Бегунок
Вольский
https://mrakopedia.net/wiki/Бегунок
Однажды в меня стреляли из ружья. Полупьяные охотники дробью палили с оврага поверх камышей. Они почему-то услышали пробирающихся между зарослей уток, но это был я, перепуганный до смерти. Я вжался под воду так, что торчала только голова, и не сразу смог прокричать: "Не стреляйте!" Потом они трясущимися руками наливали мне и себе водку, и я даже не знаю, кто из нас тогда перепугался больше.
Как-то раз мне захотелось повторить ночёвку некоторых суровых советских археологов: вместо спального мешка я просто укутался на ночь в полиэтилен. Открыв глаза с первым лучом солнца, всего в нескольких метрах от себя я увидел спящих кабанят с матерью. Не шевелясь, так и лежал часа два-три, пока они не ушли. Случались со мной и другие неприятные истории.
Тем не менее, разведки я всегда любил больше раскопок. Как ни крути, копать - моя работа. Пару недель зарываться в культурный слой, квадрат за квадратом, метр за метром. Отвал, кости, оружие, бесчисленные кусочки битой керамики и гигантская лопата, именуемая не иначе, как "Смерть шахтёра". Подъём, раскоп, отбой, гитара, водка. Повторить круг. Да, это было моей работой, и с профессиональной точки зрения куда круче, чем шурфить до полштыка на разведке. Зарываясь на несколько метров в землю, найти можно было гораздо больше. Конечно, сам я не копал - помощников было двадцать пар замозоленных лопатами рук. А затем бесконечная бумажная работа и кандидатская, которую я допишу только к следующему веку. Но я шёл туда за ответами. Почему каких-то людей хоронили вниз головой? Почему целые общины оставляли драгоценности в своих домах, чтобы уйти и больше никогда к ним не вернуться?
Чтобы ответить на все эти вопросы - надо копать. А чтобы начать копать в новом месте - надо сходить на разведку. И если в экспедиции я был всемогущим царём, без ведома которого первокурсники не открывали банку сгущёнки, то на разведках я - ходячая катастрофа, и все об этом знали. Меня пытались ограбить, я терялся в лесу, приходил не в ту деревню, хотя точно шёл по компасу и карте, мой рюкзак тонул в реке... Но всё же, разведка была отдушиной, которую я ждал с нетерпением. Экстерьеры вокруг стремительно менялись, я ночевал в живописных местах, а главное - всегда ходил один. Успевал привести в порядок мысли и сделать работу. Двух зайцев, так сказать.
Но в этом году я решил взять напарника. Точнее, напарник сам изъявил желание пойти со мной, а я и не собирался отказывать. Признаюсь честно, к Тане, которая переходила уже на четвёртый курс, я неровно дышал. Она была замкнутой, а мне никак не удавалось наладить с ней контакт. Можно было подумать, что именно ко мне она не проявляла никаких симпатий, но нет, её одногруппники говорили то же самое: «мягко говоря, необщительная». Что ж, разведка — шанс узнать её поближе. Может, что и выгорит.
А неприятности тем временем уже начались. Я отравился непонятно чем и меня буквально полоскало. Но менять планы я не собирался: со следующей недели обещали бесконечные дожди, и дело надо было сделать за выходные до понедельника.
Наглотался угля и ужинать передумал вовсе. И как назло, в доме вырубили свет. Не знаю, по какой причине в два с половиной часа ночи вдруг оказался обесточен целый квартал, но собирать последнее барахло мне пришлось, что называется, «при свечах». Впрочем, осталось только обернуть в целлофан документы, деньги и запасной кнопочный телефон, мой неубиваемый кирпич. Каши, тушёнка, вода, спальник и прочее необходимое для комфортных ночёвок в лесу у меня уже были собраны.
Во дворе остановилась какая-то машина прямо напротив моих окон. Жил я на первом этаже обычной хрущёвки, и даже без света умерших фонарей было понятно, что это Митькина зелёная Нива. 2:30, минута в минуту, как и договаривались. Я надел бессмертные летние берцы белорусского производства, потушил свечи, закрыл дверь и вышел в подъезд.
Магнитные замки домофонной двери не работали. Заходи, кто хочет. Митька стоял на улице и курил, и мне очень не понравилось его заспанное лицо. Мы договаривались, что в дороге он будет бодр и свеж.
- Здорова, - промычал он с сигаретой в зубах и открыл мне багажник.
Я кинул свой рюкзак рядом с Таниным и просто обалдел от его размера — он был раза в полтора больше моего. И как нежная, тонкая Танина спинка собирается тащить эту бандуру двое суток через поля и леса? Что она туда набрала?
Я пожал руку Митьке, а тем временем Таня, которая, как оказалось, спала на заднем сиденье, повернула такое же заспанное, как у Митьки, лицо. Это милое по очертаниям, но очень строгое во взгляде лицо. Мне кажется, одногруппники её даже немного опасались. Всё же, полуоткрытые после сна глаза сняли всю строгость с лица, и она скорее была похожа на разбуженного котёнка.
- Привет, Паш, - промурлыкала она.
- Чего у тебя рюкзак такой огромный?
- Какой был, - ответили бездонные чёрные глаза и отвернулись.
Когда я сел в машину — она опять уснула. Я только ухмыльнулся.
- Ну а чё ты хотел, три ночи, все спать хотят, - ответил на это Митька.
- Я не сплю, - вяло сказала Таня. - Просто глаза закрыла.
- Главное, чтобы вот этот вот не уснул, - кивнул головой я на Митьку.
- На «Зелёнке» кофе попью и норм. Главное, чтоб ты опять ничего не забыл, - ответил Митька и посмотрел на Таню. - Он всегда что-нибудь, да забудет.
Таня ничего не ответила, потому что соврала: она не просто «глаза закрыла», а нагло дрыхла. Ну и ладно. Я всё равно не собирался травить байки и анекдоты, пытаясь произвести на неё впечатление.
Митька ехал к универу и не жаловался, что выдвинуться пришлось так рано. Я всё рассчитал. К моменту высадки уже рассветёт, и пройти мы успеем много больше, чем если бы выехали утром. А в понедельник в восемь утра Митька заберёт нас обратно в том же месте, где высадил.
На кафедре лежало много снаряги и палаток, которыми мне можно было невозбранно пользоваться. Свою собственную палатку я по той же причине так и не купил.
Когда машина припарковалась возле универа, я понял, что Митька снова оказался прав и подколол меня не зря. Я забыл пакет с документами, деньгами и запасным телефоном на столе.
- Ну, чё сидим? - спросил Митька.
Я просто посмотрел на него, и он тут же расхохотался.
- Я же говорил. Давай иди, мы съездим.
Я достал из разгрузки связку ключей и вручил её Митьке.
- Тане отдай, пусть зайдёт, я покурю лучше.
- Что? - спросила Таня, услышав своё имя и проснувшись.
- Он опять что-то забыл. Щас поедем домой к нему.
- На столе пакет с документами и телефоном, - сказал я, отдав Тане связку. - В комнате у окна стол, письменный.
- Зато он две пары ключей не забыл, ха, - сказал Митька. - Всё, мы поехали.
И хорошо ж меня знает Митька, как себя самого. После той истории с рекой одну связку ключей я прячу в рюкзак, другую держу при себе. Если рюкзак всё-таки потонет, сожрёт его медведь или он просто провалится в центр Земли — я всё равно гарантированно попаду домой с другой связкой. И наоборот.
Митька виртуозно развернулся и уехал. Когда я вернулся с палаткой — он уже стоял на парковке и курил. Да, любил он покурить. Я убрал пакет с документами во внутренний карман, и мы, наконец, выехали из города.
Мощные фары Митькиной Нивы рассекали тьму на трассе, и яркий свет полумесяца вносил в мою душу какое-то умиротворение. Спящая Таня, с которой, может быть, ничего и не выгорит. Да и ладно. Я любил дорогу. Рядом со мной сидел мой самый близкий друг и травил байки так, как я никогда не умел. Он заставлял меня смеяться даже над откровенными глупостями. Вокруг просыпался тёплый, бесконечно душевный май, и я предвкушал наступление чего-то очень хорошего. Я был счастлив здесь и сейчас. Это тепло разлилось по моему телу, и я уснул.
- О, «Зелёнка». Быстро мы, - разбудив меня, сказал вдруг Митька и съехал с дороги в большой закуток, который мы так называли.
- Татьяна, подъём!
Таня открыла глаза и тоже обрадовалась. Все знали это место. Тут можно было выйти и поразмять затёкшие ноги, покурить, попить чаю-кофе и перекусить всякой выпечкой.
Едва мы вышли, бабки, стоящие за своими прилавками под крышей, наперебой стали зазывать нас, как на базаре.
- Чай, кофе!
- Пирожки!
- Вобла вяленая!
Естественно, мы пошли к той, что поближе. Митька взял кофе три в одном, налитый в пластиковый стаканчик внутри обычной кружки, чтоб не обжечься. Таня купила мои любимые пирожки с мясом, картошкой, луком и чёрным перцем. Я ничего не взял, хотя уже хотелось позавтракать. Но я знал, что это точно плохая идея. Не очень хотелось потом останавливаться каждый километр и бегать в кусты.
Мы встали за один из круглых столиков недалеко от лавки. Митька размешивал свою смесь кофе, сливок и сахара, а Таня набросилась на пирожки, запивая чаем с душицей.
Очень скоро я заметил, что все бабки смотрят на меня. Сначала я увидел это краем глаза, но какой-то холодок по спине заставил посмотреть внимательнее. Да, совершенно все бабки из более чем десятка лавок сверлили меня взглядом. И смотрели они не то с презрением, не то с ненавистью.
Мне от этих взглядов стало жутко, но ребятам я не сказал. Им бы пришлось обернуться, и бабки могли запросто перестать на меня смотреть. Но что я им сделал? Не купил пирожки, и теперь враг народа? Довольные Митька и Таня выбросили мусор в урну и обернулись, чтобы поблагодарить:
- Спасибо, очень вкусно!
Как я и ожидал, ненависть в глазах тут же превратилась в благодушные улыбки:
- Пожалуйста!
- Счастливо!
- Заходите ещё!
Но когда Митька с Таней потопали обратно к машине, улыбки вмиг исчезли, вернувшись всё к той же ненависти. Взгляды перекинулись с моих спутников на меня мгновенно.
Я вернулся к машине, не оборачиваясь и прекрасно понимая, что сейчас они прожигают глазами мою спину. Когда мы выехали на трассу, я посмотрел ещё раз: и все бабки, как одна, проводили меня взглядом, пока мы не покинули «Зелёнку».
Дальше ехали молча. Митька видел мой напряжённый взгляд и не донимал разговорами, а из моей головы всё никак не уходили эти ненавидящие меня взгляды. Я достал телефон и посмотрел на часы. Уже четыре утра, а солнце всё не всходило.
- А где рассвет-то… - начал было я, поднимая голову, как увидел фигуру, попавшую под мощный свет наших фар.
- Стой! - крикнул я, и Митька моментально вдавил педаль тормоза в пол. Таня ударилась лбом о моё кресло.
Конечно, я хотел крикнуть «Тормози!» или «Осторожно!». Но это очень длинные слова, которые надо ещё успеть выпалить. Митька непонимающе смотрел на меня.
- Там человек был, - сказал я, но он продолжал на меня таращиться. - Да точно был!
Митька отстегнул ремень и молча вышел, включив аварийки. Он посмотрел по сторонам, но ни попутных, ни встречных машин не было видно до самого горизонта.
- Я головой ударилась, - тихонько сказала Таня.
- Пристёгиваться надо, - лишь сухо ответил я и тут же понял, что тон мой был довольно грубым. Уже мягче я добавил: - Пойду посмотрю тоже.
Когда я подошёл к капоту Нивы, то никого под фарами не увидел. Митька всё так же непонимающе смотрел на меня, ожидая хоть каких-то комментариев. Я ничего не ответил, нагнулся и молча стал смотреть под днищем машины.
- Ты чё, совсем, что ли? - сказал Митька и сильно постучал по бамперу. - Если б мы кого-то сбили, мы бы услышали. Не было тут никого.
Он пошёл обратно и сел за руль, я двинулся следом.
- Ну, что там? - спросила Таня.
- Да ничего там не было, Пашке причудилось.
- Мне не причудилось, - ответил я.
- Раз уж остановились, я схожу в туалет? - спросила Таня.
Митя только молча вырулил на обочину.
Таня вышла, и я машинально посмотрел в зеркало, глядя на её тонкую талию и роскошные бёдра, которые не могли скрыться под довольно свободными походными брюками. Смотрел, но только машинально. Голову мою занимала совсем другая девушка. Та, что вышла на дорогу и исчезла прямо перед капотом.
- Ну?
- Девушка это была. В платье каком-то тёмном.
- Куда она тогда, по-твоему, делась?
Я молчал. Действительно, куда. Ни на дороге, ни под машиной её не было. Вокруг — огромные поля взошедшей пшеницы, и даже если бы она куда-то убежала — мы бы её увидели.
- Тебе показалось просто, - заключил Митька.
- Да как показалось, если я вот тут, перед собой, её видел?
- Ты устал и спать хочешь. Я сам уже носом клюю. На улице темень. Сам же рассказывал про это…
Митька всё пытался вспомнить нужное слово, перебирая пальцами, но даже для меня оно было сложноватым.
- Парейдолия? - подсказал я.
- Да.
- Ну, наверное…
Но я видел то, что видел. Может, и показалось. Только вот чтобы это можно было назвать парейдолией, должно быть какое-то пятно, какой-то предмет. Дерево, столб, что угодно. То, что мой мозг мог бы дорисовать до женской фигуры. Но ничего подобного не было. Только поля и дорога.
На улице громко крикнула какая-то птица, да настолько громко, что мы даже испугались. Я посмотрел в окно, но никакой птицы не увидел. Как и Тани.
Я стал вертеть головой, окидывая взглядом поле, но её нигде не было.
- Её нет, - только сказал я и вышел из машины.
Лес обрамлял поле, но до него было не меньше полукилометра. Митька тоже вышел.
- И где она?
Пшеница не была высокой и Таня, даже если бы легла на землю, не спряталась бы под ней.
И вот тут уже Митька не смотрел на меня непонимающе, он смотрел с тревогой. Может, она перебежала через дорогу на другое поле? Совсем нелогично, зачем ей это делать? Но о логике речь уже не шла. Логичный вариант был только один — она пробежала полкилометра до леса за несколько секунд. Что невозможно.
Я перешёл через дорогу и посмотрел на поле. С этой стороны трассы оно вообще заканчивалось где-то на горизонте.
Теперь уже Митька, надеясь, что всё это просто её глупая шутка, шарил взглядом под машиной и заглянул в багажник, а я заорал на всю округу:
- Таня! Т-а-а-ня!
Митька тоже кричал, ходя туда-сюда по дороге. Никто не ответил.
- Звони в 112, - сказал я, и Митька мигом выхватил телефон.
- И что сказать?
- Так и скажи: человек пропал.
- Не ловит, - сказал Митька. - Даже экстренные.
- Как не ловит? Тут везде ловит, - ответил я, доставая свой телефон.
Нет сигнала. Как и интернета. Запасной телефон тоже ничего не ловил.
- Та-а-а-ня! - снова заорал Митька.
Да как так-то? Тут всегда ловило. Я умудрялся даже музыку слушать в этих местах.
Нужно было что-то делать. Я залез в рюкзак и достал обычную карту, раз уж навигация не работает.
- Это Поспелово, - сказал я, поразмыслив над картой.
- Какое Поспелово? До него ещё пилить.
- Да нет, по времени как раз. Тут мы и должны были выйти. Вот лес, - показал я на карте Митьке, а потом провёл пальцем через полкилометра дальше по трассе. - Вон там Поспелово.
Луна на небе не собиралась уходить, а солнце не собиралось вставать, хотя уже шёл пятый час утра.
- Ну так поехали, - сказал Митька.
- А если она вернётся? Она придёт, а нас нет. Останься.
- Так тебе проще остаться, а я съезжу.
- Въезд на другой дороге, - сказал я. - С этой стороны максимум тропинка будет, не проедешь.
- Всё равно быстрее.
- Там крюк получится километров под семьдесят.
Митя почесал репу. Вариантов действительно мало.
- Один ночью пойдёшь?
- Да тут недалеко.
- А если вернётся?
- Стойте здесь и ждите.
Митька кивнул.
- Если попутку тормознёшь — объясни ситуацию, попроси позвонить, вдруг у них ловит, - сказал я напоследок. – Или пусть хотя бы до Зелёнки доедут и там позвонят.
Рюкзак я брать не стал, да и зачем он мне, идти максимум километр. Охотничий нож был при мне. Из рюкзака я взял только фонарь, который включил, когда свет фар уже не доходил до земли под моими ногами. План был такой: найти любые средства связи или представителей местной власти. Участковый, сельский староста, человек, у которого ловит сеть, да кто угодно.
Всю дорогу до леса я почему-то думал о тех самых бабках. Они ненавидели меня, и это казалось мне куда более жутким, чем исчезнувшая перед глазами женская фигура или пропавшая Таня. Я не мог связать между собой эти события, но где-то в глубине души понимал, что всё это — какая-то цепная реакция. Я осознавал это на подкорке. И хотя тот факт, что солнце в пятом часу утра никак не собиралось выходить – стоял в очереди мыслей в самом конце, я понимал: что-то в мире вокруг изменилось.
Когда я дошёл до первых деревьев, обернувшись, даже вдалеке не увидел фар Нивы. Скорее всего, Митька просто решил сэкономить заряд аккумулятора, да и какой был смысл светить просто так. Мой мозг отказывался рассматривать вариант, что машины Митьки уже не было на трассе, и я лихо спустился с дороги в овраг, ступая в темнолесье.
К моему счастью, тропинка тут действительно была. Всё лучше, чем ходить по сплошному лесу. Учитывая, что я не раз терялся среди деревьев. А тропинка точно выведет к Поспелову.
Фонарь брал только метра три грунтовки перед ногами и ближайшие к просеке мрачные очертания клёнов. Тьма, что пряталась за их стволами, жадно пожирала свет фонаря. Я не видел даже примерных очертаний того, что было дальше первого ряда деревьев. Две части леса как будто сжимали меня в тиски, и я ускорил шаг, пока не увидел силуэт, возникший тёмным пятном метрах в двадцати.
Если б не было всех этих странностей, что я видел ранее, я бы вовсю завопил, размахивая руками и призывая местного, который мог бы помочь. Но сейчас я присел и был рад, что незнакомец не заметил ни света фонаря, ни меня самого. Фонарь я моментально выключил.
Незнакомец медленно шёл по просеке, а я всё пытался его рассмотреть, насколько позволял лунный свет.
Высокая фигура. Молодой парень не старше двадцати пяти-тридцати, я думаю. Идёт налегке. Что-то в его движениях было мне знакомым, не то походка, не то манера размахивать руками. Я двинулся следом максимально тихо, чтобы он не услышал шагов.
Хоть я и старался сохранять безопасную дистанцию, он вдруг остановился, и я пригнулся ещё ниже. Но он смотрел не на меня. Он смотрел в лес.
Силуэт его лица в профиль тоже показался мне знакомым. Это же… Митька.
Митька? Какого чёрта он тут делает? Мы ж договорились, что он останется на дороге! Как он прошёл раньше, а главное — мимо меня?
- Митя! - крикнул я, но он даже не обернулся, будто не услышал. Я включил фонарь и посветил на его лицо — это точно он. Мне показалось, что он не то в трансе, не то спит. Он вообще не слышал меня и никак не реагировал на слепящий глаза фонарь.
- Митя! - повторил я, но вместо Митьки из глубин леса мне ответил чей-то другой голос.
- Митя! – криком повторил за мной голос, и я узнал в нём Таню. - Митя, помоги!
- Таня? - спросил с тревогой Митька и шагнул вперёд, почти войдя во тьму. - Это ты?
- Митя, помоги! - снова заорала Таня, и не успел я крикнуть «Стой!», как Митька шагнул дальше, скрывшись в лесу.
Я добежал до места, куда он ушёл, пытаясь посветить фонарём. Лихорадочно думая, бежать ли мне во тьму следом, я вдруг услышал один-единственный вскрик, тяжёлым ужасом разлившийся по моему телу. Крик был скорее не от страха, а от боли, кричал точно Митька. Хрустнули не то позвонки, не то рёбра. Противный, мокрый от разрываемой плоти хруст. Скачущий во все стороны свет фонаря ничего не мог показать — я всё так же вглядывался во тьму и дрожал от макушки до пяток. Левая рука истерично искала нож, я очень хотел убежать, но почему-то не мог.
- Паша? - вдруг спросил из тьмы Митька. - Это ты?
Я не отвечал. Не только потому, что в горле пересохло, но ещё потому, что не хотел с ним говорить.
- Паша, бегом сюда, она здесь лежит! - заорал Митька.
Я ему не верил.
Рука крепко сжимала нож. Ноги перестали дрожать, и фонарь больше не дёргался, он светил прямо в цель, туда, откуда шёл голос.
Наконец, у первого ряда клёнов, по какой-то причине стараясь не пересекать невидимую черту леса, оказалась в свете фонаря медвежья морда. Я ни о чём не думал и только тяжело дышал. Мысли исчезли вовсе, когда я увидел, как пасть медведя раскрылась, чтобы голосом Митьки выдавить ещё слова:
- Тебя же нет здесь.
Из его пасти текла густая кровь. Я задышал чаще, а когда ужас снова заставил дрожать всё моё тело, я выронил и нож, и фонарь, и побежал что есть духу дальше по просеке, прочь от этого проклятого леса.
Совсем рядом со мной, во тьме, бежал, сотрясая землю, медведь.
Он тут же поравнялся со мной. Я знал, что медведи бегают быстро, и ему ничего не стоило выскочить на просеку и порвать меня, но по какой-то причине этот лес он покинуть не мог.
Одно-единственное слово я повторял в своей голове: «Трус!», пока лес не кончился.
Просека внезапно перешла в ровные грядки с огородной зеленью. Только я хотел обернуться и посмотреть, не выскочил ли медведь из леса вслед за мной, как из земли восстала крупная фигура какого-то бородатого мужика. Я врезался в него со всего маху и упал назад, а он лишь отшатнулся. Медведь не вышел; мужик же стоял прямо надо мной, держа в одной руке пучок петрушки, а второй руки у него попросту не было.
Он стоял молча, слушая моё тяжёлое сбитое дыхание. Руки у меня просели в землю; зад провалился в грядку, а мужик, наконец, чуть наклонился и спросил зычно:
- Из леса?
Я хотел ответить, но всё ещё не мог. В горле было сухо, как в пустыне. Я только кивнул. Мужик, не дождавшись ответа, повторил вопрос громче:
- Из леса, спрашиваю?
Когда я, наконец, сглотнул слюну и облизал губы, то хрипло смог ответить:
- Да.
- Ну вот, а что молчишь, язык проглотил?
Он положил пучок в карман, и подал мне руку. Я даже не стряхнул от земли свою — настолько уже ничего не соображал.
- Пойдём в дом, - сказал мужик, и я покорно пошёл следом. В остальных домах по соседству света не было; собаки тоже не залаяли. Деревня как будто вымерла, и если б не этот крошечный бревенчатый кусочек жизни, я бы подумал, что она вовсе заброшена. Не таким я себе представлял Поспелово.
Мужик ступал тяжело и молчал. Пока я шёл за ним, то думал только об одном.
Я бросил его там. Конечно, это была не Таня. Митька повёлся, вошёл во тьму, а я его бросил. Говорил же — стой у машины, жди меня. Нет, он попёрся в лес. Но что я мог сделать? Пойти с ножом на медведя? Быть может, иные герои и смогли бы победить. Но не я.
Солнце всё не вставало. На часах было уже полшестого утра, но полумесяц никуда не сдвинулся. Сети здесь тоже не было. Это, разумеется, после говорящего медведя волновало меня в последнюю очередь. Но складывалось впечатление, что ночь здесь никогда не закончится.
Когда я вошёл в избу, в нос тут же ударил, как говорил Вильям Похлёбкин, «ничем неистребимый щаной дух». Есть я хотел ужасно, но знал, что со мной случится, выпей я хотя бы простой воды.
Старая выбеленная русская печь, тепло и яркий свет лампы накаливания если не совсем, то хоть немного меня успокоили.
«Безопасно». Вот что пришло в голову, едва я переступил порог.
- Вон вода, - сказал мужик, указывая на рукомойник в углу.
Тыщу лет я таких не видел. От души намывая руки хозяйственным мылом, то и дело я жал на «пипку», чтобы вода потекла. Мужик же грузно уселся на стульчик за небольшим круглым столом.
- Ну, рассказывай, куда так бежал, - сказал он и глотнул из кружки холодного чаю. - Как звать-то тебя, кстати?
- Паша, - ответил я, медленно идя к столу и не зная, куда себя деть.
Мужик пошарил глазами у себя за спиной и, не слезая со своего трона, подал мне табуретку.
Я уселся напротив него.
- Алексей Андреич, - сказал он. - Ну, какими судьбами?
Я собирался с мыслями, смотря на обрубок его руки, торчащий до локтя, и не знал, рассказывать ему всю историю или только ту, в которую верил мой разум.
- У нас девушка пропала, - начал я.
- У вас?
- Со мной ещё друг был.
- Долговязый такой?
Я посмотрел ему в глаза, пытаясь понять, правильно ли я расслышал.
- Из леса тоже вышел, оттуда же, - добавил он.
- Как он выглядел?
- Длинный, что кочерга. Под два метра. Брюки чёрные, футболка жёлтая. Представился Дмитрием.
Не может быть. Какова вероятность такого совпадения? Одежда, рост, имя. Вышел там же, где и я. Ночью, из леса.
- Археолог, ты что ли? - вдруг спросил Алексей Андреич.
Глядя на меня строго, он ждал ответ, а я всё никак не мог сложить два плюс два. Алексей Андреич расхохотался.
- Да друг твой рассказал, - добродушно сообщил он. - И про Таню рассказал, и про всё на свете.
Он смеялся, а я потерялся совершенно. Мысли путались, голова не работала. Нет, в стрессовых ситуациях я терялся крайне редко, жизнь научила быть хладнокровным, когда это нужно. Но то были ситуации понятные.
- Не может быть, я сам видел, - прошептал я.
- Что ты видел-то?
- Я видел, как его медведь загрыз.
Он снова расхохотался.
- Вот и Митя твой сказал, что медведя слышал. Говорит, медведь с ним твоим голосом разговаривал. Только вот нет здесь медведей.
- Я видел то, что я видел, - ответил я.
Стоит ли ему верить? А может, Митька в итоге поехал сюда на машине, а потом почему-то пошёл пешком. Но нет, не мог он так быстро приехать. И шёл он совсем с другой стороны.
- Ты же человек науки, Павел, - сказал спокойно Алексей Андреич. - Надо рассмотреть все варианты, а ты мне говоришь про говорящего медведя, когда их тут нет вообще.
- Тогда что я, по-вашему, видел?
- Что ты видел… Тут вокруг нас болота. А по ночам болотных газов больше всего, - ответил Алексей Андреич, глотнув чайку. - Ты ж археолог, должен был знать места, где копаешь.
- Не знаю я ни про какие болота в этих местах.
- Вот такое ваше поколение: мест не знаете, чуть что — и во всякую чушь верите. Я, между прочим, тоже археолог, - сказал он, стукнув кружкой по столу. - Во всяком случае, был. Вон, гляди, не заметил, что ли?
И в самом деле, у стены стояла погребальная стела с выбитым на камне оружием и тремя треугольниками, смотрящими вниз. Это стела Ананьинской культуры.
- Ананьинцы? - спросил Алексей Андреич.
Я кивнул.
- Я больше по Иткульской. Но этих тоже копал. А стелу мне подарили, можно сказать, на пенсию.
Он говорил уверенно, и я, наверное, готов был ему поверить. Археологов старой школы в лицо я точно знал мало, но, по крайней мере, его лицо показалось мне знакомым. Этого было достаточно.
- Куда Митя делся? - спросил я.
- С участковым за помощью уехал. Связи тут нет. Да ты не напрягайся так, жив твой Митя, - сказал Алексей Андреич и улыбнулся. - Найдётся ваша Таня, а ты лучше тут подожди. Потеряешься ещё опять. Надеюсь, не голодный? А то есть у меня нечего, я не ужинаю.
Я помотал головой.
- Как думаете, скоро они приедут?
- Да мне откуда знать… В любом случае, участковый искать её не будет.
На мой удивлённый взгляд он добавил:
- А ты думал, он щас пойдёт в лес её искать, один? Когда тут газы стелятся? Нет, дадут кружок по трассе, и отвезёт твоего Митьку в город, там и заявят о пропаже. Или ещё лучше — отправит его на попутке какой-нибудь. Ты давай-ка не унывай, расскажи лучше, чего накопал.
Что ж, я был рад, что Митька жив, и немного успокоился. Боязно было за Таню, но тот факт, что я отравился галлюциногенным газом, был куда лучше, чем если бы медведь действительно разорвал Митьку.
- Да особо ничего, могильники, селения, - ответил я.
Признаться честно, я был рад, что Алексей Андреич тоже был археологом. Лучшего собеседника сейчас вряд ли можно было представить.
- Разгадал «синдром покинутого жилища», а? - улыбнулся он, отхлебнув чайку.
- Пока нет. Никто не знает.
- Как это? Я знаю, - ответил Алексей Андреич, встал, взял свою кружку и ушёл на кухню.
Знает он, как же.
Вернулся он только с одной, своей кружкой, мне чаю не налил и сказал:
- Извини, чай у меня горький, лечебный. Обычного нет.
- Да ничего, я и не хотел. Ну так что там с кладами?
Алексей Андреич отхлебнул горячего чаю, поморщился (видимо, совсем уж горячий был), и ответил:
- Ну а ты как думаешь? Ни с того ни с сего оставили клад, ушли и не вернулись. Была бы война — взяли бы с собой, логично же. Но они просто ушли. Значит, это был подарок.
- Подарок кому?
- Духам, разумеется. За хорошую жизнь. За другие блага. Булавку в золотой фольге находил?
Я кивнул, хоть немного и расстроился: я думал, что только мне попадалось такое. По крайней мере, ни в каких отчётах такие булавки больше не фигурировали.
- Они вообще почти нигде не встречаются. Я тебе говорю — это подарок. Лесному хозяину, например.
- Медведю, что ли?
- А пусть даже и медведю, - сказал Алексей Андреич, посмотрел на обрубок своей руки и расхохотался, видя мой испуганный взгляд. - Не, это в зоопарке мне медведь откусил. Пьяный я был. Покормить хотел его… В общем, зооморфное оформление, Павел. На парадных секирах видел же?
- Находил, да.
- Ну вот. Мне это всё не нравится. Ты, наверное, думаешь, вот они, произведения искусства. А я тебе скажу — металлолом. Потому и перешёл на Иткульскую культуру — уровень исполнения, как по мне, не выше, но птиц я люблю больше. Чистая субъективная эстетика.
- Я, честно говоря, не могу подтвердить вашу теорию.
- Теорию? - спросил Алексей Андреич и снова расхохотался. - Какая ж это теория, если я знаю точно? Вон, на стелу посмотри. Треугольники видишь? Что это?
- Ну, мы считаем, что это капли крови, - неуверенно, как сомневающийся перед учителем школьник, ответил я.
- «Мы считаем», да. А ты сам как считаешь? Вон там оружие выбито натуралистично, а капли крови вдруг абстрактно? Капля, вообще-то, по форме как груша, а эти треугольники вниз смотрят. И падают они не с острия, а как будто с рукояти. С чего бы, не думал?
Я и правда не знал, с чего бы. Доказательств у нас никаких не было, но все, включая старшее поколение, говорили, что это кровь.
- А с того, что это вовсе не кровь. Это миры.
- Миры?
- Да, миры. Верхний треугольник — там, где ты живёшь. Средний — ни то, ни сё, сопряжение верхнего с нижним. А сам нижний — это мир, куда твои ананьинцы и ушли, на вечную жизнь. За это заплатили подарками своим духам. Потому и не вернулись. Нет, конечно, кто-то растворился в других народах, но не все.
Ну вот. Только я обрадовался, что передо мною маститый археолог советской закалки, как он оказался каким-то промытым собственными выдумками сказочником. Я был готов спорить, но спорить по-научному. А он говорил, что земля плоская, потому что так решила правая пятка Лесного Хозяина.