Американские боги

– Да, – ответил Среда. – Да. У меня был партнер. Младший партнер. Но, увы, те дни миновали. Вот она заправка, и вот он, если глаза меня не подводят, твой автобус. – «Грейхаунд» уже сигналил, сворачивая на стоянку. – Адрес на ключах, – продолжал Среда. – Если кто-нибудь спросит, я – твой дядя, и буду с гордостью носить неправдоподобное имя Эмерсон Борсон. Обустройся в Приозерье, племянник Айнсель. Через неделю я за тобой приеду. Мы станем много путешествовать. Навещать тех, кого мне нужно навестить. А тем временем держись тише воды и не лезь в неприятности.

– Моя машина… – начал было Тень.
– Я о ней хорошо позабочусь. Отдыхай в Приозерье, – сказал, протягивая руку, Среда, и Тень пожал ее. Рука у Среды была холоднее, чем у трупа.
– Господи, ну и холодный же ты!
– Чем скорее я сотворю зверя о двух спинах с классной девчонкой из ресторана в задней комнате «Мотеля 6», тем лучше.
Левой рукой он сжал плечо Тени.

Тень испытал головокружение от двойного видения: он увидел стоящего перед ними седого грузного мужчину, который сжимал ему плечо; а еще он увидел нечто иное: столько зим, десятки и сотни зим, и серый человек в широкополой шляпе бродит, опираясь на посох, от селения к селению, заглядывает в окна, тянется к огню и веселью, и игре жизни, которой ему не дано коснуться, не дано почувствовать снова…
– Поезжай, – добродушно проворчал Среда. – Все хорошо, и все хорошо, и все хорошо будет…

Тень предъявил билет водителю.
– Ну и денек для путешествия, – сказала та, а потом с мрачным удовлетворением добавила: – Счастливого Рождества.
Автобус был почти пуст.
– Когда мы прибудем в Приозерье? – спросил Тень.
– Через два часа. Может быть, больше, – ответила водитель. – Говорят, надвигается внезапное похолодание.
Она щелкнула выключателем, и с шипением и глухим ударом закрылись двери.

Тень прошел до середины автобуса, возможно дальше, откинул спинку кресла, сел и стал думать. Мерное движение и тепло автобуса объединились, чтобы укачать его, и не успел он сообразить, что засыпает, как уже заснул.

В земле и под землей, и отметины на стенах цвета мокрой красной глины: отпечатки ладоней и пальцев – примитивные изображения животных, людей и птиц.

Огонь еще горел, и бизоночеловек все так же сидел по ту сторону костра, глядя на Тень огромными глазами, похожими на озера темного ила. Губы бизона в обрамлении бурой свалявшейся шерсти не шевельнулись, но голос произнес:
– Ну, Тень? Ты поверил?
– Не знаю, – сказал Тень. И его рот тоже не двигается, заметил он вдруг. Какими бы словами они ни обменивались, это была не та речь, как ее понимали люди. – Ты настоящий?
– Поверь, – сказал бизоночеловек.

– Ты… – Тень помялся, но все же спросил: – Ты тоже бог?
Опустив руку в огонь, бизоночеловек достал горящую ветку, подержал ее над костром – синие и желтые язычки пламени лизали красную руку, не обжигая ее.
– Эта земля не для богов, – сказал бизоночеловек. Но во сне Тень знал, что слова произносит уже не он: это говорил огонь, к Тени обращались треск и танец пламени в темной подземной пещере.

– Эту землю подняла из глубин океана птица-нырок, – сказало пламя. – Ее сплел нитями из своей железы паук. Ее высрал ворон. Она – тело павшего отца, чьи кости – горы, чьи глаза – озера.
– Это земля снов и огня, – сказало пламя. Бизоночеловек вернул ветку в огонь.

– Почему ты мне это рассказываешь? – спросил Тень. – Я мелкая сошка. Я ведь никто. Я был тренером в гимнастическом зале, самым паршивым уголовником и, наверное, не настолько хорошим мужем, каким себя считал… – Он умолк. – Как мне помочь Лоре? – спросил он потом бизоночеловека. – Она хочет снова стать живой. Я пообещал ей помочь. Я перед ней в долгу.
Бизоночеловек молча указал на свод пещеры. Тень поднял глаза: из крохотного отверстия наверху лился рассеянный водянистый свет.

– Наверх? – спросил Тень, жалея, что не получил ответа ни на один из вопросов. – Мне следует подняться туда?

Тут сон захватил его, идея обратилась в реальность. Тень размозжило о землю и камень. Он словно стал кротом, который пытается протиснуться в дыру, барсуком, ползущим сквозь землю, сурком, отбрасывающим комья с дороги, медведем… но земля была слишком твердой, слишком плотной, и вскоре он не смог больше продвинуться и на дюйм, не смог больше копать и ползти, и, с трудом глотая спертый воздух, он понял, что, наверное, умрет в этом темном месте глубоко под миром.

Его сил не хватало. Он все слабее барахтался и сознавал, что, хотя его тело едет сейчас в жарком автобусе по холодным лесам, если он перестанет дышать здесь, в этом подземном мире, то перестанет дышать и над землей, а уже сейчас он дышал прерывисто, и каждый вдох отдавался болью.
Он боролся, протискиваясь сквозь землю, но все слабее и слабее, и с каждым движением расходовал драгоценный воздух. Он попал в ловушку: не в силах двигаться дальше и не способный вернуться тем путем, откуда пришел.

– А теперь заключим сделку, – сказал голос у него в голове.
– Но что я могу предложить? – спросил Тень. – У меня ничего нет.
На языке он чувствовал глину, густую и скрипящую на зубах.
А потом вдруг сказал:
– Кроме меня самого. У меня есть я сам, так ведь?
Все словно затаило дыхание.
– Я предлагаю себя самого.

Отклик последовал незамедлительно. Окружавшие Тень земля и камни начали давить на него, стискивая так, что из его легких улетучилась последняя унция воздуха. Давление превратилось в боль, которая подступила к нему со всех сторон. Он достиг зенита боли и застыл на этой вершине, понимая, что не в силах принять больше, но мгновение спустя спазм миновал, и Тень задышал снова. Свет над ним стал ярче.
Его выталкивало на поверхность.

Накатил следующий спазм земли, и Тень попытался его перетерпеть. И снова он почувствовал, как его толкает вверх.
Боль, которая накатила на него в этой последней ужасной схватке, невозможно было даже вообразить, и он почувствовал, как его выдавливает через неподатливую расщелину в скале, как его кости дробятся, плоть превращается в бесформенную массу. Когда его рот и расколотая в щепки голова вышли на поверхность, он начал кричать от боли и страха.

И крича, спросил себя, кричит ли он и наяву – кричит ли он во сне в полутемном автобусе.
И этот последний спазм выбросил Тень на воздух, где из последних сил он вцепился в красную землю.
Заставив себя сесть, Тень рукой стер с лица пыль и поглядел на небо. Стояли сумерки, долгие пурпурные сумерки, в небе одна за другой зажигались звезды, намного более яркие и многоцветные, чем он когда-либо видел или воображал.

– Скоро, – произнес потрескивающий голос огня у него за спиной, – они падут. Скоро они падут, и звездный народ встретится с людьми земли. Среди них будут герои и те, кто будет убивать чудовищ и приносить знание, но никто из них не будет богом. Это дурное место для богов.

Порыв ветра, бьющий холодом, коснулся его лица. Тень будто окатило ледяной водой. Он услышал голос водителя, объявившей, что они приехали в Сосновый бор и что если кому-то надо покурить или размять ноги, остановка десять минут, а потом снова в путь.
Спотыкаясь, Тень вышел из автобуса, который, как выяснилось, опять остановился у заштатной маленькой бензоколонки, почти идентичной той, на которой он сел. Водитель помогала паре девушек-подростков убрать чемоданы в багажное отделение.

– Эй, – окликнула она Тень. – Вы ведь в Приозерье сходите, так?
Тень сонно кивнул.
– Хороший городок, честное слово, отличный. Иногда я думаю, что если бы я бросила работу, то перебралась бы в Приозерье. Самый красивый городок, какой я видела. Вы давно там живете?
– Впервые еду.
– Не забудьте, съешьте за меня завертыш с мясом у Мейбл.
Тень решил не спрашивать объяснений.
– Простите, я не говорил во сне? – спросил вместо этого он.

– Если и говорили, то я ничего не слышала. – Она поглядела на часы. – Пора в автобус. Я вам покричу, когда подъедем к Приозерью.

Две девчушки – не старше четырнадцати лет, на взгляд Тени, – севшие в Сосновом бору, теперь устроились на сиденье перед Тенью. Подружки, решил он, против воли подслушивая их болтовню, или сестры. Одна почти ничего не знала о сексе, зато много знала о животных и помогала или много времени проводила в каком-то питомнике, а другую животные нисколько не интересовали, зато она, нахватавшись из Интернета и дневных телепередач пикантных подробностей, полагала, что хорошо разбирается в человеческой сексуальности. То смеясь, то ужасаясь, Тень с интересом слушал, как та, которая считала себя умудренной в обычаях света, в подробностях описывает механизм действия таблеток «Алка-зельтцер» для улучшения орального секса.

Тень начал отключаться от их разговора, глушить все, кроме шума дороги, и потому теперь до него долетали время от времени только обрывки болтовни.
«Голди ну такой славный пес, чистокровный ретривер… если бы только папа согласился… всякий раз, завидев меня, он виляет хвостом…»
«Сейчас Рождество, и он дал мне поездить на сноумобиле».
«Можно имя написать языком на его члене».
«Я скучаю по Сэнди».
«Да, и я тоже».

«Сказали, сегодня шесть дюймов, но, наверное, просто придумали… то и дело выдумывают погоду, и никто им не возразит…»

А потом зашипели тормоза и водитель закричала: «Приозерье!» Открылись двери. Тень последовал за девочками на залитую светом фонарей стоянку при магазине видеокассет, которая, как решил Тень, играла в Приозерье роль автовокзала. Воздух обжигал холодом легкие, но это был свежий холод. Он его разбудил. Тень посмотрел на огни городка, раскинувшегося на юго-западе, и на светлую гладь замерзшего озера на востоке.

Девчушки притопывали ногами и театрально дули на руки. Та, что помладше, рискнула бросить искоса взгляд на Тень и неловко улыбнулась, когда он поймал ее за этим.
– Счастливого Рождества, – сказал Тень.
– Ага, – отозвалась вторая, на год, быть может, постарше первой. – И вас тоже с Рождеством.
У нее были морковно-рыжие волосы и курносый нос, усыпанный сотней тысяч веснушек.
– Симпатичный у вас тут городок, – сказал Тень.

– Нам нравится, – отозвалась младшая. Судя по голосу, это она любила животных. Она неуверенно улыбнулась Тени, показав синие резиновые пластинки на передних зубах. – Вы мне кого-то напоминаете, – серьезно продолжала она. – Вы чей-нибудь брат или сын или еще кто?
– Ну и глупышка же ты, Элисон, – вмешалась ее подруга. – Каждый человек чей-нибудь сын или брат или еще кто.

– Я не это имела в виду, – возразила Элисон. На мгновение фары высветили их ослепительно белым. За фарами оказался мини-вэн, а за рулем – мама, и минуту спустя мини-вэн уже увез девочек и их пожитки, оставив Тень одного на стоянке.

– Молодой человек? Могу я вам чем-то помочь? – Старик закрывал магазин видеокассет. – В Рождество магазин не открывают, – весело сказал он, убирая ключи. – Но я пришел встретить автобус. Убедиться, что все в порядке. Я бы себе не простил, если бы на Рождество какая-нибудь заблудшая душа попала в переплет.

Теперь он подошел уже достаточно близко, чтобы Тень мог разглядеть его лицо: старое, но довольное, лицо человека, который вдоволь хлебнул уксуса жизни и обнаружил, что это, по большей части, виски и притом хороший.
– Гм, не могли бы вы дать мне номер телефона заказа местного такси, – сказал Тень.

– Мог бы, – с сомнением отозвался старик, – но в это время Том уже в постели, и даже если вы его поднимете, то все равно без толку – пару часов назад я видел его в «Оленьем стойбище», и он был навеселе. Даже слишком весел, я бы сказал. А куда вы направляетесь?
Тень показал ему ключ от двери с адресом.

– Что ж, – протянул старик, – это минут десять, может, двадцать пешком через мост и вокруг озера. Но в холодную погоду прогулка удовольствия вам не доставит, а когда не знаете местности, дорога кажется длиннее – замечали когда-нибудь? В первый раз идешь как будто целую вечность, а потом раз – и на месте?
– Да, – согласился Тень. – Только я никогда об этом не думал. Наверное, вы правы.
Старик кивнул, потом его лицо расплылось в улыбке.

– А, какого черта, на дворе Рождество. Я сам вас отвезу на Тесси.
Тень вышел за стариком на дорогу, где был припаркован огромный старый двухместный джип с открытым верхом. Даже гангстеры «бурных двадцатых» гордились бы таким автомобилем, возили бы в нем девчонок, контрабандный виски и пушки. В ярком свете белых фонарей он казался темным – возможно, красным, а возможно, и зеленым.
– Это Тесси, – сказал старик. – Ну разве не красотка?

Он с гордостью собственника хлопнул по крылу, закругляющемуся над передним колесом.
– Какой она модели? – спросил Тень.
– Она «Уэндт Феникс». Уэндт в тридцать первом разорился, и название перекупил «Крайслер», но «уэндтов» с тех пор не выпускали. Харви Уэндт, основавший компанию, был из здешних краев. Уехал в Калифорнию и покончил жизнь самоубийством в сорок первом, нет, в сорок втором. Большая трагедия.

В машине пахло кожей и старым сигаретным дымом – не слишком свежий запах, но если многие годы в салоне постоянно курить сигареты и сигары, дым становится частью его естества. Старик вставил ключ в замок зажигания, и Тесси завелась с первого оборота.
– Завтра, – сказал он Тени, – Тесси отправится в гараж. Я накрою ее чехлом, и так она и останется до весны. По правде сказать, не надо было мне ее выводить сегодня, учитывая, что снег уже выпал.
– Она плохо идет по снегу?

– Идет-то она отлично. Все дело в соли, которой посыпают дороги. Вы даже не поверите, как старые красотки ржавеют от соли. Хотите, чтобы я подвез вас прямо к двери, или предпочтете большой тур под луной по городку?
– Мне не хотелось бы вас утруждать…

– Никаких трудов. Когда доживете до моих лет, будете благодарить небо, если хотя бы на минуту сможете глаза сомкнуть. Я просто счастливчик, если мне удается проспать пять часов кряду: все просыпаюсь, и мысли все крутятся и крутятся. Где мои манеры? Меня зовут Хинцельман. Я бы сказал «Зовите меня Ричи», но все, кто меня тут знает, зовут меня просто Хинцельман. Я пожал бы вам руку, но, чтобы вести Тесси, нужны обе. Она всегда знает, когда я отвлекаюсь.

– Майк Айнсель, – улыбнулся Тень. – Рад с вами познакомиться, Хинцельман.
– Тогда поедем вокруг озера, – сказал Хинцельман. – Большой тур.
Главная улица, по которой они как раз ехали, привлекательная даже ночью, выглядела старомодной в лучшем смысле этого слова – словно, вот уже сто лет, люди ухаживали за ней и вовсе не спешили расставаться с тем, что им нравилось.

Хинцельман, проезжая мимо, указал на два городских ресторана (немецкий ресторанчик и, как он сказал, «наполовину греческий, наполовину норвежский плюс воздушная сдоба к каждому блюду»). Он показал булочную-пекарню и книжный магазин («Город без книжного магазина и не город вовсе, если хотите знать мое мнение. Он сколько угодно может звать себя городом, но если в нем нет книжного, он сам знает, что ни одной живой души ему не обмануть»). Проезжая мимо библиотеки, он притормозил, чтобы Тень хорошенько мог разглядеть здание. Над подъездом мигали антикварные газовые фонари, и Хинцельман с гордостью описал Тени строение: «Библиотека построена в семидесятых годах девятнадцатого века Джоном Хеннингом, местным лесопильным бароном. Он хотел назвать ее „Мемориальная библиотека Хеннинга“, но после его смерти ее стали называть „Библиотека Приозерья“, и теперь, думаю, она до конца времен таковой и останется. Ну разве не мечта?» Гордости в его словах было столько, словно он сам ее построил. Здание напомнило Тени замок, и он так и сказал. «Вот именно, – согласился Хинцельман. – Башенки и все прочее. Хеннинг хотел, чтобы снаружи она так и выглядела. А внутри до сих пор сохранились первоначальные сосновые полки. Мириам Шультц хочет их разломать и модернизировать библиотеку, но здание внесено в какой-то реестр исторических памятников, и она ничегошеньки не может поделать».

Они объезжали озеро с юга. Городок протянулся вокруг озера, берега которого спускались к воде тридцатифутовым откосом. Поверхность озера была матовой от снега, а в блестящих полыньях отражались городские огни.
– Похоже, оно замерзает, – сказал Тень.
– Уже месяц как замерзло, – отозвался Хинцельмай. – Тусклые места – это снежные наносы, а блестящие – лед. Оно замерзло в одну холодную ночь после Дня благодарения, стало совсем как стекло. Увлекаетесь подледным ловом, мистер Айнсель?

– Никогда не пробовал.
– Лучшее, что есть для мужчины. Дело не в рыбе, которую вы ловите, а в душевном покое, с каким возвращаетесь домой под конец дня.
– Я запомню. – Из окна Тесси Тень попытался разглядеть ледяную поверхность. – По льду правда уже можно ходить?

– Можно. Можно даже проехать на машине, хотя я бы пока не рискнул. Холода у нас держатся уже шесть недель. Но надо помнить, что у нас, на севере Висконсина, все замерзает быстрее и крепче, чем в других местах. Я однажды охотился на оленя, это было лет тридцать или сорок назад, и выстрелил по самцу, да промахнулся, зато выгнал его из лесу – это было на северной стороне озера, недалеко от того места, где вы будете жить, Майк. Так вот. Это был самый лучший олень, какого мне только доводилось видеть, двадцать ответвлений рогов, крупный, что небольшая лошадь, уж вы мне поверьте. Тогда я был помоложе и проворнее, чем сейчас, и хотя в тот год снег выпал еще до Хэллоуина, а был уже День благодарения, снег на земле лежал чистый и белый, и следы оленя в нем были как на ладони. Мне показалось, что зверь в панике несется к озеру.

Ну, только последний дурак попытается загнать оленя – и вот, я, как последний дурак, бегу за ним и гляжу: он скользит по озеру – ох – в восьми-девяти дюймах воды и смотрит на меня так горестно. В этот самый момент солнце заходит за облака, и раз! – резко холодает: температура за десять минут упала градусов на тридцать, голову даю на отсечение. И вот матерый олень изготовился к прыжку, но даже бежать не может. Он вмерз в лед.

А я так иду к нему неспешно. Сам вижу: он хочет бежать, да примерз, и выхода у него нет никакого. Что ж, не сумел я себя заставить пристрелить беднягу, который и спастись-то не мог. Что бы я был за человек, если бы сотворил такое, а? И я только достал обрез, да выпалил холостым прямо в воздух.

Ну, шума да грома хватило, чтобы олень аж из шкуры выпрыгнул, а увидев, что копыта у него примерзли, он так и поступил. Поэтому, оставив шкуру и рога во льду, он рванул со всех ног в лес, розовый, как новорожденная мышь, и дрожащий, как осиновый лист.

А мне так жалко стало этого старого оленя, что я уговорил дам из кружка вязания соорудить ему теплую одежку на зиму, и они сотворили ему вязаный комбинезон, чтобы он не замерз до смерти. Разумеется, дамочки не преминули над нами подшутить: связали ему костюмчик из ярко-оранжевой шерсти, по которому ни один охотник стрелять не станет. Все охотники в наших краях носят оранжевое, – пояснил он. – А если вы думаете, что в этом есть хоть словечко лжи, я все могу доказать. У меня и по сей день в гостиной рога висят.

Тень рассмеялся, а старик ответил ему удовлетворенной улыбкой заядлого рассказчика. Они остановились у кирпичного дома с большой деревянной верандой вдоль стены, выходящей на озеро, на которой мерцали рождественские гирлянды.
– Это пятьсот второй и есть, – сказал Хинцельман. – Квартира три на верхнем этаже окнами на озеро. Вот вы и дома, Майк.
– Спасибо, мистер Хинцельман. Могу я заплатить за бензин?
– Просто Хинцельман. И вы не должны мне ни пенни. С Рождеством от меня и Тесси.

– Вы уверены, что не согласитесь ничего принять?
Старик поскреб подбородок.
– Вот что я вам скажу. На следующей неделе я зайду к вам, и вы купите у меня билеты. Нашей вещевой лотереи. Благотворительной. А сейчас, молодой человек, вам пора в постель.
– Счастливого Рождества, Хинцельман, – улыбнулся Тень. Костяшки пальцев у старика, когда он протянул Тени руку для пожатия, были красными от холода.

– Осторожнее на дорожке к дому, там может быть скользко. Отсюда видно вашу дверь, вон там сбоку, видите? Я подожду в машине, пока вы не войдете. Просто помахайте мне, когда отопрете дверь, и тогда я поеду.

Мотор «уэндта» работал вхолостую, пока Тень благополучно поднялся по деревянной лестнице на веранду и повернул ключ в замке. Дверь квартиры распахнулась. Тень помахал, и старик на «уэндте» – на Тесси, подумал Тень, и сама мысль о машине, у которой есть имя, заставила его снова улыбнуться, – развернулся и поехал назад по мосту.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь