Эмма

Глава 34

Все обитатели Хайбери и его окрестностей, кто хоть шапочно был знаком с мистером Элтоном, обязаны были зайти к нему и поздравить с женитьбой. В честь него и его молодой жены давались многочисленные званые обеды и ужины, приглашения следовали одно за другим, сплошным потоком. Вскоре миссис Элтон не без удовольствия поведала всем, что «у них нет ни одного незанятого дня».

– Теперь я понимаю, – говорила она, – какую жизнь суждено мне с вами вести! Честное слово, скоро мы промотаемся в пух и прах! В самом дел
е
, мы, кажется, основали новую моду. Если это называется «жизнью в глуши», то ничего ужасного в этом нет. Начиная с понедельника и до следующей субботы у нас нет ни одного свободного дня! Даже не будь у меня такого богатого внутреннего мира, я бы тут не заскучала.

Ни одно приглашение она не отклоняла. Благодаря привычке, усвоенной в Бате, званые ужины были для нее вполне естественны, а «Кленовая роща» привила ей любовь к званым обедам. Ее немного смущало отсутствие второй гостиной, то, что гостей мало обносят пирогом, а также то, что во время карточных вечеров не подают мороженого. Миссис Бейтс, миссис Перри, миссис Годдард и остальные, разумеется, в смысле знания света изрядно отстали; но погодите, вот она скоро покажет всем, как следует задавать вечера такого сорта. Весною она непременно отплатит всем местным жителям за их доброту и устроит один званый вечер – но какой! На каждом карточном столике будет стоять отдельный подсвечник и лежать нераспечатанная колода карт. Поскольку у них мало прислуги, придется нанять на вечер еще слуг, которые будут обносить гостей закусками точно тогда, когда нужно, и в соответствии с этикетом.

Эмма, в свою очередь, не могла не дать в Хартфилде званый обед в честь Элтонов. Нельзя, невозможно не оказать внимания молодоженам, иначе ее, чего доброго, заподозрят в пристрастности и решат, что она способна на такое достойное жалости чувство, как презрение. Следовательно, званый обед неизбежен. После того как Эмма проговорила об этом минут десять, мистер Вудхаус охотно согласился на проведение званого обеда. Он лишь, как всегда, наотрез отказался садиться во главе стола и, как обычно, принялся гадать, кто способен заменить его на почетном месте.

Вопрос, кого пригласить, не занял много времени. Кроме Элтонов, нужно позвать, разумеется, Уэстонов и мистера Найтли. Пока все шло своим чередом, как должно, однако обычно восьмой за столом оказывалась Харриет, но мысль о том, что надо позвать и ее, в этот раз почему-то не доставила Эмме удовольствия. Она очень обрадовалась, когда Харриет попросила избавить ее от необходимости приходить. Она предпочитает по возможности не находиться в его обществе… Пока ей довольно тяжело видеть его вместе с очаровательной счастливицей женой. В их присутствии она чувствует себя неловко. Если мисс Вудхаус не рассердится, она лучше останется дома. Лучшего ответа трудно было и желать, сочти Эмма себя вправе чего-то желать в данной ситуации. Стойкость подруги ее порадовала, ибо она знала, сколько сил требуется Харриет, чтобы отказаться от приглашения в гости и остаться сидеть дома, кроме того, теперь Эмма имела полное право пригласить восьмой именно ту гостью, какую и хотела, – Джейн Ферфакс. После разговора с миссис Уэстон и мистером Найтли она, как никогда, испытывала в отношении Джейн Ферфакс угрызения совести… Слова мистера Найтли задели ее за живое. Он тогда заявил, что Джейн Ферфакс получает от миссис Элтон знаки внимания, которыми никто другой ее не удостаивает.

«Это совершенно справедливо, – сказала себе Эмма, – по крайней мере в отношении меня, а именно меня он и имел в виду – и мне должно быть очень стыдно. Ведь мы с ней одногодки и знаем друг друга всю жизнь… Надо было мне подружиться с нею… Теперь она никогда меня не полюбит. Я слишком долго пренебрегала ею. Но я окружу ее заботой и выкажу большее внимание, чем до сих пор».

Никто от приглашения не отказался. Все оказались не заняты, и все были рады. Однако трудности с обедом на этом еще не закончились. Добавилось очень некстати еще одно обстоятельство. Условлено было, что двое старших маленьких Найтли весною пробудут у дедушки и тетки несколько недель, и вот теперь их отец объявил о том, что привезет их и сам на целый день останется в Хартфилде – и именно в день званого обеда. Дела не позволяли ему перенести визит. И отца, и дочь такое совпадение очень расстроило. Мистер Вудхаус и так полагал, что восемь гостей – это слишком, а тут появляется девятый, Эмма же волновалась, зная, что их девятый гость будет очень недоволен: раз в кои-то веки выбрался он в Хартфилд, и всего на двое суток, и надо же! – угодил на званый обед.

Батюшку Эмме удалось успокоить быстро: хотя гостей и будет девять, но мистер Джон Найтли всегда так мало говорит, что с его появлением шумнее не станет. Сама же она несказанно огорчилась, ибо предчувствовала, что мистер Джон Найтли (вместо своего брата) окажется ее соседом напротив, так что придется терпеть его взгляды исподлобья и односложные реплики.

События более благоприятствовали мистеру Вудхаусу, нежели Эмме. Джон Найтли прибыл, однако мистера Уэстона неожиданно вызвали в Лондон: ему предстояло провести там весь день. Возможно, заявил он, ему удастся присоединиться к остальным вечером, но определенно не за обедом. Мистер Вудхаус совершенно успокоился; и, радуясь безмятежности батюшки, а также приезду племянников и философскому отношению зятя к званому обеду, Эмма почти перестала беспокоиться сама.

Настал великий день. Гости собрались точно в срок, а мистер Джон Найтли, казалось, заранее настроился на то, чтобы быть милым. Вместо того чтобы в ожидании обеда увлечь брата к окну, он беседовал с мисс Ферфакс. Миссис Элтон, разряженную в пух и прах, он оглядел молча, говорить с нею не было нужды, однако Изабелла просила описать, как она выглядит. А вот мисс Ферфакс была старой знакомой, к тому же спокойной девушкой, и с нею можно было и поговорить. Он встретился с ней еще утром, перед завтраком, когда прогуливался с мальчиками, как раз начинался дождь. Было вполне естественно сделать ряд вежливых замечаний по этому поводу, и он сказал:

– Надеюсь, мисс Ферфакс, сегодня утром вы не рискнули пойти далеко, в противном случае, я уверен, вы наверняка промокли насквозь… Вообразите, даже мы едва-едва успели домой. Надеюсь, вы сразу повернули обратно?

– Я шла всего лишь на почту, – ответила она, – и успела домой до того, как дождь пошел сильнее. Это моя ежедневная обязанность. Когда я здесь, я всегда забираю письма. Таким образом я избавляю других от необходимости ходить на почту, кроме того, для меня это повод прогуляться. Прогулки перед завтраком действуют на меня благотворно.
– Только не прогулки под дождем!
– Но когда я выходила из дому, дождя и в помине не было.
Мистер Джон Найтли с улыбкой возразил:

– Да нет же, вы предпочли прогулку под дождем, так как не отошли и шести ярдов от двери дома, когда я имел удовольствие вас встретить, а Генри с Джоном давно устали считать капли дождя. В определенный период жизни почта является для нас весьма притягательным местом. Вот когда вы доживете до моих лет, вы начнете понимать, что ни одно письмо не стоит того, чтобы ради него выходить под дождь.
Его собеседница пришла в легкое замешательство, а затем ответила:

– Вряд ли я когда-нибудь окажусь в вашем положении, то есть окруженной со всех сторон любящими родственниками… следовательно, не могу я и предположить, будто с возрастом охладею к письмам.
– Охладеете! О нет! Я… у меня и в мыслях не было, что вы охладеете… К письмам охладеть невозможно: обычно они – форменное несчастье!
– Вы говорите о письмах деловых, мне же приходят письма от друзей.

– Всегда считал их еще худшим бедствием, – холодно возразил мистер Джон Найтли. – Видите ли, дела могут приносить доход, чего едва ли можно ждать от дружбы.

– Ах! Вы, конечно, шутите! Я слишком хорошо знаю мистера Джона Найтли… Я вполне уверена в том, что он понимает ценность дружбы так же, как и все прочие. Я легко могу поверить, что для вас письма значат очень мало, куда меньше, чем для меня, однако дело не в том, что вы старше меня на десять лет… Дело не в разнице в возрасте, но в разнице в положении. Все те, кого вы любите больше всего, всегда рядом с вами, а я, вероятно, больше никогда не буду рядом с теми, кого люблю, следовательно, пока я не пережила все свои привязанности, думаю, почта будет всегда обладать для меня притягательной силой – в погоду даже худшую, чем сегодня.

– Когда я говорил, что вы изменитесь со временем, с течением лет, – сказал Джон Найтли, – я имел в виду перемену в положении, которая неизменно происходит с годами. Подразумеваю, что одно является составной частью другого. Время обыкновенно уменьшает интерес ко всем привязанностям, не входящим в ваш повседневный круг общения, однако не такого рода перемену имел я в виду в вашем случае. Позвольте мне, на правах старого друга, выразить надежду, мисс Ферфакс, что спустя десять лет и вокруг вас будет столько же любящих существ, сколько и вокруг меня.

Сказано было это очень тепло и совершенно лишено было всякого обидного смысла. Казалось, что ласковым «спасибо» ей удастся отшутиться, однако краска на щеках, дрожащие губы, слезинка, навернувшаяся на глаза, показывали, что ей не до веселья. Теперь ее вниманием завладел мистер Вудхаус, который, как водится по таким случаям, сидел в центре кружка гостей и говорил дамам комплименты. Ее он приберег под конец. С самым любезным видом он произнес:

– Весьма прискорбно слышать, мисс Ферфакс, что вы сегодня утром гуляли под дождем. Молодым девицам следует больше беречься… Молодые девицы – создания хрупкие. Им надлежит заботиться о своем здоровье и цвете лица. Милочка, вы переменили чулки?
– Да, сэр, разумеется! Я очень тронута вашей искренней заботой обо мне.

– Моя дорогая мисс Ферфакс, о вас, молодых особах, всегда надлежит заботиться особо… Надеюсь, ваши бабушка и тетка в добром здравии? Они – одни из самых добрых моих друзей. Хотелось бы мне, чтобы здоровье позволяло мне быть лучшим соседом. Сегодня вы оказываете нам величайшую честь. Мы с дочерью оба самым чувствительнейшим образом благодарим вас за доброту. Мы испытываем величайшее удовольствие, видя вас в Хартфилде.

После этого добродушный мистер Вудхаус вздохнул с облегчением, с чувством выполненного долга – ни одна из приглашенных дам не была обойдена его вниманием, и все чувствовали себя как дома.
К этому времени слух о прогулке под дождем достиг ушей миссис Элтон, которая не преминула сделать Джейн выговор:

– Моя милая Джейн, что я слышу? Ходить на почту под дождем? Уверяю вас, этого больше не повторится… Ах вы негодница, да как вы могли сделать такую глупость? Вот что значит – меня не было рядом и я не могла позаботиться о вас!
Джейн очень терпеливо заверила ее, что она совершенно не простудилась.

– О! Мне вы можете не рассказывать. Какая вы, право, негодница и совершенно не можете сами позаботиться о себе… Подумать только, идти на почту! Миссис Уэстон, вы когда-нибудь слыхали такое? Нам с вами определенно надо употребить свое влияние.

– Мой совет вам, мисс Ферфакс, – мягко, но убедительно проговорила миссис Уэстон, – не стоит подвергать себя такому риску… Так как вы особенно предрасположены к простудам, вам следует проявлять особую осторожность, тем более в это время года. Я всегда считала, что весной требуется большее, чем просто осторожность. Выждать часок-другой, а лучше повременить полдня с вашими письмами… подвергаться риску снова подхватить ваш кашель. Разве вы не согласны со мной? Уверена, что согласны! Вы ведь такая умница. По вашему виду я заключаю, что больше вы так не будете поступать.

– О, она точно больше не будет, – с жаром вступила миссис Элтон. – Мы ей не позволим! – И, со значением подмигивая, она добавила: – Тут нужно кое-что предпринять… просто необходимо. Я поговорю с мужем. Слуга, который забирает нашу почту (один из наших слуг, знаете ли, позабыла, как его зовут), заберет и ваши письма тоже и принесет их вам! Это мигом устранит все затруднения, знаете ли… Милая Джейн, не сомневаюсь, что вы без всякого стеснения примете такую услугу от нас.

– Вы чрезвычайно добры, – отвечала Джейн, – однако я не могу отказаться от своих ранних прогулок. Мне советовали как можно чаще бывать на свежем воздухе. Мне необходимо где-то гулять, а почта служит для меня целью прогулок… Даю вам слово, что до сих пор погода по утрам была превосходной.

– Милая Джейн, ни слова более! Дело решено, то есть, – поправилась она смеясь, – насколько я смею решать какое-либо дело без совета с моим господином и повелителем. Знаете, миссис Уэстон, нам с вами надлежит выражаться осторожнее. Но
я
, милая Джейн, тешу себя надеждой, что мое влияние не совсем тщетно. Следовательно, если не возникнут какие-либо непреодолимые препятствия, считайте дело решенным.

– Извините, – серьезно возразила Джейн, – я никоим образом не могу согласиться с вашим планом и не намерена без нужны утруждать вашего лакея. Если бы моя обязанность не была для меня удовольствием, письма могла бы забирать – как всегда, когда меня здесь нет, – бабушкина горничная…
– Ах, моя милая! У Патти и так полно дел! А для нашей прислуги благо чем-нибудь заняться.
Джейн, судя по ее виду, сдаваться не собиралась, но, вместо ответа, она снова обратилась к мистеру Джону Найтли.

– Прекрасное учреждение почта! – сказала она. – Как точно доставляют они письма, на них можно положиться. Подумать только, так много обязанностей у почтовых работников, однако все их они выполняют неукоснительно! Это просто поражает воображение!
– Да, их работа очень хорошо налажена.

– Так редки случаи утери или ошибки! Во всем королевстве ежедневно отправляются тысячи писем, и среди них едва ли одно на тысячу доставляется не по адресу – а уж теряется, полагаю, едва ли одно на миллион! А если представить, сколько разных почерков, и не всегда разборчивых, приходится разбирать почтовым служащим, мое изумление и восхищение ими только растут.

– Почтовые служащие приучены разбирать разные почерки… Для начала необходимы некоторая наблюдательность и аккуратность, а навык приходит с опытом. А если хотите еще разъяснений, – продолжал он улыбаясь, – то им ведь за это платят. Вот в чем в большой степени разгадка их способностей. Им платят, следовательно, в обмен они обязаны хорошо работать.
Затем заговорили о том, какие бывают почерки, и посыпались обычные в таких случаях замечания.

– Я слышал, некоторые считают, – начал Джон Найтли, – что в семье часто преобладает один тип почерка. Что ж, для тех, кто обучался у одного учителя, утверждение достаточно справедливо. Но исходя из этого я склонен полагать, что сходство распространено главным образом среди женщин, так как мальчиков, вышедших из нежного возраста, почти не обучают каллиграфии, а каждый царапает как курица лапой. Вот у Изабеллы и Эммы почерк действительно очень похож. Я даже не всегда могу различить, кто из них написал письмо.

– Да, – нерешительно подтвердил его брат, – некоторое сходство наблюдается. Я понимаю, что ты имеешь в виду… Однако у Эммы почерк тверже.
– И Изабелла, и Эмма пишут красиво, – вмешался мистер Вудхаус, – и всегда писали. И бедная миссис Уэстон тоже, – добавил он, улыбаясь ей, но не в силах удержаться от легкого вздоха.

– А вот я… – начала Эмма и тоже повернулась к миссис Уэстон, но замолчала, заметив, что миссис Уэстон говорит с другими; во время вынужденной паузы у нее появилось время поразмыслить. «Посмотрим, как я теперь произнесу его имя. Неужели не сумею вслух выговорить его перед всеми? А может, использовать иносказание? «Ваш йоркширский друг… ваш корреспондент из Йоркшира…» Да, полагаю, это был бы выход, будь я в более печальном положении. Но я могу произнести его имя без малейшего стеснения. Определенно мне все лучше и лучше. Ну же, смелее!»

Миссис Уэстон освободилась, и Эмма начала снова:
– А вот я считаю, что среди знакомых мне мужских почерков едва ли не самый лучший – у мистера Фрэнка Черчилля.
– Я не в восторге от его почерка, – заявил мистер Найтли. – Буквы слишком мелкие, и руке недостает твердости. Его почерк больше похож на женский.

Обе дамы с ним не согласились. Они принялись защищать почерк Фрэнка Черчилля от злостной клеветы: «Нет, нет, ему вполне достает твердости. Кстати, нет ли у миссис Уэстон с собой какого-нибудь письма, которое она могла бы показать?» К сожалению, нет! Она получила письмо совсем недавно, но, написав ответ, убрала его.

– Будь мы в другой комнате, – сказала Эмма, – будь рядом моя конторка, уверена, что сумела бы достать образчик. У меня есть его записка… Помните, миссис Уэстон, однажды вы попросили его написать мне?
– Это он предпочел сказать, что я попросила…
– Хорошо, хорошо! Словом, у меня есть его записка. После обеда я могу продемонстрировать ее, дабы доказать мистеру Найтли, что он не прав.

– О! Когда галантный молодой человек вроде Фрэнка Черчилля пишет записку прекрасной даме, такой, как мисс Вудхаус, – сухо возразил мистер Найтли, – он, без сомнения, расстарается.
Обед был накрыт; миссис Элтон была готова еще прежде, чем с нею заговорили, и, прежде чем мистер Вудхаус подошел к ней с просьбой позволить сопровождать ее в столовую, она уже щебетала:
– Я должна идти первой? Ах, право, мне так стыдно, что приходится всегда возглавлять процессию!

Упорство Джейн в намерении самой забирать свои письма не ускользнуло от внимания Эммы. Она все видела и слышала и не без любопытства гадала, удачным ли оказался ее поход на почту сегодняшним дождливым утром. Она подозревала, что поход увенчался успехом – вряд ли отправляются из дому в дождь, если не надеются получить весточку от кого-то очень близкого и дорогого. Наверное, усилия ее были не напрасными. Ей показалось, что вид у Джейн чуть более живой и радостный, чем обычно: и лицо, и глаза ее излучают какое-то сияние.

Она уже готова была задать пару вопросов об успехе экспедиции или о том, дорого ли стоит посылать письма из Ирландии, вопросы буквально вертелись у нее на кончике языка, но она удержалась. Она вспомнила о своей решимости ни словом не задевать чувства Джейн Ферфакс, и они рука об руку последовали за другими дамами, словно самые добрые подруги, что необычайно шло к красоте и грации обеих.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь