«В другой вселенной мы могли бы друг друга убить» Белла и Салем об отношениях на фоне палестино-израильской войны

7 октября террористическая группировка ХАМАС атаковала музыкальный фестиваль Supernova, который проходил в Израиле недалеко от границы с сектором Газа, и множество приграничных населенных пунктов – городов и кибуцев на юге страны. Боевики похитили и убили несколько сотен мирных жителей, израильские власти заявили о готовности к военному положению. В Тель-Авиве звучали сирены воздушной тревоги, люди прятались в бомбоубежищах. Сектор Газа подвергся массированным авиаударам со стороны Израиля, а министр обороны страны Йоав Галлант заявил, что израильтяне «сражаются с человекоподобными животными».

Теракт спровоцировал очередное обострение арабо-израильского конфликта. Риторика с обеих сторон быстро приобрела характер ультимативной и бескомпромиссной. В попытке справиться с расчеловечиванием с обеих сторон конфликта россиянка еврейского происхождения Белла написала в соцсетях о своих отношениях с россиянином палестинского происхождения Салемом. Мы узнали, как пара обсуждает исторический конфликт двух этносов и как переживает нынешний кризис — когда близкие есть по обе стороны линии боевых столкновений.

*Обращаем ваше внимание, что взгляды героев о палестино-израильском конфликте могут не отражать точку зрения сотрудников редакции. Вместе с тем мы считаем важным давать слово людям по разные стороны конфликта.

Белла

О знакомстве и семье Салема

Мы с Салемом познакомились в день, когда запускали телескоп Hubble — 25 декабря 2021 года. Я опаздывала на нашу встречу, переживала, но Салем написал: «Не волнуйся, я пока посмотрю трансляцию запуска телескопа». Я подумала, вау, it’s a match!

Романтическое общение у нас началось не сразу. Мы стали близкими друзьями, проводили много времени за разговорами. Когда началась война [с Украиной], Салем почти сразу решил уезжать и предложил мне поехать с ним. Я согласилась, и в эмиграции начались наши отношения.

Вся семейная история Салема уходит далеко в арабские страны, его предки воспринимают этот конфликт куда более лично, чем он сам. Некоторые из них старше государства Израиль. В секторе Газа у Салема живёт дедушка и родственники по той линии. У них в доме стоит генератор: это спасало в те дни, когда в Газе отключали электричество. Сейчас, насколько я знаю, свет вернули, связь с дедушкой есть. Это довольно старый человек, который не особо пользуется соцсетями, но он на связи со своим сыном — отцом Салема. 

До 7 октября мы с Салемом обсуждали палестино-израильский конфликт в формате: «Там нет какой-то одной всецело правой стороны». Мы были едины в этом мнении, но не углублялись в дискуссию.

Реакция на атаку ХАМАС

Когда начались все эти события, у нас дома были слышны то Al Jazeera, то израильские медиа, одновременно звучали иврит, арабский, русский, английский языки. Мы читали телеграм-каналы, рассказывали друг другу, что нашли. Однажды вечером мы ложились спать, и я сказала: «Помнишь, мы с тобой шутили на тему того, что в другой вселенной мы могли бы друг друга убить?» Салем ответил: «Да, больше это не похоже на шутку».

Наши национальности внезапно начали бросаться в глаза даже мне и ему. На протяжении всех этих дней я регулярно читала в интернете то призывы убить всех евреев, то убить всех арабов. Я смотрю на Салема и думаю: его они тоже хотят убить? И меня? Неужели в 21 веке мы определяем идентичность человека по национальности? Мне хотелось растормошить людей, показать, что национальность не определяет то, как тебе нужно относиться к людям и событиям, не определяет твою судьбу. Мне показалось важным написать о нашей с Салемом истории и о том, что я чувствую. Это было спустя три-четыре дня после начала войны между Израилем и Палестиной. 

Я спросила у Салема, согласен ли он на публикацию, он сказал, что да. Сначала я выложила пост в своём небольшом телеграм-канале. По откликам друзей я поняла, что им было важно прочитать что-то жизнеутверждающее и светлое на фоне всего пиздеца. Тогда я решила опубликовать пост и в инстаграме.

Мне написали очень много поддерживающих сообщений в директ. По статистике я вижу, что пост довольно сильно разошелся по личным сообщениям: то есть люди не репостили в истории, а отправляли друг другу лично. У меня есть знакомая, которая живёт в Израиле семь лет, мы переписывались с самого начала войны. В первые дни всё было очень остро и больно, но после этого поста она написала мне, что у неё произошёл переломный момент: она чётко поняла, что гнев ни в коем случае не должен застилать пеленой глаза, ни на одной стороне и никому. Через меня она передала Салему слова поддержки, пожелала, чтобы с его родными в Газе всё было хорошо. Он был сильно впечатлён и сказал, что её слова для него вдвойне ценны.

Об отношении к палестино-израильскому конфликту

Когда мне было 19, я ездила на Таглит — 10-дневную поездку по Израилю, где меня знакомили с историей страны. Я была в восторге от атмосферы. Благодаря этому путешествию я переосмыслила многое в своей жизни. В один из дней к нам пригласили лектора, который рассказал про историю арабо-израильского конфликта. Я помню ощущение безвыходности, с которым вышла из аудитории. Меня поразило, что на нашем земном шаре есть настолько тупиковая ситуация. 

Этот конфликт я бы назвала замкнутым кругом безвыходных ситуаций. Даже сейчас на наших глазах разворачивается тот же самый сценарий: люди, поставленные в безвыходное положение, создают для других людей безвыходное положение, и они отвечают на это тем, что ставят других в безвыходное положение. Возможно, я скажу инфантильную фразу, но я думаю, сила в том, чтобы останавливать круг мести. Сторона, которая наберется храбрости, отваги, каких-то колоссальных моральных сил и не ответит в очередной раз, сможет что-то изменить.

Терроризм или сопротивление

Мне горько от того, что текущие конфликты уже невозможно решить без насилия. Но я верю, что наше поколение изобретёт какой-то новый рецепт. Да, пацифизм — это привилегия: гораздо проще рассуждать, когда над тобой мирное небо, а не потолок бомбоубежища. И я допускаю, что пацифизм — это недостижимая цель. Но от того, что она недостижима, она не перестаёт быть целью, к которой надо стремиться. Даже если в полной степени этого не удастся достичь, нет ни одной причины не идти в этом направлении.

Мы с Салемом пытались определить: где заканчивается повстанчество и начинается терроризм? Мне кажется, грань проходит там, где за ошибки и несправедливость ты вынуждаешь платить не ответственных за это людей. Повстанчество — это направлять свой гнев, злость и боль на конкретных политиков, пропагандистов и военных. Терроризм — это ломать невинным девушкам колени и полуживыми возить их в кузове фургона на потеху толпе.

Терроризма я боюсь с детства. Мой дядя был свидетелем того, как рухнули башни-близнецы, он работал там. Хорошо помню тот день и ужас, в котором была моя семья. За теракт, который устроили конкретные люди и конкретная организация, расплатилось огромное количество невинных мирных жителей на Ближнем Востоке. Бесчисленное количество судеб были просто списаны и переломаны. Сейчас как никогда важно об этом не забывать.

Мне кажется, трагедия арабо-израильского конфликта в том, что люди жаждут мести в отношении самой истории. Но современные израильтяне не строили это государство. Люди в современном ООН не подписывали план раздела Палестины. Арабы, которые уступили палестинские территории, тоже уже не живы. Наши современники, потомки этих людей, наследовали гнев и злость из поколения в поколение и продолжают адресовать их друг другу. Но дети не должны расплачиваться за поступки своих предков. Это — антоним прогресса и тормоз эволюции.

Самир

Политическая осознанность и эмиграция

Меня зовут Самир, но чаще меня называют по фамилии — Салем. Я родился и вырос в России, а уехал из неё в начале марта 2022 года. Когда началась война, мы с Беллой выходили на митинги, но довольно быстро стало понятно, что это не имеет никакого потенциала. Психологическая обстановка была очень накалённой, поэтому мы уехали в Грузию. 

Политическая активность развивалась во мне постепенно. В старших классах школы, в «сытые нулевые», меня больше интересовало получение образования, я мало задумывался о связи между политикой и собственной жизнью. В университете, когда у власти был Медведев, нам с друзьями даже казалось, что Россия становится более либеральной. Когда Путин переизбрался на новый срок, а затем случился Крым и война 2014 года на Донбассе, я и моё ближайшее окружение уже выступали против этих событий. 

Политика всегда была важной темой для обсуждения в нашем доме. И российская, и международная. Всю свою сознательную жизнь мой отец выступал на стороне светских движений за освобождение Палестины, и сейчас придерживается тех же позиций. Его всегда сильно волновала эта тема, как и его отца — моего деда, который прямо сейчас живёт в Газе. 

Реакция на атаку ХАМАС

7 октября мне стали писать знакомые, спрашивая, что происходит на границе с Газой. Я начал читать новости. Первый импульс был — разобраться, получить больше информации. Не люблю делать необдуманные выводы. Когда стало поступать больше информации, стало стрёмно. Это террор. Я не отрицаю, что это террор. Убиты люди, люди взяты в заложники. Мне жаль, я сочувствую тем, кто стал жертвой и кого это коснулось. Вот что я подумал в первую очередь.

При этом я сторонник независимой Палестины, и, скажем так, с точки зрения исторического процесса, я считаю, что с этой территорией и с живущими там людьми обошлись очень несправедливо за последний век. На фоне этой несправедливости и притеснений, которые продолжаются до сих пор по отношению к конкретным людям, для которых это реальность, формирующая их взгляд на мир, понятно, почему происходит радикализация некоторых слоёв общества. В любом обществе есть экстремисты и радикалы. Чем более кризисная ситуация вокруг них, тем на большую поддержку они могут рассчитывать и в принципе чувствуют себя более уверенными в своей правоте. 

Терроризм или сопротивление

Между терроризмом и легитимной борьбой за независимость чёткой границы нет, есть большая серая зона. В основе террора — насильственное воздействие на невинных людей. Страдания невинных людей – это очень плохо, тут нечего обсуждать.

Я не политолог и не эксперт по Ближнему Востоку. В лучших традициях твиттер-срачей я сейчас приведу какие-то аргументы, а потом люди, которые прочтут это, найдут контраргументы. Это может длиться бесконечно, стать самоцелью, и тогда потеряется самое главное — необходимость найти решение возникшей проблемы. Но для меня есть основные тезисы по этому вопросу. 

Действительно, евреи жили на этой территории. Тысячи лет назад. Так сложилось, что они были изгнаны и стали народом-странником. Это исторический факт. Но мы же не возвращаем народам их исторические территории на основе того, что происходило тысячи лет назад? Если попробовать сделать это сейчас с каждым народом, то от мира ничего не останется.

Сионизм появился в 19 веке среди просвящённой еврейской общественности в ответ на антисемитские погромы в Европе. Сионизм как политическое движение родом из Европы. Антисемитизм крепчал, начался Холокост — ужасная трагедия, ускорившая миграцию евреев в Палестину.

Палестина после Первой мировой фактически была колонией Британии, изначально планировавшей на этой территории создание единого государства на основе равноправия всех живущих там людей. Еврейские радикальные движения, опять же, прибегая к методам террора, добивались ухода Британии с территории Палестины, чтобы претендовать на лучшие для себя условия при создании государства там. Всё это очень запутано. 

Право на самоопределение

Если посмотреть на это с точки зрения евреев, я их понимаю. Это понятная логика, ты хочешь жить, ты хочешь безопасности для своих близких. Поэтому они начали двигаться в Палестину. Но при чем тут палестинцы, люди, которые жили там в тот момент? 

Вне исторического контекста тысячелетней давности есть лишь люди, которые живут на земле прямо сейчас. В рамках логики деколонизации, которая доминировала в мире на тот момент, эти люди должны были получить право на самоопределение. Это право получили большинство бывших колонизированных территорий. На их месте были образованы государства — со своим тяжёлым наследием, со своей непростой историей, которая до сих пор складывается и непонятно, когда окончательно уляжется. Но у них было это право, а у палестинцев нет. И это большая проблема. 

Как я понимаю евреев, бежавших от Холокоста, так же я понимаю арабов. Не только палестинских, а всех, кто воспротивился решениям ООН и был готов применить насилие, чтобы им противостоять. 

При этом доминирующей силой в этом конфликте является Израиль, потому что он изначально был образован на более прочном фундаменте: туда съезжались люди со всего мира, из Европы, Штатов. У них было намного более развитое представление о том, что такое государствостроение, устойчивые общественные институты, они понимали, как наладить производство, промышленность. Уже не говорю о том, что у них была поддержка капитала диаспоры со всего мира. Это была не совсем равная игра. И в этих неравных условиях палестинский народ сопротивлялся так, как мог. А, как я уже говорил, в каждом обществе есть радикалы. 

С одной стороны, терроризм, с другой – борьба за свои права. Без неё произошла бы ускоренная ассимиляция местного населения, и не было бы ни Западного Берега, ни сектора Газа. Палестинцы стали бы более удобными для Израиля заложниками ситуации. Может, мир наступил бы и раньше, но это был бы мир, построенный на кривом фундаменте чьей-то подавленной идентичности. Я не могу обвинять людей в их желании сопротивляться, хоть и осуждаю метод.

Если задавать одни и те же вопросы, то ответы части общественности и официальная позиция многих государств будет очень разной в зависимости от того, относятся они к Палестине или Украине. Я думаю, что это коллективно созданная проблема, которой не находится коллективного решения. 

Сейчас ООН, на примере российско-украинской войны, демонстрирует неспособность проявить себя как влияющая на что-то сила. Здесь то же самое. Я не вижу, как этот вопрос может решиться сам собой или силами исключительно палестинцев и израильтян. Здесь нужен международный арбитраж, но, кажется, ни у кого нет на это политической воли. 

Пацифизм и социальная справедливость

Можно смотреть на пацифизм как на желание воплотить идеальный расклад в неидеальном мире, приблизиться к нему настолько, насколько это возможно. И этого уже достаточно для того, чтобы, руководствуясь этими соображениями, выбирать вектор движения. Это уже лучше, чем противоположное. Потому что противоположное — это отвергнуть идею пацифизма как таковую и сойтись на том, что да, мы больше не в джунглях и летаем в космос, мы построили государства, но в рамках этой системы государств каждый каждому волк и враг. 

Я не думаю, что эта логика куда-то приведёт. Особенно в контексте того, что у нас, например, климат меняется. Если отвергать такие идеи, как пацифизм и стремление к социальной справедливости, то ты неизбежно помещаешь в фокус своего внимания конкуренцию. А сейчас конкуренция это не лучшее, что нам нужно. Идёт российско-украинская война, идёт палестино-израильская война. И то, и другое приведёт к тому, что огромное количество миллиардов долларов будет потрачено на пушки и системы защиты, а могли бы — на борьбу с раком и изменением климата. 

Пацифизм — отличная штука. Но, например, в конфликте, о котором мы говорим, ни с одной из сторон этого настроя не наблюдается. Без вмешательства извне стороны скорее всего продолжат усугублять положение. Надежда на мир могла бы прийти от ООН, которая, по сути, и заварила эту кашу — в роли какого-то уважаемого и имеющего рычаги надгосударственного регулятора. Но очевидно, что ООН не вывозит, и это — трагедия.