Страх

76

Шарко добрался до Арекито под вечер. Подыхая от усталости, совершенно разбитый, с одеревеневшей правой ногой.
Городишко оказался не больше Торреса, но вполне живой, хоть и затерянный в самой глуши. Вдоль железнодорожных путей лепилось несколько предприятий, среди которых была фабрика по производству велосипедов и впечатляющий завод, где собирали сельскохозяйственные машины.
Франк зашел, хромая, в первое же попавшееся кафе и спросил:
– ¿Miguel Gomez, por favor?

Человек за стойкой знал такого и ответил по-испански. Шарко жестами показал, что ничего не понимает, однако в конце концов все-таки уразумел с помощью других посетителей, немного лопотавших по-английски, что Гомес живет в желто-белом доме примерно в двух километрах от города, если ехать вдоль железной дороги на север.

Он быстро нашел вокзал, простое кирпичное здание с открытыми дверьми и коротким белым шлагбаумом сбоку, позволявшим переехать через пути. Возле него никого не было, а чуть дальше стоял товарный состав. Шарко покинул город и ехал примерно минуту, пока не заметил тот самый бело-желтый дом, окруженный кремовым забором, – маленький бетонный кубик в стороне от дороги.

Ему сразу вспомнились домики из детского конструктора «Плеймобил». Впрочем, и весь город, с его свежепокрашенными вывесками, яркими красками под синим небом, сотнями новехоньких сельскохозяйственных машин из блестящего листового железа, выстроенных рядами на заводской стоянке, точно луковицы на грядке, показался ему ненастоящим.

Сначала он проехал мимо, чтобы убедиться в отсутствии «форда», который его преследовал. Потом развернулся чуть дальше, оставил машину в сторонке, поднялся по небольшому откосу и позвонил в дверь.
Он заметил, как шевельнулась занавеска, услышал какой-то звук внутри, но никто не вышел. Он проявил настойчивость.
– Я французский полицейский. Я от Флоренсии.

Через некоторое время дверь наконец открылась. Перед ним сидел в инвалидном кресле толстый малый добрых пятидесяти лет в двухфокусных очках и с отвисшим двойным подбородком, напоминавшим подклювный мешок пеликана. У него были ампутированы обе ноги. Казалось, будто он внезапно раздулся на своем седалище.
– Что вам угодно?
– Флоренсия погибла.
Его глаза округлились.
– Как?
– Можно войти?

Гомес с явным недоверием смотрел на своего собеседника. Потом выглянул наружу – быстрый взгляд налево, направо – и в конце концов кивком пригласил войти.
– Закройте дверь на ключ.
Тяжелая, защищенная тремя засовами дверь. Комната обставлена скупо, строго функционально. Мало мебели, широкий проход между кухней и гостиной, в которой помещался только небольшой диван.
– Садитесь. Я-то уже сижу.

Шарко поблагодарил и объяснил причину своего аргентинского путешествия. Рассказал о Марио, иначе Нандо, которого разыскал. Рассказал о своем приезде в Торрес, куда завел его след французского журналиста, Микаэля Флореса. О том, как его заперли в подвале Колонии, как преследовали по болоту какие-то типы на лодке. О пуле, убившей Флоренсию. О людях из «форда», проверявших гостиницы и магазины, чтобы его найти.
Гомес некоторое время сидел молча, словно сам нарвался на пулю.

– Они могут и сюда заявиться, чтобы проверить, держал ли я язык за зубами. Насколько вы их опередили?
– Не знаю. Старался ехать как можно быстрее. Они знают, что я ранен.
Гомес подкатил к окну с мобильным телефоном в руке:
– Вы ведь прибыли из Торреса?
– Да.
– Можете описать тех, кто вас преследовал?
– Кремовый «форд-мустанг» начала семидесятых. Их двое. Один лысый, другой длинноволосый.

– Понятно… Я попрошу друга последить за въездом в город. В случае чего у вас будет пять минут, чтобы смыться отсюда.
Он набрал номер, обменялся с кем-то несколькими словами и положил трубку.
– Мой друг уже выезжает. Как только мы с вами поговорим, не мешкайте здесь.
– Хорошо.
Гомес провел своими большими руками по лицу и подкатился поближе к Шарко.
– Боже мой… Флоренсия погибла… Микаэль Флорес погиб…
– Вы его знали?
Он кивнул и спросил еле слышно:
– Значит, ему удалось разыскать Нандо, верно?

– Да.
– Как его убили?
Шарко рассказал. Пытки, Пикана… Кровавая баня, устроенная его отцу… Несомненное аргентинское происхождение убийцы. Он вкратце поведал и запутанную историю детей, похищенных в Испании, и дал понять, что тот, кого они ищут, – биологический брат Микаэля Флореса. Его близнец. Гомес слушал не шелохнувшись, впитывая каждое слово лейтенанта. Он казался загипнотизированным.

– Вы ведь видели Микаэля Флореса живым, – заключил Шарко. – Перед своей смертью Флоренсия направила меня к вам. Я здесь, чтобы понять. Получить ответы.
– С Божьей помощью вы их получите. И даже больше, чем ожидаете. Но к сожалению, чтобы восстановить факты, осталась только моя память да несколько статей и фотографий, которые я собрал, где смог. У меня больше нет никаких официальных документов, вся моя работа испарилась. Они все украли, уничтожили.

– Они – это те, кто сделал с вами это? – спросил Шарко, посмотрев на отсутствующие ноги Гомеса. – Те же, что гонятся за мной?
– Возможно. Ваше расследование пробудило их былые страхи… Что вы знаете о Колонии дель Монтес?
– Немного. Флоренсия рассказывала мне о назначении нового директора во время диктатуры, о всяких ужасах, об искалеченных глазах…

– Колония была окончательно закрыта в тысяча девятьсот девяносто седьмом году, после таинственного пожара, который уничтожил часть ее подвалов. И как нарочно, в пожаре погибли все архивы и медицинские карты. Было установлено, что остов здания, поврежденный огнем, стал опасен. Простое и эффективное средство похоронить историю, вы не находите?
Он засмеялся странным, быстро оборвавшимся смехом. Его лицо мгновенно вновь стало серьезным.

– Ужасы творились там с семьдесят седьмого по девяносто седьмой, при директоре Альберто Санчесе, назначенном диктатурой. Не прошло и двух лет после его вступления в должность, как поползли слухи: якобы кто-то видел подозрительные вертолеты, приземлявшиеся на территории больницы. Анонимные свидетели рассказывали, что военные доставляли туда тела только что убитых пулей в голову диссидентов… Правдоподобно, особенно потому, что в нескольких километрах от Колонии были устроены самые ужасные центры незаконного заключения, настоящие концлагеря. Но зачем доставлять в психиатрическую лечебницу трупы? В этом же нет никакого смысла, вы не находите? – Он шумно почесал свой зоб. – Вы, как и я, знаете проблему слухов. Они ширятся, впадают в преувеличения и сами себя убивают. Эти тоже не избежали общего правила, и эпизод с вертолетами быстро забылся. Прошли годы, конец диктатуре. Вопреки всем ожиданиям Санчес остался во главе больницы. Еще одна странность.

Он протянул руку, взял блок сигарет и вынул оттуда пачку.

– …А в восемьдесят пятом году возникло дело Шьюбилео. Внезапно исчезнувшей Камилы Шьюбилео, врача из Колонии. Одна из ее подруг, проживавшая в Корриентесе, заявила о ее исчезновении в полицию. Но Альберто Санчес отказался сделать заявление, объявив, что Камила просто уехала, потому что ей в голову взбрела какая-то блажь, и наверняка скоро вернется. Комиссар, которому поручили это дело, собрал немало странных фактов, как раз через ту самую подругу Камилы. По ее утверждениям, Шьюбилео боялась и рассказывала, что в больнице происходят какие-то ужасы. А через несколько дней подруга отказалась от своих показаний. Что касается комиссара, то его сразу же таинственно переводят по службе в Байю-Бланку, это в шестистах километрах оттуда. Адвокату матери Камилы грозят смертью. Следствие топчется на месте, власти закрывают глаза. Кажется, что все прогнило и коррумпировано насквозь. Так что же случилось? Что за всем этим кроется? Однако все отступаются от этого дела, кроме одного депутата, Альфредо Видаля, который не выпускает его из рук. Он пишет президенту Альфонсину, министрам обороны, здравоохранения и внутренних дел. Организует внезапный визит в Колонию вместе с четырьмя другими депутатами и берет с собой одного журналиста, настоящего друга.

– Вас.
Гомес чиркнул зажигалкой. В его черных глазах появился необычный блеск.
– Собственно, вас не раздражает, что я курю?
– Вы у себя дома.
– Вы чертовски правы… В общем, в восемьдесят седьмом, через два года, мы отправляемся на место и обнаруживаем ужасные условия, в которых содержатся пациенты. Они голодны, лишены всякого ухода, терпят жестокое обращение. Некоторые совокупляются у всех на виду, я даже видел голых детей, ползающих по земле.

Время от времени его взгляд ускользал куда-то вдаль, словно эти образы все еще его преследовали.
– Своей головой клянусь, это правда.
Шарко прекрасно знал, что незачем было тащиться в Аргентину, чтобы выслушивать такие ужасы. При вишистском правительстве во французских больницах несколько десятков тысяч пациентов оставили умирать от голода и холода в ужасных антисанитарных условиях. Он отозвался:
– Как раз подобные ужасы и привели меня к вам. Так что я поверю всему, что вы скажете.

Гомес коротко кивнул:

– Мы получили доступ к регистрационным документам больницы. И обнаружили, что за десять лет там умерли тысяча триста двадцать один человек, что просто невероятно, гораздо выше среднего. Причина? По большей части якобы из-за проблем с сердцем… Но почему же тогда на кладбище Торреса оказалось всего пятьсот могил NN, то есть неизвестных, как именовали пациентов лечебницы? Куда подевались остальные? Санчес утверждал, что просто в одну могилу хоронили по несколько человек, поскольку на кладбище не хватало мест, а у больницы денег. Что некоторые пациенты, попытавшиеся сбежать, гибли в болоте…

Шарко вспомнил слова Флоренсии: «И бога ради, будьте мужественны и доведите ваши поиски до конца. Ради Нандо и всех остальных, что населяют эти болота…»
– Допросили нескольких сотрудников лечебницы, но все молчали. Боялись говорить, это было заметно, и ни за что не открыли бы рта. Это не Колония принадлежит городу Торресу, а город Торрес принадлежит Колонии. И ее власть над жителями пагубна.
– Да, я тоже заметил.

Разволновавшись, Гомес затянулся сигаретой, чтобы успокоиться. Шарко мог представить, каким был журналист до того, как с ним произошел несчастный случай. Матерый волчара, который ни за что не выпустит свою добычу. Как и он сам.

– Несмотря на этот заговор молчания и враждебность по отношению к нам, мы покинули больницу с желанием дойти до конца и разрешить дело Шьюбилео, покопаться в бухгалтерских книгах больницы и, если понадобится, вскрыть могилы. Но через два дня мою квартиру в Буэнос-Айресе разгромили. Это было очень ясным посланием: если я буду совать нос куда не следует, мне конец. Сразу же после этого мне позвонили: следователь, которому поручили это дело, отказался от него, не выдвинув вразумительной причины. А потом и сам Видаль предпочел его не продолжать. Сам Видаль, представляете? Он сообщил мне по секрету, что угрожают его семье и что в любом случае у нас нет и тени доказательств… Что в некотором смысле было правдой.

– И следовательно, никто больше не захотел браться за это дело.
Гомес покачал головой:
– К моему большому сожалению, через несколько недель дело Шьюбилео объявили закрытым за отсутствием состава преступления. Оно больше не существовало. А без Видаля у нас уже не было возможности проникнуть в больницу. Перед нашим носом захлопывались все двери, казалось, что многие, кто в этом замешан, коррумпированы. Депутаты, местная полиция. И я чувствовал, что моя собственная жизнь находится под угрозой.

Шарко скользнул глазами по культяшкам, накрытым сложенным одеялом.
– Но тем не менее вы его не бросили.
Бывший журналист медленно выпустил дым через нос.

– Вообще-то, бросил. Пока вдруг через десять лет, в девяносто седьмом году, мне не пришло анонимное письмо. Десять лет спустя все это было уже так далеко… Вот что там говорилось: «Тут много лет калечат глаза пациентам. Я не знаю почему. А потом они исчезают. Их тела бросают в болото. Сейчас настал черед Нандо. Нельзя позволить им так поступать. Сделайте что-нибудь. Больше я никогда вам не напишу. Сожгите это письмо».
Он закрыл глаза.

– Я сохранил эту записку. И до сих пор все еще вижу этот старательный почерк, круглые буквы. Его написала женщина.
– Флоренсия?
– Да, Флоренсия, но тогда я ее не знал, не знал, от кого письмо. Оно меня потрясло, как вы понимаете. Побудило снова взяться за расследование, но как? Я ведь знал, что в больницу, построенную на полуострове, невозможно проникнуть иначе, как через главный вход.
– Единственным решением было болото.

– Да. Три часа чудовищных усилий по пояс в воде, среди спутанной водяной растительности, каждое мгновение рискуя быть сожранным или остаться там навеки…
– Я по себе знаю, о чем вы говорите.
– В то время я весил вдвое меньше нынешнего, был подвижен, и при мне еще была пара моих ног. Так что я прошел через болото несколько раз. Прятался в лесу и днем и ночью. Я пришел посмотреть, как там избавляются от трупов, но обнаружил и еще кое-что…

Вокруг него завитками клубился дым, серый, густой. Журналист напомнил Франку старого капитана корабля, вернувшегося после разрушительной бури.

– Каждую пятницу вечером на машине «скорой помощи» приезжали два человека и останавливались позади клиники. И каждый нес портативный холодильник. Они входили, а через четыре-пять часов выходили, все с теми же холодильниками, и затем исчезали. Через два часа приезжали другие люди на машине, заходили в больницу и выносили оттуда упакованные тела, тяжелые, какие-то даже отяжелевшие, завернутые в брезент и опутанные сеткой. При свете фонарей они уплывали с ними на маленькой моторной лодке в лабиринт болота. К сожалению, я не мог за ними последовать, они бы меня заметили. Эти топи слишком обширные и слишком дикие, чтобы там можно было хоть что-нибудь обнаружить, разве что при очень тщательных, широкомасштабных поисках… Так они избавлялись от тел. Но я был свидетелем этих маневров. И я это фотографировал, правда без вспышки, поэтому мои фотографии оказались слишком темными и никуда не годными. Но тут я ничего поделать не мог…

– Кто это был?
– Подручники – люди для грязной работы из «красной» мафии, мощной сети, которая делала большие деньги на незаконной добыче крови в семидесятых годах, а потом переключилась на подпольную торговлю человеческими органами. В этом были замешаны политики, уголовники, врачи… В Колонии у нее все было схвачено.
Шарко положил руку на колено, которое дергало болью.
Гомес заметил это:
– Неважно выглядите.
– Сильно ударился коленом.
– Дать вам что-нибудь обезболивающее?
– Спасибо, пройдет.

Журналист кивнул:
– В общем, раз уж я там оказался, то заинтересовался клиникой Кальдерона. Ведь именно оттуда приезжала машина «скорой помощи». Маленькая, тихая частная клиника в Корриентесе. С серьезной репутацией.
Вдруг Шарко застыл. Ведь Люси уже говорила ему об аргентинском офтальмологе, который был замешан в трафике человеческих органов в Албании. И звали его Клаудио Кальдерон!

– Но как она была связана с Колонией? – продолжил Гомес. – Я незаметно навел о ней справки. Оказалось, что она специализировалась на офтальмологии, на лечении глазных болезней. Возглавлял ее Клаудио Кальдерон, офтальмолог и известный хирург, имевший отношение к организациям, которые ратовали за более широкое донорство органов.
Его взгляд помутился, словно произнесенные слова были ему отвратительны.

– В этой клинике лечили всевозможные заболевания глаз у первосортных пациентов. Людей с деньгами. Очень быстро я обнаружил, что клиника имеет отношение к Национальному центральному институту абляции и имплантатов, INCUCAI, организации, которой поручено изъятие и распределение органов на национальном уровне, и к больнице «Ла Глейсе», где находится Аргентинский банк роговых оболочек. В клинике пересаживали роговицы, которые обычно поступали из легального источника и, как правило, были оставлены в дар науке. Я выяснил, кто приезжал на «скорой помощи». Это был сам Клаудио Кальдерон вместе с другим хирургом, которого звали Энцо Бельграно.

Шарко слушал, не упуская ни слова из этого рассказа. Истина открывалась ему, как зловещий эпилог их расследования.
– Однажды я также видел, как вместе с ними приехал человек, одетый во все черное. Костюм, фетровая шляпа… Я так и не разглядел его лица, была ночь, понятия не имею, кто это, а фотографии, которые я сделал, оказались слишком темными и никуда не годятся. Но он наверняка должен быть причастен к черному рынку человеческих органов.

Шарко нахмурился. Серийный убийца Фулон тоже упоминал о каком-то человеке в черном. Об обитателе первого круга. Казалось, журналист задумался. Потом покачал головой и продолжил:

– Бельграно прибыл в клинику Кальдерона в девяносто четвертом, то есть за три года до закрытия Колонии. Сам Кальдерон пригласил его в качестве ассистента. Но если вы посмотрите, где и чему он учился, то увидите, что прежде, чем заняться офтальмологией, он был нефрологом, специалистом по болезням почек, – всего одна строчка в его биографии. Странно, правда? А теперь объясните мне: какого черта типу, который специализировался на болезнях почек, делать в клинике у Кальдерона?

Шарко уже понял ужасную истину, но позволил журналисту самому сделать заключение.

– Кальдерон и Бельграно изымали роговицы и почки у пациентов Колонии, чтобы передать их в клинику Кальдерона и пересадить богатым клиентам. Сначала роговицы у живых душевнобольных… А потом они приезжали за почками, но лишь когда у них появлялся кто-нибудь, кому требовалась срочная пересадка, и он готов был заплатить за это целое состояние. Вот тогда-то они убивали пациента и топили его тело в болоте. Жестокая нехватка органов толкала пациентов выкладывать огромные суммы, чтобы им была сделана пересадка. Любой ценой. Когда я понял это, все встало на свои места. Например, в годы правления диктатуры приземление вертолетов с недавно убитыми людьми. Ведь роговица может быть изъята для пересадки даже через сутки после смерти…

Шарко осознал масштаб чудовищного промысла, начавшегося при диктатуре с изъятия роговиц у свежих трупов. А потом преступники захотели пойти дальше, на сей раз с почками, и начали изымать их у живых.
– Как вы узнали про почки? Видели шрамы, органы в холодильнике?

– Нет, у меня никогда не было реальных доказательств. Все это плоды моих умозаключений… – Он поморщился. – Однако с одними умозаключениями далеко не уедешь. Сегодня Кальдерон и Бельграно официально безупречны. Но это чудовища, поверьте мне. – Безногий журналист сжал кулаки. – И последнее, что я хочу вам рассказать, чтобы история была полной. Это случилось восьмого сентября тысяча девятьсот девяносто седьмого года, а я еще помню все так, будто это было вчера. В тот вечер я сидел в засаде, в лесу, и увидел, как из больницы, поддерживая мужчину с повязкой на глазах, вышла какая-то женщина. Они направились к болоту и вошли в воду. Я сразу же понял, что это она написала мне письмо. И теперь пыталась спасти пациента от неминуемой смерти, которая его ожидала. Это был тот самый Нандо. Тогда я догнал ее…

– Флоренсия…

– Она меня узнала, но была напугана. Не хотела ни говорить, ни идти в полицию, ей было слишком страшно. У истоков этого гнусного бизнеса стояли очень могущественные люди. Она сказала лишь, что ей надо отвести Нандо подальше от Колонии, от Торреса, чтобы его никогда не нашли. Я умолял ее свидетельствовать, дать показания, говорил, что теперь у нас получится, но она была в шоке. Говорила, что из этого нет выхода. – Он с сожалением вздохнул. – Тогда я помог ей перебраться через болото и дал уехать. Убеждал себя, что у меня получится даже без нее, что у меня есть доказательства. Снова связался с Видалем, не упоминая Флоренсию, я не мог впутывать ее в это. Мы тайно увиделись. Я рассказал ему о клинике Кальдерона, о торговле почками и роговицами, о перевозке трупов в болото. Показал свои фотографии. Видаль, казалось, был согласен присоединиться, он должен был собрать свой «круг». Но… – Гомес долго смотрел в пустоту. Он уронил правую руку на одеяло и провел ею вверх по культе отрезанной ноги. – Его нашли мертвым в ванне и объявили, что он покончил с собой. Тем же вечером меня похитили и опоили виски. Я очнулся в больнице, после трехмесячной комы. Согласно официальной версии, моя машина разбилась, упав в овраг в ста пятидесяти километрах от Буэнос-Айреса. Расследование ни к чему не привело. Я потерял ноги, но выжил, сам не знаю, каким чудом. Колония закрыла свои двери вследствие «пожара». Позже ко мне приходили какие-то люди, сказали, что, если я открою рот, они нашпигуют меня свинцо

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь