Прозрение
Бурцев Михаил ИвановичСодержание «Военная Литература» Мемуары
Глава пятая.
На запад!
Разгром группы армий «Центр»
В июне 1944 года, когда еще продолжалась Выборгско-Петрозаводская операция, широким фронтом развернулось наступление наших войск на центральном участке советско-германского фронта. Оно явилось тем главным событием, которое во многом предопределило успех и на других направлениях. Красная Армия освобождала Белоруссию, Литву, западные области Украины, а также восточную часть Польши, — почти все фронты тем летом пришли в движение.
В этой обстановке очень важно было своевременно доводить до вражеских солдат и офицеров результаты новых мощных ударов Красной Армии. Своими листовками и агитпередачами политорганы оказывали морально-психологическое давление на войска противника. «За 7 дней наступления, завершившегося окружением витебской и бобруйской группировок, вермахт потерял убитыми 132 000, пленными 51 930 солдат и офицеров, не говоря [232] уже о колоссальных потерях в боевой технике», — говорилось в нашей листовке «Немцы! Знайте правду!». «Четыре прорыва в один день!» — извещало немецких солдат политуправление 2-го Белорусского фронта, иллюстрируя листовку схемой и картой. «Три котла за шесть дней! — сообщалось в листовке политуправления 1-го Белорусского фронта. — Итоги десяти дней наступления внушительные — взято в плен 85 000 немецких солдат и офицеров, Красная Армия продвинулась на запад на 400 км...» А спустя несколько дней последовало сообщение о разгроме группы армий «Центр»: уничтожено 230 000, пленено 150 000 солдат и офицеров, среди них 20 генералов, и каждый в листовках назван поименно, представлен портретом...
150 000 пленных!
Да, под ударами Красной Армии моральный дух вражеских войск неуклонно падал. И в этом, конечно, сказалась работа и наших пропагандистов, которые активно боролись за массовую капитуляцию немецких солдат и офицеров под Витебском и Бобруйском, под Могилевом и Минском.
Вот как проводилась агитация под Витебском. Еще до начала наступления политорганы 3-го Белорусского фронта распространили во вражеской группировке 400 тысяч экземпляров листовок и провели с переднего края обороны сотни агитпередач через 20 МГУ и ОГУ. Идеологическое воздействие на противника осуществлялось непрерывно. При этом доказывалось, что продолжать войну, когда Гитлер ее уже проиграл, бессмысленно; пропагандисты неизменно подчеркивали, что боевая мощь Красной Армии, как это показали зимние бои, неизмеримо возросла и вермахт уже не способен сдержать ее натиск. А когда 23 июня началось наступление, резко изменился даже тон наших обращений — он стал более категоричным. После того как 25 июня 39-я армия соединилась с наступавшей 43-й армией 1-го Прибалтийского фронта, немецкие войска были поставлены перед фактом: «Вы окружены!» В листовке напоминание о льготах для перебежчиков сопровождалось указанием маршрутов перехода в плен.
Агитация с передовых позиций подкреплялась деморализацией окруженных изнутри. 24-26 июня в котел было направлено до 50 антифашистов-агитаторов; 35 из них привели с собой свыше 2000 солдат и офицеров. В личном [233] составе вермахта все больше росло доверие к нашей пропаганде — об этом свидетельствовали агитаторы. Они отмечали большую, чем прежде, свободу общения с окруженными: теперь с ними можно было проводить не только индивидуальные, но и групповые беседы. И возвращались агитаторы из котла не с одиночками, а с целыми группами немецких солдат. Один ефрейтор, например, вернулся на машине, в которой находилось 25 вооруженных солдат и унтер-офицеров. «Любопытно, — сказал он пропагандисту капитану Ледневу, — что все они имели при себе листовки, распространявшиеся еще до начала наступления Красной Армии. Солдаты, конечно, верили далеко не каждому вашему слову, но мое появление и то, что я подтвердил содержание листовок, пересилило их сомнения. Они поверили мне...»
Слов нет, далеко не каждый немецкий солдат мог решиться последовать за агитатором. Но и те, что оставались в котле, были теперь другими, если можно так выразиться, — у них появилась решимость, и когда окруженным был предъявлен ультиматум о капитуляции, давление солдат на своих офицеров побудило командира 206-й дивизии генерала Хитера изменить первоначальное решение: отклонивший было ультиматум, он наутро лично пожаловал в легковушке в расположение наших войск, открыв тем самым путь в плен другим генералам. Сдался и командующий 53-м армейским корпусом генерал-лейтенант Гольвитцер, который перед нашим наступлением требовал от своих солдат и офицеров «фанатического исполнения долга». На допросе в присутствии двадцати английских и американских корреспондентов, которым было разрешено посетить войска фронта, он пытался уверить, будто его корпус держался до последнего патрона. Когда же старший инструктор политуправления фронта майор Г. П. Солюс, проводивший допрос, тактично напомнил ему о тех более чем 10 тысячах солдат и офицеров, что сложили оружие, располагая достаточным количеством боеприпасов, генерал Гольвитцер отвел глаза и примирительным тоном попросил: «Может быть, господин русский офицер учтет, что я не спал трое суток, страшно устал, и перенесет допрос на другое время?..»
В еще более широких масштабах была развернута агитация среди вражеских войск в районе Бобруйска. Здесь перед штурмом за двадцать пять июньских дней политорганы 1-го Белорусского фронта распространили в [234] противостоящей 9-й немецкой армии свыше трех миллионов экземпляров различных изданий, а в ходе наступления — более одного миллиона. По листовке, иллюстрированной картой-схемой, немцы могли убедиться, как по частям рассекается их армия и как один котел ликвидируется за другим. Фотографии, запечатлевшие сдачу в плен, придавали листовкам еще большую убедительность, указывали единственно верный и безопасный выход из котлов. Успех выпал и на долю громкоговорящих установок. Одна только фронтовая МГУ с 30 июня по 3 июля сагитировала к сдаче в плен и доставила на сборный пункт до 5000 бродивших в лесах вооруженных немецких солдат и офицеров, нередко нападавших на штабы и тыловые части. В голосе полковника Мельникова, начальника седьмого отдела политуправления фронта, слышалась даже какая-то растерянность, когда, вызвав меня к прямому проводу, он докладывал об этом:
— Очень это неожиданно и ново для нас... На призывы «звуковок» выходят и сдаются большие группы... Есть четыре генерала, много и старших офицеров...
Эффективное действие на окруженных оказал приказ командующего фронтом генерала армии К. К. Рокоссовского об отношении к военнопленным. Из листовок с текстом этого приказа, распространенных в котле, немецкие солдаты и офицеры узнали, что начальнику тыла фронта предписано «в связи с наплывом большого количества военнопленных создать дополнительное количество лагерей», а солдатам и офицерам фронта — «соблюдать вежливое и корректное отношение к военнопленным», которым тем же приказом обеспечивалась «в течение ближайших 5-6 часов горячая пища», раненым и больным — «немедленная медицинская помощь». Кончался приказ словами: «Виновных в нарушении настоящего приказа подвергать строгому наказанию».
Результативной оказалась и агитация изнутри: было подготовлено и направлено в котел около 200 агитаторов из пленных; почти все они вернулись и привели с собой 7500 солдат и офицеров. Общая же численность пленных, взятых войсками фронта, перевалила за 55 000.
В те же дни войска 2-го Белорусского фронта наступали на Могилев. Главный удар наносила 49-я армия. В городе перед нею капитулировали командир 12-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Бамлер со штабом, [235] комендант крепости генерал-майор Эрмендофер и более тысячи немецких солдат и офицеров.
Политотдел армии сразу же издал об этом листовку, которая была заброшена в войска противника, поспешно отступавшие на запад, а затем оказавшиеся в новом окружении. Офицер штаба 31-й пехотной дивизии, взятый позднее в плен, на допросе показал: «Через 48 часов после занятия русскими Могилева над нами уже были сброшены листовки с точными цифрами и именами пленных генералов. Отходящие части были еще недалеко от Могилева, они еще видели его горящим, а листовки уже сообщали о взятии русскими этого города. В условиях отступления такая мобильная пропаганда оказывала большое влияние на солдат».
Большое воздействие наша пропаганда оказала на солдат и офицеров, попавших в окружение западнее Могилева. И не только листовками. В котел было послано 368 агитаторов из пленных, которые привели с собой более 3500 немцев. Было использовано и такое средство агитации, как митинги военнопленных, транслировавшиеся мощными «звуковками» для войск противника. На митинге у деревни Озеро присутствовали 4,5 тысячи пленных немецких солдат и офицеров, и длился он около трех часов. На этом митинге выступали и пленные, и пропагандисты Красной Армии, и уполномоченный НКСГ Д. Вильмс. И все эти выступления, часто прерывавшиеся аплодисментами, выступления, проникнутые подлинной заинтересованностью в судьбах немецкого народа и его солдат, внимательно слушались теми, кто теперь находился в окружении. И не случайно, что сразу же после митинга начались переходы в расположение 49-й армии. Первым прислал парламентера командир 195-й штурмовой дивизии. Критически оценив создавшееся положение и ознакомившись с условиями советского командования, он решил капитулировать. За ним последовали командиры двух пехотных полков и командиры двух пехотных дивизий...
А те части и соединения 4-й немецкой армии, которым так или иначе удалось вырваться из-под Могилева, оказались в окружении восточнее Минска. Рассеянные по белорусским лесам, лишенные управления, они пытались пробиться на запад, но повсюду натыкались на войска Красной Армии, которые рассекали их на небольшие группы и отряды, все уже сжимая вокруг них кольцо окружения. Гитлеровцы огрызались, как огрызается тяжелораненый, [236] но недобитый зверь, обложенный со всех сторон, и их укусы оказывались порой очень чувствительными.
Облава длилась добрую неделю. В пленении многочисленных остатков разбитой немецкой армии особо отличились экипажи громкоговорящих установок — 30 машин колесили между Могилевом и Минском, останавливаясь время от времени, чтобы провести агитпередачи.
Успех сопутствовал пропагандистам 48-й армии 1-го Белорусского фронта. Начальник седьмого отделения политотдела армии майор В. С. Дементьев, экипажи «звуковок» работали без устали. Только экипаж майора Н. В. Звонаревой вызволил из лесов 46 вооруженных групп, общая численность которых составила 1140 человек.
Наталию Владимировну я знал с первых дней войны. Она добровольно вступила в армию, воевала в истребительном отряде в тылу врага, не раз отличалась в бою, за что была награждена орденом Красного Знамени. Как политически зрелого коммуниста, хорошо владеющего немецким языком, ее выдвинули на работу в седьмое отделение политотдела 20-й армии. И здесь Звонарева зарекомендовала себя умелым и неутомимым пропагандистом: допрашивала пленных, составляла программы агитпередач, готовила в ротах рупористов-агитаторов, сама обращалась через громкоговорящие установки к немецким солдатам. Забегая вперед, скажу: в конце войны Звонареву выдвинули на работу в наш отдел, и мы в полной мере могли по достоинству оценить ее добросовестность, аккуратность и умение работать.
Уже после войны, собирая материал для воспоминаний, я обнаружил в архивах представление, подписанное командиром 170-й стрелковой Речицкой, ордена Суворова II степени дивизии полковником С. Г. Цыпленковым: «За хорошую работу по разложению противника, посылку 36 пленных-агитаторов в расположение врага, за пленение 1301 немецкого солдата, за проявленные при этом мужество и отвагу тов. Тощев достоин правительственной награды...»{77}, Дмитрий Иванович Тощев — капитан, старший инструктор политотдела этой дивизии. До войны он был учителем, в 1941 году вместе со своим классом вступил в ополчение. Воевал на Западном, Сталинградском, Центральном и 2-м Белорусском фронтах. Дважды был [237] ранен и дважды награжден орденом Красной Звезды и медалью «За оборону Сталинграда». К ним прибавилась новая награда, за подвиг в Белорусской операции Д. И. Тощев удостоен ордена Красного Знамени. Он и ныне — активный общественник, пропагандист.
...Глубокой ночью меня вызвали к прямому проводу. Начальник седьмого отдела политуправления 2-го Белорусского фронта подполковник С. И. Рощин коротко доложил:
— Наш ультиматум принят!
Речь шла об ультиматуме, с которым командующий фронтом генерал-полковник Г. Ф. Захаров обратился к окруженной восточнее Минска вражеской группировке. Требуя капитуляции, он выдвинул следующие аргументы: немецкое командование не в состоянии помочь окруженным — они в глубоком тылу Красной Армии; к тому же группа армий «Центр» подверглась «катастрофическому разгрому» — пленено свыше 80 тысяч ее солдат и офицеров, в том числе 12 генералов. Сотни тысяч экземпляров этого ультиматума были распространены среди окруженных, содержание его многократно передавалось через громкоговорящие установки. И вот, вняв здравому смыслу и категорическому предупреждению, исполнявший обязанности командующего 4-й немецкой армией генерал-лейтенант Винценц Мюллер по собственной инициативе перешел к нам в плен. Он охотно согласился отдать приказ своим войскам «прекратить борьбу», собираться в группы по 100-500 человек и во главе с офицерами или унтер-офицерами направляться в расположение Красной Армии. «Мы должны, — писал он в приказе, — показать дисциплину и выдержку и как можно быстрее начать проводить эти мероприятия».
В политотделе армий приказ был отпечатан на машинке в 40 экземплярах, и каждый из них генерал Мюллер подписал собственноручно, что крайне важно для немцев. Затем он провел беседу с двадцатью немецкими пленными, уговорив их вернуться в лес и довести его приказ до всех групп и отрядов. С каждым посланцем Мюллера пошел наш парламентер. За два дня, 9-10 июля, они привели до 2000 солдат и офицеров. Немного, конечно. Тогда генерал подписал еще 1500 экземпляров приказа, и пленные привели еще 2000. Мюллер принял предложение наших политработников направить личные письма командирам отдельных немецких частей. Вот как он аргументировал, [238] например, необходимость сложить оружие в письме командиру 267-й пехотной дивизии генералу Дрошеру: «Мы теперь уже не можем больше служить нашему общему делу. Для этого мы сковываем слишком мало сил противника. Мы не можем также перекрыть противнику ни одной важной дороги. Поэтому нельзя брать на себя ответственность за дальнейшее кровопролитие и продолжающееся страдание раненых. Мой приказ прекратить борьбу относится и к 267 пд. Мы прекращаем ее с честью». Замечу, кстати, что доводы письма подействовали: оставшиеся в живых солдаты и офицеры дивизии капитулировали. Что же касается самого Мюллера, то он быстро включился в работу Национального комитета «Свободная Германия», стал его активистом. Об антифашистских национально-патриотических делах генерала немцы узнали из нашей листовки, изданной 17 июля 1944 года под названием «Разумный шаг генерала Мюллера». После войны он служил в Национальной народной армии ГДР»
* * *
Рассказ о пропаганде в Белорусской операции окажется не полным, если не упомянуть о действиях антифашистских групп с партизанских баз. Инициатива отправки антифашистов к партизанам исходила от Национальною комитета «Свободная Германия». Командование Красной Армии пошло ему навстречу. Мы выделили политработников, которые обеспечивали контакты с командирами партизанских отрядов. Перед антифашистами ставилась задача — в интересах сохранения жизней солдат и офицеров для будущей свободной Германии склонять личный состав вермахта на сторону НКСГ.
Антифашисты еще в феврале отбыли из Москвы на 1-й Белорусский фронт, поддерживавший тесные связи с партизанами.
Были созданы две группы. Первую, в которую вошли антифашисты Г. Шауэр, А. Готте, Т. Циммерман и политэмигрант-коммунист Э. Аппельт, сопровождал майор Н. Д. Дятленко, вторую — в составе Г. Барса, Ф. Шеффлера, К. Ринагеля и политэмигранта Г. Гейнике — майор А. А. Козлов и старший лейтенант Г. Ф. Хромушина.
В конце марта после соответствующей подготовки антифашисты были сброшены на парашютах: первая группа — севернее Минска, вторая — в районе Барановичей. [239]
Более четырех месяцев они вели работу в тыловых немецких гарнизонах, пропагандируя программу НКСГ, способствуя проникновению ее идей как в войсках, так и в самой Германии. Это достигалось прежде всего изданием и распространением листовок. Солдаты и офицеры читали их, как утверждали антифашисты, с большим интересом. Уже 5 апреля первая группа напечатала на бланках НКСГ листовку, содержащую два материала — «Что такое НКСГ?» и «Каким должен быть немецкий патриот?». Всего же до крупной карательной операции, предпринятой гитлеровцами против партизан, группа успела распространить листовки пятнадцати наименований. Карательная операция, а в ней участвовало до 40 охранных и эсэсовских батальонов, сковала действия группы на целый месяц. Антифашисты плечом к плечу с партизанами участвовали в боях, двое из них — Г. Шауэр и А. Готте, как и сопровождавший их майор Н. Д. Дятленко, — были тяжело ранены.
Второй группе повезло больше: она издала и распространила 40 листовок, а двое ее членов — Г, Барс и Ф. Шеф-флер — проникли в немецкий гарнизон в Дзержинске, установили связь с солдатами, сочувствующими НКСГ, Самой результативной оказалась работа группы в период, когда в районе Барановичей части Красной Армии окружили группировку противника. Партизанская бригада, в которой находились антифашисты, очутилась как бы в самом центре котла. Вот тут-то и отличилась, великолепно проявила себя Галина Федоровна Хромушина: она как парламентер выходила из леса навстречу отступающим немецким колоннам и убеждала солдат сдаваться в плен. В тех случаях, когда ее призывы оставались без ответа, на помощь ей приходили партизаны, и немцы послушно поднимали руки. Своей смелостью, бесстрашием Галина Федоровна вдохновляла антифашистов, не желавших отставать от «русской геноссинен» и поступавших столь же решительно.
«То, что сделала для нас Галя, можно сравнить только с подвигом матери, — рассказывал много лет спустя Г. Барс бывшему военному переводчику Им. Левину. — Она проявляла столько выдержки, такта, сколько в ней было коммунистической убежденности, подлинного интернационализма!» Другой член антифашистской группы Ф. Шеффлер также признавался: «Знакомство, дружба и совместная работа с Галиной принадлежат к самым значительным [240] событиям в моей жизни. Она сочетала в себе лучшие человеческие качества — ум, чуткость, отвагу, честность. Галя оказала на меня и моих товарищей огромное влияние, и это во многом предопределило наше политическое развитие, помогло стать подлинными друзьями вашего народа. Она светит нам и сейчас, когда ее уже нет в живых, как Полярная звезда»{78}.
Мне остается только добавить, что с помощью антифашистской группы партизанской бригаде имени И. В. Сталина удалось пленить свыше 3 тысяч немецких солдат и офицеров. Партизанский лагерь, в котором они содержались, стал опорной базой антифашистов, подготовивших здесь 25 агитаторов. Деятельность антифашистских групп всполошила немецкое командование, поползли слухи о существовании в гарнизонах подпольных организаций НКСГ. Гестаповские ищейки принялись разыскивать лиц, причастных к подполью, последовали аресты и суды над заподозренными солдатами и офицерами. А это лишь способствовало дальнейшему росту антифашистских и антивоенных настроений. Нелишне заметить, что все без исключения члены этих групп до конца войны продолжали свою антифашистскую деятельность, а после войны стали активными строителями новой, социалистической Германии.
Читатель, видимо, обратил внимание на то, что массовая капитуляция частей вермахта проходила не без участия его генералов. Так было под Сталинградом и Корсунь-Шевченковским, в районах Витебска, Бобруйска, Могилева, восточнее Минска... Битые немецкие генералы, оказавшись в плену, стали свободно говорить то, что думали. Их высказывания и заявления надо было сделать достоянием всех немцев — на фронте и в тылу. Мы оперативно подготовили десятки соответствующих листовок и агитпередач: «Что говорят пленные немецкие генералы?», «20 немецких генералов сдались в плен русским!», «Генералы указывают вам путь спасения!», «Не медли! Бери пример с генералов!»... Их высказывания, заявления и признания говорили о многом. Так, генерал-лейтенант Бамлер, командир 12-й пехотной дивизии, признал: «Наступательная сила продвижения русских превзошла все наши ожидания. Единственным спасением в этих условиях был плен. Сопротивляться мы и не думали, да и бесцельно [241] было бы сопротивляться». Ему вторил командир 6-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Гейне: «Массовая сдача в плен немецких солдат и офицеров — это показатель того, что они не хотят «держаться до последнего», как того требует Гитлер».
В заявлениях пленных генералов выражалось недовольство Гитлером и его кликой. «Нет ничего хуже, — утверждал, например, командир 41-го танкового корпуса генерал-лейтенант Гофмейстер, — когда военными действиями таких огромных масштабов руководят самонадеянные дилетанты. Некоторые, возможно, думают, что Гитлер проиграл войну в 1944 году. Нет, он проиграл ее 22 июня 1941 года. Я хотел победы своей стране, но сейчас, когда все потеряно, я говорю: пускай побеждает скорее Россия, а вся эта гитлеровская братия проваливается к чертовой матери».
У немецких солдат интерес к тому, что говорили генералы, к чему они призывали своих соотечественников, был огромен. Вот почему вслед за обращением «шестнадцати» (22 июля) последовали обращения «двадцати», затем «двадцати пяти» и «двадцати семи» (август) пленных немецких генералов. В нашем отделе с легкой руки одного сотрудника листовки с такими обращениями стали называть «генеральской пропагандой».
Как известно, летом 1944 года под влиянием военных поражений вермахта, его катастрофы на восточном фронте в Германии созрел антигитлеровский заговор. 20 июля было совершено Покушение на Гитлера. Заговор, кото.рый в целом не выходил за рамки дворцового переворота, провалился. Но факт покушения мы старались использовать в нашей пропаганде как свидетельство растущего недовольства Гитлером в самой Германии, стремились активизировать оппозиционные настроения в вермахте, особенно в его офицерском корпусе. Свирепым террором ответил Гитлер на «пробуждение генеральского сознания» — он жестоко расправился с антифашистами_л армии. Число арестованных достигло 7 тысяч человек. Свыше 700 военнослужащих были казнены. Террор, последовавший за подавлением заговора, тяжело отразился на движении Сопротивления в стране. Уже потом, после войны, нам стало известно, что летом и осенью 1944 года гестапо разгромило основные подпольные центры в Берлине, Саксонии, Саксонии-Ангальте, Тюрингии. Большая часть коммунистов-подпольщиков подверглась аресту, около 50 тысяч антифашистов [242] было казнено. КПГ лишилась своего оперативного руководства{79}. 18 августа в концлагере Бухенвальд был умерщвлен вождь германского рабочего класса Эрнст Тельман.
Фашистская пропаганда неистовствовала. Обрушиваясь на «заговорщиков», она стремилась укрепить «национал-социалистский дух» в армии и народе, уверяя, что тяжелая обстановка на восточном фронте вот-вот обернется успехом для фюрера и Германии. Геббельс апеллировал к национальным чувствам немцев, запугивал их «нашествием русских комиссаров», «всеобщей ссылкой в Сибирь» и т. д.
Этому буму вранья и клеветы неколебимо противостояло слово правды. Политорганы Красной Армии вели контрпропаганду остро и аргументированно, используя все средства воздействия на войска и население противника. В работе активно участвовали и сторонники Национального комитета «Свободная Германия». Среди них было немало пленных генералов, к голосу которых в Германии прислушивались. В том числе — генерал-фельдмаршал Ф. Паулюс. Да-да, тот самый Фридрих Паулюс, который молча, но решительно отказался пожать протянутую ему антифашистами руку. Полтора года, которые он провел на одной из подмосковных дач в окружении близких ему офицеров и генералов, не прошли для него даром. Немало труда положили руководители КПГ, уже упоминавшийся «профессор Арнольд» (А. А. Гуральский), члены НКСГ и СНО, чтобы заставить Паулюса преодолеть собственную индифферентность, которая была скорее позой в тех обстоятельствах, чем подлинной позицией фельдмаршала.
Впрочем, он и сам не сидел сложа руки: дважды — в подлиннике и во французском переводе — прочел он библию марксизма — «Капитал», а затем выразил желание почитать труды В. И. Ленина, причем «с самого начала», как он выразился, с первого тома. Он много читал, размышлял, беседовал со своим адъютантом и близким другом полковником Адамом, разделявшим идеи и принципы НКСГ, внимательно следил за развитием антифашистского движения среди пленных, встречался с руководителями Компартии Германии, немецкими поэтами и писателями, [243] прислушивался к выступлениям советских партийных и государственных деятелей, просил встреч с представителями Красной Армии, к мнению которых был небезразличен, и все это, разумеется, подвигало его оставить добровольное затворничество, на которое он обрек себя. Непрекращающиеся военные поражения вермахта и покушение на Гитлера сыграли особо важную роль в прозрении Паулюса. 8 августа 1944 года он выступил в газете «Фрайес Дойчланд» с обращением «К военнопленным немецким офицерам и солдатам, находящимся в СССР, к немецкому народу».
«Я, — писал Паулюс, — считаю своим долгом заявить всему немецкому народу и многим товарищам в плену следующее: Германия должна устранить Адольфа Гитлера и установить новое государственное руководство, которое закончит войну и создаст условия, обеспечивающие нашему народу дальнейшее существование и восстановление мирных и дружественных отношений с нашими нынешними противниками». Отныне идеи и цели НКСГ Паулюс считал «единственным путеводителем для будущего немецкого народа».
Это выступление бывшего гитлеровского генерал-фельдмаршала стало известно и в Германии, и в других странах. Оно нанесло новый удар по нацистскому режиму, заставило призадуматься и противников НКСГ среди военнопленных.
Вскоре мне позвонил начальник управления по делам военнопленных генерал-лейтенант И. А. Петров и сообщил, что дискуссии, вызванные публичным выступлением Паулюса, все еще продолжаются среди пленных генералов, которых к тому времени было около 100, а потом вдруг предложил:
— Поедем к ним на ужин... — В его голосе иронии не чувствовалось. — Приглашают тебя и меня. Обещают угостить собственноручно пойманной рыбой... И кофе, говорят, сварят сами... — Появившиеся было смешинки исчезли, и он закончил совсем уже серьезно: — У них есть что-то важное для публикации.
Приглашение было принято, тем более что скопилась важная для немецких генералов информация о внутреннем положении рейха, которой мы периодически снабжали их. Ужин в Луневе прошел в теплой обстановке. Паулюс предложил мне сыграть партию в шахматы; отказаться я посчитал неудобным, хотя играл неважно, но с [244] помощью фон Зейдлица поражения все-таки избежал. Довольный исходом встречи, генерал Зейдлиц свободно откинулся в кресле, но, посчитав, видимо, что пора приступить к главному, поднялся и подошел к нам.
— Позвольте мне, как президенту Союза немецких офицеров и вице-президенту Национального комитета «Свободная Германия», вручить вам этот документ. — Он протянул нам с Петровым по одному экземпляру. — Он подписан сорока пятью генералами. Первой, как видите, стоит подпись генерал-фельдмаршала Паулюса... Здесь изложен» позиция значительной части пленных генералов, выражающая точку зрения большинства всех военнопленных... Мы просим вас ознакомиться с ним и помочь довести его до германских солдат и офицеров на фронте и в тылу.
Мы ознакомились с обращением «К армии немецкого парода». В нем содержался призыв: рвать о Гитлером, «повернуть оружие против него и соучастников его преступлений»! Обращение призывало генералов и офицеров вермахта «довериться солдатам», которые хотят свержения Гитлера и немедленного окончания войны, а солдат — «откровенно заявлять своим офицерам о ненависти к Гитлеру, о солдатской воле устранить его, о жажде мира». Авторы обращения объявляли войну Гитлеру. «Насилие против насилия!» — таков был отныне лозунг их действий.
Это был боевой документ, скрепленный склишированными личными подписями всех 45 генералов. Они пошли на это, понимая, что подпись под таким документом грозит их семьям в Германии репрессиями, если не гибелью. Некоторые из них после войны действительно не встретили ни жен, ни родных: они либо были посажены в концлагеря, либо под воздействием гестапо отреклись от «предателей нации». Но в те дни это обращение вслед за заявлением Паулюса вызвало у фашистов сильное замешательство. В летние месяцы 1944 года НКСГ особенно усиленно пропагандировал среди немецких солдат и офицеров такие лозунги, как «Долой Гитлера!», «Конец войне!», «Да здравствует новая свободная демократическая Германия!». «Сообщения для войск» ОКВ вынуждены были признать, что каждая листовка НКСГ «является взрывчатым веществом»79. [245]