Что-то большее

https://mrakopedia.net/wiki/Что-то_большее

Аркрайт возненавидел это новое дело с первой секунды.

Конечно, за последние пятнадцать лет он навидался всякого. Работа частного детектива – копаться в грязном белье, и ему платят не за то, чтобы сохранять лестное мнение о человеческой природе. Неверные супруги, нечистые на руку деловые партнёры… Однажды Аркрайта наняли искать исчезнувшего кота (самые лёгкие деньги в его практике – оказалось, мохнатый пройдоха жил на два дома, и соседи после недолгих уговоров вернули изменника хозяевам), но это был единственный раз.

У сегодняшних клиентов потерялся не кот. Пропала их маленькая дочь.

Искать людей Аркрайту тоже было не впервой. Взрослые пропадали по массе разных причин. Одни бежали сами – от долгов или надоёвших жён, других настигала злая судба, принявшая облик несчастного случая или ножа грабителя в переулке. Аркрайту доводилось обнаружить одну почтенную семидесятилетнюю женщину, матриарха большого именитого семейства, танцующей голышом в грязном кабаке и совершенно выжившей из ума. Или смотреть, как из реки вытаскивают труп юнца, только-только окончившего университет – позже Аркрайт выяснил, что бедняге перерезал горло родной брат. Не захотел делиться наследством умершего отца – покосившейся халупой у чёрта на куличках.

Ничто из этого уже почти не вызывало у Аркрайта ни грусти, ни злости, ни отвращения. Но дети…

Семилетняя Эмили Уоррен не вернулась домой три дня назад. Три чёртовых дня. Когда Аркрайт почти закричал на её родителей: «Почему вы не позвали меня сразу?!», они лишь затравленно переглянулись, и в их глазах был бесконечный, чудовищный стыд. Аркрайт сам знал ответ на свой вопрос: семейство было беднее церковных мышей, и все три дня мать с отцом наверняка по крупицам собирали деньги. Он видел это, будто наяву: женщина со слезами вскрывает матрас, в который зашиты их скудные запасы на чёрный день – куда уж чернее, чем сегодня? – а её муж ходит по соседям, прося в долг…

Конечно, они искали её сами, и в полицию тоже сообщили. Полиция пообещала, что отправит кого-нибудь на поиски, двое скучающих полисменов походили по улице взад-вперёд, пожали плечами и ушли. Не иначе, решили проверить, нет ли девочки в ближайшем пабе. Какой смысл печься о потомстве полунищих рабочих? Одним больше, одним меньше.

Аркрайт знал чету Уоррен – они как-то раз здорово помогли ему в одном из прошлых дел. А ещё он хорошо помнил, откуда вышел сам. Он был готов поискать их девчонку хоть задаром – уж точно не обеднел бы. Но, так или иначе, время было упущено. Умение сообщать плохие новости тоже было частью профессии, но Уоррены стояли перед ним – бледная враз постаревшая мать, отец с глазами, красными от слёз, – и Аркрайт так и не смог вслух сказать им, что, если Эмили не было целых три дня, велик шанс, что её вообще не найдут живой. В этом огромном злом городе – в этом огромном злом мире – слишком много холодных ночей, бешеных собак, лошадей, которые не смотрят, куда прут, и, конечно, людей. Жестоких людей, жадных людей, равнодушных людей. Уж этих последних особенно.

Ладно. Даже если удастся вернуть Уорренам хотя бы тело малышки, это будет лучше, чем ничего. Так они хотя бы будут знать точно. Надежда порой делает только больнее.

Деньги Аркрайт, конечно, взял. Родители, может быть, только что потеряли ребёнка – было бы жестоко заставлять их потерять ещё и остатки гордости.

– Ну что, детектив? – бодро спросил напарник Аркрайта, Уильям Эндрю. Двадцатилетний, со светлыми вьющимися волосами и румянцем от лёгкого ноябрьского морозца, он выглядел неуместно свежим на фоне убогих серых жилищ. – С чего начнём?

Аркрайт сжал зубами папиросу и щёлкнул зажигалкой.

– Говорят, в город приехал цирк. Посмотрим представление.

Мать Эмили рассказала, что в последний раз видела дочку играющей на улице с друзьями. В тот день девочка впервые надела синее платьице с зайчиком, вышитым на кармане – бабушка сама вязала. Сначала мама видела Эмили в окно, а потом стайка детей упорхнула из-под бдительного родительского надзора – впрочем, это не было чем-то необычным. Отцы местной детворы с утра до ночи надрывались на фабрике Маверика, а матери добывали свои гроши стиркой или шитьём, так что ребёнок, научившийся ходить, часто бывал предоставлен сам себе. Вот только вечером рокового дня остальные девочки и мальчики вернулись домой к ужину, а Эмили с ними не было.

Аркрайт с пристрастием допросил её приятелей и выяснил следующие факты.

Первое: они все вместе бегали на пустырь около городского рынка посмотреть на цирк.

Второе: приближаться к цирку им было строго-настого запрещено. Почему? Да потому что за две недели, которые труппа пробыла в городе, в том районе якобы пропало ещё трое других детей. Это были только слухи, ни сами друзья пропавшей, ни их родители не смогли хоть как-то их подтвердить, но Аркрайт всё равно мысленно сделал заметку навести об этом справки.

Третье: представление смотрело много народу, и дети разделились в толпе. Некоторые из ребят решили протиснуться поближе к сцене, а застенчивая Эмили осталась в задних рядах, хоть оттуда мало что было видно. Когда всё закончилось, и народ разошёлся, Эмили исчезла.

– Как будто начало какой-то страшной истории, а? – Эндрю потёр замёрзшие ладони и улыбнулся, словно находил всю эту историю весьма забавной. – Зловещий цирк, похищающий детей. Потом, через много лет, родители девочки, кое-как похоронившие своё горе, пойдут в какой-нибудь балаган посмотреть, ну, скажем, на женщину-змею без рук и ног, а у неё р-раз! – знакомая родинка на щеке. Каково?

Аркрайт не ответил, лишь раздражённо выдохнул табачный дым. Он работал с Эндрю последние шесть лет; более того, он своими руками сделал из уличного мальчишки настоящего сносного детектива. Аркрайт лично научил Эндрю всему, что тот знал и умел, и напарник из юнца вышел неплохой, вот только Аркрайт так и не смог привить ему одно: хоть каплю серьёзности. Всё на свете казалось Эндрю игрой.

Впрочем, может, это и к лучшему. Так у парня больше шансов не свихнуться и не потерять человеческий облик от всего, с чем ему предстоит столкнуться в этой профессии.

Ещё на подходе к рынку стало понятно, что цирк позаботился о том, чтобы не остаться незамеченным. Аляповатые афиши на стенах и столбах, наклеенные поверх рекламы мыла и гуталина Маверика, кричали: «Всемирно известный цирк мадам Строганофф! Самый сильный человек на свете! Кровожадные королевские тигры! Единственные в мире соединённые брат с сестрой! Незабываемые артисты, невероятные трюки и настоящее волшебство!»

Аркрайт усмехнулся: настоящим волшебством было бы, окажись этот самый цирк хоть вполовину таким потрясающим, каким его пытаются выставить. Впрочем, этот город и так примерно на восемь десятых состоит из тоски и грязи, а сейчас, осенью – на все девять. Наверняка народ с радостью заглатывает наживку – простым работягам и их детям так не хватает чего-то… необыкновенного. Даже если тигры с плакатов – просто размалёванные коты, это всё равно хоть какое-то развлечение.

Если это развлечение было последним в жизни Эмили Уоррен, оставалось только надеяться, что оно того стоило.

Представление ещё не началось, а на пустыре уже собралась толпа. Похоже, зрелище в самом деле пользовалось спросом. Хоть осень уже набросила на город свои ранние сумерки, Аркрайт заметил среди публики порядочно детей. Одни сидели на плечах у отцов или держали за руку маму, но многие были без взрослых. Да уж, им что запрещай, что нет…

Бесстрастно орудуя локтями, Аркрайт отвоевал себе место, с которого было хорошо видно сцену. Да, эти ребята потрудились построить себе настоящую сцену, поднятую над землёй, с лесенками, кулисами и всем остальным, разве что оркестровую яму не выкопали. Это наводило на мысль, что уезжать в ближайшее время они не планируют. Люди, которым в любой момент может понадобиться спасаться бегством, не пускают корней слишком глубоко.

Эндрю протиснулся между двух толстенных женщин и оказался рядом с Аркрайтом.

– Как в детстве, а? – весело сказал он. – Только орехов в сахаре не хватает.

Красные потрёпанные кулисы колыхнулись, и публика одобрительно загудела. Кто-то зааплодировал первым, остальные подхватили.

На сцену наигранно сконфуженно и неуклюже выбрался немолодой толстяк. Конферансье? На нём был щёгольской цилиндр и пиджак с жилеткой на голое тело. Народ с готовностью захохотал.

– Дамы и господа! – начал конферансье. – Мальчики и девочки! Почтеннейшая публика! Мы начинаем наше… наше…

Тут он сделал вид, будто только сейчас заметил здоровенную гирю. Та стояла прямо на кисти толстого золотого шнура, очевидно, нужного, чтобы поднять занавес.

– Боже правый! – толстяк беспомощно подёргал за шнур. – Меня же уволят! На помощь! Кто из вас самый сильный?

Он ткнул пальцем в худенького парнишку в первом ряду:

– Ты? Или, может быть, – он указал на старуху с клюкой, – ты, мамаша?

Смех стал громче. Как же мало, оказывается, нужно этим людям.

Конферансье наконец выбрал высокого здоровяка, который наверняка мог бы голыми руками забороть медведя.

– Ты! Да, ты, с рыжей бородой! Ты же хочешь впечатлить дамочку, которая с тобой пришла? Будь добр, помоги!

Сконфуженно улыбаясь, здоровяк вскарабкался на сцену. Взялся за ручку гири, и… Аркрайт допускал, что этот мужик – подсадной, но, если так, по его актёрскому таланту плакали лучшие театры города. Бородач попробовал оторвать гирю от пола один раз, другой; на его лице, покрасневшем от натуги, медленно проступило настоящее удивление.

– Нет? Никак? – конферансье драматично заломил руки. – Да что же это!.. Значит, последнее средство…

Он сложил ладони рупором и крикнул:

– Господин Андерссон! Господин Андерссон! Без вас никак!

Из толпы с трудом выбрался щуплый лысоватый мужчина с томиком стихов в руках.

– Что за дела, господин Бриггз? – раздражённо сказал он. – У меня законный выходной!

Конферансье лишь развёл руками.

– Шагу без меня ступить не можете, – вздохнул Андерссон. Крякнул, нагнулся, потирая поясницу, взялся за ручку гири – и поднял её одной рукой.

Толпа ахнула, когда он без видимого труда вскинул всю эту тяжесть на уровень плеча. С показным безразличием Андерссон открыл свободной рукой свою книжицу и принялся читать:

– О, если б можно было девам юным

Подобно птицам в небесах парить…

Аркрайт сразу узнал известный, мхм, озорной сонет одного из поэтов, которых считали величайшими в стране. Стихотворение кончалось сожалением лирического героя о том, что девушки, летающие, как птицы, никак не хотят сесть на его сучок. Андерссон дочитал, и зрители зашлись в овации, как будто это было лучшим, что они слышали в жизни.

Андерссон, до сих пор держащий гирю одной левой, даже не взглянул на публику.

– Какая вульгарность, – сказал он и бросил гирю на пол. Она с треском проломила доски, оставив в сцене солидную дыру.

Андерссон швырнул свой сборник стихов в толпу. Пока он уходил со сцены, за его книжонку разгорелась нешуточная борьба.

– Эх, и почему люди не летают, как птицы?.. – вздохнул конферансье, пока мрачный униформист закрывал прореху в полу листом жести. – И всё же! Есть среди нас те, кому это искусство почти подвластно! Только для вас, сегодня на сцене удивительные близнецы, Венди и Виктор!

Он наконец потянул за шнур, занавес пополз кверху. По бокам сцены с треском зажглись два химически-ярких розовых факела, сцену заволокло искусственным дымом, а из него с искусно отточенными улыбками на лицах выступили…

– Да быть не может, – вслух пробормотал Эндрю. – Не бывает соединённых близнецов разного пола. Так ведь, шеф?

Аркрайт ничего не ответил. Девушка и юноша на сцене, одетые в общее блестящее трико, были по-своему красивы – наверное, с чуточкой восточной крови, – и похожи, как две капли воды. Их тела срослись бёдрами. У ребят было четыре руки и две полноценных ноги, а ещё две – левая у девушки, правая у парня – прилипли друг к другу.

Эндрю, впрочем, дело говорил. Аркрайт почти не сомневался: эти соединённые близнецы такие же настоящие, как скелеты русалок в лавках таксидермистов.

Ребята сделали два на удивление изящных отлаженных шага вперёд, вскинули руки в приветствии, и тут к ним с неба спустилась трапеция. Аркрайт поднял глаза: ага, тросы закреплены на двух могучих старых вязах, между которыми и построили сцену. Но выглядит, конечно, эффектно.

На самом деле, это слово описывало весь номер. Он правда был эффектным на все сто процентов и больше, и Аркрайту пришлось признать, что он недооценил тех, кого заранее считал очередной кучкой никудышных артистов. Даже если близнецы просто связали себе ноги, они правда двигались как одно существо. Пиротехник тоже заслуживал похвалы: розовый огонь превращал всё вокруг в нереальный сон. Трапеция раскачивалась, акробаты на ней выглядели так, словно воздух и есть их родная стихия, и публика отвечала на каждый трюк выдохом восхищения и страха.

Когда трапеция опустила Виктора и Венди обратно на грешную землю, и они, поклонившись, скрылись с глаз, по толпе прошёл разочарованный ропот.

– Каково, а? – конферансье кивнул близнецам вслед. – Спорю, вы нигде такого не видели. Однако сегодня вы много чего увидите впервые! Кто из вас, например, когда-нибудь встречал настоящего тигра?

Аркрайт мог бы поднять руку, но не стал. Во-первых, привлекать к себе внимание было совершенно ни к чему, а во-вторых, он пообещал одной персоне, что это его старое дело останется в тайне. Да и тигр там, если на то пошло, был скорее персонажем эпизодическим.

Кроме того, к определённому возрасту человек всё-таки учится отличать риторические вопросы от тех, на которые действительно требуется ответ.

– Встречайте! – вскричал конферансье, и факелы, как по команде, поменяли цвет на ослепительный белый. – Невероятная, неподражаемая, бесподобная Аннализа Строганофф и её королевские тигры!

Толпа ахнула и попятилась: на сцену вальяжно, не торопясь, вышли два исполинских зверя. Да уж, тот тигр, с которым довелось познакомиться Аркрайту, не годился им в подмётки. Эти были куда больше и не рыжие с чёрным – полосы на белом фоне роскошных шкур отливали светло-бежевым, как будто чтобы прятаться среди песка.

Тигры чинно уселись по краям сцены, словно почёрный караул, и тогда появилась она.

Аннализа Строганофф была очень высокой и очень худой. Тёмно-рыжие, почти каштановые тугие кудри, подстриженные выше подбородка, обрамляли её острое, сухое лицо, словно шлем. Она была одета в мужской фрак, и Аркрайт почему-то подумал, что эта женщина не смогла бы выглядеть эффектнее даже в самом изысканном платье.

Ещё у неё были аккуратные завитые на концах усы.

Зрители почтительно замерли. Конферансье незаметно растворился в тенях. С минуту госпожа Строганофф стояла посреди сцены, уперев руки в бока, и созерцала публику так, словно весь мир принадлежал ей одной.

Потом она неуловимым движением выхватила из-за спины хлыст. Резкий оглушительный щелчок разорвал тишину. Толпа вздрогнула; тигры даже не шелохнулись.

Аркрайту почему-то показалось, что они улыбаются.

– Ну, чего расселись? – беззлобно сказала Строганофф тиграм, и они неторопливо поднялись на ноги. Наверное, так старые слуги готовятся выслушать, что им прикажет уже много лет знакомый хозяин.

Строганофф обратилась к толпе:

– Мы к вам всего на минутку. Нужно же посмотреть, перед кем я выгоняю выступать своих артистов. Этих прекрасных созданий, – она развела руки, указывая на обоих тигров сразу, – бояться не надо. Слово даю, они душки. Ну-ка, Раджеш! Ап!

Один из зверюг встал на дыбы – и стал даже выше своей хозяйки.

– Поцелуй! – скомандовала Строганофф. Тигр положил когтистые лапищи ей на плечи, ткнулся мордой в лицо, и Строганофф чмокнула его в нос.

– Вот умница! – она снова повернулась к зрителям. – Это вам не какой-то дворовый кот! Слыхали о королевских песчаных тиграх? В далёких южных пустынях их дозволяется держать при себе одним лишь царям. Они не только красивые, как само солнце, но и, – она улыбнулась, – умнее многих из вас!

Да уж, выдать такое со сцены было рискованно – но, похоже, не для Строганофф. Харизму, которую она излучала, почти можно было потрогать руками, и вместо того, чтобы оскорбиться, зрители с облегчением рассмеялись, рассеивая страх перед хищниками без клеток.

– Раджеш, – приказала Строганофф, – диван!

Тигр тут же лёг на пол, и Строганофф удобно устроилась у него на спине.

– Кали! – второй тигр, или, похоже, тигрица, навострил уши. – Пуфик!

Кали подкатилась к Строганофф и перевернулась пузом кверху. Дрессировщица без тени смущения закинула на неё ноги.

Аркрайт отметил, что ей ни разу не пришлось использовать свой кнут.

– Очень удобно в холодные дни, – тоном светской беседы заметила Строганофф, полулёжа на спине у Раджеша и опираясь острым локтем на его большую тяжёлую голову. – Но сейчас ещё не зима, чтобы думать о холоде, так что...

Она резко хлопнула в ладоши.

– Кали! Цветы! Хочу цветов!

Кали заворчала, почти как человек. Как будто хотела сказать: «Цветы? Ну и где мне их искать? Ноябрь на дворе!». Строганофф соизволила снять с неё ноги; Кали нехотя встала, потянулась и – Аркрайт едва успел проследить за ней взглядом – одним прыжком оказалась на толстой ветке вяза слева от сцены. Раз, раз, раз – и она уже забралась почти на самую верхушку, а там, розовый среди голой кроны, уже ждал заранее припрятанный букет.

Строганофф тоже встала. Подмигнула публике.

– Думаете, всё так просто?

Где-то загудели тросы и блоки, и метрах в двух над сценой завис металлический обруч.

– Кали! – крикнула Строганофф. – Прыгнешь?

Спустившись на один из крепких нижних сучьев, тигрица изготовилась для прыжка, но тут в руках дрессировщицы вновь оказался кнут. Резко развернувшись, она указала рукоятью на конферансье, робко выглядывающего из-за кулис.

– Бриггз! Рычаг!

Тот торопливо выволок на сцену небольшую коробку, и Аркрайт очень живо вспомнил, как расследовал загадочные убийства на угольной шахте. Такие же коробки с рычагами использовались для взрывных работ.

Бриггз, похоже, надрессированный не хуже тигров, поставил коробку на край сцены. Почти не глядя в ту сторону, Строганофф взмахнула кнутом – кончик обвился вокруг рычага. Рывок – и по бикфордову шнуру от коробки побежала искра. Когда она добралась до обруча, тот вспыхнул языками голубого пламени.

– Ну что, Кали? – запрокинув голову, крикнула Строганофф. – Я знаю, ты ничего не боишься!

Раджеш закрыл лапами морду, комически изображая, что не может на это смотреть.

Кали припала на передние лапы, как кошка, готовая прыгнуть. Примеряясь, повиляла задом, и…

Прыжок, мгновение, вихрь, взметнувший синий огонь – и тигрица снова стояла у ног Строганофф, сжимая в зубах букет из пышных и свежих розовых пионов. Она пролетела ровно через центр кольца, не подпалив ни одной шерстинки на хвосте и ни одного лепестка.

Аркрайт прикинул, сколько свежие цветы сто́ят в ноябре.

Строганофф приняла букет, зарылась в него лицом, полной грудью вдыхая аромат. Прижала охапку пионов к груди, сделала Кали знак поклониться.

Аркрайт думал, воздушным близнецам аплодировали громко. Оказывается, тогда это было лишь жалкое подобие овации.

– Господин Бриггз, будьте добры, одолжите ваш цилиндр! – попросила Строганофф. Конферансье с поклоном протянул ей свой головной убор.

Дрессировщица вручила его Раджешу.

– Раджеш, касса!

Тигр спрыгнул со сцены – передние ряды невольно сделали шаг назад – и принялся обходить зрителей, с намёком протягивая им шляпу. Там и тут руки принимались рыться в карманах, и все эти работяги с заводов и лесопилок, прачки и торговки охотно бросали в цилиндр то немногое, что могли.

– Спасибо! Спасибо! – говорила Строганофф. – Тиграм тоже нужно есть! Кстати, забыла вам сказать: у них нюх в семьдесят раз лучше, чем у собак, а память – ого-го! Если когда-нибудь обидите королевского тигра, знайте, он этого не забудет – если вы понимаете, о чём я!

Ответом ей снова был смех, но некоторые из тех, кто ещё не успел раскошелиться, вдруг передумали и тоже полезли за звонкой монетой.

Всё это время Строганофф стояла на сцене, задумчиво перебирая нежные соцветия пионов. Окончил свой обход, Раджеш гордо принёс потяжелевший многозначительно звякающий цилиндр обратно на сцену.

– Вот молодец, – сказала Строганофф, и в её голосе Аркрайту послышалась настоящая нежность. – Всё, попрощайся – и ступай.

Тигр в прощальном жесте поднял переднюю лапу и удалился за кулисы. За ним, зевая, последовала Кали.

– Если вы думаете, будто только что видели чудо, вы ошибаетесь, – сказала Строганофф. – Чудеса ещё даже не начинались.

Она кивнула кому-то за сценой, и на свет выступил… Кто? Аркрайт нахмурился, пытаясь понять, про что будет следующий номер. Перед толпой зрителей стояла странная, сутулая фигура, закутанная в чёрный бесформенный плащ. Под тенью капюшона белела маска птицы – или, скорее, птичьего черепа, гладкая, как кость, с длинным клювом или, может быть, носом, загнутым книзу. Рта у маски не было вовсе; чёрные отверстия для глаз казались пустыми провалами глазниц.

Аркрайт услышал, как Эндрю удивлённо хмыкнул, и кивнул, соглашаясь. Этот образ скорее подошёл бы для комнаты страха.

– Они твои, Гарка́т, – негромко сказала Строганофф. – Делай с ними всё, что хочешь.

И, уходя со сцены, бросила человеку в маске один самый розовый, самый красивый пион.

Из-под плаща протянулась тонкая ветка-рука, поймала подарок на лету. Какое-то время человек в маске молча смотрел на цветок; потом его чёрные пальцы сомкнулись, сминая красоту, которая, возможно, стоила больше, чем все деньги, брошенные зрителями в «кассу» Раджеша. Когда человек разжал кулак, скомканные лепестки полетели по осеннему ветру.

Было поразительно тихо. Конферансье так и не объявил, кто это на сцене. Публика ждала.

Человек в плаще сделал шаг к краю сцены. Потом ещё один.

Там, где его нога касалась пола, распускались цветы.

Они тонкими побегами выстреливали прямо из сухих досок и тянулись вверх. Один за другим расправлялись листья, стебли клонились под тяжестью стремительно набухающих бутонов. Там, где мгновение назад было пусто, на глазах расцветали розовые пионы.

Всё наконец встало на свои места: это был фокусник. Вот только…

Аркрайт сощурился, вглядываясь в безликую маску. Что-то не давало ему покоя. Что-то… полузабытое, давно погребённое в памяти, как будто уже виденное раньше. Он подумал бы, что человек в плаще похож на иллюстрацию к какой-нибудь страшной сказке из детства, вот только, когда Аркрайт был ребёнком, никто не покупал ему книжек с картинками.

Фокусник подошёл к краю сцены; с угловатой, не вполне естественной грацией спрыгнул на землю, не утруждаясь спуском по лестнице. Толпа расступилась полукругом, освобождая для него место. Не произнося ни звука, фокусник медленно двинулся вдоль заворожённых зрителей. Каждый его след на утоптанной, заплёванной земле прорастал упругими, полнокровными, пахнущими летом цветами.

Аркрайт вытянул шею, чтобы лучше видеть. Люди в первом ряду шептались и протягивали руки к пионам, не веря, что это не какой-нибудь хитрый трюк.

– Живые!

– Мама, настоящие!

– На, сам потрогай!..

Сорванные цветы передавали дальше, задним рядам, чтобы каждый мог сам убедиться. Один бутон дошёл и до Аркрайта: пускай помятый дюжиной рук, он был настоящим настолько, насколько вообще может быть что-то в жизни. Не обман зрения, не искусственный цветок из шёлка или бумаги. Влажный зелёный стебель блестел капелькой сока на сломе.

Вот теперь это всё правда становилось интересно.

Зловещая фигура фокусника остановилась, протянула свою чёрную руку к маленькой девочке у матери на руках. Женщина невольно отпрянула, но тонкие длинные пальцы успели коснуться волос ребёнка – и короновать малышку тяжёлым пионовым венком.

– Я хочу тоже! – вырвалось у девицы, стоящей рядом. Фокусник вгляделся ей в лицо провалами глазниц своей маски, легко провёл рукой по её голове – цветы вплелись в русые волосы девушки, словно были там всегда.

– И я! Меня, меня! – загалдели вокруг.

Глядя, как человек в плаще молча, бесстрастно украшает каждого, кто об этом попросит, Аркрайт пытался понять механику фокуса. В прошлом ему довелось свести знакомство с человеком, который раскрыл ему тайну многих нашумевших в своё время трюков. Весь секрет был в ловкости рук, зеркалах и хорошеньких помощницах, отвлекающих внимание на себя. Но здесь… Чёрт побери, да этому цирку следует выступать перед богачами! За такую программу охотно заплатили бы в десять, двадцать, тридцать раз больше, чем у госпожи Строганофф когда-либо получится собрать на этом грязном пустыре.

Фокусник, похоже, устал от цветов. Женщины и дети всё ещё толпились вокруг, но он поднял голову к небу, глядя на пролетающих над толпой голубей. Вытянул вперёд руки, и одна из серых невзрачных птиц, откликаясь на приглашение, села на тонкое чёрное запястье.

Аркрайту показалось, что фокусник смотрит голубю прямо в глаза.

Человек в маске легонько встряхнул рукой, отпуская голубя дальше по его голубиным делам. Проследил за ним взглядом, а потом резко – зрители отпрянули, наступая друг другу на ноги – взмахнул полой плаща, и из-под неё вырвался белый вихрь.

Дюжины белых голубей пронеслись над толпой, едва не задевая людей крыльями. Все головы, как одна, повернулись им вслед. Десятки ртов разом выдохнули «Ох!» и позабыли вдохнуть снова.

Аркрайт прислушался к себе, размышляя, есть ли какой-нибудь способ давать людям наркотики незаметно. Распылить в воздухе? Вот уж вряд ли. Да и, главное, чего ради? В чём выгода? Наверняка затраты будут куда больше прибыли. Если только…

Ещё одна переменная. Пропавшие дети.

Аркрайт продолжал думать об этом всё время, за которое фокусник без всяких прощальных поклонов удалился обратно за кулисы, а униформист выкатил на сцену огромную круглую мишень. К ней за запястья и лодыжки был многообещающе прикован какой-то мужик. Конферансье в своём обычном восторженном тоне призвал публику поприветствовать некую Ирэну – маленькую девушку в неприлично блестящем платьице. Она гордо продемонстрировала публике восемь ножей – по четыре в каждой руке. Их рукояти были обмотаны ярко-красным шнуром.

Ирэна кивнула униформисту, и тот с натугой крутанул мишень. Аркрайт хмыкнул про себя: похоже, сюрпризы закончены – метанием ножей в том или ином виде развлекают в каждом втором цирке. После фокусника в маске это казалось детским лепетом.

Девушка прищурилась, встала в стойку и бросила первый нож. Тот воткнулся её живой мишени между ног, почти зацепив ткань штанов, и по толпе прошёл сочувственный мужской возглас. Следующие ножи чётко входили в дерево – не раня ассистента, но достаточно близко к нему, чтобы держать зрителей в напряжении. Пятый, шестой, седьмой – и вот у девушки в руках остался один последний ножик. Аркрайт полагал, что для эффектного финала она будет целиться рядом с головой помощника. Может, ради зрелищности даже чуть-чуть заденет ухо.

На этот раз Ирэна целилась долго. Мишень крутилась, и у прикованного мужчины на лице был страх – может, наигранный, а может, и нет. Толпа затаила дыхание, когда девушка подняла руку, и…

Всё случилось одновременно.

Аркрайт услышал свист разрезанного воздуха – и взрыв крика.

Так не кричат от неожиданности или удивления. В многоголосом вопле звучали недоумение и ужас.

Инстинкты Аркрайта сработали мгновенно: уже секунду спустя он, пробив себе путь сквозь людское море, оказался там, где кричали.

Виновником суматохи оказался толстый мужчина средних лет. Он с закатившимися глазами завалился на своих соседей; из его широкой груди торчал нож с красной рукоятью.

С одного взгляда на рану Аркрайт понял, что, если толстяк ещё не мёртв, то всё равно будет мёртв очень скоро. Попадание не было случайным. Такая меткость не бывает совпадением даже в одном случае на миллион.

Люди толкались, стремясь оказаться подальше от трупа, но народу вокруг было столько, что теснота не давала телу упасть на землю. Аркрайт наконец заглянул ему в лицо.

Он знал это лицо очень хорошо. Его не раз и не два можно было увидеть в газетах; оно снисходительно взирало с рекламы спичек и зубного порошка.

Гордон Маверик, хозяин нескольких процветающих, безжалостно равнодушных к своим рабочим фабрик. Один из самых богатых людей города – да что там города, всей страны. Даже после истощения нескольких угольных шахт, когда топливо резко подскочило в цене, и его конкуренты разорялись один за другим, дела Маверика шли в гору. Он скупал целые заводы, идущие с молотка, и давал журналистам интервью о том, как доволен жизнью.

Какого чёрта, спрашивается, он – без охраны! – забыл здесь, в районе, о котором люди его круга говорят, брезгливо морща нос? Да ещё и переодетый в потрёпанные рабочие куртку и штаны?

– Эндрю! – Аркрайт поглядел поверх голов, нашёл напарника глазами. – Держи девчонку!

Тот понимающе кивнул и принялся пробираться к сцене. Аркрайт краем глаза заметил, что Ирэна всё ещё стоит на месте, хотя могла бы убежать уже минимум дважды.

Что на неё нашло? Помутнение рассудка? Она не могла узнать Маверика в толпе – он находился далеко от сцены, и неказистая одежда меняла его до смешного сильно. Да уж, конечно, каким мастером нужно быть, чтобы попасть человеку в грудь, когда перед ним – десять рядов других? В лоб – ещё куда ни шло, а тут…

Мёртвый Маверик качнулся и всем весом плюхнулся наземь – толпа расступилась, пропуская полисмена. Аркрайт готов был биться об заклад, что тот просто случайно мимо проходил – в противном случае городская полиция не сработала бы так быстро. Им даже на то, чтобы задницы себе почесать, могло понадобиться от трёх до пяти рабочих дней.

Продолжение>