Лондон

– Дело в том, леди Сент-Джеймс, – бесстрастно произнес он, – что я решил внести изменения в ваше обращение со мной. – (Она открыла глаза, не понимая, что будет дальше.) – Вы больше не имеете права требовать, чтобы я спрашивал, можно ли мне войти в эту комнату. Я войду, когда захочу.
– И когда же вы так решили, милорд?

– Нынешним утром, – ответил граф. – Вы предложили мне обождать с наследником. Почему я должен ждать? Я и так ждал уже слишком долго. – Его губы сложились в нечто похожее на ухмылку. – В вашем брачном обете значится слово «почитать». Я полагаю, время настало.

Леди Сент-Джеймс уловила намек, но не тот, на который он рассчитывал. Ей подсказала ухмылка. Она решила, что человек, подозревающий жену в неверности и вознамерившийся отвоевать ее, так не лыбится. Это была самодовольная улыбочка, и не больше. Да он любовался собой, черт его побери! Она испытала столь острое раздражение, что содрогнулась. Перехватила его довольный взгляд и моментально угадала мысли.

«Господи помилуй, – мелькнуло у нее, – ему кажется, что властным он мне понравится больше». И вспомнила о Джеке, которому не нужно было изображать властность и который, заслуженно или нет, презирал стоявшего перед ней человека.
Лорд Сент-Джеймс расстегивал жилет.
– О нет! – не сдержалась она. – Не сейчас, милорд! Умоляю вас, не сейчас!

Как вышло, что после многолетнего притворства она не сумела ни отвертеться, ни милостиво уступить? Всего-то и дела! Леди Сент-Джеймс совсем потеряла голову. Возможно, виной было стечение обстоятельств: шок из-за Мередита, которому не удалось прийти, вкупе с мужниной самодовольной ухмылочкой; так или иначе, она перестала быть хозяйкой положения. И это оказалось просто невыносимым.
Он оставался безучастен.

– Милорд! – Ее голос, дрожавший от страха, был также и ледяным. – Я не желаю вас сейчас. Извольте удалиться.
Муж снял жилет и преспокойно положил поверх камзола.
– На мне месячное проклятье! – солгала она, залившись краской.
– Неужели? Проверим!
– Вы не джентльмен! – крикнула она.
– Я граф. – Он повернулся и взял ее за руку. – А вы моя собственность.

Она попыталась высвободиться, но тот без труда удержал ее. Леди дернулась снова – неистово, изо всей мочи. Его хватка только окрепла. Свободная рука вцепилась в другое запястье, и он хладнокровно разводил ей руки, пока она не уперлась в него грудью. Она с удивлением обнаружила, что совершенно бессильна. До сего момента она не осознавала, насколько муж был сильнее физически. Вдруг оскорбившись, она забыла про всякий лоск и резко двинула ему коленом в пах.

А это было ошибкой. Он вовремя увернулся, и колено только задело бедро, но графиня почувствовала, как его тело сперва свело судорогой, а следом затопило великой яростью. У нее в голове будто вспыхнул красный сигнал опасности, напомнивший о древней, первобытной эпохе, и она отчетливо поняла, что ему хватит сил убить ее одним мощным ударом.

Но он не убил. Отпустив одну руку, отвесил такую пощечину, что у нее запрокинулась голова. Затем схватил в охапку, пересек комнату и швырнул на постель. Через секунду он уже был сверху, пригвоздив ее намертво.
– Сейчас я вам покажу, кто тут хозяин, – выдохнул он.

Из дальнейшего ей, несмотря на боль, запомнилось только его лицо. Сквозь неизменную маску проступили доселе неведомые черты. Широкое, жесткое, непреклонное лицо Буллов из глубины веков, но если те бывали ужасны во гневе, то в этом лике присутствовало нечто наглое, порочное и потому омерзительное.

Лорд Сент-Джеймс не изнасиловал графиню по той простой причине, что ни закон, ни традиция не позволяли применить это слово в случае, когда жертвой оказывалась жена. С дикарской внезапностью он распахнул и сорвал ее халат. Затем, отвлекшись только на свои штаны, овладел ею так свирепо, что она вскрикнула, и повторил со всей силой, и еще, снова и снова.

Ей было больно, отчаянно больно. Пульсирующая боль от удара поселилась и в лице. В рту появился привкус крови. Не менее ужасным, чем боль, было испытанное насилие, унижение. Она едва не закричала слугам. Кто-нибудь из лакеев не мог не услышать. Но что они могли сделать? Схватиться с мужем и лишиться места? В любом случае она была слишком горда, чтобы позволить им видеть. Вместо этого собрала все оставшиеся силы и вступила в схватку.

Она никогда не дралась, но сейчас уподобилась дикой кошке. Царапалась, брыкалась, кусалась, но все впустую, и оставалась целиком во власти крупного, тяжелого мужчины, взгромоздившегося сверху. А он собирался доказать свое господство. Он был графом, она – его женой. Ее титул, дом, карманные деньги, а нынче и тело, как он доказывал, – все принадлежало ему. И так как Бог сотворил его мужчиной, а ее женщиной, он обладал в конечном счете физической силой для подчинения и истязания.

– С сегодняшнего дня вы будете моей по моему приказу и как я захочу, – бросил он холодно, когда закончил.
Затем покинул спальню.

Капитан Джек Мередит дрожал на деревянной скамеечке. В маленькой камере было холодно. В свете свечного огарка, теплившегося огоньком на деревянном столе, видна была почти каждая трещина в старых каменных стенах. Капитан уже два часа обдумывал свое положение и неизменно приходил к одному: выхода нет.
Он находился в Кли́нке.

В георгианском Лондоне имелось несколько долговых тюрем. Самыми крупными были Флит за Ладгейтом и Маршалси в Саутуарке. Но обе они, как часто бывало, в тот день оказались забиты, и его отправили в ближайшую каталажку, где нашлось место, то есть в Клинк. Маленькая средневековая тюрьма вестминстерских епископов всегда считалась неприглядной. Всего несколько камер, сохранившихся с феодальных времен, когда епископы заправляли Вольностью Клинка и борделями в Бэнксайде. С эпохи Тюдоров и Стюартов там побывали некоторые раскольники и предполагаемые изменники, но большей частью тюрьма предназначалась для должников.

Георгианский Лондон был суров к должникам. Если кредиторы заручались решением суда – а в случае с Мередитом так и поступили, – то вас хватали без предупреждения и помещали в тюрьму. Человек оставался там, пока не выплачивался долг. Бывало, что навсегда. А какова она, тюремная жизнь? Именно этот вопрос занимал Джека Мередита, когда он услышал скрежет большого ключа, проворачивавшегося в замке, и через миг осознал, что дверь камеры медленно отворяется. Кто бы там ни пришел, он прибыл с фонарем. И явно никуда не спешил.

Первым показался кончик носа.
Нос, чей бы он ни был, выглядел знатно. Уже кончик намекал, что это нос с нешуточным продолжением, не допускающий отношения легкомысленного. К моменту, когда тот наполовину просунулся в дверь, пугающие масштабы органа сделались очевидными. Но когда этот выступ явился во всей красе, на нее осталось только глазеть в предположении, что мир еще не видывал ничего подобного.

За носом, как бы участвуя в процессии, последовали два скорбных глаза. Затем парик, настолько потрепанный, что впору было пол подметать. И наконец согбенная фигура предстала целиком, обратившись к капитану со словами:
– Эбенезер Силверсливз, сэр, к вашим услугам. Начальник Клинка.

Должность эта, как многие ей подобные, передавалась по наследству. До Эбенезера презренной властью над маленькой тюрьмой располагал его отец, а еще раньше – отец отца. Быть может, это было у них в крови, ибо еще до того, когда их род обитал в Рочестере, они служили либо мелкими клерками, либо тюремщиками. Собственно, с тех самых времен, четыре века назад, когда Джеффри Чосер встретился с Силверсливзом в суде. И тем не менее начальник тюрьмы Эбенезер Силверсливз был совершенно серьезен в своем предложении услуг Мередиту. Такие узники, как капитан Мередит, были ему по душе.

В Клинке, как в большинстве тюрем, действовали очень простые правила. Хлеб и воду можно было попросить. За все остальное приходилось платить Эбенезеру.
– Боже, сэр! – заводил он речь. – Такому джентльмену здесь не место!

Он с отвращением показывал на тесную и темную камеру. Затем объявлял, что по соседству есть помещение намного удобнее – остатки епископского дворца; в зависимости от средств джентльмена ее можно заполучить по шиллингу или двум в день. И джентльмену, конечно, не обойтись без изысканного обеда и бутылки вина. Не пройдет пары дней, а он уже заживет как дома! Разумеется, не бесплатно.

Но чем мог расплатиться задолжавший джентльмен? Изобретательности Силверсливза не было границ. В каком бы упадке ни пребывали дела, у высоких джентльменов всегда находились при себе какие-нибудь ценные вещи. Золотые часы, кольцо – он готов их продать и моментально вручить бо́льшую часть суммы. А еще лучше направить в дом джентльмена гонца, который тайком умыкнет из-под носа у кредиторов вещицы помельче. Кроме того, у джентльменов есть друзья. Долг они не заплатят, но часто готовы создать джентльмену, оказавшемуся в заключении, скромные удобства. Когда все эти средства исчерпывались, Силверсливзу еще было чем услужить. Можно продать ваш прекрасный камзол и заменить другим, вполне годным; выручки хватит на несколько недель. Он и парик пристроит, если понадобится. И даже когда будет продано все до нитки и отвернутся друзья, для нищего вроде вас всегда найдутся подходящая темная камера и питательная диета в виде воды и хлеба, способные поддерживать вас столько, сколько сумеете прожить.

– Дайте мне джентльмена, обобранного кредиторами, – говаривал он детям, – и я покажу вам, как спустить с него шкуру.
Поэтому, когда капитан Мередит сказал, что денег у него сейчас нет, услужливый Эбенезер нимало не огорчился. Не успел Мередит вывернуть карманы, как заботливый тюремщик высмотрел металлический кружок. Театральный жетон, даровавший владельцу право посещать театр в Ковент-Гардене на протяжении сезона.

– За это, сэр, можно выручить несколько фунтов, – заявил он. – Вам-то оно сейчас вряд ли понадобится.
И вмиг прикарманил.
Затем осведомился, не желает ли джентльмен связаться с друзьями.
Джек Мередит вздохнул. Над этой проблемой он бился уже час. Как только это сделает, узнает весь Лондон. Его унижение станет публичным. Надежды на карточный выигрыш рухнут. Он полагал, что люди всяко проведают, но хотел выгадать еще день, чтобы собраться с мыслями.

Впрочем, одного письма требовала простая любезность. Он должен был хотя бы объяснить причину, по которой не явился к графине Сент-Джеймс. Оставалось понять, о чем рассказывать. Можно ли ей доверять? Его терзали сомнения.
– Не могли бы вы, – решился он наконец, – доставить письмо, соблюдая должную осторожность?

Пробило одиннадцать, когда человек, дожидавшийся ухода лорда Сент-Джеймса, подошел к двери дома номер семнадцать по Ганновер-сквер и вскоре был проведен в покои ее светлости, которой и вручил письмо. Он почтительно подождал на случай ответа и заметил, что ее светлость бледна.
Леди Сент-Джеймс сидела на кушетке с подложенной подушкой. Ноги были прикрыты шалью. Вокруг глаз залегли темные круги. Она не спала всю ночь.

Минувшим вечером, когда супруг ушел, графиня, пошатываясь, встала с постели. Она не позвала камеристку. Сама налила в таз воды из графина на прикроватном столике, уселась верхом как сумела и постаралась смыть следы насилия. Затем устроилась на кушетке, укрылась и так встретила рассвет.

В какой-то миг она расплакалась, очень тихо. Несколько раз ее одолевала мелкая дрожь. Миледи страдала. Ее ранили физически и душевно. Она просиживала час за часом, глядя в одну точку. Но постепенно, на заре, силы начали возвращаться.

Если муж рассчитывал на ее покорность, то этому не бывать. Она поступала по-своему прежде и будет впредь. Все, чего он добился накануне, – навсегда стал гадким, неприкасаемым для нее. Но что ей делать? Сбежать от него? У нее почти не было денег. Найти богатого покровителя, любовника? Легче сказать, чем сделать – даже ценой положения в обществе. «Наверное, придется бежать за границу», – подумала она. Поедет ли с ней капитан Мередит? Она считала, что возможно, но не была в этом уверена. Независимо от окончательного решения графиня знала одно: она не будет беспомощно ждать. Дрожь отступила и прекратилась. Потрясение и боль медленно претворились в безмолвную, жгучую ярость. Если лорд Сент-Джеймс считает ее слабой и думает, что вправе ее унижать, она ему покажет. Можно придавить и змею, но берегись, если змея ускользнет и вскинется. К утру ее гнев был обуздан и сделался смертоносным.

«Ужалю его, как змея», – поклялась она. И час за часом раздумывала, как это сделать.
И письмо капитана Джека Мередита навело ее на мысль.
– Передайте ему, – велела она посыльному из Клинка, – чтобы несколько часов потерпел. Я попытаюсь помочь.

У Сэма Доггета тоже родилась мысль.

Начало мая было веселой порой. По случаю праздника ставили майские деревья. На улицы высыпали подмастерья в выходных платьях; молочницы шли в венках; повсюду звучали барабаны, дудки и колесные лиры. А к северу от Сент-Джеймс-стрит с незапамятных времен устраивали большую ярмарку, которая сохраняла старое название Мейфэр даже сейчас, когда район выше Пикадилли изобиловал модными улицами и площадями.

И – штрих более современный, но милый – уличное шествие трубочистов, которые благодаря новым изысканным домам образовали законное племя.
Сэм и Сеп стояли на Гросвенор-сквер и любовались трубочистами, когда Сэма осенило.

Трубочисты – энергичный народ: чумазые и с ног до головы в саже по будням, на Майский праздник они отскребались дочиста и одевались в белоснежные рубахи. Но Сэма заинтересовали их помощники. У каждого мастера наличествовал один или два – малыши, иные пяти-шести лет от роду. Эту мелкоту отправляли в трубы, когда длинная щетка натыкалась на внутреннее колено. Работа была противная: иной раз им приходилось ползти футов тридцать по темному туннелю, задыхаясь от сажи. И участь их бывала весьма незавидной. Хорошо, когда трубочистом оказывался отец, но с сиротами или наемной силой из бедноты обращались скверно. Впрочем, домовладельцы, а то и слуги зачастую жалели этих бедняг: подкармливали или давали немного денег. Сэм слышал, что при наличии смекалки можно неплохо заработать. Придумал он и кое-что еще.

Трубочисты были вхожи в лучшие дома Мейфэра. Они имели доступ ко всем помещениям. Сэм расплылся в ухмылке:
– Сеп, по-моему, я знаю, где разжиться деньжатами.

Лучшая камера Клинка была, несомненно, крупным шагом вперед. Мягкая постель, письменный стол, коврик и узкое средневековое окно с видом на разросшийся садик. Джек Мередит ощутил себя в большей мере собой, едва перебрался в эти хоромы. Ответ леди Сент-Джеймс, хотя и невразумительный, вселил надежду, и он решил не предпринимать никаких действий до новых вестей от нее.
Днем Силверсливз принес обед, состоявший из цыпленка, сдобы и бутылки кларета. А также журнал для чтения.

– Большинство моих джентльменов предпочитают «Спектейтор», – заметил он.
Насытившись, Мередит в течение часа довольствовался изданием, пока не постучали в дверь с известием, что прибыл посетитель. Заключенный вполне допускал и ждал, что леди Сент-Джеймс появится сама. Однако лицо визитера было полностью скрыто под шляпой и шелковым шарфом, а потому он на миг усомнился. Лишь после того, как затворилась дверь, покров был сдернут, и Мередит испытал шок.

Леди Сент-Джеймс отменно потрудилась над своей внешностью. Камеристка целый час прижимала влажное полотенце к месту, куда пришелся удар мужа, и теперь вся половина лица чудовищно распухла. Мало того, ее светлость встала на колени, прицельно ударилась о ножку кровати и подбила себе глаз с другой стороны. Отваги ей было не занимать.
Капитан вскочил на ноги и в ужасе взирал на нее:
– Кто это сделал?
– А вы как думаете?
– Сент-Джеймс! Боже милостивый! Как? Почему?

Она повела плечами, давая понять, что должна присесть. Затем неспешно, позволив себя уговорить, рассказала о супружеском насилии.
Леди Сент-Джеймс солгала не во всем. Да в этом и не было необходимости. В конце концов, она и вправду подверглась оскорблению действием. Но к моменту, когда она закончила, размах бесчинства стал сообразным предъявленным травмам и даже превзошел их. Мередит, каким бы он ни был светским циником, пришел в смятение.
– Его нужно остановить! – воскликнул он. – Мерзавец!

Она состроила печальную мину:
– Но как?
– Клянусь Богом, я положу этому конец, – заявил он.
– Вы в тюрьме, – напомнила она. – И ничего не можете сделать. – Выдержав паузу, графиня мягко спросила: – Джек, вы и правда готовы меня защитить?
Он посмотрел на нее, припомнил ее письмо и не сумел отделаться от мысли, что здесь не без притворства, но даже это не спасло его от мощного прилива желания защитить. Женщина, внимательно наблюдая ним, деликатно вклинилась в его размышления:

– Джек, если вы меня не спасете, я буду обречена терпеть это вечно и не знаю, что сделаю.
– Этому не бывать, – произнес он низким голосом.
– Джек, в таком случае есть возможность спастись нам обоим. Но придется платить. – Она улыбнулась, чуть обозначив грусть. – А раз я не знаю истинной глубины вашей любви, то не могу и понять, готовы ли вы закрыть счет.
– О чем вы говорите?
Графиня пристально взглянула на него. Затем вдруг показалось, что она вот-вот зальется слезами.
– Вы не догадываетесь?

Мужчина молчал.
Она вздохнула:
– Джек, я дошла до предела. Мне больше не вынести в одиночку. И я не хочу. – Она потупилась, как бы стараясь не пересечься взглядом. – Если мне суждено жить, то только с вами.
Капитан Мередит помолчал, подумал и принял решение. Он осознал, что графиня пришла ради сделки. Но она была красавицей, попавшей в беду, а ему, Бог свидетель, больше было некуда податься.
– Я ваш навеки, – произнес он.
Тогда она изложила свой план.

Флеминг уставился на покрытие Флит-стрит и качал головой. Он позабыл о мощении.

Лондонские улицы разительно отличались по качеству. Общественного дорожного строительства в городе не было – торговцы и резиденты сами несли ответственность за мостовые на своих улицах, и каждый платил за свой участок. Поэтому в нищих кварталах переулки и улицы напоминали помойки, но жители крупных проспектов часто настаивали на приличном покрытии. И вот решили замостить Флит-стрит лучшим булыжником. А бедному Флемингу только что назвали цену.

– Пятьдесят фунтов! – Он потерянно взирал на место, где предстояло быть новому эркеру. – Что ж, придется с этим повременить, – вздохнул он. – Хорошенький Майский праздник, доложу я тебе. И плохо то, что денег я не достал.
– Пора тебе навестить леди Сент-Джеймс, – сказала жена. – Тридцать фунтов тебе задолжала!
– Похоже на то, – согласился Флеминг. Ему не хотелось тревожить такую знатную леди, и он боялся, что та разгневается.
– Но выбора-то нет, – мягко заметила жена.

Он пришел на Ганновер-сквер в четыре часа дня. Надел свое лучшее коричневое пальто, не по погоде теплое, и парился под шляпой. С замиранием сердца приблизился он к внушительной двери, выходившей на площадь; мимоходом отметил, что дом охранялся страховой компанией «Сан», и позвонил. Вышел лакей. Но не успел Флеминг спросить, дома ли его или ее светлость, тот мигом определил в нем торговца, велел идти с черного хода и захлопнул дверь у него перед носом.

Флеминг был бы меньше обескуражен, если бы знал, что в аристократических домах даже джентльмен, лично знакомый с хозяином, а тем более с такой знатной особой, как граф, едва ли имел возможность, явившись неожиданно, пообщаться с кем-то выше дворецкого или секретаря его светлости. Он побрел на задворки, пачкая выходное пальто, подошел к входу близ кухонь.

Там, уже дружелюбнее, ему сообщили, что дома нет ни лорда, ни леди Сент-Джеймс. Предположение, что они, вернувшись, удостоят его беседы, было встречено укоризненным смехом.
– Оставьте ваш счет и ступайте себе, – посоветовали ему.

Но Флеминг явился не за этим. Поэтому он вернулся на площадь, занял позицию возле почты, где в ожидании томились портшезы, и стал наблюдать за семнадцатым домом. Через полчаса его терпение было вознаграждено: к двери подъехал элегантный экипаж с гербом де Кеттов. Флеминг устремился вперед.

Грум уже был у дверцы. Он выставил ступеньку и протянул руку, помогая пассажирке выйти. Флеминг не видел ее лица, ибо то было скрыто под шелковым шарфом, но не сомневался, что это леди Сент-Джеймс. Чуть заступив ей дорогу, он отвесил нижайший поклон:
– Леди Сент-Джеймс? Я Флеминг, миледи, пекарь.
Он обнадеженно улыбнулся. Леди с прикрытым лицом ничем не показала, что узнала его. Ему почудилось, будто она собралась пройти мимо, но он, сам того не сознавая, преграждал ей путь.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь