Бегунок
Вольский<Предыдущая часть
- Ну и где тогда этот нижний мир, по-вашему? - скептически спросил я.
- Да везде, вот он, вокруг! - воскликнул Алексей Андреич и размахнул руками, как бы показывая обширность нижнего мира.
Он сбил со стола кружку с горячим чаем, та полетела на пол и со страшным звоном разбилась. Я машинально посмотрел под стол, но никакой кружки не увидел. Когда я вернулся в исходное положение, Алексей Андреич смотрел в сторону печки, как ни в чём ни бывало; в комнате свет стал заметно тусклее, а с кухни потянуло свежими ароматными щами. Алексей Андреич скучающе молчал. Пока я пытался понять, что с ним произошло, из-за печки вышла женщина в свободном платье и с покрытой головой, своим жутким видом заставившая меня встать с табуретки.
Она была похожа на Вангу, но только глаз у неё точно не было. Не знаю, как выглядело тело под платьем, а вот лицо её было усеяно воронками шрамов. Казалось, что его когда-то пронзали толстым шилом снова и снова. Женщина несла тарелку, полную щей, к столу. Лицо её было обезображено, скулы и нос перебиты. Ей как будто сломали на лице всё, что можно было.
Алексей Андреич поднял на меня взгляд.
- Это жена моя, Катерина. Да ты сядь, она всё равно твои реверансы не видит.
Он сказал это, как будто я вскочил не со страху, а чтобы выказать хозяйке уважение. Но какая ещё жена? Когда я входил в дом, никого больше не было.
Катерина поставила тарелку на стол. Я же сел обратно на табуретку, рассматривая Катерину с ног до головы. Кисти её рук тоже были в шрамах. Под платьем, надо полагать, меня бы ожидало схожее зрелище. Я не хотел спрашивать Алексея Андреича, что с ней случилось. Это было бы как минимум невежливо, но в первую очередь — я просто не хотел этого знать.
С аппетитом пожирая щи, Алексей Андреич облизнул ложку и, наконец, заговорил.
- Извини, тебе щей не предлагаю, зелёные это щи, на местных травах, - сказал он, улыбнувшись. - С непривычки желудок твой не выдержит.
Странно, он же говорил, что есть нечего и ужинать он не любит.
Алексей Андреич посмотрел мне в глаза внимательно, как будто что-то пытался в них прочитать.
- Вот точно знакомое лицо, - сказал он. - Как будто где-то я тебя видел.
- Это вряд ли, - тихонько ответил я, видя, что Катерина почему-то стоит у стола и не уходит. - Если б мы виделись в Академии, я бы запомнил.
Катерина, услышав мой голос, повернула в мою сторону голову, что я заметил боковым зрением.
- Да не в Академии, а здесь, - вдруг сказал Алексей Андреич.
И тут Катерина чуть подошла ко мне и погладила мою щёку. Это было так жутко, что я вцепился руками в края табуретки. Зрелище, как я понял, удивило и её мужа.
- Катерина, ты чего делаешь? - спросил он.
Она тут же убрала руку от моего лица.
- Ступай, погуляй, - хмуро сказал её муж, и она удалилась за печку. - Ты уж извини, такая вот она у меня. Не видит, не говорит.
Я только кивнул, услышав, как Катерина мычит за печкой, мычит горестно, будто пытается плакать. Но плакать ей было нечем.
На улице послышался звук едущего драндулета, и Алексей Андреич оживился.
- Участковый, - сказал он. - Тут только у него машина на ходу.
Я обрадовался, что сейчас покину этот дом, так же, как и радовался, что вошёл в него.
- Ври им, - сказал напоследок Алексей Андреич, когда провожал меня у двери.
Увидев, что я решительно не понимаю, о чём речь, он добавил:
- Всем ври.
Руки он не пожал, и только захлопнул за мною дверь.
Я вышел во двор, боясь пропустить машину, ведь в таком случае мне бы пришлось бежать за ней до отделения.
Ослепляемый светом фар, одной рукой я прикрывал себе глаза, другой — размахивал, чтобы привлечь внимание участкового. Машина остановилась. Это был старый УАЗик, за рулём которого сидел худощавый участковый. Я не разбирался в погонах и звёздах, и не понял, какого он звания.
- Ну чё, очередной горе-турист, - сказал он весело, только опустив со скрипом окошко и не вылезая из своего драндулета. - Потерялся?
- Так вы ж за мной приехали, - сказал я тихо и осёкся. Во-первых, потому что Алексей Андреич изрядно напугал меня, сказав, что надо врать. Я не понимал смысла, но нутром чуял, что сказал он это не просто так. Во-вторых, потому что участковый меня не слушал, а смотрел в окно дома. На Алексея Андреича, чей силуэт чернел перед светом его комнаты. И смотрел он злобно.
- Так чего, потерялся? Накормил тебя этот жлоб хоть? - снова спросил он весело, как будто ничего и не было.
Я помотал головой.
- Так и думал, - ответил участковый. - У него зимой снега не допросишься. Ладно, давай так: в отделение смысла ехать нет, я тебя до города довезу, ты мне бензин оплатишь. Или посажу на попутку, если попадётся. Идёт?
Я кивнул. В ответ он лишь мотнул головой в сторону кресла, приглашая погружаться на борт.
Мы развернулись, и я видел, что Алексей Андреич так и не отошёл от окна, провожая наш УАЗик взглядом.
Проезжая мимо других домов, я всё так же не увидел никакого света в окнах.
- Там в бардачке бутерброды есть, угощайся, - предложил участковый.
- Спасибо, я не голоден, - ответил я скромно, боясь теперь что-то сказать не так.
Да и в целом с этой деревней, что скрывать, определённо что-то не так. Немая безглазая женщина, странный археолог, отсутствие собак, а главное, мать его, рассвета. Утро всё никак не наступало, и хоть эта проблема была последней в моём списке жутких происшествий — она давила на разум постоянно.
Выехав из деревни, никакой дороги я не увидел. Вместо неё снова была просека, просто в этот раз чуть больше, но её ширины едва хватало, чтобы проехать на УАЗике. Ветви то и дело били по стёклам, соскальзывая молодою листвой с кузова. Это точно не Поспелово. Я, конечно, никогда в Поспелове не был, но помню, что главный въезд в деревню был широким и асфальтированным. И я точно помню, что проезжая мимо него, никакого леса со стороны трассы не видел.
УАЗик резко затормозил, и я, непристёгнутый, чуть не ударился рёбрами о бардачок. За миг до того, как участковый погасил свет, я заметил толпу людей, идущих навстречу.
- Не смотри на них, - грубо приказал он.
- Что?
- Голову опусти! - гаркнул участковый и сам опустил голову, смотря куда-то на свои колени.
Я послушался. Толпа приближалась бесшумно. Мимо нас стали проходить тёмные фигуры, шурша листвой.
Просто какой-то цирк без логики. Почему мне нельзя смотреть? Почему все люди в этой безмолвной толпе шагают, не проронив ни слова? Почему участковый их так боится? Я ничего не понимал, потому что туго соображал. Здесь была какая-то логика, но я её не видел. Мне не хватало внимательности. Но логика здесь точно была.
Я очень хотел посмотреть. Боковым зрением угадывались только размытые силуэты, и я сперва смотрел исподлобья, пытаясь разглядеть хоть кого-то, а потом и вовсе поднял голову, когда мимо проходили последние в этой толпе. Тот, на кого упал мой вгляд, остановился у окна.
Я понял, что сделал это зря. Человек в странных одеждах, которые я в темноте всё равно не смог толком рассмотреть, наклонился к окошку и встретился со мной взглядом. Жидкая бородка и усы, довольно длинные волосы.
- Ты что творишь, - сквозь зубы сказал участковый, но я уже не мог отвести взгляда.
Человек сердито нахмурился, но я словно прилип к нему глазами, принимая сочащийся сквозь стекло холод. Да, это был холод, я натурально стал мёрзнуть, разумом проваливаясь в глаза незнакомца. Человек нахмурился ещё сильнее, и ударил по стеклу, потом ещё раз, а я не в силах был даже зажмуриться. Стекло треснуло, участковый схватил меня за голову и чуть не ткнул лицом в бардачок. Сам он головы не поднял. Я слышал, как человек пошёл дальше.
- Ты дебил, что ли? - рявкнул участковый.
- Кто это был?
- Я тебе сказал голову опустить, а ты что?
- Кто это был?
Участковый лишь молча включил фары, завёл УАЗик, и мы выехали на трассу. Разговаривать с ним мне больше не хотелось, но спросить я всё же решился:
- Почему на них нельзя смотреть?
- Не твоего ума дело, - сухо ответил он. - И больше не спрашивай.
Только сейчас я понял, что мы должны были свернуть из леса направо, ведь судя по расположению этой проклятой деревни, город был именно в той стороне.
- Мы вроде не в ту сторону едем? - спросил я тихо.
- Верно, - ответил участковый. - Вроде ориентируешься неплохо, как же ты потерялся?
- Это на дороге, в лесу уже сложнее.
- А рюкзак где потерял?
Я должен был быстро продумывать все свои ответы. И хоть Алексей Андреич мне не нравился — участковый не нравился ещё больше. Алексей Андреич сказал мне всем врать. А уж он понимает местных гораздо лучше. И я решил убить сразу двух зайцев: соврать и узнать чуть больше о том, что было в лесу.
- Там же и потерял. Медведя услышал, - ответил я и внимательно посмотрел на участкового.
Тот, впрочем, ничуть не удивился.
- Что ж вам всем медведи-то мерещатся? Нет их тут.
Ничего нового. Болотные газы, как же.
- Так куда мы едем-то? - спросил я, стараясь выражать максимальную отстранённость, как будто мне совсем не страшно, а просто пофигу.
- К товарищу моему заедем, дело десяти минут, не переживай.
Но я ещё как переживал. Тот короткий разговор в доме Алексея Андреича был единственным моментом, когда я был хоть как-то спокоен.
- Время уже, наверное, часов шесть. Чего так долго солнце не встаёт? - так же отрешённо спросил я, но не успел участковый ответить, как мы увидели лежащее на обочине тело.
УАЗик остановился, освещаяя женскую фигуру. Я ещё не так хорошо её рассмотрел, но уже где-то глубоко внутри понял, кто это. Выйдя из машины, я только убедился в своей догадке.
Это была Таня. Лежала в грязи, истекая кровью. Её брюки и футболка были истыканы множеством уколов, обнажая некогда прекрасное тело. Теперь же оно кровоточило буквально везде, а слипшиеся волосы закрывали лицо, но я догадался, что оно истерзано не меньше.
- Не смотри, - тихо сказал участковый, но сказал он это не мне, а Митьке, что стоял рядом с ним.
Таня, моя бедная Таня теперь лежит на земле, изуродованная не то ножами, не то ещё чем-то, в разорванной одежде, истекая кровью. Какое чудовище могло сотворить с ней такое? Наверное, то же, что сделало это и с Катериной. Рядом стоял бледный Митька, Митька, которого точно не было в машине. Он появился из ниоткуда, а участковый будто думал, что это нормально. Мои ноги давно дрожали. Когда я подошёл чуть ближе, то увидел, что всё тело и голова Тани были измазаны какой-то слизью. Не в силах это больше выдерживать, я упал на колени и стал блевать на обочину.
- Пульс есть, - сказал участковый. - Помоги.
Сказал он это снова не мне. Когда я пришёл в себя, они с Митькой уже несли Таню на заднее сиденье. Митька сел рядом, я вернулся на переднее кресло, и УАЗик тронулся.
- Отвезу до города, или на попутку посажу, легковушка всё быстрее доедет, - сказал участковый, и я услышал, как Митька заплакал.
- Ну что, щас пересесть придётся, - как ни в чём ни бывало, вдруг весело сказал мне участковый.
- В смысле, - начал было я, глядя назад. Но на заднем сиденье никого уже не было.
- А что не так? - строго спросил участковый, глядя мне в глаза, как будто пытаясь подловить меня в чём-то.
Моя правая рука дрожала. Я точно понимал своей шкурой, что от моего ответа зависит моя жизнь, и ответил максимально спокойно, и быть может, даже весело:
- Да просто меня сзади укачивает!
Участковый продолжал хмуриться, но ответ его, видимо, устроил.
- Товарищ мой, так скажем, габаритный. Тут места побольше. Так что пересесть придётся всё равно.
- Ладно, - ответил я добродушно, а сам прижимал правую руку к бедру, чтобы она не начала отбивать чечётку.
Здесь что-то не так со временем. Я совсем не суеверный человек, но доверяю своим глазам и ушам. Солнце не встаёт. Какие-то болота с газами, но я не помню, что тут вообще были болота. На карте вместо этой деревни, где я был, должно быть Поспелово. Я, конечно, уснул, и можно было предположить, что Митька проехал лишнего, но ведь «Зелёнка»…
- О, какие люди… - воскликнул участковый, и возле автобусной остановки я тут же увидел ту самую габаритную фигуру его товарища.
- Пересядь, - приказал участковый, когда фигура направилась к тормознувшему на обочине УАЗику.
Послушно пересев назад, я заметил следы давно спёкшейся крови на сиденье. В машину погрузился тучный мужик в форме. Стало быть, коллега участкового.
- Привёз? - тут же спросил он.
- В багажнике, - ответил участковый.
Мент довольно крякнул, и только тогда заметил меня.
- Здорова, архаровец, - обратился он ко мне. - Чё, турист-походник?
Я, улыбаясь, кивнул. Да, сука, турист-походник.
- А ты чё тут, на остановке, забыл? - спросил участковый, и мы, тарахтя, тронулись.
- Бегунок у нас завёлся, - мрачно ответил мент.
Всё-таки, как в этом безумном крошечном мирке обострилась моя интуиция… Настоящая «чуйка». Из множества, казалось бы, непонятных мне фраз, мой страх вычленял то, на что я должен был обратить внимание.
- Бегунок? Это кто из тюрьмы сбежал? - спросил я осторожно, включив дурачка.
Жирный мент расхохотался, и участковый следом за ним тоже.
- Нет, это кто путает завтра с позавчера, - ответил он, и моя правая рука снова задрожала в нервной чечётке.
- Я не понял…
- На твоё же счастье, - улыбаясь, ответил мент.
Мы свернули на грунтовку, и впереди показалась деревня, такая же мрачная, как и та, из которой я с таким удовольствием сделал ноги.
- Вон он, возле Тимохиного дома, - сказал мент.
Мы свернули возле первой избы, освещая спину какого-то паренька. Яркие фары ослепляли другого, что сидел испуганный у лавки прямо на траве. Участковый, кряхтя, вылез из машины на улицу.
- О, городской, куда убежал? Я вон машину привёз, как обещал, - сказал он.
Паренёк обернулся, и в руке он держал пистолет.
Участковый тоже вышел, наполовину скрываясь за дверью, и быстро достал Макарова из кобуры.
- А ну, брось! – заорал он. – Бросай, на колени!
Тот парень только улыбнулся. Улыбнулся с безумным, измученным взглядом.
- Бросай!
- И что будет? Что будет? - спросил он, продолжая улыбаться.
- Бросай! – снова заорал участковый, но паренёк не просто не бросил пистолет, он попытался выстрелить.
Участковый выстрелил. Паренёк выстрелить тоже успел, но попал в стекло открытой водительской двери. Я съёжился, боясь, что следующая пуля прошьёт водительское кресло и угодит мне в лоб. Но следующего выстрела не было. Участковый оказался более метким.
Молча, не проронив ни единого звука, паренёк упал назад, роняя пистолет.
Толстый пнул его. Не знаю, зачем. Мне уже было всё равно, кажется.
- Товарищ капитан, - заскулил тот, что сидел на траве, но толстый не дал ему договорить:
- Тимофей, иди домой. А ты, старлей, отвези пацана домой, если…
- Нет, ничего, - сухо ответил участковый, и пошёл к машине проведать, пребываю ли я в шоке. - Можешь пересесть.
Я послушно пересел вперёд, проходя мимо застреленного только что бедняги и цепкого взгляда капитана, прожигающего мне спину. Как тогда, на «Зелёнке», словно капитан тоже меня за что-то ненавидел. В глубине души я догадывался, за что. Осталось только это понять.
- А где друзья-то твои? - вдруг спросил меня участковый.
Я не повёлся. Пошёл к чёрту, старлей.
- Какие? - с наигранным удивлением спросил я.
Они оба внимательно меня смотрели, но я уже понял, в чём меня хотят обвинить.
Я — Бегунок. Тот, что путает завтра с позавчера.
Сейчас я словно проверяю домашнее задание своего ребёнка. Вот математическая задачка, а вот он написал в конце ответ. И хоть я ещё ничего не проверил, но уже видел, что ответ неправильный. У меня будет время во всём разобраться. И я точно не лягу трупом рядом с тем бедолагой.
- Ладно, езжайте, - сказал спокойно капитан и обратился ко мне:
- Бензин ему оплати только.
Я кивнул. Старлей уселся за руль, и мы выехали из деревни. В этот раз я был куда спокойнее и внимательнее, и смог разглядеть дорожный знак, на котором было выбито большими чёрными буквами: «КУЧАНОВО».
Я не знал в этих краях такой деревни. Потому что её тут и не было.
Ехали молча сквозь туман. Теперь уж мне точно не хотелось разговаривать с этим ублюдком. Я очень устал. Солнце всё не вставало, да и чёрт с ним. Надоело. Мимо пролетали поля, сосны, лиственные леса… Веки всё тяжелели, и я перестал смотреть на дорогу. Всё равно на ней ничего интересного уже не будет.
Сквозь сон я услышал старлея.
- А ты крепкий орешек, надо же, - сказал он. - Ни капли воды тут не выпил, нихрена. Здорово наебал всех!
Я, быть может, соврал бы ему что-то и в этот раз, но, как Вий, не мог уже поднять век без посторонней помощи. Во рту отчётливо возник какой-то металлический привкус. Наверное, то была моя кровь.
Послышался звук то ли болгарки, то ли ещё какого-то инструмента, которым пилят металл.
Заболели рёбра, раскалывалась голова. Я не понимал, что со мной происходит, и всё так же не мог открыть глаза. Единственное, что я знал наверняка, так это то, что машина больше не едет.
- Блядь, аккуратно тяни, - услышал я напоследок совершенно незнакомый голос, прежде чем провалился в забвение.
Очнулся я в больнице. Голова была перевязана, и яркие солнечные лучи весело слепили из окна.
Это меня сильно обрадовало: бесконечная ночь, наконец, закончилась. Очевидно, что я попал в аварию, валялся без сознания, пока спасатели не распилили останки Нивы и не вызволили меня. Значит, есть шанс, что Митька и Таня тоже выжили. Но сначала нужно было выяснить, в какой больнице я сейчас отдыхаю.
Я с трудом встал с койки, держась за раскалывающуюся голову, и каждый шаг давался мне с трудом. Болело всё тело, но раз я шёл своими ногами, то переломов не было.
Из окна, за больничными строениями, показались до боли знакомые здания родного города.
Под окном стоял УАЗик. Тот самый УАЗик с разбитым стеклом. Сердце на мгновение замерло, но ни старлея, ни капитана я рядом с машиной не увидел. Возле неё стояли незнакомые мне двое в штатском.
Я же ничего не забирал! Не ел, не пил. Такие у них были правила?
Однако, смотрели они совсем не на меня, а куда-то в соседнее окно. Скорее всего, в соседнюю со мной палату. Улыбнувшись, они сели в этот знакомый мне драндулет и уехали.
Если честно, очнувшись, я не был до конца уверен, что всё случившееся с нами прошлой ночью было не более, чем моими галлюцинациями.
Я был спокоен и чувствовал лишь какую-то обречённость.
Дверь в палату открылась.
- О, очнулись? - спросил доктор в белоснежном халате.
Я только кивнул.
- Вы, можно сказать, в рубашке родились.
- Что там с моими друзьями? - спросил я, совершенно не волнуясь о своих возможных травмах.
Доктор покачал головой, и это нисколько меня не тронуло. Мне даже не было стыдно за свою чёрствость и бессердечность. Как будто это всё было не только неизбежным, но и правильным.
- Когда меня выпишут?
- Ну, МРТ мы уже сделали, только сотрясение, ушибы по всему телу, но ничего серьёзного. К вечеру выпишу, конечно…
- Но? - как-то даже немного уныло спросил я.
- Следователи хотят с вами побеседовать. Скоро приедут.
Я даже кивнуть в ответ не успел, как в палату ворвался санитар и сообщил, что «он на полу лежит», и доктор сорвался в коридор, хлопнув дверью. Я уже догадался, кто этот «он». Бегунок из соседней палаты.
Я спокойно прилёг на койку, дожидаясь следователей и слушая суматоху в соседней палате, где все почему-то психовали. Не психуйте, он уже ушёл.
Следователи, впрочем, прибыли довольно скоро. Они сокрушались, что не успели опросить пациента из соседней палаты. Ведь, как говорили врачи, состояние его было стабильным, и тут он вдруг встал, дошёл до двери и умер от остановки сердца.
Следователи играли в невозмутимость, но я видел, что они весьма удивлены огромным набором чудовищных обстоятельств минувшей ночи. Быть может, они в своей практике повидали много разной мокрухи, но явно не такой.
Оказалось, что я провалялся в больнице несколько дней, за которые органы уже успели провести несколько экспертиз и всяческих оперативных мероприятий. Мне рассказали, что Митька уснул за рулём и выехал на встречку, врезавшись по касательной в летящую навстречу Хонду. Та вылетела в канаву, а мы, покрутившись, встали прямо перед идущим следом за нами автобусом. Старый Икарус, пытаясь избежать столкновения, всё же выбил нас с обочины и упал набок. Как итог: одиннадцать трупов. Семь пассажиров Икаруса, мирно спавших в своих креслах, водитель Хонды с дочерью. И Митька с Таней.
Митьку обнаружили совсем рядом со мной, за рулём, но всего разорванного и разжёванного, предположительно, медведем.
Таня тоже была в машине, но без глаз, с вырванным языком, кровоточащими колотыми ранами по всему телу и повреждёнными шейными позвонками.
Следователи сообщали мне подробности неохотно, но я слёзно умолял их рассказать, что же случилось с моими друзьями. Перед проверкой решения математической задачки, ответ которой, как я сразу понял, был неправильным, мне нужны были любые сведения.
У того Бегунка в груди нашли пулю, причём стреляли в него, когда он был в автобусе. Вот так задачка. Но это не моя задачка, ломайте над ней голову сами, товарищи следователи. Да вы бы всё равно мне не поверили.
Я мало что мог им рассказать, я ведь тоже уснул. Исходя из того, что я был прижат смятой Нивой и не мог выбраться до приезда спасателей, никаких подозрений на меня падало. Экспертиза показала, что все увечья, причинённые моим друзьям, были получены гораздо позже аварии. Ломайте над этим голову, товарищи следователи, ломайте.
Они ушли, и меня в тот же вечер выписали.
Я вызвал такси, и по дороге домой решал свою задачку. Сведений было достаточно, оставалось, по возможности, соединить события в цельную картину и составить в хронологическом порядке. Палеонтологи по одному сраному позвонку могут воссоздать внешний вид целого животного. Моя задача проще. Позвонков у меня гораздо больше.
Итак, я уснул, Митька уснул, скорее всего, уснула Таня, и пассажиры Икаруса тоже спали. С этого момента я попадаю, как выражался Алексей Андреич, из верхнего треугольника в средний. «Ни то, ни сё, сопряжение верхнего с нижним». Значит, попасть туда можно во сне, в коме, в каком-то бессознательном состоянии. И выбраться можно тем же способом. Вот почему я уснул в УАЗике, не в силах бороться со сном. Но выбраться можно только при условии, что там я ничего не ел, не пил, не брал. А вот Митька с Таней ели и пили тогда на фальшивой «Зелёнке». Вот почему бабки смотрели на меня с ненавистью: я ведь отказался от их отравы. Зачем им в этом Аду (или Раю, как они считают) люди из верхнего мира — я не знал. Да это и не было столь важным. Однако, если б все спящие люди непременно оказывались в сопряжении – пропавших без вести в этом районе было бы куда больше. Значит, не во сне, а всё-таки в отключке, да…
Я написал своему научруку, знает ли он некоего Алексея Андреевича, знатока Ананьинской и Иткульской культур, чью руку пожрал медведь в зоопарке.
В ожидании его ответа я восстанавливал цепь дальше. Итак, я Бегунок. Путаю завтра с позавчера. Это значит, что я некий парадокс, ломающий время и пространство. И это даже многое объясняет. Я совсем не силён в точных науках, но слышал о топологии. Хотя лично мне гораздо проще представить время-пространство как шахматную доску, в которой пешки ходят как положено, а я — сумасшедший ферзь, прыгающий на любые клетки, даже если они уже заняты. Я мог видеть то, чего видеть не мог, потому что меня там просто не было. Да, это действительно многое объясняет.
Итак, я увидел женскую фигуру, выскочившую на дорогу прямо перед нашей Нивой. Когда мы вышли, то никого не увидели. Ну разумеется, она ведь вышла на дорогу значительно позже, и Митька её увидеть не мог.
Когда Таня исчезла, мы услышали крик птицы. Принимая во внимание Лесного Хозяина, что говорил человеческими голосами, я могу предположить и существование в тех краях гигантской птицы. Зооморфные изображения медведей ананьинцев неплохо сочетались с птицеидолами Иткульской культуры, что так любил Алексей Андреич. Птица взяла Таню лапами за голову и быстро унесла прочь, отсюда её переломанное, обезображенное лицо и повреждённые шейные позвонки. Где-то там, в другом месте, она заклевала Таню до смерти, съев её глаза и откусив язык. Если бы я был внимательнее, когда блевал на обочине, то наверняка заметил бы валяющиеся вокруг уродливые перья.
Митька, слушая медведя, не слышал меня, ведь меня там и не было. Скорее всего, он не в первый раз проходил по этой просеке, ведь добрался же как-то до деревни, рассказал обо мне Алексею Андреичу и ушёл искать участкового. Видимо, я шёл за помощью слишком долго, и он решил пойти следом...
Вибрация мобильника отвлекла меня от размышлений. Научрук ответил, что да, он знает Алексея Андреевича Говяжина, археолога, которому действительно в зоопарке откусил руку медведь. Точнее, он его знал. Говяжин умер пятнадцать лет назад, в своей же палатке на раскопках одного из Ананьинских селений. У него просто остановилось сердце. Но я-то знал, что Говяжин нашёл то, что было оставлено в дар Лесному Хозяину. А это значит, что он что-то оттуда забрал, будучи по какой-то причине в бессознательном состоянии. Инфаркт, возможно?
Научрук спросил меня, как я себя чувствую и пойду ли на похороны Тани. Я ничего не ответил.
Итак, я пришёл к Алексею Андреичу вскоре после Митьки. Тот тем временем уехал со старлеем «за помощью», что, конечно же, было чистой воды враньём. Никто отпускать его в город не собирался. И даже если старлей действительно посадил его на попутку, никуда бы эта попутка не приехала.
Алексей Андреич не поделился чаем не потому, что он был горький и невкусный. Да и щи, скорее всего, тоже были обычными. Он просто хотел меня спасти. Митьке он помочь уже не мог, ведь тот пил растворимый кофе на «Зелёнке». А я, в силу своего отравления, ничего не брал.
Старый археолог, наверное, сильно рисковал, рассказав мне то, что мне знать не следовало. Старлей знал, что Алексей Андреич за языком не следит, и потому смотрел в окно с ненавистью. А ещё он знал, что тот меня ничем не угощал. Это тоже было не в плюс Говяжину. Зато добрый мент тут же предложил мне бутерброды: откушай, голодный турист!
Когда кружка упала на пол, я её не увидел, потому что к тому моменту уже во второй раз был в этом доме. Через сколько лет? Десять? Двадцать? Сколько лет понадобилось старому археологу, чтобы забыть меня и сказать, что моё лицо ему знакомо?
Конечно, его жену звали вовсе не Катериной. Когда он нашёл её, она не могла ни назвать своё имя, ни написать его на бумаге. И он придумал ей своё, по своему вкусу.
Конечно, это была Таня. Спустя столько лет услышала знакомый голос, погладила меня по щеке и почти что зарыдала, но плакать ей было нечем, и получилось горестное невнятное мычание. Я не узнал её, потому что лицо было до неузнаваемости обезображено.
Старлей спустя столько лет никак не связал меня с Митькой. Он просто забыл про тот случай, и подумал, что я очередной заблудившийся турист. Конечно, ему не нравилось, что я ничего не брал и отказался от любезно предложенных им бутербродов. Это ведь значило, что меня бы пришлось отпустить.
По дороге в другую деревню мы нашли Таню, и это были давно прошедшие события. Ни старлей, ни Митька меня не видели, ведь в машине меня не было. Я просто прыгнул на занятую шахматную клетку. Скорее всего, это было как раз, когда я пробирался по просеке в деревню. Или уже был в доме Алексея Андреича, чёрт его знает.
И на дорогу перед машиной в самом начале тоже выскочила Таня. Археолог же говорил ей, чтобы та шла погулять. Возможно, она действительно гуляла по округе. Возможно, в поисках меня.
Когда я сел обратно в УАЗик, я снова скакнул на много лет вперёд. Старлей предложил мне пересесть назад и именно тогда заподозрил, что со мной что-то не так, но я отмазался, якобы, сзади меня укачивает. Вспомнил ли он, что Митька искал своего друга, вспомнил ли он, как погружал истерзанную Таню в машину — я не знаю, но вряд ли он просто так спросил в самом конце: «А где твои друзья?»
Это была финальная проверка, но я не открылся. Город засыпает, просыпается Бегунок.
Старлей, вероятно, либо просто выкинул Митьку с Таней на дорогу, либо Митька, устав от бесконечной езды на попутке, вышел сам. В любом случае, он снова оказался на той просеке и был разорван медведем. А я не сумел ему помочь, потому что меня там на самом деле и не было...
Всё вроде сложилось в цельную картину, и я вышел из такси, возвращаясь домой.
Они рано или поздно поймут, что я Бегунок. И если пока у них только догадки, то достаточно расспросить обо мне Лесного Хозяина, и тот с удовольствием меня сдаст. Естественно, находясь в сопряжении, я могу теперь спокойно поехать до их мирка и натворить дел. Устроить какую-нибудь пакость. Им нужно держать меня при себе, а для этого вовсе необязательно, чтобы я что-то оттуда забирал. Достаточно меня убить. Утащить в свой нижний мир, в последний треугольник на погребальной стеле. Да, они нарушат свои же правила, но разе это кого-то волнует, если я Бегунок?
Когда они узнают, кто я - кого за мной отправят? Старлея? И что он сделает — выломает дверь? Будет стрелять в меня через окно? Надо задёргивать теперь шторы.
Пока я не уснул — я, вроде бы, в безопасности. Но не могу же я не спать вечно...
Доставая ключи, я вспомнил, что отдавал Тане запасную связку, а она её не вернула...
Весь день мне надоедали звонками, и первую ночь я спал очень плохо. Наутро я заказал решётки на окна и мощную стальную дверь. На всякий случай. Ведь у Тани были ключи, да и сама старая деревянная дверь не внушала мне ощущения безопасности.
Но никто за мной не приходил.
Меня несколько раз вызывали в следственный комитет, но ничего нового я, естественно, не вспомнил и не сообщил.
Съездил сдать кровь в помощь выжившим из автобуса, чтобы стало полегче. Я всегда так делал, когда мне было плохо. Либо отправлял деньги на счёт приюта для бездомных животных, либо больным детям. Акт альтруизма совершается в первую очередь ради себя самого – уверен был я. Но легче не стало.
На похороны я не пошёл. Конечно, никто меня не винил в их смерти, хоть разведка и была моей идеей. Все винили Митьку. Водитель не должен спать за рулём. Да и чего мне грустить, если я знаю, где они. Впрочем, Митьку я видел только в прошлом. Чем он занимается в настоящем? Пополнил ряды молчаливой толпы, шагающей через лес в деревню?
Да и честно говоря, мне было уже всё равно. Какая-то часть моей души умерла и осталась там.
Ночью, после похорон, на которые я так и не пришёл, мне приспичило встать в туалет по малой нужде. Под светом фонарей, аккурат напротив моих окон, стояла Таня. В своём старом платье, с испещрённым шрамами лицом. И без глаз. Лицо её вокруг рта было перемазано кровью.
Что ей от меня надо? Отправили забрать меня? Уговорить, вытащить силой? Убить? Сможешь выдрать решётки из окон, Таня?