщины уходили — и сразу приходили новые. 

«Плюс еще эти беспилотники… У драмтеатра была надпись «ДЕТИ». Это написали наши волонтеры Женя и Сережа.

То есть это был ужас. Если бы я не уехала в ту ночь, я бы просто умерла там под завалами». 

О том, чья сторона разбомбила драмтеатр, Даша говорит следующее: «У нас в Мариуполе наших украинских самолетов не было.

Мне сказали: «У нас нет самолетов». У них даже техники не было! В Мариуполе было всего несколько танков. Когда я ходила в военкомат, мне военный сказал: «У нас нет, черт побери, оружия! Нам нужны добровольцы, но нам еще нужно оружие, у нас его не хватает!». Поэтому даже догадываться, чей это был самолет…»

Даша говорит, что никаких военных в театре не было, не говоря уже о том, что они, по версии российского Минобороны, оборудовали там штаб и якобы удерживали людей в заложниках: «У нас никогда не было того, чтоб приходили военные и жили с нами. Никогда такого не было. Азовцы приходили 2 раза и спрашивали: «Как вы себя чувствуете? Нет ли раненых?». Военные привозили нам полевую кухню, помогали с едой и уезжали обратно. Все.

В первые дни к нам пришли двое военных, и когда они узнали, что в драмтеатре столько людей, они просто проверяли, сколько человек находится в подвалах, спрашивали: «Есть ли у вас еда, вода?». Никто в нас не стрелял, никто ничего плохого нам не делал. Максимум, что нам рассказывали: в первые дни, когда мы надеялись на зеленый коридор, военные нам говорили, чтобы мы не вздумали уезжать. Потому что к тому времени там обстреляли колонну машин. Нам говорили, что там очень опасно. То есть они реально переживали за нас».

Когда Даша выехала из Мариуполя, она узнала от матери, что в городе погибли ее тетя и двоюродная сестра: «Когда я уже находилась в Киеве, после того, как выехала из Мариуполя, она мне позвонила и сказала, что Марина, моя тетя, и Настя не хотели ни в коем случае уезжать. И когда мама уже выезжала из Мариуполя, был прилет в дом». С мамой Даша не общается с детства, ее воспитывала бабушка. Больше у нее никого из родных нет. 

«Наши посчитали — за 22 часа 110 бомб. Скажите, можно там выжить?», — Лариса провела в драмтеатре около двух недель. Ей удалось сохранить важные фото и видеосвидетельства того, что происходило в здании до авиаудара

Лариса с мамой и дочкой приехали в драмтеатр 4 марта, когда разбомбили их дом на Левом берегу, недалеко от «Азовстали». «Пока бомбили градами, мы сидели дома, но когда начали уже авиацией бомбить, даже в подвалах уже было невозможно находиться», — говорит она.

К тому моменту в драмтеатре уже укрывалось достаточно большое количество людей, но места в подвале еще были — там Ларису и поселили актеры драмтеатра. «Сидушки из зала стягивали, подлаживали, потому что на полу было холодно лежать. Где-то какие-то стулья снимали, тащили в подвал, чтобы можно было сидеть. Но потом убрали, чтобы там боком все могли лечь. Людей очень много было. В подвал мужчин не пускали из-за того, что места уже не было. Максимально забивали детьми и женщинами. Мужчины были на этажах, но их было мало». 

«Нам на троих попадал стаканчик пластиковый грамм на 400. Вот это на троих была вся еда. Мыться негде было — если капелька воды попадалась, можно было хотя бы прополоскать рот, а так воды не было. Спали мы все на полу, как кто уляжется». 

8 марта сотрудники театра сделали женщинам подарок — 10 минут играли на рояле. Потом, правда, начался обстрел, и людям пришлось вернуться в подвал.

«Позже мы уже не выходили из здания, потому что летит самолет и в любую минуту может упасть бомба. Первый раз упало рядом возле полевой кухни — там упала ель большая, человека 3 пострадало. Поэтому никто не выходил, люди боялись даже в туалет подняться». 

С каждым днем, когда обстрелы постепенно приближались к центру города, «жители» драмтеатра, по словам Ларисы, становились все озлобленнее: «Там находиться уже было невозможно, потому что воды, еды нет, люди становятся агрессивными, все ждали зеленый коридор, его не было. И мы решили: либо нас здесь завалят бомбами, либо мы поедем сами. Бомбили сначала окраины, потом начали ближе ближе к центру, и бомбы падали уже возле драмтеатра. Мы понимали, что следующая цель будет драмтеатр. Хотя вокруг было белой краской написано «ДЕТИ». Не бомбите! Но ничего с этого ни у кого нет… Если роддом бомбили, то драмтеатр для них это…». 

15 марта Лариса решила, что из Мариуполя надо выбираться. Ей повезло — ее машина сильно пострадала, но, по крайней мере, могла ехать. Двери не закрывались, крыша была вогнута, но женщина смогла завести мотор. Лариса выехала вместе с теми, кто также решил эвакуироваться из города самостоятельно. «На свой страх и риск мы собрались и ехали между минами, бомбами, снарядами. Через 11 блокпостов — там и кадыровцы, и кавказцы, и кого только не было. Слава богу, мы проехали. Доехали до запорожского моста — он был взорван. Начали ехать через какие-то дачи — поле заминировано. Нам повезло — мы проехали. А за нами люди взорвались. Когда мы доехали до Запорожья, за нами летели грады, и нас не пропускали. А потом уже наши поняли, что это с Мариуполя люди, вызвали полицию, и полиция нас провела до Запорожья. Нас встретили, сказали: «Слава богу, первые люди с Мариуполя выбрались». Вот так мы освободились. Но этот путь — 200 км за 12 часов — и за Z-овской колонной мы шли, и чего только не было. У меня такое чувство, что вся жизнь прошла. Мы на таком адреналине ехали, было очень страшно». 

На следующий день драмтеатр разбомбили.

«То, что говорят изнутри — никто его не взрывал. У нас каждый день летали и взрывались бомбы. Там военных вообще не было. Единственное, мы благодарны им за помощь, если они где-то находили продукты, они нам подвозили. И то это не каждый день было. Именно благодаря военным — где-то ящик печенья, где-то детям салфетки, еще что-то — мы там протянули. Там летели самолеты с Ейска. Теперь они летят еще с Мелитополя и Бердянска. Вот они оттуда шуруют. Наши посчитали — за 22 часа 110 бомб. Скажите, можно там выжить? Вы даже не представляете себе этот ужас, когда рядом падает бомба, а воронка после нее 6 метров. И там невозможно спать даже в подвале, потому что трясется земля. Грады мы уже спокойно переносили, это уже было не так страшно, как авиабомбы. Это невозможно пережить. Ты ночью просыпаешься от того, что тебя трясет. А там дети и старики. Как могли, пытались выжить, — говорит Лариса. — У нас там была семья знакомая. Бабушка с внуком выехала, мать тоже спаслась. Отец пропал, завалило. Те, кто был на полевой кухне — их всех завалило». 

Брат Ларисы остался в Мариуполе присматривать за родителями-пенсионерами. Его дом тоже уничтожили — причем уже после окончания интенсивных боевых действий. «Брата моего русские военные выгнали из дома. Подъехал танк к дому, сказали: «3 минуты, выходите!». Они вышли, подъехали грузовики, загрузили какие-то вещи, а затем начали стрелять из танков по дому. Вам такое не показывают по телевизору? У моего брата у жены родители не двигаются. Отца контузило. Они из-за этого вынуждены были ехать в Безыменное. Дом разрушен. Вернуться они не могут. Выехать тоже, потому что нетранспортабельные родители.

Сейчас Лариса находится за границей. «В российский Мариуполь я не вернусь. Я просто ненавижу Россию. Я ненавижу весь ее народ, потому что он молчит и не поднимается против. Если бы вся Россия поднялась, всех бы не посадили. Меня больше всего убивает — сколько у всех родственников в России. И убивают их родственников, и они все молчат — это нормально? У нас когда власть не нравилась, у нас все студенты поднялись. А у вас студенты молчат».