Лондон

1688 год

Громада, поднявшаяся на западном холме, была исполнена величия. Стены уже возвели, настала очередь крыши. Огромный романский храм Святого Павла взирал на Ладгейт, как будто был прежде него. И хотя над центральным перекрестием собора пока не было ничего, кроме огромной зиявшей полости, по строю опорных колонн становилось ясно, чем все завершится. Король Яков бросил все силы на это строительство. Ввели дополнительные налоги, и пусть никто так и не ознакомился с чертежами, любому было понятно, что в скором времени великий собор Рена увенчается могучим папистским куполом. Несмотря на мелкие изменения, Обиджойфул не сомневался, что видит, по сути, огромный деревянный макет, над которым трудился годами раньше. И понимал, что теперь, когда на троне сидел король-католик, заговор достиг цели.

К стыду своему, он продолжал выполнять распоряжения Гринлинга Гиббонса, но неизменно старался уклоняться от проектов, казавшихся слишком папистскими. Несколько лет назад он с особенным удовольствием восстанавливал Мерсерс-Холл на Чипсайде, а за два года до дня сегодняшнего сумел увернуться от выделки фриза для статуи нового короля-католика. Сейчас Карпентер работал в маленьком дворце Сент-Джеймс, чему его совесть тоже позволяла порадоваться.

Но нынешним ясным утром 9 июня 1688 года Обиджойфул Карпентер задержался у собора Святого Павла и задумался о правильности совета, который дал накануне вечером своему другу Пенни, недавно прибывшему из Бристоля. Понятно, что гугенот удивился.
– Обиджойфул! Ты начал поддерживать короля-паписта?
– Да. Так и есть.

Он действительно одобрял короля Якова. После недавних событий Обиджойфул счел это своим долгом. «Но не ловушка ли это?» – подумал он, внимая напряженному голосу гугенота и глядя в его встревоженное лицо.

Юджин Пенни добрался до Мередита в полдень. Сперва он пошел в Сент-Брайдс, где хозяйка сказала, что священника нет дома, но назвала пару мест, куда тот мог пойти. После этого он побывал в «Чайлдс» при соборе Святого Павла, в «Гришн» у Темпла, зашел в «Уиллс» в Ковент-Гардене, «Мэнс» у Чаринг-Кросс, еще в три заведения на Пэлл-Мэлл и в Сент-Джеймс-парке, пока не нашел Мередита в «Ллойдсе», где тот, уютно расположившись за угловым столиком, курил трубку. Удивленный, но явно обрадованный видеть его через столько лет, священник жестом пригласил Пенни сесть.

– Мой дорогой мистер Пенни! Не угодно ли кофе?

Из многих удобств, народившихся в обновленном Сити после пожара, ничто не доставляло Мередиту большего удовольствия, чем учреждение кофеен. Казалось, что месяца не проходило без появления новой. В них подавали горячий шоколад и кофе, который всегда пили черным, хотя обычно с сахаром. Открытые весь день, кофейни Сити и Уэст-Энда приличествовали джентльменам больше, чем старые таверны, и быстро обретали индивидуальные черты. Остряки шли в одну, военные – в другую, юристы – в третью. Мередит, ценивший добрую беседу, каждый день ходил в новую, хотя избегал «Чайлдс», где собиралось духовенство. Клиентуру недавно открытой кофейни «Ллойдс» составляли торговцы и страховые агенты. Это была хорошая публика. Зачатки страхования кораблей и грузов существовали давно, но страхования жилья до Великого пожара не знали. Однако это великое бедствие вкупе с тем фактом, что новые кирпичные и каменные дома рисковали сгореть куда меньше, дало мощный толчок всему страховому бизнесу. Полностью застрахованными оказались дома из тех, что получше, и почти все корабли. Оценка риска и покрытие убытков превращались в неофициальную науку. Сам Мередит постиг арифметику этого дела и с удовольствием обсуждал в кипучем деловом «Ллойдсе» такие темные материи, как страховой взнос за судно, приписанное к Ост-Индии.

Получив кофе и протерев очки, Юджин Пенни робко осведомился:
– Хочу спросить: не поможете устроиться на прежнее место? Мне бы хотелось вернуться в Лондон.

До недавних пор Пенни казалось, что Провидение на его стороне. Три года назад, когда капитан английского парусника откинул крышку с его бочки и сообщил, что теперь они в безопасности, а также радостно добавил, что офицер пронзил шпагой соседнюю бочку, где, слава богу, было вино, Пенни резонно предположил: Бог назначил ему выжить. Обнадежил и прием в Бристоле. В западном порту уже существовала гугенотская община, в последующие месяцы весьма разросшаяся. Англичане тоже держались гостеприимно. Даже в Лондоне, который – особенно Смитфилд – буквально наводнили иммигранты, зачастую терпевшие великий риск и лишения в самом своем бегстве из Франции, недовольства трудолюбивыми чужеземцами не замечалось. История их преследования шокировала английских протестантов. Услышав вскоре о колесовании гугенотских пасторов во Франции, они пришли в ярость. За эти годы в Англию прибыли многие тысячи таких, как Пенни, гугенотских семейств, доведя численность французского населения Англии тысяч до двухсот – достаточно, чтобы в дальнейшем у трех англичан из каждой четверки обнаружился в предках гугенот. При таком изобилии земляков в Лондоне Пенни решил остаться в Бристоле, нашел работу и более или менее преуспевал.

Но он скучал по работе у Томпиона. В Бристоле были хорошие часовщики, но никого равного. И потому двумя днями раньше он отправился в столицу, разыскал своего старого друга Карпентера и начал просить бывшего хозяина о месте.
Однако великий часовщик был раздосадован внезапным отъездом Пенни и пока что не собирался его прощать.

Пенни не удивился, но это был жестокий удар, особенно после того, как он увидел великолепные часы, над которыми трудился мастер. Поэтому Пенни с утра нашел Мередита и попросил похлопотать.
– Я знаю Томпиона, – кивнул Мередит, но ему показалось, что это не все.
После неловкой паузы, предложения испить еще кофе и деликатного вопроса, что еще он может сделать для Юджина, Мередит услышал, как гугенот тяжело вздохнул.

Пенни провел в Бристоле около года, прежде чем уловил неладное и даже тогда не понял, как поступить. Король, желавший большей терпимости к своим единоверцам-католикам, стал назначать в армию офицеров католической веры, а некоторых католиков – в свой Тайный совет. Суды, хотя и нехотя, признали, что он действовал правомочно, но многие возмутились. «А как же Акт о присяге?» – загалдели пуритане. Епископ Лондона отказался запретить своему духовенству публично против оного проповедовать и был отстранен. Пенни плохо понимал смысл происходившего, но, коль скоро воцарилось спокойствие, на несколько месяцев выбросил это из головы, пока весной Англию не ошеломило очередное новшество.

– Декларация религиозной терпимости, – сказал Пенни своей удивленной семье однажды в апреле. – Каждый волен веровать, как ему вздумается.
Похоже было на то, что католик Яков, раздраженный противодействием Церкви, призвал ни много ни мало Уильяма Пенна, предводителя квакеров, с чьей помощью и разработал сей замечательный указ.

– Это означает, что католикам разрешается совершать богослужения и занимать должности, – объяснил он. – Но это же право даруется и всем остальным: кальвинистам, баптистам, даже квакерам.
Северная Европа знала примеры подобной веротерпимости. Так, в протестантской Голландии местные свободно уживались с евреями, не встречая никаких помех со стороны Вильгельма Оранского. Декларации предстояло перевешивать Акт о присяге, пока его не отменит парламент.

Пенни заметил, что большинство бристольских протестантов-нонконформистов приветствовали новшества. Католиков, которые от этого выигрывали, было намного меньше, чем протестантов.
– Нам это выгодно, поэтому и поддерживаем, – заметил ему баптист.

Королю даже направили благодарственный вотум. Но сам Пенни был осмотрительнее. Он стал прислушиваться к новостям, поступавшим из Лондона. Читал бюллетени, задавал вопросы. Узнал, что в Виндзор с помпой отправился папский нунций; выяснил, что король по всей стране заменял католиками лордов-наместников и мировых судей. Из Оксфорда прибыла весть о том, что король Яков пытается преобразовать один из колледжей в католическую семинарию. В конце года пришли даже новости об очередной беременности королевы, правда, это мало кого тронуло, потому что за пятнадцать лет брака у нее не один раз были выкидыши. Но, взятые сообща, все эти слухи глубоко встревожили Пенни. Флегматичные англичане могли принимать их запросто, но знакомые гугеноты, испытавшие на себе гонения французского короля, сочли их зловещими. Весной, когда король Яков объявил о созыве парламента для узаконивания этой веротерпимости и приказал читать Декларацию по церквям, Пенни остался настроенным скептически.

– Нас уже однажды защищали Нантским эдиктом, – бросил он. – И полюбуйтесь, чем все закончилось.
Поскольку ему было нечем унять эти страхи, он прибыл в Лондон, чтобы так или иначе повидать Томпиона, а заодно нашел и Карпентера. Но самый большой сюрприз преподнес ему именно Обиджойфул. Резчик ненавидел папство, но был, похоже, готов поддержать короля.
– Олдермены и гильдии настроены так же, – объяснил он и добавил, чуть ли не извиняясь: – Положение изменилось.

Разобравшись в лондонских событиях, Пенни оценил ум короля Якова II. Коль скоро тот хотел превратить декларацию в закон, ему было нужно парламентское голосование. Он не мог опереться на своих естественных сторонников тори, так как те большей частью принадлежали к Англиканской церкви. Зато веротерпимость была по душе оппозиционным вигам, в чье общество затесались круглоголовые времен Кромвеля. Поэтому король Яков II обеспечивал вигам господство в боро по всей стране, чтобы наполнить ими парламент, и тщательно обрабатывал лондонский Сити.

– По исключительному королевскому дозволению, – растолковал Обиджойфул, – отныне не обязательно принадлежать к Английской церкви, чтобы вступить в ливрейную компанию или стать олдерменом. Даже диссентеры
[65]
могут. Ткачи, ювелиры, даже известные старинные компании торговцев тканями направили королю благодарственные адреса. Нам даровано именно то, за что боролся мой отец. Большинство городских чиновников теперь пуритане и диссентеры. Да что там: по-моему, сам мэр – баптист!

Но самое сильное впечатление резчик получил накануне. Целых семь англиканских епископов подписали петицию против веротерпимости. Вчера они предстали перед королевским советом по обвинению в подстрекательстве к бунту.
– До суда их отправили в Тауэр. Свезли в лодке, я видел собственными глазами, – сказал Карпентер.
Праведные англиканцы были потрясены, но резчик не скрывал злорадного ликования. Король против епископов – видано ль такое?

Однако Пенни не разделял его оптимизма. Тем же днем, желая взглянуть, насколько изменился за годы его отсутствия Уэст-Энд, он отправился к Уайтхоллу. Королевская фамилия предпочитала Сент-Джеймс, и старый дворец Уайтхолл стал в большей мере комплексом королевских канцелярий, нежели резиденцией. Из старой турнирной арены, где некогда состязались придворные, устроили плац для Королевской конной гвардии. Проходя мимо, Пенни не мог не признать живейшего впечатления, которое производили солдаты, упражнявшиеся в своих красных камзолах на полуденном солнце.

За два последних десятилетия эти яркие отряды стали достопримечательностью Лондона. Набранные из войск, воевавших по разные стороны в годы гражданской войны, теперь то были верные королю полки. В пехоте на плацу Пенни признал славный Колдстримский гвардейский полк. А через несколько секунд появился эскадрон Королевской конной гвардии. Пенни невольно залюбовался, и тут к нему обратился пожилой джентльмен, стоявший рядом:

– Согласитесь, сэр, они прекрасно смотрятся? Но лучше было бы обойтись без огромного лагеря в каких-то десяти милях от Лондона под началом офицеров-католиков. А ведь у короля по всей стране такие лагеря. Зачем ему эти католические полчища? Вот вопрос!

Эскадрон достиг места, где они стояли. Драгуны выглядели колоссами на своих великолепных скакунах; нагрудные пластины и шлемы ослепительно сверкали; посадка была горделивой. И Юджин Пенни вдруг с неожиданной, смиренной горечью понял, и понял отлично, что означали войска. Он уже встречался с подобными драгунами и знал, на что они способны.

Ох, англичане, подумал он. Вели гражданскую войну против упрямого тирана, но сын хитрее. Он заманит их в неволю. Выждет, как поступил французский король, но сделает по-своему. Пенни охватили ужасные предчувствия: он избежал гонений во Франции лишь затем, чтобы подвергнуться им в Англии. Весь прошлый вечер он тщетно проспорил с Карпентером и теперь сурово сказал Мередиту:
– Это ловушка.

Преподобный Ричард Мередит, отпив кофе, только вздохнул. Он вынужден был признать, что публикация великого труда Ньютона была для него намного важнее, чем двадцать томов проповедей. Декларацию религиозной терпимости он прочел с кафедры не колеблясь и не терзаясь. Хотя он посчитал долгом поддержать своего епископа и других несогласных, он сделал это без личной убежденности. К католицизму он относился цинично, ибо, если сам король Яков безоговорочно верил в то, что при случае великое множество его подданных переметнется на сторону Католической церкви, Мередит не сомневался, что это лишь очередной пример неспособности Стюартов понять своих подданных-протестантов. Как бывший врач, он также знал о двух обстоятельствах, неведомых Пенни. Здоровье английского короля Якова II было далеко не безупречным, а год с небольшим назад он еще и подцепил венерическую болезнь. Монарху-католику оставалось не так долго жить, а шансы на рождение здорового наследника были призрачны.

– Англия останется протестантской, – заверил он Пенни. – Ему не насадить католичество силой, и даже драгуны не помогут. Поверьте мне на слово, вам ничто не угрожает.
Но Пенни, судя по виду, это не убедило.

Обиджойфулу нравилось работать в Сент-Джеймсском дворце. В основном резьба, задуманная Гринлингом Гиббонсом, была закончена, но на его долю осталось множество мелких поручений. Охрана привыкла к его появлению и исчезновению, а так как он всегда старался найти укромный уголок, чтобы никому не мешать, ему разрешали ходить где заблагорассудится. Тем днем он выбрал для обработки панель над дверным проемом, где вырезал цветы и плоды – не такие хорошие, как у Гиббонса, но вполне приличные, и Карпентер гордился своим трудом. Он закончил вырезать, но хотел еще покрыть дерево пчелиным воском и отполировать. Удобства ради он возвел со своей стороны двери небольшие подмости, где с удовольствием и устроился. Этот участок дворца ныне пустовал; дверь была чуть приоткрыта, но только спустя полчаса он услышал шаги, затем невнятные мужские голоса и слабый шорох, когда двое подошли близко. Дойдя до порога, мужчины умолкли. Резчик увидел, как отворилась дверь; кто-то просунул голову и быстро огляделся, дабы удостовериться, что в помещении пусто, после чего незнакомцы продолжили разговор, оставаясь за самым порогом. Он успел рассмотреть, что заглядывал иезуитский священник, и уже собрался, будучи немного смущен, произвести шум, чтобы обозначить свое присутствие, когда заговорил второй:

– Я одного боюсь: король слишком спешит.
Обиджойфул обмер. Очевидно, эти двое были папистами. Что будет, если его обнаружат? И все же, относясь с подозрением ко всяким католикам, он не совладал с желанием послушать дальше. Через секунду, когда первый продолжил речь, он испытал шок.
– Король настроен вернуть Англию в лоно Рима, но вы должны призвать его к осторожности. Этого за день не сделаешь. И даже силой не выйдет.
Обиджойфул похолодел.

– Мой дорогой отец Джон! – Иезуит говорил по-английски, но акцент был французский. – Мы все, конечно, сожалеем о надобности временно даровать эту веротерпимость протестантским сектам. Но время работает на Святую церковь. Все это хорошо понимают. И вам не нужно обвинять нас в недостатке терпения, потому что мы давно работаем с этой королевской фамилией.
– С Яковом, разумеется. Но он недолго пробыл королем, – возразил английский священник.

Последовала короткая пауза, и Обиджойфул подумал, что беседа окончена. Но тут француз заговорил снова, на сей раз тише:
– Не совсем так. Вам, вероятно, известно не все. Его брат умер в истинной вере.
– Король Карл? Католик?
– О да, мой друг. Он скрыл это от своего окружения. Но когда он почил…
– Его напутствовал архиепископ Кентерберийский.

– Верно, но, когда архиепископ сошел по парадной лестнице, по черной тайно поднялся наш добрый отец Хаддлстоун. Он принял исповедь Карла и совершил соборование.
– Я этого не знал.

– Впредь молчите. Но я открою вам кое-что еще. Задолго до этого король Карл Второй заключил секретное соглашение с королем французским Людовиком. Он пообещал исповедовать истинную веру и вернуть Англию Риму; король же Людовик дал слово оказать любую посильную помощь. Об этом не знает никто, кроме горстки французских придворных. Карл обманул даже ближайших министров. Но обращение Англии готовится уже пятнадцать лет. Я сообщаю вам об этом только затем, чтобы вы лучше понимали возложенную на вас задачу.

Король Карл все время был тайным католиком? Обиджойфула трясло. Хотя он всегда подозревал католический заговор, его привело в ужас столь откровенное подтверждение оного чужими устами. И корни подлинной интриги уходили намного глубже, чем выдумал Титус Оутс. Французский король готов применить силу? Указ о веротерпимости будет действовать только временно? Значит, Пенни был прав. Все это ловушка. Он так испугался, что еле дышал и возблагодарил Создателя, когда минутами позже услышал, что мужчины уходят.

Первый порыв был прост: он должен рассказать людям. Но кто ему поверит? Его назовут очередным Титусом Оутсом, провокатором, и он не сможет доказать, что никакой он не мошенник. Альтернатива – молчать, хранить ужасный секрет при себе, жить в мире и довольстве. Никто не узнает. А если Англию подчинят Риму? Это была судьба. Он всяко удостоился вечного проклятия. Обиджойфул погрузился в апатию, которую не развеял даже образ Марты, восставшей и корившей его за трусость. Он был беспомощен, проклят, а с ним, вероятно, и Англия целиком. Пролежав добрых пять минут, он обдумывал дальнейшее и стыдился как никогда прежде.

Вдруг он сел. К его собственному удивлению, Обиджойфула захлестнуло великое негодование – ярость поистине неизведанная, как если бы все отвращение, годами копившееся в нем, и все возмущение папистами-роялистами, которые так бессовестно его обманули, сошлись в единой точке несказанного бешенства. Оно было сродни, хотя он об этом не знал, темному гневу его отца Гидеона. Вот уж нет! На сей раз он спуску не даст, чего бы это ни стоило.

Обиджойфул спустился из своего укрытия и вышел из дворца. Для начала он пойдет к самому лорд-мэру, тот протестант. И по всем гильдиям, если понадобится. Ужас и даже ярость сменились своего рода диким возбуждением.
Резчик все еще пребывал в бешенстве, когда ярдах в ста по аллее Пэлл-Мэлл его обогнал экипаж, из которого вышел старик и медленно направился к входу в один из фешенебельных особняков. У самого крыльца старик оглянулся на Обиджойфула, и они узнали друг друга.

Прошло девять лет с тех пор, как старый Джулиус стал графом Сент-Джеймсом, он и представить не мог, что проживет так долго. Но удивительное дело: в свои восемьдесят пять Джулиус едва мог пожаловаться на возраст. Он ссутулился, глаза немного слезились, ходить было больно, артрит заставил его обзавестись тростью, но на девятом десятке он приобрел то же чопорное достоинство, каким отличался его отец, олдермен Дукет, еще во времена Шекспира. Взглянув на Карпентера, он выдал улыбку вялого, безразличного любопытства, присущую глубоким старикам, которые знают, что вскорости перейдут в мир иной.

Но Обиджойфул увидел другое. Он узрел гонителя своей семьи, ненавистного роялиста, вора, приобретшего графский титул за поддержку короля-католика. Несомненный участник папистского заговора. Хуже всего было то, что злой старый дьявол скалился на него, защищенный богатством, титулами, даже возрастом и уверенный, что все сойдет ему с рук.
Едва соображая, что делает, ремесленник бросился вперед и закричал, задыхаясь от ярости и жгучего презрения:

– Старый черт! Решил, что обмишулил нас? Ошибаешься… – Недоуменный взгляд Джулиуса распалил его еще больше, и он заорал: – Я знаю, ты понял! Я слышал твоих попов во дворце! Мне все известно о вашем роялистском заговоре! А через час об этом узнают мэр и весь Лондон! Тогда, милорд, мы вздернем и вас, и короля, и всех ваших попов!
С воплем он бросился прочь.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь