on the wall

Воскресение.

Будучи влюблённым в чувство раздольной потерянности, я, по выходным, после утренней зарядки и завтрака категории «правильное питание» предпочитал чтению ударную дозу героина. Чувство материнской заботы погружало в себя, наполняло теплом, после я его выблевывал в полированный унитаз и шёл наслаждаться вышеназванным чувством на улицу, пустующую от вечноспешащих куда-то людей. Пасмурно, облачно, ясно - всё это лишь слова-оболочки для попытки категоризации очередного будуна. Выйдя из дома, я увидел затянутое серыми облаками небо и почувствовал на лице холодный ветер, который пытался забраться мне под одежду, имитируя руки продажного пожилого декана.

Такие променады утешали, заполняли внутренние пробелы, в общем, полировали всё моё нутро этим самым чувством раздольного безделья.

Я с детства любил долгие прогулки в никуда. Во время них чувствовал себя пиратом, авантюристом, охотником за сокровищами, something like that. Было во всём неразведанном что-то такое, что, как всплывающие очки опыта, стимулировало ходить смотреть всё больше и больше, побуждало получить главное достижение - «Исследователь».

Когда мне исполнилось 17, путешествия начали вызывать в моём уже измученном сердце образ бесконечного унылого пейзажа, подобного толпе, так стремящейся не опоздать на утренний автобус до работы/учёбы, и теперь только лишний раз заставляли утвердиться в безвкусности человечества и всего им построенного. Тогда-то я и увлёкся играми со свободными путешествиями, ограниченными лишь воображением одного. Я пристрастился к марихуане и психоделикам, предпочитая их популярным тогда эйфоретикам, не сумевшим надолго удержать мой интерес. Проведя несколько лет в состоянии угара, иногда перемежающегося с трезвостью, я смог успешно окончить школу и поступить в на тот момент престижный университет, расположенный в другом городе, что смогло на короткий срок отвлечь меня от заигрываний со свободной фантазией.

Но, попав в среду студентов, я со временем вернулся к препаратам, за время перерыва от которых организм подочистился, и со сниженным порогом они вновь заиграли для меня яркими красками главного художника в лице моего мозга. Осознав, что большие паузы в употреблении идут только на пользу моим «путешествиям», я начал расширять пределы различными опытами, казавшиеся такими другими в этом - изменённом - состоянии сознания.

Проснувшись как-то с девчонкой, которую я привёл к себе из университетской общаги, смертная скука дала о себе знать крупным засосом на груди. К моменту моего прихорашивания девочка уже проснулась. Кажется, её звали Лиза.

–Теперь я только у тебя ночевать буду.

–Угу.

–Давай погулять сходим!

На этих словах по телу пробежала возбужденная дрожь. Детский азарт исследователя вновь пробудился во мне вместе с негодованием: как я не додумался до этого раньше?

Я подошёл к сидящей под одеялом Лизе и медленно наклонился к ней, прикасаясь своими губами к её, запуская руки под одеяло, поближе к теплу её ног. После долгого поцелуя любовники раскурились, прижигая колпак умирающим крикетом, обжигавшим пальцы.

Потомившись в объятиях и лени, мы оделись в соответствие с пасмурной погодой задержавшейся осени и вышли на улицу, где нас встретил совершенно преобразившийся мир. Я ощущал тепло её руки и весь свой обвес: парчовые брюки, челси из натуральной кожи и три слоя на туловище: футболка, верблюжий свитер и нейлоновая futuristic-military куртка цвета ласкового хаки. Шею украшала серая спираль шерстяного шарфа.

Но телесные ощущения были далеко не тем, за что я полюбил такие прогулки. Весь мир стал ярче, насыщеннее, контрастнее, общая ценность его возросла, при этом сам он сузился до квартала, по которому мы ходили. Лютеранская церковь, местная достопримечательность, вырисовывалась на фоне неба и других домов четкими, ярко выделенными краями, фиксирующими её положение в пространстве. Церковь казалась больше. Она сочилась любовью и солнцем в этот пасмурный день.

Наши диалоги с Лизой сводились к редкому восхищению проезжающими автомобилями и домам, стоявшим в этот день только ради нашего созерцания. Каждая реакция среды на человеческие действия воздушными потоками щекотали кожу через одежду, подпитывая запал диалога топливом любви, но эти вплетения заставляли ещё больше ценить каждый момент, проведённый в тишине. Время близилось к полудню. Придя домой и пообедав, каждый из нас погрузился в свою рутину студентов-первокурсников.

Как-то так и зародилась моя любовь к своего рода путешествиям. Со временем они начали меня затягивать всё больше, я начал изучать саму их суть, погружаясь в труды Кастенеды, Кроули и других менее известных магов/эзотериков. Карты таро, насаженные на цепь, стали обычным моим атрибутом в повседневной одежде. Я делал себе расклады, дружил с магичками и знал всех приличных гадалок своего вуза чуть ближе, чем знают их пытающиеся во франтовтсво кавалеры.

Но, будучи отстранённым от литературы и общества с детства, я предпочитал им другие способы познания мира. Больше всего меня привлекала живопись. Погружаясь в работы и биографии аф Клинт, Хоутон и Жакемин, я начинал видеть в их работах окружающую действительность. В каких-то портертах находил отражения себя. После знакомства с ними как с художницами я начал видеть ещё больше красоты в андрогинности, одеваясь и ведя себя более женственно. Длинные волосы, деконструированные вещи, многослойность, всё это начало присутствовать на мне, наверняка многие воспринимают меня – странного, худого, феминного – неким фриком, способным оборвать жизнь случайного прохожего в мгновение ока, однако это хоть и отдаляло меня от общества ещё больше, но в моих «путешествиях» социум – это не то, в чём я нуждался. Пара телефонных номеров и пара подруг всегда присутствуют, их более чем достаточно.

Гуляя по лабиринтам спальников, плутая по ним, сбивая свой внутренний компас и последние остатки ориентирования я приводил свой мозг в подобие осознанного транса. Вскоре к соцветиям конопли добавились почтовые марки, пропитанные диэтиламидом лизергина. За ними появились грибы с красивым эпитетом «magic». Так я разогнал своё восприятие и вывел страсть к путешествиям на новый уровень.

Но долгое употребление психоделиков не могло пройти мимо моей психики, не оставив на ней никаких последствий. Всё чаще тревоги и обсессии начали вторгаться в покой моего разума, и если беспокойство и закипало во время трезвости, то в травяных/кислотных/грибных приходах оно бурлило и переливало через край. Панические атаки, психозы, попытки перешагнуть порог окна, компульсивное переедание – всё это стало моими постоянными спутниками после пары лет блужданий в закромах разума. От перееданий я сильно повредил желудок, и постоянные боли также сопровождали меня день ото дня.

Регулярно посещая врачей, проходя лечение, к концу пятого курса моё здоровье кое-как стабилизировалось, но боли в желудке остались, и врач, не зная, что ещё порекомендовать, выдал мне рецепт на трамадол.

На начальных этапах студенческой жизни я пару раз экспериментировал с эйфоретиками, и пусть тот пожар, который они разжигали между двумя любовниками, был способен растопить холод отчуждённости, всё же, это было не то, что я искал в наркотиках. Но опыт с опиатами у меня отсутствовал, то-ли из-за отсутствия возможности, то-ли из-за какого-то страха. И тут, спустя какое-то время частичной трезвости, нарушаемой разве что прописанными аптечными транквилизаторами и антипсихотиками, мне выписывают опиоидные обезболивающие.

Та лёгкость, которую давали мне они, до этого не ощущалась мною никогда. Лёгкая сонливость вкупе с замедлением самого времени лечили не только телесную, но и душевную боль. Я понимал, чем может встать мне зависимость от опиатов, и, не смотря на весь мой интерес к данной группе веществ, решил прекратить их употребление сразу по окончании курса лечения желудка. Частые боли перестали, и лишь изредка ощущение прорезаемой изнутри слизистой напоминало о себе силой, злобно разрывающей нежную ткань.

Именно такая боль настигла меня на одном из собраний одногруппников спустя год после окончания университета. Неконтролируемое побуждение выблевать все свои внутренности привело меня к тому, что я в позе умирающего свернулся у унитаза на несколько часов, пока ко мне не подошёл один из тех наркомаников, с которыми ты избегаешь общения, но при первой возможности намутить чего без раздумий идёшь на контакт.

–Бро, ya alright? – подражая неграм спросил он.

К физическим страданиям присоединились флешбеки о наших с ним редких, но ярких приходах. Мозг искал на полках воспоминаний что угодно, лишь бы зацепиться за это и прекратить страдания. И я вспомнил.

–Бро, это смерть, – вырывая из своего нутра слова, еле проговорил я. – Ты ещё колешься? – Образы в моей голове сложились в единую картину, под давлением невыносимой прорезающей боли я принял то, чего старался избегать.

–Хаха, а че спрашивешь? Ты ж бросил вроде.

–Помнишь тот обезбол? – Я повертел пальцем у живота, развязано улыбаясь, кривя уголки рта. Каждое слово отдавало в горло, а оттуда расходилось трещинами по всему телу. – Помоги... старому другу, хах.

–Ок, бро. Не раз меня сам выручал, ха-ха.

Я подсадил его на опиаты. Хоть он был не самым приятным, но всё же товарищем. Как только дело касалось наркотиков, он становился милым и приятным, в остальное же время его токсичность не давала нормально проводить время с ним, особенно в компании.

Он ювелирно уколол меня. Боль прошла, и в момент, когда первичная эйфория отпустила, я понял, что нашёл своего Бога. Я всегда боялся зависимости и никогда не признавал себя наркоманом, но шприц с героином был для меня что зеркало. Я увидел в нём себя.

Всё обдумав, я пришёл к решению, что нельзя лишать жизнь такого удовольствия. Я начал прикалываться раз в несколько месяцев. Моя воля была, что камень, и вместе с этим наблюдением страх зависимости быстро отпал, когда я понял, что могу контролировать употребление.

В один из приходов, проблевавшись, я начал задыхаться. Пытался жадно искать ртом воздух, которого не хватало: четыре стены впитали его и не позволяли свободно им насытиться. Кое-как одевшись, я выбежал на улицу и приземлился на лавочку у подъезда. Потоки холодного ветра ласково резали лицо, я жадно хватал ртом и носом воздух, он обжигал все возможные покровы, всё тело горело. Проходившие мимо соседи косились на меня, они видели знакомого уродца, но в таком состоянии он был впервые. Когда стало полегче, я собрал все силы на то, чтобы подняться и пройтись.

И, снова, как впервые выпив грибную настойку, я понял, что возвращаю себе это чувство. Чувство пионера-путешественника. Весь мир тонул в серых, но таких привлекательных тонах. Я ходил кругами по огромному двору панельного чудовища. Солнечные лучи проплывают где-то мимо, оставляя вокруг кристальную дымку, сквозь которую мне остаётся только разглядывать мерцающие детали. Я словно очутился по ту сторону работ Жанны Жакемин. Всё казалось чуть более устаревшим, фантастическим и старославянским одновременно. Лица прохожих деформировались при каждом их шаге, то сужаясь, то расширяясь, создавалось ощущение, что вся реальность – это сказочное болото, а я в ней – третий, глупый сын, случайно заплутавший в лесу. Но враждебности от этих лиц не чувствовалось. Ещё с момента первого тяжелого вдоха я прогонял в голове шиваитские мантры, так что обычная моя тревожность и не думала подступать даже тогда, когда с внутреннего голоса я полностью переключился на созерцание. Но, кажется, организм очистился, жар отошёл, и, обнаружив себя выглядящим как кусок тухлого мяса: весь сырой, красный, воняющий потом, при этом с блаженно-страдальческим лицом, я принял решение вернуться домой. Общественное мнение – далеко не то, что меня сильно волновало, но показываться в таком виде перед людьми для меня есть крайняя форма неуважения в первую очередь к самому себе.

Бетонные ступеньки родного подъезда, поросшие мхом и покрытые многолетней затхлостью, привлекли на себя мой взгляд. Остановился перед ними, оглянулся. Верхушки домов, скрытые за зеленью, и общая затуманенность пространства создавали ощущение опустошённости мира, выделяя меня уже не как Ивана-дурака, но всё равно главного героя – последнего разумного человека в мире воинствующих машин и остатков диких животных. Зацепившись за этот образ и вертя его в голове, акцентируя внимание на различных его ракурсах, я незаметно поднялся к себе и уснул крепким сном.

С того дня я повторял эксперименты с иголками сначала раз в несколько месяцев, после это стало главным моим хобби, которому я уделял все выходные.

Сегодня погода пасмурная. Надев на себя чёрную крылатку начала 20-го века, под её полами свисает, подобно остаткам моей sanity, поясок брюк дизайна Анн Демельмейстер, за шириной штанин которых я мог прятать свою собственную худобу. Над водолазкой, заправленной в брюки, возвышается их поясной фасон, передняя часть которого, подобно спуску к воде на набережной, расположена чуть ниже остальной поверхности. Форму ног фиксируют туфли Prada, как грех несущие на себе габардиновые вставки в верхней части ботинка.

Оценивая себя в зеркале подмечаю, что к общей бледности такая одежда подходит неплохо. Не забыв про связку таро на цепи, намотанной на запястье, я спускаюсь вниз.

Серость встречает меня, как обычно, тусклой неприветливостью. Но спускаясь по лесенкам, замедленная реальность начинает слегка спутывать органы чувств. Пойдя в плутающем, но казавшимся изначально ровным, направлении потока ветра, я не заметил, как блужданиями вышел на какой-то рынок. Что-то новое. Или нет? Брожу между прилавками, вот фрукты сосуществуют с дешевой ювелиркой. Присматриваю себе что-нибудь, пустотой взгляда, кажется, отпугиваю клиентов. Белесое боло привлекает моё внимание. В нём отражается рука продавщицы, держащая спелое манго. Момент спустя её рука резко сжимает плод, выдавливая из него все соки, разбрызгивая их вокруг, марая саму реальность цветом шугейза, мои зрачки, поздно реагируя на это явление, расширяются, спустя секунду уже снова возвращаясь в норму, чтобы в конце этого незамысловатого цикла сузиться до размера мелькающей в ночном небе звёздочки. Поднимаю предплечье к глазам, как бы протирая их, но и фиксируя цепочкой момент запечатлевания обратной стороны реальности. Шум утреннего рынка наполняет уши теплом, но ветер посылает меня дальше. Цепь, as I walk, бьётся о моё бедро, будто сломанный маятник о стенку корпуса, и карты на ней то и дело переворачиваются. Поясок мешается с цепью, создавая иллюзию танца двух змей, словно мазки кисти двигающихся в такт моим шагам.

Заворачиваю за угол, и тут же меня встречает безликий манекен в красном платье. А нет, это продавщица ларька с гранатовым соком. Моргнув, я вижу, как её толстые руки жадно разрывают гранат и напихивают его зёрна в рот, челюсти его перемалывают и изрыгают в бутылку в виде кроваво-алого напитка.

–Спасибо большое.

Я ухожу, по пути прихлебывая приторно-кислый нектар. В его вкусе теряется моё зрение, разукрашивая весь мир в красные тона. Ветер становится холоднее. Лёгкий озноб пробегает по моей коже, я покрываюсь мурашками.

Плутая по рынку, вышел к ларьку с сигаретами. Взяв себе красный Lucky Strike, я оглянулся и увидел, как крест с купола, возвышающегося над прилавками рынка, пронзает грудь девушке в красном платье, раздевая её и демонстрируя её аккуратное тело. Из неё сочится кровь, наполняющая золотой кубок, уже готовый встать в мою руку и дополнить мой готический vibe королевскими аксессуарами.

Встряхнув головой, я увидел лишь наполняющуюся гранатовым соком бутылку и продавщицу, пытающуюся заставить своими толстыми пальцами работать терминал, так настойчиво отказывающийся принимать оплату.

–Интернета нет!

–Могу переводом.

–Давай! – яростно бросила она. Будто мы раньше уже встречались. Но где я мог её видеть?

Переведя деньги за сок, я решил, что с рынка пора выбираться. Меняя угол за углом, я шёл по бесконечным торговым рядам со всем, что только душе угодно. С одной стороны спрятанные в тени навеса джинсы, с другой – слегка влажные от недавно моросившего дождя огурцы. Как в галерею сходил.

Наркотик отпустил меня.

Суббота.

Будучи влюблённым в чувство раздольной потерянности, я, по выходным, после утренней зарядки и завтрака категории «правильное питание» предпочитал чтению ударную дозу героина. Чувство материнской заботы погружало в себя, наполняло теплом, после я его выблевывал в полированный унитаз и шёл наслаждаться вышеназванным чувством на улицу, пустующую от вечноспешащих куда-то людей. Пасмурно, облачно, ясно – всё это лишь слова-оболочки для попытки категоризации очередного будуна. Выйдя из дома, я увидел бездонно-лазурное небо и почувствовал на лице прохладный ветерок, ласково трепавший мою одежду.

Сегодняшнее моё путешествие состоялось в соседнем районе, где рядом с жилым кварталом располагались красивейшая православная церковь, дурдом и рынок.

Сегодня на улице ясно. Надев на себя чёрный удлинённый бомбер Raf Simons с принтом (G)HOST на спине, под его полами свисает, подобно остаткам моей sanity, поясок брюк дизайна Анн Демельмейстер, за шириной штанин которых я мог прятать свою собственную худобу. Над водолазкой, заправленной в брюки, возвышается их поясной фасон, передняя часть которого, подобно спуску к воде на набережной, расположена чуть ниже остальной поверхности. Форму ног фиксируют туфли Prada, как грех несущие на себе габардиновые вставки в верхней части ботинка.

Серость встречает меня, как обычно, яркой неприветливостью. Но спускаясь по лесенкам, замедленная реальность начинает слегка спутывать органы чувств. Пойдя в плутающем, но казавшимся изначально ровным, направлении потока ветра, я и не заметил, как блужданиями вышел к забору, огораживающему прибольничную территорию. За ним виднеется памятник некоего русского императора и фонтанчик, в брызгах которого высеченный в камне правитель двоится, как от искажений линзы камеры.

Ходя, как конь, буквой «Г», я вышел к рынку. Что-то новое. Брожу между прилавками, вот фрукты сосуществуют с дешевой ювелиркой. Присматриваю себе что-нибудь пустым взглядом, им же отпугиваю клиентов. Красное боло привлекает моё внимание. В нём отражается рука продавщицы, держащая красное яблоко. Момент спустя яблоко ярко вспыхивает, мои зрачки, поздно реагируя на это явление, расширяются, спустя секунду уже снова возвращаясь в норму, чтобы в конце этого незамысловатого цикла сузиться до размера мелькающей в ночном небе звёздочки. Поднимаю предплечье к глазам, как бы протирая их, но и фиксируя цепочкой момент запечатлевания обратной стороны реальности. Шум утреннего рынка наполняет уши теплом, но ветер посылает меня дальше. Цепь, as I walk, бьётся о моё бедро, будто сломанный маятник о стенку корпуса, и карты на ней то и дело переворачиваются, переливаясь на солнце. Поясок мешается с цепью, создавая иллюзию танца двух змей, словно мазки кисти двигающихся в такт моим шагам.

–Спасибо большое.

Плутая по рынку, я вышел к ларьку с сигаретами. Взяв себе красный Lucky Strike, я оглянулся и увидел, как крест с купола, возвышающегося над прилавками рынка, пронзает грудь девушке в красном платье, раздевая её и демонстрируя её аккуратное тело. Из неё сочится кровь, наполняющая золотой кубок, уже готовый встать в мою руку и дополнить мой пост-готический vibe королевскими аксессуарами.

–Интернета нет!

–Могу переводом.

–Давай! – неприветливо бросила она, вероятно, пугаясь моего вида. Переведя деньги за сок, я решил, что с рынка пора выбираться. Меняя угол за углом, я шёл по бесконечным торговым рядам со всем, что только душе угодно. С одной стороны спрятанные в тени навеса джинсы, с другой – освещённые негой огурцы. Как в галерею сходил.

Наркотик отпустил меня.

Понедельник.

Моё сердце по-прежнему залито согревающей от одиночества болью. Пора на работу.

on the wall

Report Page