Лондон

Лорду Сент-Джеймсу понадобилось несколько секунд, чтобы оправиться от нападения, но как только это произошло, он снова залез в карету и приказал:
– Гони!

Через двадцать минут Обиджойфул, добежавший по Флит-стрит до Сент-Брайдс, увидел шедшего навстречу Мередита. Священник приветствовал его в обычной дружеской манере, и он остановился.
– Что стряслось, мастер Карпентер? Вы будто самого дьявола повидали.

Обиджойфул был рад священнику. Перспектива оказаться перед лицом лорд-мэра страшила его, несмотря на решимость и гнев. Словами, брошенными графу Сент-Джеймсу, он сжег за собой мосты, но так и не знал, как заставить мэра поверить ему. Однако при виде Мередита он вдруг понял, что если они пойдут вдвоем, то дело примет совершенно иной оборот. По крайней мере, Мередиту он доверял.
– Просто кошмар… – начал он.
– Идемте в церковь, – предложил Мередит. – Там поспокойнее.

И вот в красивой новой церкви Сент-Брайдс Обиджойфул выложил удивленному Мередиту все, что услышал.
Когда он закончил, Мередит задумчиво кивнул и поманил его:
– Ступайте за мной, я должен вам кое-что показать.
Он отвел его через проход к тяжелой двери, преграждавшей выход на лестницу, которая вела в крипту. Зажег фонарь, вручил Карпентеру и попросил идти первым. Когда ремесленник одолел половину ступеней, Мередит захлопнул дверь и повернул ключ, как велел лорд Сент-Джеймс.

Затем он вновь пересек церковь, оставив Обиджойфула в заточении.

– Вы ему верите? – спросил у Мередита лорд Сент-Джеймс. Они сидели у священника в гостиной.
– Я убежден, что сам он верит в то, что говорит.
Какое-то время граф молчал, затем осведомился:
– Можете подержать его там?
– Бедняга может голос сорвать, и никто не услышит. Но вы и правда считаете, что это необходимо?
– Только на сегодня. Мне нужно подумать. – Старик поднялся.

Часы тянулись, и Джулиус понял, что определиться с дальнейшим не так-то легко. Как большинство людей преклонного возраста, он живо помнил не вчерашнее прошлое, но далекую юность. И несмотря на все случившееся между ними в годы гражданской войны, он остро, как вчера, испытывал вину перед Гидеоном, Карпентером и испанским послом. В отличие от Обиджойфула, он был уверен, что лондонцы поверят рассказу ремесленника о новом папистском заговоре. Мало того что начнется смута – он не особенно сомневался в ответных действиях короля Якова. С такими судьями, как Джеффрис, парню повезет, если сохранит голову. «Отца я послал на порку, – подумал он. – Я не могу стоять и смотреть, как сын подвергается худшему». Эта мысль погнала его в Сент-Брайдс на поиски Мередита в надежде, что тот не позволит резчику наломать дров. Но как им удержать Карпентера и не дать ему ввергнуть себя в беду?

Впрочем, эта дилемма была лучше второй. Папистский заговор: правильно ли понял услышанное Карпентер? Мог ли этот француз-иезуит по какой-то причине солгать? Ладно католицизм Якова, но Карл! Неужто он и вправду годами обманывал своих преданных сторонников? Всерьез ли он обещал вернуть Англию Риму и ввести ради этого французские войска? Немыслимо. Чудовищная, невозможная измена.

Лорд Сент-Джеймс отужинал в одиночестве. Выпил немного бренди. Не в силах заснуть, он бодрствовал всю ночь, как уже было однажды, давным-давно, накануне казни короля-мученика. За тем исключением, что на сей раз перед глазами стоял не печальный, строгий лик первого Карла, а смуглое, распутное, циничное лицо второго.

Мог ли король, с которым он был связан священной клятвой, совершить такое злодейство? Могла ли его собственная вера пошатнуться из-за какой-то глупой байки, рассказанной субъектом из рода проклятых Карпентеров? Как получилось, подивился он в полуночной тишине, что сердце больше верило Обиджойфулу, чем королю? Ответ был подан как бы тишайшим голосом, явившимся из глубин жизненного опыта. Симпатии Стюартов всегда пребывали вне Англии. И все Стюарты – да, даже казненный король, если говорить откровенно, – почти всегда предпочитали лгать.

В крипте церкви Сент-Брайдс пахло затхлостью. Было темно. Дверь прочная, убежать невозможно.
Обман уязвил Обиджойфула сильнее прочего. Похоже, что даже Мередит состоял в папистском заговоре. Остался ли в Лондоне хоть кто-то, кому он мог доверять, кроме Юджина Пенни? Часы проходили, и он гадал, что его ждет. Если собираются арестовать, то почему тянут?

Наконец он заснул, проснулся, опять задремал, потом потерял счет времени. Семья, наверное, сходит с ума. Весьма вероятно, что Пенни пустился на поиски. Но никому не придет в голову искать его в крипте церкви Сент-Брайдс. Ближе, как он прикинул, к рассвету, ему пришло в голову, что Мередит, возможно, оставил его здесь умирать.

Воскресным утром лорд Сент-Джеймс съел легкий завтрак. Он так и не решил, что делать с Карпентером.

Он побывал в церкви, послушал службу. Надеялся на озарение, но его не последовало. Вернувшись домой, он обнаружил любезную записку от Мередита с напоминанием, что Обиджойфула нельзя держать в заточении вечно. «По крайней мере, – заканчивалась она, – я должен дать бедолаге воды и как-то объясниться».
В середине дня прибыли наконец новости, которые совершенно неожиданно изменили все.

– Вы уверены? – спросил Мередит, выслушав Джулиуса.

– Это официальные сведения. Вопрос в том, возможно ли это? Что вы скажете как врач?
– До срока больше месяца. Он здоров?
– В беседе со мной употребили слово «милый».
– Это представляется… – Мередит тщательно взвесил слова, – маловероятным.
Он помедлил. Мужчины переглянулись.
– У нее были сплошные выкидыши, – медленно произнес Мередит, – а король… нездоров. То, что сейчас у него родился милый сынок, – он состроил гримасу, – произошло на удивление кстати.

Обиджойфул не знал, который час, когда наконец отворилась дверь. Он обессиленно заковылял наверх, к свету, где не было никаких солдат, а только стояли и улыбались Мередит и лорд Сент-Джеймс.
– Простите, что пришлось вас здесь подержать, – покаялся священник. – Это ради вашей же безопасности. Мы верим каждому вашему слову. И сейчас я хочу, чтобы вы отправились с лордом Сент-Джеймсом. Мы не можем заставить вас, но я считаю, так будет лучше. Вы вернетесь через неделю.

– С ним? На неделю? – Карпентер смятенно моргал на свету. – Куда отправиться?
– В Голландию, – ответил старик. – Я собираюсь увидеться с Вильгельмом Оранским.

События лета 1688 года явились водоразделом в английской истории, но называть их Славной революцией ошибочно. Революции, равно как и ничего славного во всем, что случилось, не было.

Когда воскресным днем 10 июня король английский Яков II объявил удивленному миру о том, что его супруга произвела наконец на свет наследника, верные англичане попали в затруднительное положение. Если ребенок выживет, а все доклады гласили, что он здоров, то унаследует трон. И будет, несомненно, католиком.

«Но мы согласились на Якова лишь потому, что видели следующими Вильгельма и Мэри», – возразили добрые протестанты. В действительности задолго до этого некоторые из них, встревоженные особенно, тайно сошлись с Вильгельмом Оранским и предложили хотя бы заставить тестя умерить его папистские аппетиты, но осторожный голландец предпочел не вмешиваться. Однако этот младенец спутал все карты.

Для лорда Сент-Джеймса, уже потрясенного откровениями Обиджойфула и сражавшегося с собственной совестью в поисках выхода, это известие явилось ударом. А для других, не столь лояльных, – призывом к оружию. Виги пришли в отвращение, тори, чьих семерых англиканских епископов только что заточили в Тауэр, всерьез переполошились. И в Голландию отправились и другие, не один лорд Сент-Джеймс. К концу месяца именитые люди послали Уильяму приглашение: «Если вам дорого Английское королевство, то лучше заполучить его сейчас».

Что бы ни стряслось – как было Джулиусу сойти с тропы верности, которой он шел по праву рождения, и предать короля, даже сделавшего его графом? Разве не стало бы это демаршем против всего, за что он ратовал? Но столь же глубоко укоренилось в нем другое предписание, полученное восемьдесят лет назад от отца. Правило, в конечном счете перевесившее прочее: «Никакого папства».

Но что действительно поразило англичан и заставило лорда Сент-Джеймса и Мередита скептически переглянуться, так это тот факт, что ребенок – католик и наследный принц – вообще родился. Здоровый мальчик после сплошных выкидышей? Родившийся на месяц раньше срока?
– Вот что я вам скажу, – произнес лорд Сент-Джеймс по-прежнему озадаченному Обиджойфулу, пока их судно одолевало протяженный эстуарий Темзы. – Я думаю, что у королевы случился выкидыш и ребенка подменили. Мередит считает так же.

Как и большинство англичан. История медицины заключила, что ребенок мог быть и законным, но в 1688 году, когда протестантская Англия обратилась к Вильгельму Оранскому, повсюду говорилось, что католическое дитя вообще не имело права престолонаследования. В итоге сошлись на том, что ребенка пронесли в грелке.

Осторожный Вильгельм не спешил. 5 ноября он высадился на юго-западе Англии. Яков перебрался в Солсбери. В северных областях предпочли Вильгельма; Яков колебался. Затем на сторону Вильгельма перешел доблестный Джон Черчилль, лучший генерал Якова; Вильгельм же медленно продвигался к Лондону, и Яков бежал. К январю собрался парламент; он постановил, что, коль скоро Яков исчез, его следует низложить, и, поторговавшись об условиях, предложили корону совместно Вильгельму и Мэри. Вот эту череду далеких от героизма событий и назвали Славной революцией.

Тем не менее произошедшее действительно стало великим водоразделом, ибо религиозные и политические споры, терзавшие Англию свыше столетия, надолго разрешились. Католическая церковь потерпела сокрушительное и окончательное поражение. Вильгельму и Мэри – Марии, – если у них не будет детей, должна была наследовать сестра Марии, протестантка Анна. Католических потомков Якова полностью исключили из числа претендентов на престол. Главное же то, что впредь ни один католик, ни даже лицо, состоящее в браке с католиком, не будет вправе занять английский трон. Что касалось обычных католиков, их обложили дополнительным налогом и полностью лишили возможности поступать на государственную службу.

С большинства государственных должностей изгнали и пуритан, но те были свободны исповедовать свою веру. Мария не теряла надежды включить их в некую расширенную Англиканскую церковь.

Политический аспект договора оказался тоньше, но имел глубокое значение. Хотя парламент заявил, что лишь восстанавливает старые права, это было не так. Парламенту предстояло собираться через регулярные интервалы – так гласил закон. Мобилизация теперь невозможна без его разрешения. Гарантировалась свобода слова. И, как вскоре выяснилось, парламент с тех пор всегда старался держать короля на голодном денежном пайке, тем самым подчиняя своей воле. Попытки Стюартов обустроить Англию по французскому образцу и превратить в абсолютную монархию провалились. Парламент, выигравший гражданскую войну, в конечном счете выиграл и мир.

Мелким политическим изменением, которое мало кто заметил в Вестминстере, было то, что старый граф Сент-Джеймс, всегда – Бог свидетель – остававшийся тори, начал голосовать с вигами. Он удивил их заявлением, что отныне считает королей подчиненными парламенту. Но так и не объяснил почему.
Сэр Джулиус мудро рассудил, что тайну предательства Карла II нужно надежно похоронить.
– Добра не жди, если это всплывет, – сказал он Мередиту.

Не возражал против этого и Обиджойфул, благо Якова с его наследниками-католиками больше не было. Небывалый предательский договор, действительно заключенный между английским королем Стюартом и его родственником, королем Франции, хранился в тайне еще сто лет.

Одно было очевидно: не осталось ни малейшего шанса на то, чтобы английские монархи формировали опасные альянсы с католическими странами Европы. У англичан и голландцев появился общий король, кальвинистский и протестантский, заклятым врагом которого был французский король Людовик XIV. Гугеноты вроде Пенни могли быть уверены в надежности островного убежища. Что касается англичан, то хотя торговая конкуренция продолжалась, голландцы стали их союзниками. У стран было много общего. Их языки схожи, и одному Богу известно, сколько англичан происходило от их соседей-фламандцев. Общим врагом на протяжении всей Реформации была католическая Испания. Англичане восхищались голландскими мастерами и живописцами, переняли от них слова «мольберт», «пейзаж» и «натюрморт». Английские матросы, служившие на голландских кораблях, бодро сыпали другими: «шкипер», «яхта» и «контрабандист». Скажи король Вильгельм своим английским подданным, что голландским братьям угрожает папистская Франция, они бы с готовностью помогли отстоять протестантскую веру.

Граф Сент-Джеймс дожил до лет весьма преклонных. В 1693 году ему исполнилось девяносто. Он передвигался с трудом, но оставался в здравом рассудке. Не знал он и одиночества, так как, помимо детей и внуков, к нему стекались гости, стремившиеся поговорить с человеком, родившимся в последний день правления доброй королевы Бесс. От Порохового заговора до Славной революции! «Он все повидал», – говорили о нем. И в 1694-м, в последний год его жизни, ему было дозволено увидеть еще одно.

После долгих дискуссий лондонский Сити обзавелся тогда новым учреждением. Это был акционерный банк, финансировавшийся рядом видных лондонских торговцев. Его задача заключалась в денежном обеспечении долгосрочного государственного долга посредством выпуска облигаций с выплатой процентов. Он был назван Банком Лондона.
– А я говорил об этом первому королю Карлу, – втолковывал граф посетителям. – Но он не послушался. Возможно, и к лучшему, – заключал он теперь с улыбкой.

Кроме того, ему доставляло огромное удовольствие то, что новый банк расположится в канцеляриях восстановленного на Чипсайде Мерсерс-Холла. «Наша семейная ливрейная компания», – заметил он гордо. И мог бы с полным правом добавить, что выбором места новое учреждение, которое вскоре стало называться Банком не только Лондона, но и Англии, утверждалось на той самой пяди земли, где когда-то стоял родной дом Томаса Бекета, святого лондонского мученика.

Через два месяца после основания Банка Англии Джулиус почил в бозе. Это произошло на рассвете, тихо и мирно. Он не дожил года до небольшого события, которое тоже доставило бы ему удовольствие. Ричард Мередит, как и его отец, женился поздно, но удачно, и в 1695 году был награжден сыном.
Дождливым утром месяцем позже Мередита навестил Юджин Пенни.

Гугенот явился с подарком в маленьком футляре, который открыл с явной гордостью. Мередит увидел красивые серебряные часы. Но когда Пенни извлек их, священник отметил в них что-то необычное.
Пенни снял очки, тщательно протер и улыбнулся.
– Смотрите, – пригласил он, подцепил мизинцем крышку и принялся объяснять устройство.

Томпион Лондонский вот уже двадцать лет мастерил часы с волосковой пружиной, но теперь великий часовщик их усовершенствовал, и это вывело лондонское часовое дело на первое место в Европе. Крошечный механизм, на который указывал Пенни и который назывался цилиндровым ходом, придал портативным часам важнейшее свойство: все шестерни расположились горизонтально, часы стали плоскими, их можно было положить в карман.
– В жизни не видел ничего изящнее! – воскликнул Мередит.

Это был подарок к рождению сына и благодарность за содействие доброго священника в восстановлении гугенота на прежнем месте у мастера Томпиона.

Взошла заря нового века, и жизнь Мередита украсилась еще одним приобретением. В 1701 году его друг Рен спроектировал для его же церкви Сент-Брайдс великолепную колокольню. Это было замечательное сооружение. Возведенная над красивой квадратной башенкой, она состояла из череды восьмиугольных полых барабанов с открытыми арками и колоннами; барабаны образовывали ярусы, верхние меньше нижних, так что конструкция напоминала перевернутую подзорную трубу, венчавшуюся обелиском. Будучи выше даже Монумента, новая колокольня церкви Сент-Брайдс была видна на всем протяжении Флит-стрит и превратила храм в городскую достопримечательность.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь