red sunset

хонджун перед египетским фараоном - на ступенях возвышается - голову не склоняет. никогда так не делал. сонхва встает с трона, подол одежд египетских цвета песка белого пустынь шелестит по полу, звенят браслеты и цепочки, украшающие почти полностью открытую грудь фараона. хонджун не видит в этом практичности, но видит прекрасное.

сонхва на весь мир, даже в империи римской, известен как божество, и не только потому что дитя ра. все, кто его видели, сравнивают с греческой афродитой. хонджун и сам иногда видит в нем венеру.

на цепочке на изящной шее - красное солнце меж черных рогов - хатхор.

хонджун проводит взглядом еще раз по шелковой, обласканной солнцем коже, мыслей остается мало. сонхва подходит к нему медленно, каждый шаг его сандалей, поднимающимися золотыми нитями по лодыжкам, отдает эхом в тронном зале. тишина.

никого нет. и не может быть. у них аудиенция.

- я опять на границе увижу твои войска? - выгибает он бровь, складывая изящно руки на груди. 

- когда такое было? - ухмыляется хонджун, делая шаг ближе, и его доспехи звенят, громче и грубее, чем золото сонхва. черные стрелки делают взгляд фараона еще выразительнее, острее, когда он высматривает что-то в глазах римского императора.

- в прошлый твой визит. - сонхва спускается с последней ступени, подходя почти вплотную. до хонджуна долетают нотки роз. он наклоняется, выдыхая почти в губы:

 - ты тогда еще проиграл. говорил, что не вернешься. - и улыбается, знающе и хитро. - пришел за реваншем? 

- а что, если да? - оскаливается хонджун, цепляя одну из цепочек на груди фараона пальцем и притягивая к себе.

- тогда уходи. - сонхва сразу же холодеет. голос опускается, режет. он отстраняется, цепи звенят, когда он разворачивается и поднимается обратно на трон. хонджун только сухо сглатывает от выреза на спине, который опускается до самых ягодиц, открывая полностью позвоночник и лопатки, поясницу.

по ней бы провести ладонями и губами - за этим он - в этот раз - и пришел. он помнил, какая кожа эта шелковая на вкус, как гнется под пальцами тело, выгибается талия. сонхва под прикосновениями был нежный, словно лепестки. совсем отличался от грубой кожи хонджуна в шрамах.

в первые встречи, только когда услышал и увидел невероятную красоту перед собой, хонджун думал, что сонхва слабый. что настолько много внимания уделять образу, выхаживать, сверкая ярче, чем солнце на водной глади нила, неправильно для правителя. волосы хонджуна пропахли кровью с битв, а если он не выходил на передовую - то пергаментом и военной палаткой.

но когда его на границах египта прогоняли все дальше, когда не давали себя завоевать и подчинить, когда он увидел, как подданные сонхва относятся к нему - как к дитя божеств своих, тогда он понял. и восхитился еще больше. 

и в изящной, всегда ровной спине был такой же золотой стержень. сонхва правил мудро, совсем не милосердно, как могли бы многие подумать. поэтому хонджун думает о нем, как о венере только иногда. чаще в стальном блеске его глаз - холодном, хитром, завораживающем - он видит бога марса, с которым сравнивают его самого.

но хонджун человек.

сонхва же… он уже и не уверен.

- а если нет? - выдыхает хонджун, поднимаясь на ступень к фараону ближе. тот поворачивается к нему только головой, из-под ресниц черных и длинных смотрит.

- тогда зачем? - сонхва голову не опускает, смотрит сверху вниз. царственно. 

- что, если я пришел… к тебе? - он делает еще один шаг по ступеням наверх. и еще один. и еще. останавливается у плеча сонхва открытого, не считая складок белой ткани. проводит кончиками пальцев по коже мягкой-мягкой, мурашки расходятся, опускаются вниз, куда император старается не смотреть. чтобы не сойти с ума. сонхва не двигается, не поворачивается больше, но и не отходит, наблюдает. хонджун обожает то, как сверкает лед во взгляде правителя пустынь.

но чего он ждет еще больше - как лед начнет таять, растекаться, сверкать.

хонджун опускается губами к плечу, прижимается на мгновенья, ладонью ласкает изгиб шеи и лопатки, легкими касаниями, будто перьями. осторожно. шепчет, губами не отрываясь:

- позволишь остаться? - он ведет носом от плеча к шее, где щеки щекочут тяжелые, черные пряди. - или прогонишь?

- оставайся, - голос сонхва смягчается, он разворачивается наконец-то, кладет ладонь нежную на щеку хонджуна, где есть маленькие шрамы, обводит их большим пальцем. - провести в покои?

- сам фараон проведет меня? - пальцами хонджун играется с золотом на шее сонхва, прищуривает глаза. 

- ты император. отправлять кого-то ниже себя по рангу - проявление неуважения. будто тебя здесь не ждали.

сонхва не продолжает, но улыбается краешком губ, начиная вести его по широким коридорам своего дворца, поднимаясь по лестнице. хонджун лишь следует, гремя мечом в ножнах, рассматривает расписные стены, читает сюжеты египетских верований и легенд. а потом взгляд его сосредотачивается на спине сонхва, на ямочках на пояснице, на тихом перезвоне золотых цепочек и оберегов.

сонхва не говорит, что его здесь ждут, но и не отрицает, приводит в покои, где вид на закат на ниле. и когда двери с тяжелым эхом закрываются, хонджун откидывает меч куда-то в сторону, подходя широкими шагами к сонхва, который только улыбается знающе, да облизывает пухлые губы с ароматом все тех же роз. 

эти цветы когда-нибудь сведут его с ума.

он подхватывает сонхва под бедра, опускаясь на мягкую кушетку, и красный свет начинающегося заката делает фараона настоящим дитя ра. он сначала медленно, ласково даже забирается пальцами длинными в волосы хонджуна, не трогая венец из золотого лавра, тянет и целует сладко, со вкусом сладостей и винограда. опьяняюще. хонджун его крепче прижимает на своих коленях, пробирается ладонями к спине с ягодиц, оглаживает и сжимает, талию охватывает, ближе придвигая. они целуются медленно, будто пробуя на вкус совсем забытое вино, раскрывая нотки, сонхва улыбается, отрываясь и слизывая ниточку слюны.

- скучал? - шепчет он в губы хонджуна, прижимаясь к его бедру, подмахивая и выстанывая низко от трения.

- да. - просто признает император, они пересекаются взглядами и сходят с ума одновременно. впиваются губами так, что зубы стукаются, языки переплетаются. сонхва откидывает в сторону куда-то венец, тяжело дышит в нетерпении, поспешно снимает доспехи хонджуна, которые всегда на нем. римский император не отстает, выкидывая заколки из черных прядей, разрывая какие-то цепи хрупкие и тонкие, опускает белую ткань с плеч, и она стекает молоком вниз. 

быстро, резко, лишь бы добраться до желанного, до того, о чем думали, но не признавались. хонджун подол поднимает, отодвигает, сжимая крепко ягодицы сонхва, подталкивая его на своем бедре, опускается поцелуями широкими и мокрыми по шее к ключицам. втягивает кожу рядом с родинкой, наслаждаясь стоном фараона. он мнет бедра мягкие, пробирается все выше ладонями, пальцами находя мокрое тепло. сонхва крепко держит его за шею, толкаясь вперед, навстречу пальцам, которые нажимают на клитор. стонет протяжно, прикрывая глаза, а потом разрывает рубашку хонджуна, добираясь наконец-то до крепких, закаленных битвами и походами, мышц. 

впивается ногтями, опускаясь и обводя языком один из шрамов на ключице.

- этот новый, - шепчет он на ухо хонджуну, который проталкивается двумя пальцами, раздвигая стенки. сонхва мышцы сокращает, чтобы прочувствовать, насладиться ощущением.

- ты помнишь? - отвечает хонджун. сонхва хмыкает, двигая бедрами на его пальцах, пока возбуждение взрывается в каждой вене под взглядом императора. голодным, с вожделением, все внутри дрожит. 

- конечно, - отвечает в его губы сонхва, потом надавливая на плечи и опуская хонджуна на спину. проводит ладонями по груди, по прессу, обводя шрамы, царапая ногтями, все ниже и ниже, облизываясь. распутывает быстро все одежды и обрывки рубахи, сжимая член, размазывая каплю предэякулята. - я все помню. - он пододвигается чуть ближе, смахивая волосы со лба назад, проезжаясь мокрыми складками по члену, вызывая стон у обоих. двигает бедрами, смазывая, прислоняясь ближе к лицу хонджуна еще раз, чтобы сплестись языками. сонхва держится одной рукой за плечо хонджуна, второй помогая себе насаживаться на член, стонет в наслаждении от растяжения и ладоней у себя на ягодицах, сжимающих и поддерживающих.

раскрывает губы, когда опускается полностью, и выпрямляется. хонджун отчетливо осознает, что сонхва так прекрасно даже на троне не сидит. только здесь, на нем, сжимая его член стенками, дыша глубоко, пока на груди оставшиеся украшения переливаются, спутываются. свет тепло-красный из-за спины его освещает. сонхва обласкивает снова кончиками пальцев торс императора, на пробу двигаясь. а потом все быстрее и быстрее, подмахивая бедрами и откидывая назад голову от наслаждения. хонджун ноги над коленями сжимает, откидывая белую ткань подальше, пододвигает к себе, толкается, буквально подбрасывая сонхва на себе, который опускается потом резко и стонет, всхлипывая.

у него на глаза наворачиваются слезы, потому что невероятно хорошо. никакие любовники сонхва не дарили такого удовольствия как римский император. жестокий, воинственный, чертовски умный и амбициозный. его взгляд этот жаркий, нахальный, гордый. под веками взрывается эйфория, покидающая губы очередным низким стоном, когда его резко насадили на член крепкие руки, когда в ушах опять прозвучали наигранно искренние, но все еще правдивые признания хонджуна. 

император поднимается, и они теперь прижимаются друг к другу горячими телами, украшения впиваются в кожу, но сонхва крепко обхватывает руками хонджуна за шею, зарываясь пальцами в волосы, пока чужой язык вылизывает его рот, лишая воздуха. бедра крепко сжимают, и хонджун задает свой собственный темп. сонхва всхлипывает от наполненности, от того, как его удовольствие горячее аж распирает, когда его без усилий поднимают и опускают на член вновь. он подмахивает бедрами, но сам уже и не успевает, царапает напряженные лопатки, выгибаясь навстречу и откидывая голову, чтобы император оставил укусы на ключицах. 

ему придется надеть накидку с застежкой на шее. 

хонджун бы предпочел, чтобы сонхва не появлялся завтра вообще нигде. чтобы следы остались на всем теле, чтобы синяки на бедрах и талии. сонхва на них любит смотреть в зеркало перед молочной ванной, проводить подушечками пальцев, нажимая. воспоминания, следы жаркой ночи. больше. еще больше. хонджун словно слышит, может, сонхва и произносит между стонами-всхлипами, его поднимают, переворачивая и укладывая на бархат. римский император дорожку из засосов выстраивает на его груди под золотом, входит резко и сразу, заставляя выгнуться и вскинуть руки вперед, чтобы вцепиться в крепкие плечи над собой. у сонхва аж ноги трясутся от каждого толчка, от ритма, с которым вбивается в него хонджун, кроваво-красный освещает его. пот стекает с висков, по венам на шее, по рукам, отражая алое солнце. почти как кровь. и почему-то сонхва от этого становится еще и еще лучше.

- быстрее, - шепчет он, подмахивая бедрами. - или думаешь, что я хрустальный? - совсем не так, и блеск в глазах хонджуна говорит о другом, но фараон не может не сказать. еще. 

- ты точно не хрустальный. - хонджун выпрямляется, выходя из него и подцепляя пару плотных подушек сбоку, поднимая таз сонхва, подкладывая их под поясницу. выгибая его так, чтобы ему самому удобно. он на это только улыбается довольно, ерзает слегка, цепочки скатываются с груди на шею, щекочут. хонджун входит в него, снова даря невероятное ощущение наполненности, но почему-то наоборот медлит, хватает ногу одну, поднимая и целуя у лодыжки между золотыми нитями. прикусывает потом, смотря на сонхва сверху вниз.

- почему тогда медлишь? - выгибает он бровь, пытаясь придвинуться, но в таком положении совершенно неудобно.

- потому что хочу, - ухмыляется хонджун, медленно, будто дразнясь, толкаясь, но из-за угла надавливая прямо в нужную точку, раскрывая его еще больше. и получается так сильно, что сонхва не может сдержать стона, хватаясь рукой за край кушетки. хонджун проводит щекой по голени вверх, до колена, и даже там пахнет розами. сонхва извивается от чувствительности и медленного темпа, а потом захлебывается собственной слюной от резко сменившегося ритма. 

пальцы хонджуна надавливают на клитор, пуская искры по всем нервам сонхва, он выгнулся, высоко выстанывая, проскулил, всхлипывая, при толчке глубоком со шлепком кожи о кожу. спину тянет от такого положения, мир мутнеет от слез в глазах, слез горячих, от удовольствия, пока он пытается удержаться за что-нибудь. хонджун, раздвинув его ноги и крепко держа его бедра на месте, буквально вбивается в бешеном темпе, не давая передышки. он с голодным восхищением рассматривает, как мышцы сонхва напрягаются под шелковой кожей, когда он выгибается, как лед в глазах тает, скатываясь по щекам, как цепочки звенят крохотно на шее. сонхва двух слов связать не может, он втягивает мокрыми от слюны губами горячий воздух, сквозь пелену влажную смотрит на хонджуна, в его темные глаза, всхлипывая в унисон с хлюпающими звуками собственной смазки. хонджун крепко сжимает его талию, не давая сдвинуться, стонет низко от того, как судорожно сонхва его сжимает, как его бедра под ладонями напрягаются, когда стоны его застревают в горле и фараон распахивает свои колдовские черные глаза. громкий протяжный стон звенит эхом в огромных покоях, хонджун до синяков сжимает кожу, поддаваясь оргазму следом. он наклоняется, практически складывая сонхва, сплетая их губы ярко и быстро, покусывая и слизывая экстаз. сонхва под ним тихо мычит ему в губы, хватаясь пальцами за лопатки, перебирая влажные от пота волосы. 

хонджун потом выходит осторожно, ловя тонкий всхлип сонхва губами. отстраняется, придерживая его за поясницу и убирая подушки, укладывая аккуратно, проводит, не сдержавшись, по животу, который напрягается в ответ на касание. сонхва дышит порывисто, смотря на него из-под ресниц. проводит языком по губам, слизывая слюну, а потом расслабляется, закрывая глаза. хонджун хмыкает тихо, садясь на кушетку, спиной к сонхва, устремляя взгляд на закат. слышит шорох, видит боковым зрением, как сонхва подгибает ноги, складывая, а потом его обвивают мягко руки. сонхва грудью прижимается к его лопаткам, прикасаясь губами к плечу, так же рассматривая заходящее за горизонт солнце.

- я тоже, - шепчет тихо и хрипло сонхва, кладя щеку на плечо хонджуна. очень странное ощущение. словно за взрывом наступило затишье. ладони сонхва проводят по спине, по плечам, по груди, как-то почти воздушно, в итоге замирая в непривычных объятьях. раньше они мало разменивались на такое. раньше они и встречались далеко не за этим. приятное продолжение, не основное действо. он берет ухоженную ладонь в свою, проводя большим пальцем по тыльной стороне.

- м? что тоже? - уточняет он тихо, они даже не смотрят друг на друга. он чувствует своей спиной ритм сердца сонхва, что становится все тише и спокойней. 

- скучал. - мягко произносит сонхва.