разъясним сову

Многажды говорено, что в переводах грамматический род русского языка
берёт английский оригинал за глотку, навязывая персонажам половую
принадлежность: Смерть и Любовь у них мужчины, Багира на деле — "кшатрий Багир", и Кошка, которая гуляет сама по себе, Кот, и Сова в "Винни Пухе" — мальчик… вот про Сову.

Из пересказа Заходера — и в большей даже степени экранизации Хитрука — складывается образ пожилой работницы то ли народного образования, то ли культуры, дамы со странностями, вечно простуженной, в дырявой шали и яшмовых серьгах. Она ещё предпочитала Козловского Лемешеву, собирала в подшивку "Роман-газету" и держала чайный гриб до того, как он, сменив гендер, стал комбучей. Перевод Вебера — тот, где Хрюка — этот образ только цементирует, потому что там Пух обращается к Сове на вы.

Типаж узнаваемый, но к Милну не имеет никакого отношения. Переводчики наши обычно идут в подобных случаях путём хитрого человека и меняют нейтральное owl оригинала на сову определённого вида, чтобы грамматический род был мужской. Ну, например, когда в первой части "Генриха VI" французский генерал обрушивается на Толбота:

Thou ominous and fearful owl of death,

Our nation's terror and their bloody scourge —

странно было бы, если бы в русском тексте суровому воину говорили, что
он — зловещая и страшная сова, поэтому переводчица Бирукова выходит из положения так:

Зловещий, грозный сыч, глашатай смерти,

Кровавый бич народа моего.

Опять же, сыч занимает в строке пятистопного ямба отрадно мало места,
он вообще птица небольшая; вопрос к переводчикам: да видал ли ты, мой батюшка, п̶о̶п̶у̶г̶а̶е̶в сычей?.. но сейчас не о том.

Именно Сычом становится Owl в переводе Михайловой и Руднева и книге "Винни Пух и философия обыденного языка", ради которой, судя по всему, перевод и был затеян. Сказать, что перевод этот эээ специфичен — ничего не сказать. Но Вадим Петрович полагает, что "Винни Пух" — это книга "о возможных мирах и иллокутивных актах, жёстких десигнаторах и индивидных контекстах, о пропозициональных установках и референтно-непрозрачных модальностях"… а Сыч — на языке характерологии Э. Кречмера, П.Б. Ганнушкина, М.Е. Бурно! — отличается "ярко выраженной аутистичностью [Блейлер 1927], замкнутостью на себя и своём внутреннем мире, полным отрывом от реальности; построением имманентной гармонии в своей душе.
Это свойство шизоида, замкнуто-углубленной личности. <…> Речь Сыча
— типичная речь шизоида-аутиста. Сыч употребляет абстрактные слова,
оторванные от прагматики (типичная ситуация для шизоида — знать много слов и совершенно не уметь ими пользоваться), не слышит собеседника и не способен к нормальному диалогу. Он всё время пытается ввести собеседника в заблуждение относительно своих, на самом деле более чем скромных, способностей читать и писать, проявляя изощренную хитрость, с тем чтобы сохранить для себя и других имманентно гармоничный облик лесного мудреца"… ah well, во многой мудрости много печали, и кто считает, что нельзя в 20-е годы ХХ века не быть модернистом, укушенным всеми фрейдами эпохи, тот умножает скорбь — особенно читательскую.

Дело в том, что Сыча — пусть будет Сыч — Милна перевести проще, чем
переселить в наши реалии и прастихоспади социокультурный контекст.
Взять, к примеру, диалог его с Кристофером Робином по поводу предстоящего праздника:

"Owl," said Christopher Robin, "I am going to give a party."

"You are, are you?" said Owl.
"And it's to be a special sort of party, because it's because of what Pooh did when he did what he did to save Piglet from the flood."

"Oh, that's what it's for, is it?" said Owl.

"Yes, so will you tell Pooh as quickly as you can, and all the others, because it will be tomorrow."

"Oh, it will, will it?" said Owl, still being as helpful as possible.

Переводчики стараются как могут.

Заходер пересказывает историю о Торжественном Вечере, выпустив эту сцену.

Вебер тщателен и ужасен:

— Сова, я хочу собрать гостей, — поделился с ней своими планами Кристофер Робин.

— Ты, значит, хочешь собрать гостей, — кивнула Сова.

— Я собираюсь устроить Праздничный обед в честь подвигов, которые совершил Пух, чтоб спасти Хрюку от потопа.

— Ага, вот, значит, по какому поводу, — кивнула Сова.

— Да, и я попрошу тебя как можно скорее сообщить об этом Пуху и всем остальным, потому что обед состоится завтра.

— Разумеется, состоится, отчего ему не состояться? — кивнула Сова.

Михайлова и Руднев выдают что-то среднее между сказками Дядюшки Римуса и ковбойскими рассказами О. Генри:

"Сыч", сказал Кристофер Робин, "я собираюсь дать банкет".

"Серьёзно, что ли?", говорит Сыч.
"Это будет особого рода банкет, потому что я его потому устраиваю, что
сделал Пух, то есть что он сделал, чтобы спасти Поросёнка от
наводнения".

"О, вот это для чего, да?", говорит Сыч. "Да, поэтому ты скажи Пуху как можно скорее и всем тоже, потому что это будет завтра".

"Прямо завтра, с ума сойти", говорит Сыч, всё ещё полный готовности помочь.

Между тем у Милна мы наблюдаем очень английскую ситуацию: имитацию коммуникативного энтузиазма, когда тебе, во-первых, совершенно нечего сказать, во-вторых, страшно неловко не поддерживать разговор, и ты выглядишь избыточным идиотом, пуская пузыри: right… now how amazing is that?.. is it, indeed?.. и общее впечатление запутавшегося в собственных ногах и шее улыбчивого жирафа, за которое мы считаем островитян такими мимимилыми. А в русском переводе Сыч получается глухим, тупым и хамоватым.

Та же нехватка эквивалента заставляет сгущать краски. Вот Кролик прибегает к дому Сыча с запиской Кристофера Робина про щасвирнуса:

He came to Owl's door, and he knocked and he rang, and he rang and he
knocked, and at last Owl's head came out and said "Go away, I'm thinking
— oh, it's you?" which was how he always began.

У Заходера:
Он подошёл к двери, позвонил и постучал; потом снова постучал и опять
позвонил. Словом, он звонил и стучал, стучал и звонил до тех пор, пока,
наконец, наружу не высунулась голова Совы и не сказала: — Убирайся, я предаюсь размышлениям, — ах, это ты! Сова всегда так встречала гостей.

У Вебера:
Добравшись до двери, стучал и звонил, звонил и стучал до тех пор, пока
Сова не высунулась, чтобы сказать: "Уходи, не мешай думать... а, так это
ты?" — разговор она всегда начинала в такой манере.

У Михайловой и Руднева:
Он подошёл к двери Сычова дома и стучал и звонил, и звонил и стучал,
пока наконец Сыч не высунулся наружу и сказал: "Пошёл отсюда, то есть, я хотел сказать — о, это ты" — в своей обычной манере.

В оригинале всё куда проще:
Он подошёл к двери Сыча, постучал, позвонил, позвонил и постучал, и в
конце концов Сыч высунул голову и сказал: "Уходи, я думаю — а, это ты", — так он обычно и начинал.

Или моё любимое:

Owl looked at him, and wondered whether to push him off the tree; but, feeling that he
could always do it afterwards, he tried once more to find out what they were talking about.

У Заходера: Сова посмотрела на Кролика, борясь с искушением спихнуть его с дерева, но, сообразив, что это всегда успеется, она ещё раз попыталась выяснить, о чём же всё-таки идёт разговор.

У Вебера:

Сова сурово взглянула на Кролика и подумала, а не скинуть ли его с дерева. Но решила, что сделать это всегда успеет, и предприняла ещё одну попытку выяснить, о чём, собственно, они говорят.

У Михайловой и Руднева:

Сыч посмотрел на него, размышляя, как бы получше столкнуть его с дерева, но потом почувствовал, что это он всегда успеет сделать. И он предпринял ещё одну попытку понять, о чём идёт речь.

Если честно перевести, то там вот что:
Сыч взглянул на него, подумывая, не спихнуть ли его с дерева, но, понимая, что это всегда успеется, снова попытался выяснить, о чём, собственно, речь.

Вообще, конечно, вся эта компания — типичные обитатели закрытой школы-интерната, и об этом тоже говорено-переговорено. У них и отношения, тысячу раз описанные в английских книжках о школе, и ведут они себя соответствующе, и появление Кенги, взрослой тётки с ребёнком, повергает их в шок.

Это очень хорошо почувствовал Дэвид Бенедиктес, написавший в 2009 году продолжение историй про Винни Пуха, "Возвращение в Стоакровый лес". Написал он его, впрочем, гораздо раньше, просто сперва у траста хранителей наследия Милна не было прав на персонажей, они принадлежали Диснею, а потом хранители девять лет читали текст и предлагали правки, чтобы получилось как можно ближе к духу оригинала. Бенедиктес Пуху не чужой, он написал инсценировку и поставил радиоспектакль по Милну, где от автора и за Кенгу читает сама Джуди Денч, а Пуха озвучивает — да, Стивен Фрай.

Книжку ругали, но мне она кажется очень симпатичной, и Сыча там много, его можно рассмотреть пристальнее.

Вот он сочиняет приглашение на праздник по поводу приезда Кристофера
Робина на каникулы, три раза пишет "дабропыжалывать" и поясняет: "Три раза — это потому что мы так рады, что он вернулся".

Вот разгадывает кроссворд в "Орнитологических Вестях", где один по горизонтали — большая птица, три буквы; и понимает, что ни "стравус", ни даже "сокл" в клеточки не лезут.

Вот совершенно блестяще и непереводимо объясняет Пуху и Пятачку, где был Кристофер Робин:

"He has been on Safari," said Owl impressively.

"What does that mean?" Pooh asked.
"It means that he has been so far and no farther. And now if you would be so kind as to close the door behind you when you leave."

Он берётся писать книгу про Дядю Роберта, который был Гордостью Семьи Несмотря Ни На Что; у него твидовый пиджак, очки — Кристофер Робин дарит ему очешник — и золотые часы в кармашке, остановившиеся давным-давно на 3.15; а когда жители Леса учреждают школу и просят его преподавать греческий и латынь, Сыч расправляет крылья, потягивается и выдаёт спряжение глагола amare, что твой Дон Аминадо:

Забыть ли счастливейших дней ореол,

Когда мы спрягали в угаре

Единственный в мире латинский глагол —

Amare, amare, amare?!

Итого: неловкий, социально-неуклюжий, полная катастрофа, очкастый юноша в твидовом пиджаке, пытающийся поразить собеседника объёмом знаний, вместо которых в голове сумбур и туман. Далековато от насморочной библиотекарши Заходера — которого я, впрочем, люблю нежно и не разлюблю никогда.

И — да, отдельно уморительное. Вадим Петрович Руднев настаивает на том, что Милн, в дневниках и письмах которого ни слова о современных ему Джойсе, Манне, Фолкнере и т.д. не мог не впитать хотя бы из воздуха некоторые идеи своего времени. Ну так вот, знаменитое "Про зря вля бля сдине мраш деня про зря бля бля вля!" в оригинале выглядит как HIPY PAPY BTHUTHDTH THUTHDA BTHUTHDY — чистый тебе Элиот, пятая часть "Бесплодной земли", "Что сказал гром?": Datta. Dayadhvam. Damyata.

— Эй, вы, там, уходите! — крикнул Сыч. — А если вас там нет, тоже можете уйти.