ОНО

Это было тело девятилетнего мальчика по имени Джимми Куллум. На его лице кроме носа не было больше ничего. На том месте, где должно было быть все остальное, осталось сплошное месиво. Этот кусок сырого мяса был сплошь усыпан глубокими черными отметинами, которые, кажется, мог опознать только Стэн Урис: это были следы от птичьего клюва. Очень большого клюва.

Билли и Эдди с набранными на свалке досками переходили по камням Кендускеага менее чем в сорока ярдах от трупа. До них долетел смех Ричи, Бена и Майка. Они улыбнулись и поспешили дальше, чтобы узнать, что такое смешное произошло за время их отсутствия, не заметив останков Джимми Куллума.

6

Они по-прежнему продолжали смеяться, когда на пустошь, качаясь под тяжестью досок, пришли Билл и Эдди. Эдди, обычно бледный, как сыр, даже порозовел. Они свалили доски, пополнив свои почти истощившиеся запасы. Бен выбрался из ямы, чтобы проверить находку.
— Хорошая работа, — сказал он. — Ничего себе! Здорово! Билл рухнул на землю.
— Мне сссейчас умереть от ррразрыва ссердца или нннемного пподождать?

— Немного подожди, — рассеянно сказал Бен. Он принес кое-какие свои инструменты и теперь осторожно ходил по новым доскам, выдергивая гвозди и болты. Одну доску он отбросил в сторону, потому что она была расколота. Он постучал по другой доске, и она по крайней мере в трех местах издала гнилой звук. Эту доску он тоже отбросил в сторону. Эдди сидел на куче земли и наблюдал за ним. Пока Бен вытаскивал гвоздодером старый гвоздь из доски, он трубил на своем аспираторе. Гвоздь визжал, как маленькое отвратительное животное, на которое наступили, а ему это не понравилось.

— Если ты поранишься ржавым гвоздем, у тебя может получиться гангрена, — сказал Эдди Бену.
— Да? — спросил Ричи. — А что такое гонорена? Название как у венерической болезни.

— Эх ты, птичка божия, — сказал Эдди. — Не гонорена, а гангрена, то есть заражение крови. А еще может быть столбняк. То есть сжатие челюстей. В ржавчине содержатся такие специальные микробы, которые, когда порежешься, проникают в тело, и твоим нервам хана, — лицо Эдди стало пунцово-красным, и он сделал из аспиратора быстрый вдох.
— Сжатие челюстей, о, Господи, — потрясенно произнес Ричи.

— Еще бы. Сначала твои челюсти сжимаются так плотно, что ты не можешь даже открыть рот, не то что есть. Приходится прорезать дырку в щеке и кормить тебя жидкостью через трубочку.
— Вот это да, — сказал Майк, выпрямляясь в яме. Его глаза были широко раскрыты, и белки на темном лице казались очень белыми. — Не может быть!
— Это мне рассказывала мама, — сказал Эдди. — Потом сжимается глотка, ты больше не можешь есть и начинаешь умирать. Они молча обдумывали ужасные последствия болезни.

— И нет никаких лекарств, — усилил впечатление Эдди. Тишина.
— Поэтому, — отрывисто сказал Эдди, — я всегда опасаюсь ржавых гвоздей и тому подобного дерьма. Когда-то мне делали укол от столбняка, и это действительно больно.
— Тогда почему бы тебе не пойти с Биллом на свалку и не отнести весь этот хлам обратно? — спросил Ричи.
Эдди взглянул на Билла, который смотрел в яму, в его взгляде промелькнули любовь и преклонение, и он мягко сказал:

— Некоторые вещи делают даже тогда, когда есть риск. Это первое, что я выяснил для себя сам, без помощи мамы.
Снова наступила тишина. Потом Бен пошел опять выдирать ржавые гвозди, и через некоторое время к нему присоединился Майк Хэнлон.

Лишившийся голоса транзистор Ричи висел на нижней ветке, качаясь от слабого ветерка. Билл подумал, как все, странно, как странно и как правильно, что этим летом они все собрались здесь. Он знал, что многие дети уезжают на лето к родственникам. Некоторые его знакомые ребята поехали на каникулы в Калифорнию в Диснейленд или в лагерь Код, а один его закадычный друг уехал в одно местечко с труднопроизносимым, странным, но почему-то запоминающимся названием Кстаад. Некоторые дети поехали в церковный лагерь, некоторые в лагерь для скаутов, а дети богатых родителей — в лагерь, где учат плавать, играть в гольф и говорить «о, хороший удар!» вместо «мать твою…», когда ваш соперник срезает мяч в теннисе; некоторых детей родители просто отправили ПОДАЛЬШЕ. Билл мог их понять. Он знал нескольких ребят, которые хотели уехать ПОДАЛЬШЕ отсюда, напуганные маньяком, разгуливающим этим летом в Дерри, но он подозревал, что в городе еще больше родителей, напуганных этим чудовищем. Те, кто собирался провести отпуск дома, неожиданно решили уехать ПОДАЛЬШЕ

(Кстаад? Где это: в Швеции? в Аргентине? в Испании?)
отсюда. Немного было похоже на страх, вызванный полиомиелитом в 1956 году, когда заболели четверо ребят, которые пошли купаться в бассейн «О'Брайен мемориал пул». Взрослые — это слово было для Билла синонимом родителей, решили тогда, впрочем, как и теперь, что лучше уехать ПОДАЛЬШЕ отсюда. Безопаснее. Все, кто мог уехать, уехали. Билл понимал, что значит ПОДАЛЬШЕ.
Никто из нас не уехал ПОДАЛЬШЕ, —

подумал Билл, наблюдая за Беном и Майком, которые выдергивали ржавые гвозди из старых досок, и за Эдди, направляющимся в кусты отлить (в этом деле нельзя терпеть, говорил он, потому что может лопнуть мочевой пузырь, но при этом надо смотреть, чтобы не дотронуться до ядовитого плюща. Кому охота иметь неприятности на этом месте?). —
Мы все здесь, в Дерри. Не в лагере, не у родственников, не на отдыхе, не где-то ПОДАЛЬШЕ. Все здесь. Примите и распишитесь.

— Там, на свалке, я видел дверь, — сказал Эдди, застегивая на ходу ширинку.
— Надеюсь, ты стряхнул, Эдди, — сказал Ричи. — Надо стряхивать каждый раз, а то заболеешь раком. Моя мама всегда мне это твердит.
Эдди испуганно посмотрел на Ричи, но увидел, что он улыбается. Он бросил на него уничтожающий взгляд и сказал:
— Нам было все не унести. Но Билл сказал, что если мы все сходим, то быстро все принесем.

— Конечно, ты никогда не стряхиваешь до конца, — продолжал Ричи. — Хочешь знать, что мне сказал один умный человек, Эд?
— Нет, — сказал Эдди, — и я не хочу, чтобы ты впредь называл меня Эдом. Ричи. Я говорю совершенно искренне. Я же не называю тебя Дик, к примеру: «У тебя есть еще жвачка, Дик?» И я не понимаю, почему…
— Этот умный человек, — произнес Ричи, — сказал следующее:

«Как бы ты ни изгибался, последние капли всегда упадут тебе в штаны». Поэтому на свете так много больных раком, Эдди, любовь моя.
— На свете потому так много больных раком, что такие сопляки, как ты и Беверли, курят сигареты, — сказал Эдди.
— Беверли не соплячка, — сказал Бен обиженным голосом. — Следи за тем, что говоришь.
— Би-би, ребята, — рассеянно сказал Билл. — Ккстати о Беверли. Она довольно ссильная дддевочка и может нам ппомочь пппритащить дверь.

Бен спросил, что из себя представляет эта дверь.
— Ммне кккажется, она из красного ддерева.
— Кто это выбросил дверь из красного дерева? — спросил удивленный Бен.
— Люди все выбрасывают, — сказал Майк. — Для чего же тогда свалка? Но для меня убийственно ходить туда. Я имею в виду, что это меня на самом деле убивает.
— Да, — согласился Бен. — Многое из этого хлама еще может пригодиться. А в Китае и Южной Америке есть люди, у которых ничего нет. Вот что говорит моя мать.

— Люди, у которых ничего нет, есть и здесь, в Мэне, солнышко, — улыбнулся Ричи.
— Чччто это? — спросил Билл, заметив альбом, который принес Майк. Майк сказал, что, когда вернутся Стэн и Беверли, он покажет всем фотографию клоуна.
Билл и Ричи переглянулись.
— Что-то не так? — спросил Майк. — Думаете, случится то же, что и в комнате твоего брата, Билл?

— Дда, — ответил Билл и не произнес больше ни слова. Они снова спустились в яму и работали там до возвращения Стэна и Беверли. Они принесли коричневые бумажные пакеты с петлями. Пока Майк рассказывал, Бен сидел по-турецки и делал из длинных досок окошки. Наверное, только Билл заметил, как легко и быстро двигаются его пальцы, какие они умелые и проворные, как пальцы хирурга. Билл залюбовался ими.

— Некоторым из этих открыток несколько сотен лет, — сказал Майк, положив альбом на колени. — Отец их покупает на распродажах и в магазинах подержанных вещей. Иногда он их покупает или обменивается с другими коллекционерами. Некоторые открытки объемные, со стереоэффектом, а на одной длинной картонке наклеены две одинаковые открытки, и когда на них смотришь через такую штуку наподобие бинокля, получается как будто видишь одну картинку, только в трех измерениях. Как «Дом ярости» или «Тварь из Черной лагуны».

— Чем ему нравится весь этот хлам? — спросила Беверли. На ней были простые джинсы «Ливайс», но она что-то придумала с отворотом брюк, оторочив их по краю каким-то блестящим материалом дюйма четыре шириной, так, что они стали похожи на некую причуду моряка.
— Да, — поддержал Эдди, — в Дерри такая скукотища.

— Ну, я, правда, не уверен, но мне кажется, это от того, что он родился в другом месте, — нерешительно произнес Майк. — Для него все как будто — я не знаю — как будто все внове, словно приходишь в кино, а полфильма уже прошло….
— Кконечно, и хочется посмотреть ннначало, — сказал Билл.
— Да, — сказал Майк. — О Дерри ходит очень много разных историй. Некоторые мне даже нравятся. И мне кажется, какие-то истории должны быть и про это существо, про Оно, если вы так решили его называть.

Он посмотрел на Билла, и Билл кивнул. Взгляд у него был задумчивым.
— Итак, после парада Четвертого Июля я просмотрел альбом, потому что я знал, где я видел клоуна. Я знал это. Смотрите. Он открыл книгу, пролистал ее и отдал сидящему справа Бену.
— Ннне тттрогай ссстраницы, — сказал Билл. Его голос был таким властным, что все вздрогнули. Ричи увидел, что он сжал в кулак руку, которую когда-то затянуло в альбом Джорджи.

— Билл прав, — сказал Ричи, и этот покорный голос, совершенно не похожий на голос Ричи, убедил всех. — Будь осторожен, как говорит Стэн. Если мы видели, как это произошло, то и вы, ребята, можете увидеть это.
— Почувствовать, — мрачно сказал Билл.
Альбом передали из рук в руки. Все держали книгу осторожно, за края, словно это был старый динамит.
Альбом вернулся к Майку. Он открыл его на одной из первых страниц.

— Папа говорит, что возраст этой открытки определить невозможно, но вероятно, это начало или середина семнадцатого века. Он как-то починил одному парню ленточную пилу, и тот дал ему ящик старых книг и открыток. Это одна из них. Он говорит, что она стоит не меньше сорока баксов, а может быть, и больше.

Это была гравюра на дереве, размером с большую открытку. Когда очередь дошла до Билла, он с облегчением заметил, что все открытки в альбоме отца Майка находятся под защитной пластиковой пленкой. Он посмотрел на гравюру зачарованным взглядом и подумал:
Здесь. Я вижу его, Оно. На самом деле вижу. Это лицо врага.

На открытке был изображен веселый парень, жонглирующий огромными кеглями посреди грязной улицы. По обеим сторонам улицы были изображены несколько домов и бараков, которые, как догадался Билл, были магазинчиками, или лавками, или как там они тогда назывались. Городок был бы совсем не похож на Дерри, если бы не Канал. Он тек здесь, среди глинистых берегов. Вверху открытки на заднем плане Билл увидел упряжку мулов, которые тащили по воде баржу.

Вокруг веселого парня собрались около дюжины ребятишек. Один из них был в соломенной шляпе как у пастушка. У другого мальчика в руках был обруч с палкой, чтобы катать его; не такая палка, которую теперь можно купить вместе с обручем в магазине Вулворта, — это была ветка от дерева. Билл разглядел на ней обнаженные узелки в тех местах, где ножом или топориком отсекли прутики.
Этот малыш не тайванец и не кореец, —

подумал он, — этим мальчиком мог бы быть он сам, если б родился на четыре-пять поколений раньше.
У веселого парня была огромная улыбка на лице. Он был без грима (хотя Билл заметил, что все его лицо выглядело так, словно на нем лежал слой краски), и лыс за исключением двух клочков волос, которые торчали над ушами, как рожки, и Билл не сомневался, что это был их клоун.
Двести лет назад или больше, —

подумал он и почувствовал, как в нем растет огромная волна ужаса, ярости и беспокойства. Спустя двадцать семь лет, сидя в городской библиотеке и вспоминая, как он впервые заглянул в альбом отца Майка, он понял, что должен чувствовать охотник, который напал на свежий след тигра-убийцы.
Двести лет назад… так давно, одному Богу известно, как давно.
Он удивился, насколько давно дух этого Шутника обитал в Дерри, но еще он понял, что как раз эту мысль ему совершенно не хочется развивать.

— Дай мне, Билл! — сказал Ричи, но Билл еще несколько секунд продолжал держать альбом, не сводя глаз с гравюры, в полной уверенности, что она вот-вот задвигается: кегли (если это кегли), которыми жонглировал весельчак, будут взлетать и падать, взлетать и падать, дети будут смеяться и хлопать в ладоши (хотя, может быть, не все будут смеяться и аплодировать, некоторые, может быть, заплачут и убегут), а упряжка мулов, тянущих баржу, скроется за краем гравюры.

Этого не произошло, и он передал книгу Ричи.
Когда альбом вернулся к Майку, он перевернул несколько страниц.
— Вот, — сказал он. — Это открытка 1956 года, за четыре года до того, как Линкольна выбрали президентом.

Книга снова пошла по кругу. Открытка была цветной и сделана из картона. На ней была изображена компания пьяниц, стоящих перед салуном, а толстый полицейский с бачками, стоя на доске, положенной между двумя бочками, с пафосом произносил обличительную речь. В одной руке он держал кувшин с пенящимся пивом. Доска ощутимо подгибалась под тяжестью его тела. В некотором отдалении группа женщин в чепцах с отвращением смотрела на это представление, где смешались буффонада и попытка порицания невоздержанности. Под картинкой стояла надпись: «ПОЛИТИКИ В ДЕРРИ ЖАЖДУТ РАБОТЫ», — ГОВОРИТ СЕНАТОР ГАРНЕР!»

— Папа говорит, что такого рода картинки пользовались широкой популярностью целых двадцать лет до начала Гражданской войны, — сказал Майк. — Их называли «дурашливые картинки» и посылали друг другу. Наподобие тех шуток в «Безумном», по-моему.
— Ссатира, — сказал Билл.

— Да, — согласился Майк. — Теперь посмотрите в этот угол. Сходство этой открытки с «Безумным» было несколько иного характера. На ней, так же как и на коллаже Морга Друкера из кадров фильма «Безумный», напечатанном в журнале о кино, было множество картинок и шутливых надписей. Здесь был изображен толстый улыбающийся мужчина, вливающий стакан пива собаке в глотку. Здесь была женщина, которая рассыпала картофель прямо в грязь. Здесь были два озорных уличных мальчишки, засовывающих серную спичку в подметки туфель какого-то процветающего бизнесмена. Девочка, которая так сильно кружилась под вязами, что были видны трусики. Но, несмотря на эти сбивающие с толку подробности, Майку не пришлось никому из них показывать, где изображен клоун. В кричащем костюме оборванца он играл в кости с компанией пьяных лесорубов. Он подмигивал дровосеку с удивленным лицом, который, видимо, прозевал фишку. Бродяга-клоун забирал у него деньги.

— Снова он, — сказал Билл. — Что… через сто лет?

— Около того, — сказал Майк. — А вот еще одна. 1891 год. Это была вырезка с первой страницы «Дерри Ньюз». «УРА! — кричал витиеватый заголовок, — ОТКРЫТ ЧУГУНОЛИТЕЙНЫЙ ЗАВОД!» И чуть ниже: «Город превращается в большой гала-пикник». Картинка изображала церемонию разрезания ленточки перед чугунолитейным заводом Кичнера. Манера, в какой была сделана фотография, напомнила Биллу фотографии Курье и Ива, которые его мать повесила в столовой, хотя эти вырезки не шли ни в какое сравнение с глянцевыми фотографиями знаменитостей. Парень в причудливой визитке и в цилиндре держал над ленточкой пару больших ножниц с распахнутыми ножами, а толпа, человек пятьсот, смотрела на него. Слева от него клоун — их клоун — делал перед ребятами «колесо». Он перевернулся вниз головой, и казалось, что он не улыбается, а кричит.

Он поспешно передал альбом Ричи.

Следующая картинка оказалась фотографией, под которой Вилл Хэнлон написал: «1933. Отмена закона в Дерри». Хотя никто из мальчиков не знал о законе Уолстеда и об его отмене, по фотографии было нетрудно догадаться, что это был за закон. На фото был изображен киоск прохладительных напитков Уолли-Спа в Хелс-Хафакр, который заполонили плотовщики в белых рубашках с расстегнутыми воротниками, в канотье, некоторые были в футболках или в рыбацких костюмах. Все они с победным видом поднимали вверх стаканы и бутылки. На окне висели два больших плаката: «С ВОЗВРАЩЕНИЕМ, ДЖОН-ЯЧМЕННОЕ ЗЕРНО» и «СЕГОДНЯ ПИВО — БЕСПЛАТНО». Клоун был одет как изысканный денди: белые туфли, гетры, гангстерские брюки. Поставив одну ногу на подножку автомобиля «Рено», он пил из бокала шампанское.

— 1945-й, — сказал Майк.

Опять «Дерри Ньюз». Заголовок: «ЯПОНИЯ СДАЕТСЯ. ВОЙНА ОКОНЧЕНА! СЛАВА БОГУ, ВОЙНА ОКОНЧЕНА!» Парад танцующей лентой двигался по Главной улице, направляясь к Ап-Майл-Хилл. И здесь на заднем плане маячил клоун в серебристом костюме с оранжевыми пуговицами, застывший в матрице точек зернистой газетной вырезки, он, казалось, предупреждал, что ничего не кончилось, никто не сдался, никто не победил, кроме того, он словно предупреждал, что все потеряно. По крайней мере так показалось Биллу.

Билл похолодел. Во рту у него пересохло. Он испугался.
Точки на картинке неожиданно исчезли, и она зашевелилась.
— Это то, что… — начал Майк.
— Пппосмотрите, — сказал Билл. Слова слетали с его губ, как полурастаявшие кубики льда. — Все, ввсе пппосмотрите на это! Они столпились вокруг Билла.
— О, Боже! — прошептала Беверли в суеверном страхе.

— Это Оно! — почти крикнул Ричи, в запале ударив Билла по спине. Он перевел взгляд с белого искаженного лица Эдди на застывшее лицо Стэна Уриса. — Это то, что мы видели в комнате Джорджа!
Это точно то, что мы видели…
— Тс-с-с… — сказал Бен. — Слушайте. Он почти прорыдал.

— Господи, вы слышите их, вы слышите, это там! И в тишине, которую нарушал лишь летний ветерок, они услышали оркестр, который играл военный марш. Музыка была тихой от разделявшего их расстояния или от времени… звуки ликующей толпы доносились словно с плохо настроенной радиостанции. Они услышали звуки хлопков, такие тихие, словно кто-то щелкал пальцами.
— Петарды, — прошептала Беверли и потерла трясущимися руками глаза. — Там петарды, правильно?

Никто не ответил. Все жадно смотрели на картинку. Парад развернулся и направился прямо на них, но когда демонстранты достигли крайней границы — в том месте, где, казалось, они вот-вот переступят через край картинки и шагнут в мир, от которого их отделяли тринадцать лет, — они скрылись из виду, словно соскользнули по невидимой горке. Сначала исчезли солдаты первой мировой войны, под плоскими касками их лица казались удивительно старыми, в руках они держали плакаты: «ВЕТЕРАНЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ! ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ, В ДЕРРИ, НАШИ ХРАБРЫЕ МАЛЬЧИКИ», потом исчезли бойскауты, потом — пехотинцы, медсестры, христианский оркестр Дерри, потом ветераны второй мировой войны и за ними — университетский оркестр. Толпа двигалась и менялась, со вторых и третьих этажей выстроившихся вдоль улицы зданий летели телеграфные ленты и конфетти. Клоун пританцовывал на тротуаре, ходил колесом, изображал стрелков и передразнивал салют. Но Билл заметил, что народ сторонится его, но не так, словно они его видят, это совершенно точно, — они обходили его, словно в этом месте дурно пахло.

Только дети действительно видели клоуна, но и они шарахались от него.
Бен протянул руку к картинке, как это сделал Билл в комнате Джорджа.
— НннНЕТ! — закричал Билл.
— Мне кажется, все нормально, Билл, — сказал Бен. — Посмотри. И он на минуту положил руку на защитный пластик на картинке и потом убрал ее. — Но если снять обертку…

Беверли вскрикнула. Когда Бен протянул руку, клоун прекратил фиглярствовать. Он бросился к ним, нарисованный кровавый рот что-то быстро невнятно тараторил и смеялся. Билл вздрогнул, но не выпустил книгу из рук, решив, что, может, он исчезнет, как исчезли парад, и оркестр, и бойскауты, и «кадиллак», в котором восседала «Мисс Дерри» 1945 года.

Но клоун не исчез на той горке, которая как бы определяла границу между тем старым миром и миром сегодняшним. Вместо этого он с ужасающей ловкостью вспрыгнул на фонарный столб на заднем плане в левой части фотографии. Оно по-обезьяньи вскарабкалось по столбу и вдруг прижалось лицом к плотной пластиковой пленке, которой Вилл Хэнлон проложил каждую страницу альбома. Беверли снова закричала. На этот раз закричал и Эдди, хотя его крик был тихим, почти беззвучным. Пластик прогнулся — потом они, обсуждая этот случай, пришли к выводу, что им не показалось, а так и было на самом деле. Билл увидел, как сплющился красный шарик клоунского носа, как всегда сплющивается нос, когда вплотную прильнешь к оконному стеклу лицом.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь