Прозрение
Бурцев Михаил ИвановичСодержание «Военная Литература» Мемуары
Глава пятая.
На запад!
* * *
Листовки политорганов Красной Армии, их агитпередачи, письма, обращения и радиовыступления генералов из НКСГ и СНО, агитация антифашистов в котле — все это, несомненно, усиливало деморализацию окруженных, которую не могла теперь уже приостановить нацистская пропаганда, тем более что ее главный козырь — «Нас освободят!»-был побит 16 февраля при новой попытке прорвать окружение.
«Под снежным покровом вырисовывались контуры убитых, — свидетельствовал один хауптштурмфюрер из дивизии СС «Викинг». — Труп возле трупа на протяжении нескольких километров тесными рядами». Это место «прорыва» возле Лисянки. Здесь окончили свое существование 10 окруженных дивизий, Здесь нашла свой конец и танковая дивизия СС «Викинг». А группенфюрер Гилле, который заблаговременно покинул ее на произвол судьбы, получил за это в ставке фюрера мечи к дубовым листьям Рыцарского креста. Большая часть его солдат — среди 55000, погибших в котле. Но часть солдат дивизии «Викинг» находилась среди 18000 спасшихся в плену. Я не хотел бы закончить, не упомянув о том, что оставшиеся в живых раненые были подобраны и отправлены в госпиталь».
К этой горькой, но правдивой картине, нарисованной пленным очевидцем, мне, пожалуй, нечего добавить. Конечно же фашистская пропаганда попыталась замолчать поражение вермахта под Корсунь-Шевченковским. Больше того, ОКВ объявило это сражение своим «успехом». [220]
Но шила в мешке не утаишь. Еще в тот день, когда солдаты и офицеры группы армий «Юг» начали сдаваться в плен большими группами, сотрудники нашего отдела собрались у Д. З. Мануильского, чтобы подвести итоги пропагандистской работы в этой операции. Тогда и были написаны две листовки: «После Сталинграда — Корсунь-Шевченковскпй» и «Правда о новом преступлении Гитлера», в которых мы разъясняли немцам на фронте и в тылу, почему погибли еще 55 тысяч их соотечественников. «Гитлер обманул немецкие войска, гарантируя им спасение извне... После провала попыток освобождения извне он продолжал их обманывать, приказав прорываться собственными силами... И в последнюю минуту он обманывал обреченную группировку, отдав приказ пожертвовать собой, кончать самоубийством... Не только два немецких армейских корпуса западнее Черкасс, но и всю немецкую армию на Востоке Гитлер превращает в армию смертников и самоубийц. Но самоубийство — это выход для Гитлера и его обанкротившейся клики. Для немецких солдат л офицеров есть другой выход из проигранной войны... Этот выход указали 18200 солдат и офицеров, которые перестали верить Гитлеру, порвали с ним и сложили оружие».
В первых числах марта появился новый программный документ Национального комитета «Свободная Германия» — «25 тезисов об окончании войны», который был издал миллионным тиражом. Документ отвечал на вопрос: «Как выйти из войны?» — главный вопрос, волновавший немцев, более всего занимавший их умы. Нацистская пропаганда ответила на него устами Геббельса: «Победить или погибнуть». НКСГ разъяснял, что победа невозможна, гибель же народа немыслима: «Продолжение войны — гибель, окончание войны — спасение». Но с Гитлером никто мира заключать не будет, поэтому его свержение — единственный путь для окончания войны. НКСГ призывал всех «национально сознательных» немцев в Германии и на фронте «понять необходимость» антифашистской борьбы: «За спасение Германии!.. Гитлер должен пасть, чтобы Германия жила!»
Настроения кончать войну и рвать с Гитлером особенно усилились в армиях стран — сателлитов Германии. Я уже упоминал, что выход из войны Италии еще более обострил противоречия внутри фашистской коалиции. Разумеется, политорганы учитывали эти процессы, обращаясь [221] к войскам противника, в том числе к солдатам румынских дивизий, действовавших на южном направлении.
Задолго до наступления советских войск на Крым Главное политическое управление направило в крымское подполье специальную пропагандистскую группу, которую возглавлял подполковник С. И. Самойлов, старший инструктор нашего отдела, опытнейший партработник и отличный знаток Румынии, психологии ее солдат и офицеров. Его группа должна была поддержать весьма удачно начатые действия политорганов 4-го Украинского фронта по разложению румынских и немецких дивизий. Политорганы искусно создавали у противника «психологию окружения», неизбежного разгрома и гибели, поскольку с суши 200-тысячная группировка была блокирована, отрезана от группы армий «Юг», а с моря ей угрожал наш Черноморский флот.
Энергично — с размахом, инициативно, творчески — работал начальник седьмого отдела политуправления фронта полковник С. И. Тюльпанов. В сражениях на Миуссах и под Мелитополем пропагандистам фронта удалось добиться до 50 добровольных групповых переходов в плен. С 1 ноября 1943 года по 7 апреля 1944 года (до начала Крымской операции) пропагандисты вели массированное наступление на солдат противника — среди них было распространено около 4,5 миллиона экземпляров листовок, не говоря уже об агитпередачах, причем на этот раз — в отличие от обычной практики — Военный совет фронта разрешил с целью устрашения выпускать «предупредительные» листовки о предстоящем крупном наступлении превосходящих сил Красной Армии. Полковник Тюльпанов поддержал предложение начальника седьмого отделения политотдела 2-й гвардейской армии майора Квасова об организации так называемых ультимативных передач, в которых выступали бы командующий армией и командиры дивизий. Это предложение было одобрено командованием. Командующий 51-й армией генерал-лейтенант Я. Г. Крейзер пошел еще дальше: он гам указывал, где и когда вести агитпередачи, с какими лозунгами обращаться к той или иной немецкой дивизии; расписывал он и время и место распространения листовок. В ходе операции политорганы фронта издали и распространили 110 листовок, общий тираж которых составил почти 3,5 миллиона экземпляров. [222]
«Это были незабываемые дни, — признавался пленный румынский лейтенант из 11-й пехотной дивизии. — Мы походили на затравленных зверей: с одной стороны — удары ваших частей, а с другой — атаки вашей пропаганды, буквально не дававшей нам покоя и совершенно замучившей нас своей неотвязной настойчивостью». Вот так, силой оружия и пропаганды создавался психологический надлом, в результате которого этот лейтенант, как и другие офицеры, приказал солдатам роты бросить оружие при первом же появлении советских бойцов.
На румынские дивизии — 10-ю пехотную и 9-ю кавалерийскую — основательно воздействовали румынские антифашисты из пленных, работавшие в тесном контакте с политорганами Красной Армии. О прибытии антифашистов на фронт сразу же стало известно румынским солдатам и офицерам — они приглашались на переговоры. Советское командование гарантировало им безопасный проход — туда и обратно — через линию фронта. Началась агитация за выход из войны и разрыв с фашистской Германией. Не была упущена и возможность использовать родственные и дружеские отношения. Так, антифашист Константинеску написал письмо своему шурину капитану Попеску, командиру 2-го эскадрона 9-й дивизии, дав ему понять, что ожидать нового наступления русских, в котором легко потерять голову, — большой грех перед богом и румынским народом. Автор письма предлагал либо прислать делегата, либо самому прийти на переговоры. Другой антифашист направил письма знакомым офицерам-пехотинцам: он указывал на критическое положение Германии — «румыны теперь тянут уже разбитую повозку Гитлера», советовал не проявлять малодушия и рвать с гитлеровцами. Усилия антифашистов не пропали даром. Солдаты румынских дивизий в массе своей бросали оружие перед наступающими бойцами Красной Армии.
Так строилась пропаганда на 4-м Украинском. А вот от пропагандистской группы, посланной в крымское подполье, сведения к нам поступали редко и скупо. С тем большим интересом я выслушал подполковника С. И. Самойлова, когда он, пробыв полгода в тылу врага, вернулся в Москву. Первое, что отметил Самуил Исаакович, — это та большая помощь, которую оказали его группе командиры партизанских отрядов и руководители подпольных партийных организаций. Так, в партизанских [223] отрядах к тому времени уже действовали в качестве разведчиков перешедшие на нашу сторону солдаты и офицеры из словацкой, хорватской и румынской дивизий — они-то и составили актив группы Самойлова. Тепло говорил он о членах своей группы. И конечно же первой назвал Таню Петрову (политэмигрантка Т. И. Лябис). Я хорошо знал эту необычно светловолосую для румынок девушку — она активно помогала нам издавать для румынских военнопленных газету «Грайул Ноу» и все время настойчиво просилась на фронт: «туда, где кипит борьба, а не бумага», как полушутя-полусерьезно говорила она. Душевная щедрость, большая внутренняя сила и воля, не сломленная тюрьмами боярской Румынии, опыт революционной борьбы (перед самой войной Таня входила в руководство румынского комсомола, работавшего в подполье) — все это очень пригодилось ей в Крыму. Таня знала, о чем и как надо говорить со своими соотечественниками-солдатами. В этом и состояла ей главная задача: она писала листовки, после обсуждения их размножали на портативной «партизанке», а разведчики и местные жители распространяли эти листовки среди румынских солдат и офицеров.
Инициативно работал член пропагандистской группы Константин Донча, румынский коммунист. Он проник (не без помощи симферопольских подпольщиков) в румынский гарнизон и завязал крепкие связи с солдатами. Ему удалось распропагандировать одного сержанта из команды штаба корпуса и создать в гарнизоне антифашистскую группу. С ее помощью Донча распространял листовки, собирал материал, необходимый для листовок. Через эту группу в руки командиров румынских дивизий попали посланные нами антифашистские письма двух пленных румынских генералов. Надо ли говорить, что все это оказывало определенное влияние на солдат и офицеров, психологически подготавливало их к встрече с Красной Армией, к переходу на ее сторону.
Константин Донча — человек необычайной боевой биографии. Рабочий-железнодорожник, он был сослан на каторгу за участие в революционной пропаганде, бежал с каторги и сражался добровольцем в республиканской Испании. А вот теперь воевал оружием слова за правое дело на стороне Красной Армии...
Набором и изданием листовок ведал офицер-политработник Яков Булан, молдаванин по национальности, в [224] прошлом газетчик. Он умел работать в любой обстановке, и хотя противник частенько прочесывал партизанские леса, листовки, пахнущие свежей типографской краской, неизменно появлялись не только на стенах домов, но и в карманах вражеских шинелей, а то и под тарелкой супа в столовой... Командир партизанского соединения П. Р. Ямпольский и комиссар Н. Д. Луговой заботились о том, чтобы листовки вовремя попадали к симферопольским подпольщикам, а те уже распространяли их среди оккупантов.
Всего пропагандистской группой было издано 26 листовок: 20 на румынском и 6 на немецком языках.
— Не так уж много, — сказал Самойлов, подводя итоги работы группы.
Но сделано было немало — группа могла бы доложить о конечных результатах: в марте, накануне прочесывания алуштинских лесов, 123 солдата противотанковой роты 1-й горнострелковой румынской дивизии отказались выступать против партизан — они были арестованы и содержались в симферопольской тюрьме; 12 апреля организованно перешел в плен артдивизион горнострелковой румынской дивизии во главе с майором и капитаном (у них была записка руководителя подпольной группы); другая группа со старшим лейтенантом из 1-й горнострелковой дивизии перешла с 6 автомашинами. Количество таких переходов с 8 апреля непрерывно увеличивалось. Под натиском наступавших 2-й гвардейской и 51-й армий 4-го Украинского фронта, а затем и Отдельной Приморской армии немецкие и румынские дивизии поспешно откатывались к Севастополю, теряя живую силу и технику. Политорганы 4-го Украинского фронта теперь подрывали у противника иллюзии на спасение морем или за севастопольскими укреплениями. В листовках и агитпередачах сообщалось, где, когда и какой корабль или транспорт потоплен и солдаты каких частей ушли на дно вместе с ним. Лозунг «Кто сядет на корабль — погибнет!» возымел действие — немцы, сдаваясь в плен, заявляли: «Лучше уж остаться в России, чем пойти на корм акулам».
Политуправление фронта издало 13 иллюстрированных листовок о жизни в советском плену, указывавших на возможный выход из того состояния страха, ужаса и отчаяния, в котором пребывали войска противника. «Вам не уйти из Крыма по морю, — говорилось в одной из [225] листовок. — Ваши корабли гибнут в Севастополе и в Казачьей бухте, в прибрежном районе и в открытом море, в Констанце...» Далее в листовке шло перечисление льгот для сдавшихся в плен без сопротивления и следовал призыв к солдатам «самим расчищать себе дорогу к жизни». Весомо звучал и голос самих пленных, призывавших последовать их примеру. Так, плененный командир батальона 117-го пехотного полка обращался к командиру полка Опперману: «Господин полковник! Помните, как при отступлении с Ишуни вы в присутствии командира дивизии полковника Адама доложили, что у вас осталось только 30 человек? Помните, как вы говорили тогда, что дальнейшая борьба в Крыму — полная бессмыслица? Почему же вы не делаете выводов из этого справедливого заключения? Почему вы не потребуете, чтобы было прекращено бессмысленное кровопролитие? Я и 16 находившихся при мне солдат и унтер-офицеров сдались в плен. Этим я спас их от бессмысленной смерти. Вы также обязаны принять меры, чтобы бесполезное истребление наших людей было немедленно прекращено».
По свидетельству пленного офицера, после удара советских войск многие немецкие солдаты не хотели рисковать жизнью и убегали к берегу или отсиживались за сопками, ожидая прихода Красной Армии. Всюду царил хаос, а на мысе обстановка была «хуже, чем при Дюнкерке».
На Херсонесский мыс вышло до 30 тысяч вражеских солдат и офицеров. За листовки они хватались как за спасательную соломинку. С ними сдались в плен более 20 тысяч, в том числе 2 генерала, 6 полковников и 60 майоров. Докладывая об этом по прямому проводу, полковник Тюльпанов отметил, что под Севастополем не было случая, чтобы немецкие солдаты сражались до конца, не было ни одного самоубийства офицеров из-за страха перед возмездием в плену или согласно канонам «офицерской чести», как это наблюдалось при критических ситуациях раньше. Значит, оружие пропаганды оказало существенную помощь войскам в пленении крымской группировки противника. По сообщениям Совинформбюро, с 8 апреля по 12 мая противник в Крыму потерял наряду с огромным количеством боевой техники 111587 солдат и офицеров, из них сдались в плен 61587 человек. О новом крупнейшем поражении гитлеровской [226] армии с быстротою молнии были оповещены войска вермахта на всех направлениях советско-германского фронта. Миллионы листовок и тысячи передач известили о «разгроме германской группы армий «Юг» и о выходе Красной Армии на государственную границу — реку Прут».
* * *
Новые, более сложные задачи для политорганов, их седьмых отделов и отделений вытекали из приказа № 70 Верховного Главнокомандующего от 1 мая 1944 года. Речь шла о том, чтобы организовать мощное идеологическое наступление на врага, всемерно содействовать боевым действиям войск, которые были призваны освободить от гитлеровских захватчиков не только советскую землю, но и союзные нам страны Западной Европы.
Одна из наших задач состояла в том, чтобы всемерно усиливать деморализацию союзников Гитлера. Они не могли не видеть, что Германия проиграла войну. В приказе Верховного Главнокомандующего указывалось: «И чем скорее народы этих стран поймут, в какой тупик завели их гитлеровцы, чем быстрее прекратят они всякую поддержку своих немецких поработителей и их сподручных — Квислингов в своей собственной стране, тем меньше жертв и разрушений понесут эти страны от войны, тем больше они могут рассчитывать на понимание демократических стран»{74}
Так обозначились новые важные аспекты деятельности политорганов среди войск и населения противника. Теперь надо было сориентировать пропагандистов, вооруженных уже накопленным опытом. Эта цель и ставилась перед вторым Всеармейским совещанием работников седьмых отделов и отделений. Мы вынесли на обсуждение следующие вопросы: работа среди войск противника на различных этапах наступательных операций: прорыв, окружение, преследование (доклады начальников седьмых отделов политуправлений 1-го и 2-го Украинских фронтов); практика взаимодействия политорганов с НКСГ на фронтах (доклады начальников седьмых отделов политуправлений 3-го и 4-го Украинских фронтов); основные недостатки устной и печатной агитации на [227] фронте среди войск противника и задачи улучшения ее содержания и повышения мобильности (полковник И. С. Брагинский); новые формы и средства политработы среди войск и населения противника и их применение в конкретных условиях (полковник М. И. Бурцев).
Чтобы совещание принесло как можно больше пользы, в войска заранее были посланы инспекторы Главного политического управления, которые изучали положение дел на месте, помогали готовить доклады, выводы, предложения и рекомендации...
15 мая в Центральном Доме Красной Армии собрались начальники политорганов некоторых фронтов, руководители отделов политуправлений, пропагандисты политотделов, литераторы и журналисты, дикторы, начальники антифашистских школ, представители немецкого антифашистского движения, в том числе НКСГ. Среди участников совещания — начальник седьмого отдела Главного политического управления Военно-Морского Флота полковник К. А. Денщиков, моряки пропагандисты Л. Н. Великович (Северный флот) и Н. В. Краснопольский (Черноморский флот).
Совещание продемонстрировало подлинный интернационализм, богатство форм, средств и методов политработы, которую развернули политорганы Красной Армии среди войск и населения противника. В докладах и прениях отмечалось, что значительно возросла роль официальных документов: приказы, ультиматумы, обращения советского командования повысили доверие у вражеских солдат и офицеров к листовкам и агитпередачам. Участники совещания высоко оценили различного назначения агитоперации, успешное проведение которых во многом зависело от хорошо налаженной, достоверной информации о противнике.
Большой разговор на совещании шел о боевом содружестве политорганов Красной Армии с представителями антифашистского движения, и в первую очередь с НКСГ, Это содружество позволяло не только расширять и углублять антигитлеровскую, антифашистскую направленность пропаганды, но и организовывать воздействие на вражеские войска изнутри. Правда, эффективность воздействия была не везде одинакова. К примеру, на 2-м Прибалтийском фронте в ходе зимних боев в противостоящие части врага было направлено всего лишь 11 агитаторов-антифашистов. Руководители политорганов фронта [228] даже не смогли толком доложить, каких же конкретных результатов при этом удалось достигнуть. Иное положение на Украинских фронтах. На 2-м и 3-м линию фронта перешли 277 агитаторов-антифашистов. Они распропагандировали и привели с собой 2195 немецких солдат и офицеров. Участники совещания цитировали приказы немецких военных должностных лиц, которые не раз и не два подчеркивали «особую опасность» для вермахта солдат и офицеров, возвращавшихся из советского плена.
Конечно, непосредственный привод распропагандированных — важный, но не единственный показатель работы агитаторов-антифашистов. Они вносили в среду немецких солдат деморализующие настроения. «Работа агитаторов-антифашистов из пленных в расположении противника на переднем крае, — отмечал в донесении начальник политуправления 4-го Украинского фронта генерал-лейтенант М. М. Пронин, — одно из весьма действенных средств разложения войск противника. Этот вид пропаганды содействует более быстрому преодолению боязни немцев перед русским пленом и повышает доверие немецких солдат ко всем другим формам нашей пропаганды»{75}.
На совещании отмечалось, что антифашисты активно участвуют в агитации на переднем крае. Только на одном 3-м Белорусском фронте сторонники Национального комитета «Свободная Германия» провели около 8000 агитпередач; два фронтовых уполномоченных НКСГ — Гольд и Буценд написали 23 обращения к немецким солдатам. Всего же на фронтах было 17 уполномоченных НКСГ, которые имели своих доверенных во всех армиях и в большинстве дивизий. В армиях юго-западного направления, кроме того, находились представители Союза немецких офицеров. Задания НКСГ и СНО выполняли многие сотни агитаторов из числа пленных, прошедших подготовку и антифашистских школах. Начальники этих школ рассказали на совещании, что учебные занятия в школах органически связаны с практической работой антифашистов непосредственно на передовой позиции, где им приходится бывать и дикторами «звуковок», и авторами писем и обращений, и парламентерами. Многие слушатели школ не раз переходили линию фронта, чтобы [229] привести с собой тех, кто хотел бы последовать их примеру. Значение такого отторжения вражеских солдат и офицеров от их командования, от нацистской идеологии трудно переоценить.
— В едином строю с антифашистами к еще более мощному идеологическому наступлению против фашизма! — призвал пропагандистов Д. З. Мануильский, выступивший в конце совещания.
А 19 мая участников совещания принял А. С. Щербаков. Его выступление не стенографировалось, но я записал его довольно подробно{76}. Александр Сергеевич говорил о том, что у немецкого командования наша агитпропработа вызывает все большее беспокойство. Стараясь представить ее в глазах своих солдат как малоэффективную, оно в действительности завело специальные лапки зеленого цвета — «папки яда», в которые складываются наши листовки. Но не для того, чтобы они осели там мертвым грузом. Отнюдь. Немецкое командование, внимательнейшим образом изучая наши листовки, разрабатывает контрмеры. Следовательно, враг признает силу и действенность нашей пропаганды. И все-таки процесс разложения немецкой армии идет не такими темпами, как хотелось бы, — окруженные гарнизоны в Корсунь-Шевченковском и Тарнополе сопротивлялись упорно. Поэтому нельзя переоценивать результаты своей работы; надо не почивать на лаврах достигнутых успехов, а максимально наращивать их, в совершенстве овладевать идеологическим оружием.
А. С. Щербаков напомнил о недопустимости смешения двух направлений в пропаганде: Красной Армии и НКСГ. Политорганы Красной Армии должны сосредоточить свое внимание на том, чтобы: а) убеждать солдат и офицеров противника в том, что положение германской армии безнадежно. Войну она проиграла, поэтому бессмысленно продолжать ее. «Сдавайтесь в плен!» — вот основной лозунг нашей пропаганды. И с этой целью надо широко пропагандировать среди немцев условия жизни военнопленных и их труда в плену; б) показывать войскам противника мощь Красной Армии, превосходство советского оружия над немецким, устрашать этим превосходством. Не запугивать, а именно устрашать. Не надо запугивать солдат ответственностью за преступления, [230] совершенные войсками, особенно эсэсовскими, по приказам офицеров, — именно этим запугивает сейчас солдат фашистская пропаганда; в) использовать обостряющиеся противоречия между странами и армиями гитлеровского блока, между сателлитами и Германией, между самими сателлитами.
В решении всех этих трех задач — «а», «б», «в» — руководствоваться больше фактами, нежели умозрительными выкладками или логическими построениями. Мы должны усилить наступательный характер пропаганды и быть готовыми к работе среди населения освобождаемых Красной Армией стран.
* * *
В начале лета 1944 года политорганы Красной Армии провели две крупные спецпропагандистские кампании, связанные с открытием второго фронта и с трехлетием развязанной Гитлером войны против СССР.
Наши союзники, как известно, с открытием второго фронта сознательно тянули. Они не выполнили своих обещаний ни в 1942, ни в 1943 году. Красной Армия пришлось все это время вести ожесточенную борьбу с коварным и могущественным противником один на один. Соотношение сил к лету 1944 года было таково, что Советский Союз и его Вооруженные Силы уже имели возможность обеспечить разгром гитлеровской военной машины самостоятельно, без помощи союзников. И тогда они высадили десант. Но, как говорится, помощь и сильному не помешает. А для пропагандистского устрашения немецких солдат и офицеров открытие второго фронта значило немало. Можно представить состояние немецкого солдата или офицера, когда он, подняв с земли листовку, видит набранный крупным шрифтом заголовок «Последняя ставка Гитлера бита!» и читает жирно выделенный текст: «Ставка Гитлера на затяжку войны, на раскол между союзниками, — эта последняя ставка Гитлера бита». Между тем фюрер всякий раз утверждал, что второй фронт никогда не будет открыт, а разговоры о союзниках России не более чем «вражеская пропаганда». И вот теперь, вслед за разгромом немецких армий на Востоке, в России, их начнут бить на Западе. Выходит, нет смысла затягивать заведомо проигранную войну, чтобы погибнуть вместе с Гитлером. Плен — лучший и самый надежный путь спасения. Отличная иллюстрация [231] — понурая фигурка жалкого фюрера, не смеющего поднять глаз на своих солдат, — усиливала эмоциональное воздействие листовки. Серия таких листовок возымела действие — попытка противника замолчать, насколько возможно, открытие второго фронта тотчас провалилась. Вторая серия листовок — «Уроки трех лет войны с Россией», — выпущенная под редакцией Д. З. Мануильского, отвечала на жгучие для немцев вопросы: почему Гитлер напал на Россию? каков итог трех лет войны? означает ли поражение Гитлера гибель Германии? кому нужна затяжка проигранной войны? как покончить с проигранной войной и спасти себя от гибели? Гитлер начал эту войну, чтобы «хорошенько нажиться» — так публично признавал Геббельс. Ради этого умирали простые немцы, но итог войны ясен: она проиграна на всех фронтах и уже стучится в двери самой Германии. Затяжка войны, подсказывали мы немцам, нужна не Германии и ее народу, а Гитлеру и иже с ним. И чтобы покончить с войной, надо только перестать воевать, сдаваться в плен, капитулировать: «Сдался русским — спасен, будешь продолжать воевать — погибнешь!»
Так обе пропагандистские кампании, развернутые политорганами перед летним наступлением Красной Армии, подтачивали моральные силы солдат и офицеров вермахта.