Любовь и ужас Ника Кейва (Часть 1)
Артикль
На протяжении сорока лет творчество Ника Кейва балансировало на границе различных музыкальных жанров от панк-рока до любовных баллад. Он создал огромное количество произведений, которые поражают своей глубиной, силой и чувством. Затем ему пришлось столкнуться с ужасной утратой, отразившийся на его музыке.
Ник Кейв сидит в гостиничном номере в Сиднее. Стул повернут к панорамным окнам, за которыми город купается в лучах летнего солнца. «Понимаешь, — он не спеша подбирает слова, — не просто говорить об этом, но в горе нет ничего хорошо. Люди привыкли считать иначе, но на деле это какая-то блядская болезнь. Зараза, которая распространяется не только на тебя, но и на всех окружающих. Она очень коварна. Ты можешь быть счастливым и научиться справляться со многими вещами, а затем появляется она и бьет тебя исподтишка, ты теряешь равновесие и на время выходишь из игры. Не только в психологическом, но и в физиологическим смысле. Горе, болезнь и усталость неистово подпитывают друг друга».
За окном январь 2017 года. Восемнадцать месяцев назад 15-летний сын Ника упал со скалы недалеко от Брайтона, города на южном побережье Англии, где Кейв живёт с 2002 года вместе с женой Сьюзи и сыновьями-близнецами Артуром и Эрлом. У Кейва также есть два ребенка от предыдущих отношений (двадцатилетние Джетро и Люк). После того, как Артур погиб, Кейв просто покорился инстинкту, который велел ему продолжать работать. Он вспоминает о разговоре с Уорреном Эллисом, который уже несколько лет является его самым близким коллегой по музыкальному цеху. «Через неделю после смерти Артура я сказал Уоррену: «Знаешь, нужно жить дальше». Я даже не понимал о чём я говорю. Я просто твердил без умолку: «Мы продолжим заниматься тем, чем и всегда». Кейв предполагает, что, возможно, таким образом он избавил себя «от какой-то странной ответственности» в случившемся. Но и ещё потому у него не было другого выбора. «Это не было каким-то проявлением мужественности или что-то типа того. Я просто не знал, что же мне ещё блядь делать. Я понимал лишь, что должен продолжать работать. Мне кажется, что, в принципе, я осознавал, что если сдамся, то это навсегда».
Итак, в следующие несколько месяцев Кейв и его группа Bad Seeds работали над новым альбомом Skeleton Tree — мрачным шедевром, который, казалось, предвидел обстоятельства своего появления на свет. Затем Кейв вместе с Эллис вернулись в студию, чтобы записать шесть композиций для фильма «Любой ценой» и несколько звуковых дорожек для выпусков National Geographic про Марс. «Если быть честным, то когда ты по уши в работе — это своего рода лечение». Но Кейв не появлялся на публике до этого месяца (статья опубликована 27 апреля 2017 года — ред.). Пока наконец не отважился обсудить то, что произошло.
Кейв не знал, чего ему ждать от тура в Австралии, где он родился. Он задавался вопросом, насколько всё изменилось, как новые песни будут смотреться рядом со старыми, многие из которых прямолинейны и грубы. Но всё было по другому, что похоже его ошеломило. «Знаешь, слушатели мне очень помогли. Мне сложно признаться им в этом во время выступления, но я хочу поблагодарить их. Просто теперь для меня всё выглядит иначе. Я всегда считал себя агрессивным исполнителем. Понимаешь, я начинаю работать и вот он я и вот блядь сцена, и я стою на ней и получаю всё, что захочу. И так было всегда… Я немного из другой школы фронтменов. Всегда готов обрушиться на аудиторию». Но всё изменилось. «Теперь я ощущаю себя иначе. Теперь я получаю что-то взамен… У нас со слушателями происходит нечто другое — своего рода динамический и эмоциональный обмен — и это действительно прекрасно. Присутствует какое-то чувство общности. Возможно, это же чувствуют Coldplay и подобные им».
Он боялся, что в Австралии всё станет ещё хуже. «Но на деле вышло иначе. Это лучшее, что когда-либо случалось со мной». То, что Кейв говорит дальше похоже на иронию, но мне кажется, что он серьёзен: «Если с вами случится нечто ужасное, вот вам мой совет: «Соберите группу и отправляйтесь в тур».
Такой хороший рассказчик, как Ник Кейв, немного чувствителен к историям, в которых фигурирует, и в последние годы начал замечать появление определенного шаблона. «Понимаешь: бунтарь остепеняется, начинает жить комфортной жизнью в приморском городе».
Современная обыденность Ника Кейва построена на спокойной комфортной жизни возле приморского города и это кажется невероятным. Четверть века назад я зависал несколько дней с ним и Bad Seeds в греческом туре, и описал их тогдашний быт. Я встретил его счастливым или по крайней мере желающим поговорить о том, как он достиг таких высот. Всё началось с австралийского города с одной улицей, с матери-библиотекаря и отца-учителя по английской литературе, который в детстве читал Нику первую главу «Лолиты», чтобы показать насколько прекрасными могут быть слова. Подросток Кейв соперничал с отцом и пытался его шокировать. «Я бы сказал, что к нему я относился с присущей мне тогда дерзостью». Соперничество внезапно прервалось после смерти отца в автомобильной катастрофе, когда Кейву исполнился двадцать один год. Его группа The Boys Next Door, которую он создал ещё в школе, мутировала в The Birthday Party. В 1980 году коллектив переехал в Лондон, где их звук — захватывающий саркастический ураган, своеобразный суматошный, жестокий и сюрреалистический штурм, вмещающий в себя частичку от рычания панка, частичку The Stooges и частичку чего-то странного и болотистого — был принят и отвергнут одновременно. Группа ответила тем же. «Дело в том, что мы перестали быть группой алкашей, которые только что вышли на сцену и играют с позицией в духе «иди на хуй»... а стали группой, которая начала оскорблять аудиторию». Когда в 1983 году The Birthay Party распались в Кейва мало кто верил. Даже если отбросить в сторону всё, чем он занимался с тех пор — книги, сценарии к фильмам, лекции, саундтреки — всё это было лишь мимолетными жестами властного, мечтательного, своеобразного и искусного автора песен и певца, которым он стал, чтобы экстрагироваться от музыкальных традиций и найти новые способы, чтобы рассказать о новых вещах. 25 лет назад я написал следующее: «Консенсус заключался в том, что он был ёбнутым психопатом, пьяницей и наркоманом, который обманывал себя тщётным заблуждением о славе».
Вскоре Кейв начал демонстрировать амбиции и умения, которые опровергли всё вышесказанное. Bad Seeds до сих пор исполняет на концертах такие ранние работы, как From Her to Eternity, Tupelo и поразительную The Mercy Seat. Он также написал объёмный квазибиблейский роман «И узре ослица Ангела Божия» — полностью осознанный подвиг навязчивого воображения, в котором нет дилетантской глупости рок-звезды. В Афинах он признался, что очень хотел бы, чтобы его отец прочёл этот роман.
Тогда у Кейва была довольно-таки паршивая репутация, особенно если речь заходила о СМИ. Помню, как он заявил группе из пяти греческих журналистов, что рок-критика — это «сучий труд». Однако бывало он пускался в риторику, где казался честным, умным, практически откровенным, а временами весьма забавным. Но несмотря на всё, что Кейв говорил, каким бы честным и откровенным он не был, всё равно не верил, что его действительно услышат или поймут. И тогда до меня дошло, что я был в лучшем случае смешным отвлечением для него. Однажды мы ужинали в афинском ресторане, вечер был долгим и хмельным. В конце концов, Кейв раздраженный тем, что я постоянно делаю заметки начал диктовать мне, что нужно записать:
«…и я взглянул на его лицо, и увидел мир подлинной грусти, который будучи простаком-журналистом, я не могу описать. Но он существовал. Поверьте мне. Грусть проступала из каждой поры. Печальный человек. Человек печали. И он забредил, и увидел я, что плачет он не по себе, а по всем. Особенно. По мне. Он отставил стакан и начал рыдать в открытую, без стыда и с великим… величием. А затем он отрыгнул самой грустной отрыжкой. Отрыжкой, полной грусти, из-за которой я тоже зарыдал и больше не мог писать…»
И тут он прекратил диктовать:
«Ты свободен, приятель. Вот тебе специальная хуйня от меня. Проваливай домой».
За две недели до смерти сына Кейв работал над новыми песнями с Уорреном Эллисом. Они собирались переделать их и записаться в парижской студии, но все накрылось. Это была катастрофа. «Все пошло по пизде и казалось бессмысленным. Я не мог выйти из дома, не мог быть среди людей. Всё звучало ужасно. Я написал несколько новых песен и был на полпути к тому, чтобы сказать «Ох, это полная хуйня…» и бросить всё».
Также они собирались снять фильм о создании нового альбома. Фильм планировали выпустить за день до официального релиза альбома. Съемкой занялся режиссёр Эндрю Доминик, который известен по лентам «Взгляд изнутри» и «Как трусливый Роберт Форд убил Джесси Джеймса» (для которого Кейв и Эллис написали саундтрек). Эндрю и Кейв старые знакомые. Их пути пересеклись, как говорит Доминик, «у барыги в 1986 году». Они были связаны одной из ранних песен Кейва «Deanna», бывшей девушкой Кейва, которая родила ребёнка от Доминика. (Когда-то в Афинах я спросил Кейва об этой песне и он сказал мне, что Дине она была по душе, но «ей не нравилась моя любимая строчку «Вкупе с черепом на твоём платье». В конце концов, Доминик согласился снять фильм, если «мы рассмотрим в нём то, что произошло с Артуром». Кейв согласился: «Мы договорились, что я смогу отредактировать всё, что мне не понравится».
Фильм «Ещё раз с чувством» по прежнему рассказывает о создании альбома, однако является невероятным отображением печали и демонстрирует способы, в которых трагедия формирует и искривляет мир, где жизнь продолжается после неё. Кейв был в ужасе, когда сперва увидел фильм.
«Я был вне себя от ярости. С эстетической точки зрения я понимал, что это чрезвычайно полноценная и прекрасная работа, но в ней были нюансы, которые показывали, что я из себя представляю, как личность. Возможно, нас австралийцев, понимаешь, выворачивает от проявления эмоций на публике… Фильм показал очень ранимую персону в отчаянной ситуации, и это был чем-то, что, как я полагал, наложит крест на всю оставшуюся мою жизнь». Но это не всё, что волновало Кейва. «Мне казалось, что я станцевал на костях своего сына, что я пытаюсь нажиться на этом».
Несмотря на страхи и опасения, Кейв и его жена понимали, что здесь кроется нечто стоящее, даже если им сложно принять это или увидеть. «Меня очень тронула Сьюзи в фильме. Он показал её такой ранимой и честной. Мучительное отрицание и откровенность перед объективом. И она ощущала то же самое — она любила меня, но ненавидела свой образ в фильме». В конце концов, Кейв отказался вносить какие-либо измения в ленту.
«Нам просто нужно было это отпустить. Кто мы такие, чтобы осуждать?»
Мнение Кейва изменилось лишь в день выхода фильма. Друзья рассказали ему о реакции публики в интернете и заставили его прочесть некоторые комментарии. «Я был тронут до глубины души. Кажется, фильм подарил возможность людям разобраться в собственном опыте». Чтобы понять, что видят другие, он снял кинотеатр в Брайтоне после полудня и снова глянул ленту, в этот раз в 3-D с Эллис. Только они вдвоём в пустом кинотеатре. «И я увидел нечто большее в этом фильме. И то, что сделал Эндрю, было за пределами…».
Кейв впервые делает паузу. Его голос надрывается. «Извини, когда я говорю об этом, то становлюсь слишком эмоциональным». А затем он продолжает.
«…замысла Эндрю, вне каких-то ожиданий, на деле это был подарок для меня и Сьюзи, но, что самое главное, для Артура. Фильм показал отсутствие Артура, его тишину и голос. Это сильно изменило меня. Я имею в виду, что Сьюзи, и я были похожи на птиц, увязших в нефтяном пятне.
Мы не могли двигаться дальше, а этот фильм освободил нас. Поэтому он так важен для меня, из-за сообщества, которое он породил. Его лечебная сила удивительно подействовала не только на меня и Сьюзи, но и на других людей. Восхитительный подарок от Эндрю. Мы этого никак не ожидали».
Есть ещё один невероятный факт, связанный с песнями из альбома Skeleton Tree, который, как предполагалось, является реакцией на катастрофу. Все они основаны на скетчах и импровизациях, а лирика, которая, казалась была ответом на произошедшее, написана до смерти Артура. «Не знаю, об этом действительно страшно думать».
Понятное дело, что Кейв не видит какого-то смысла в этих знаках, но он признаёт их присутствие. Он попросил жену послушать I Need You, которая звучит словно мучительный вопль на то, что произошло, и которая была написана до смерти Артура. «Потому что в ней много строчек, которые вполне… я не знаю. Понимаешь, самое главное в этих песнях для меня, что я могу уловить эмоциональное воздействие, потому что я не ощущаю их, как свои собственные песни. Они словно нечто, что появилось из ниоткуда».
То, как сегодня выглядят выступления Ника Кейва, сложно описать. Он выходит на сцену и начинает с трёх песен из альбома Skeleton Tree; пульсирующие потоки музыки настолько наполнены горем и скорбью, что и не похожи на песни как таковые, а выглядит как нечто гораздо хрупкое. Вы можете ощутить, как происходит нечто гипнотическое, но также трудно себе представить, к чему всё это приведёт. Возможно, прозвучат записи Bad Seeds, где красота, пространство и мелодия выходят на первый план: "The Ship Song" из безмятежного Good Son 90 года или "Into My Arms" из цикла балладных песен на фортепиано с альбома Boatman's Call или "Higgs Boson Blues" и "Jubilee Street" из альбома Push the Sky Away 2013 года — триумфальный прорыв в совершенно новый вид гипнотического, раздробленного, медитативного написания песен. Но как насчет других песен, в которых доминирует гнев, презрение или сарказм, или злонамеренность, или агрессия, те, которые традиционно исполнялись, когда Кейв, по его словам, выступал в духе «сумасшедшего проповедника»? Как он может быть таким сейчас?
Но каким-то образом он это делает и у него это получается. Даже "Stagger Lee" из альбома 1996 года Murder Ballads, похоже, не диссонирует с остальной программой. Некоторые художники развиваются таким образом, что их прошлое остаётся далеко позади, но, несмотря на то, что Кейв постоянно менялся, он никогда не работал в каком-либо одном направлении (не так давно он создал некоторые из самых прямых, непристойных и побуждающих музыкальных произведений своей карьеры для альбома Grinderman), как будто он пытался исследовать много разных маршрутов: громкий, тихий, сердитый, нежный, непристойный, маниакальный, прямой и так далее. Когда вы их слышите, то понимаете, что они преследуют одну и ту же цель.
И всё равно он один из самых необычных исполнителей, которых вы когда-то видели. Особенно, во время исполнения более трогательных песен. Кейв выходит на сцену и приближается к 50 или больше слушателям, многие из которых могут дотянуться до него руками и прикоснуться к ногам, если он позволяет. Позже Кейв объяснил мне, что он руководствуется банальным и практическим принципом — его зрение ухудшилось, поэтому он видит только первые несколько рядов. Но это не всё. «Эти люди питают меня энергией. Показатель того, что ты делаешь. На сцене происходят различные вещи — здесь есть место и любви, и ужасу… Я не знаю». То, как он об этом говорит, подразумевает, что вторая эмоция так же полезна, как и первая.
И хотя почти каждый кадр и каждый звук в «Ещё раз с чувством» в некотором смысле связаны со смертью Артура Кейва, а последний кадр демонстрирует вершину скалы и безграничное море, где заканчивается жизнь, а на фоне поют Артур и Эрл — песня, которую они написали в музыке со своим отцом под названием «Deep Water» — фильм не обращается напрямую к тому, что произошло. И если вы раньше не знали, то мгновенно понимаете, что люди на экране пытаюсь пережить важную, но недосказанную травму. Имя Артура звучит лишь на 77 минуте фильма.
Как мне кажется, это только усиливает достоинство, силу и честь фильма. Но другие, похоже, полагают иначе, даже подразумевая, что очевидная связь между деталями жизни Ника Кейва и этой трагедии была зарыта под землю или ушла в прошлое. Вот выдержка из обзора фильма The New York Times:
«В ленте никак не указаны обстоятельства смерти Артура, которые напрямую связаны с наркотиками. Как и то, что мистер Кейв употреблял героин».
А вот обзор от Variety, где та же логика, которая мне кажется оскорбительно ошибочной, прослеживается еще сильнее:
«Есть нечто недосказанное, некоторые факты, которые не попали в фильм. Мы никогда не узнаем, как умер Артур: он находился под огромной дозой ЛСД (и марихуаной) перед тем, как упасть со скалы в Брайтоне возле своего дома. Фильм придерживается поэтичности потери, оставляя в стороне эти подробности и не демонстрируя нам личность Артура. Но, учитывая, что Кейв признал свою собственную борьбу с наркоманией (сейчас он чист), нечто кажется нецелесообразным в том, чувствует ли он каким-либо образом ответственность за смерть Артура.»
Примерно через неделю после окончания австралийского тура я отправляю Кейву электронное письмо со ссылками на эти обзоры, чтобы он поделился своими мысли. Позже он подмечает «Я не хочу тратить воздух, разговаривая об ответственности, потому что об этом рассуждают только те, кто ничего не знает о родительском воспитании, употреблении наркотиков или тяжелой утрате», он отвечает так:
«В большинстве случаев мы с Сьюзи трезво осознаем, что это была ужасная, бессмысленная трагическая случайность, которая может произойти с любым пылким и любопытным молодым человеком. Горе настраивает вас против вас самих, и вы можете потворствовать разным иррациональным и саморазрушающим мыслям — жалости к себе, самообвинению — потому что они образуют прямую связь с небольшой, но присутствующей частью вас, которая просто хочет умереть. Но мы присматриваем друг за другом, я слежу за Сьюзи, и она следит за мной, потому что, хотя мы и потеряли Артура, мы все ещё родители, и как родители, у нас все ещё есть обязанности. Я должен сказать, что наша семья была и остается очень громким, оживленным и счастливым местом. Теперь всё намного тусклее после смерти Артура, потому что он был чересчур ярким, но мы поддерживаем друг друга, и именно эта близость позволила подняться и отправиться в тур».
Не то, чтобы стоит прислушиваться к этим язвительным обзорам, но, возможно, есть смысл рассказать про несколько реальных подробностей, которые всплыли во время расследования смерти Артура Кейв.
В тот день он с другом встретились на местной ветряной мельнице, чтобы в первый раз попробовать ЛСД. Прошлым вечером его друг не вылезал из гугла, читая об эффектах и последствиях. На ветряной мельнице они долгое время сомневались, стоит ли это делать. Но всё же отважились. Когда начался бэд трип, они потеряли друг друга. В какой-то момент Артур написал сообщение другому товарищу: «Где я?». Позже он, кажется, шёл домой вдоль береговой линии. Люди, проезжающие мимо, видели, что Артур находится на опасной близости к краю скалы, а затем он исчез с поля зрения.