на двадцать третьем посидим?

- Я понял! Надо создать рок-группу и уехать в Америку, чтобы устроить там изнутри духовную революцию!

- Угу – сонно ответил он.

Продолжаю рассказывать ему какие-то подробности своего плана, случайно опрокидываю банку энергетика со скамейки и жидкость вытекает.

- Смотри, энергет-то оказывается желтый как моча, а внутри банки казался прозрачным!

- Ну нихуя себе!! – от такой новости он наконец проснулся к двум часам дня.

- То есть революция в Америке тебя не удивляет, а это повергло в шок? И мы засмеялись.

Ну а что тут удивительного? Да, действительно, все было очень простым и понятным. И мы без тени сомнения рисовали маркером на мировой карте, висящей в его комнате на всю стену, заветный проход через просак в Америку.

День за днем мы сидели на базе – 23 подъезде – и обсуждали все самое важное.

День за днем мы сидели на базе – 23 подъезде – и чувствовали мир.

Помню двор, залитый ярким солнцем или под сильным дождем. И то, и то было одинаково приятно.

Кажется, мы знали в лицо каждого голубя нашего двора.

Знали стаю собак, которая иногда выбегала из-за гаражей.

Местного юродивого вроде Пини Гофмана, который непременно подходил поздороваться огромной рукой. Потом он пропал на долгий срок, видимо попал в психиатрическую.

Порой из 21 подъезда стремительно вылетал наш герой, парнишка лет 20-40. Он передвигался исключительно в наушниках, не поднимая взгляда, и чуть ли не бежал по своим делам, старательно избегая любого контакта с внешним миром. Кто он и отчего так живет? Нам было к чему стремиться.

Максим не любил, когда к нему пристают, именно поэтому к нему любил приставать развеселый пес Друган.

К нам смело подбегали дети, чувствуя, что мы недалеко ушли от них в развитии. Помню, как нелепо однажды парочка игралась «в отношения»: мальчишка обнимал ее и так, и эдак, а что дальше делать и главное зачем – не понимал.

Мы тоже не понимали и хранили целибат. Сторожи из нас вышли отменные.

Дорогой читатель, возможно ты мало чего поймешь из конкретных перечислений выше, но суть не в этом. Надеюсь мне хватит сил передать, а тебе уловить само настроение того времени.

Эта заметка – гимн дружбе, знакомой каждому. В том и сок, понимаете? Это сокровенно и принадлежит лишь нам. Такое есть у всех друзей, свои штуки-дрюки и приколы. Наш золотой век состоял из них полностью.

Как армейские сослуживцы остаются навсегда вместе, встречаются раз в десять лет так будто виделись вчера, пьют водку и видят танки в пьяном угаре. Так и мы, отслужив в элитных крышевых войсках, синхронно ловим белочку, услышав первые биты ночных грузчиков или ТРАМ ПАМ ПАРАМ БЫЛ ХОРОШИЙ ЧЕЛОВЕК.

Так что продолжу.

День за днем мы сидели на базе – и смущали мир.

Бабушки на соседней скамейке частенько собирались как попугаи на жердочке и с подозрением смотрели на нас, хотя мы ровном счетом ничего не делали. Кажется, если бы мы пили водку из горла, их бы это устраивало больше, чем два паренька, которые просто сидят.

Молодым людям обычно все интересно, они куда-то стремятся и кучкуются. У нас нет цели, мы просто так. Старцы в теле подростков.

Мы были против суеты и лишь лениво постреливали пальцем в прохожих, чья скорость превышала скорость созерцания.

Чтобы хоть как-то обрадовать бабушек и дать им понятный повод нас порицать мы включали музыку с телефона.

У меня был кнопочный телефон с живой овечкой Гунькой на заставке. А у него был нормальный телефон с интернетом и музыкой.

- Давай тюремную! – заказываю я ди-джею, и он включает Пита Доэрти.

- Включи еще клубную – и само собой звучал не тектоник.

Мы смеялись, жить было интересно, осмысленно и приятно.

Со стороны о нас думали, что мы геюги, а во дворе была такая же сладкая парочка девчонок Ф. и Л., о которых вероятно думали, что они лесбушки. Но мы-то видел, что они просто так же на своей волне.

Со стороны нас запомнили вечно пьяными, но эта иллюзия сложилась только потому, что лишь в нетрезвом виде мы изредка выбирались на тусовки. Но «общество окружает», а дети говна заставляли уходить оттуда быстрее, чем мы успевали опьянеть.

Жаркой летней ночью в плащах Коломбо и Инспектор Гаджет идут в ночной ларек за пивком. В животе бурчит и на остатки мелочи мы берем один холодный хот-дог.

Вечеринка — это здорово, но вместе нам лучше, чем там. Там – снаружи – плоские люди и жизнь в ипотеке. У нас одна сосиска на двоих и этого достаточно.

Мы притомились по дороге домой, легли на асфальт передохнуть и глядели в небо.

- Знаешь, как появились атеисты?

- Ну?

- Кто-то так смотрел вверх тоже и спросил «а ты есть»? И не услышал ответа. А-ты-ест-ы.

- Сушай, прикольно. Запиши.

День созерцания сменялся ночью писателя. Мы многое взяли у мира сегодня, и пора было отдавать.

Добрались до подъезда, где жил Максим. Задержали дыхание на входе, когда его мама открывала дверь. Эта добрая женщина никогда не ругалась, и мы спокойно прошли в комнату, не смотря на поздний час. Она так же никогда не заходила к нам и не отвлекала, из-за чего та комната казалась мне райским бункером.

И хотя мама обязательно кормила нас чем-нибудь вкусным, вовсе не человеческая еда, а сухарики с холодцом и хреном, бигбон и пара энергетов припасенные еще днем – стали фундаментом нашего творчества.

Я взял расстроенную гитару и что-то брынькал, совершенно не умея играть. Спел под нее стишок. Максим сминал в руке допитую банку, получилось ритмично.

Мы перебрались на балкон, я лег на раскладушку, положив гитару на грудь и по своему обыкновению глядя куда-то в угол. Начал петь, сочиняя на ходу, Максим подыгрывал банкой и подвывал в нужный момент.

Музыка задала верное настроение, и мы расселись по углам в ноутбуки – готовые писать. Тише, пожалуйста.

Когда кто-то заходил в тупик – делали перекур на балконе, стоит отвлечься на пару шуточек и посещает озарение, как ответы во сне. И снова клацают кнопочки в темноте.

Уставшие и довольные, делились мы результатами. Читатели могут не понять нашей работы, не оценить всех тонкостей, но главное, что мы понимаем друг друга. Тогда родился девиз «писатели пишут для писателей».

Но я совру, сказав, что каждый вечер был таким. Чаще мы просто бездельничали или изучали чужое творчество:

Хуго Симберг в глазах, Неботошнит в ушах, Буковски на устах.

Помню, как прошли однажды красивую и глубокую игру the path за один присест и встречали рассвет в полном шоке. Даже говорить как-то неловко было.

Но спертый воздух в комнате делал свое дело. Когда душно – все очень смешно. И мы ложились спать в одну кровать похихикивая, пытая разобраться существует ли слово «дандрик» или Максим его выдумал. Завтра в обед мы раскроем глаза и начнется новый важный день.

Счастье ложиться спать на рассвете и вставать, когда хочется.

- - -

Мне нравятся памятники, само слово понятно объясняет зачем они – на память. Мне бы хотелось на 23 сделать памятник, чтобы две наши обезличенные фигуры сидели на той скамейке. Это были бы мы, которые замерли и решили не идти дальше во времени. Безмятежные, знающие жизнь и все ответы. Чтобы кто-то бежал мимо рядом суетной, а мы незаметно постреливали в него из пальца как из пестика. Посмеялись: «вот чудной, мир же познается с места!»