Сделай сам — торговцы и бытие

В данной заметке я попытаюсь разобраться, за что Иисус и Аристотель не считали торговцев за людей, при чём здесь ликвидность, и почему некоторые вещи, всё же, следует делать самостоятельно.

На это размышление меня натолкнул давний спор с моим знакомым про эпизод с торговцами из библии. Для тех кто не знает: во всех мейнстримных версиях священного писания есть фрагмент, где Иисус приходит со своими учениками в храм, и обнаруживает там торговцев жертвенными животными. После этого он скручивает плеть из веревок и выгоняет ей из храма торговцев с животными, а "прилавок" — ломает и переворачивает.

Нюансом данной истории является то, что торговля в храме имела подтвержденно традиционный характер. Торговцы располагались не в самом храме, а в отдельном дворе, торговали они не всем подряд, а только животными для жертвы, менялы не являлись валютчиками, а только обменивали римские деньги на необходимые для ритуала шекели. Само явление торговли объяснялось тем, что храм был один, и ходить до него с жертвенным животным несколько сотен километров было не очень удобно. То есть австрийские экономисты вероятно сказали бы, что принимающий жертву Бог скорее оставался в плюсе, потому что без торговцев, вероятно, многие просто не приносили бы жертву в храме. Кроме того, не ясно, почему Иисус вообще так обозлился на неправедных людей, и вместо привычных чудес или речи они получили веревкой по хребту.

Существует много ответов и трактовок этого фрагмента. Есть самые разнообразные версии начиная с той, что Иисус не бил людей, а только животных, а возмутила его коррупция и заканчивая тем, что фрагмент описывает рейдерский захват храма воинствующей сектой. Но моё размышление посвящено не этому, а скорее формализации нелюбви к торговцам. Дело в том, что эта избирательность, с которой торговцам досталось больше чем любому другому грешнику, не является чем-то особенным для времён написания библии. Многие полагают, что именно поэтому такой спорный фрагмент и попал в самые разные писания, оставшись нетронутым. Такое часто бывает с записанными обычаями или традициями, которые, исчезнув и оставив после себя только текст, вызывают удивление у будущих читателей. 

Если попытаться формализовать отношение к торговцам в философии Древней Греции и Древнего Рима (например, через мнение о них Аристотеля, Платона, Сократа, Цицерона и т.д), то получится примерно вот что: торговцы делают общество хуже; занятие торговлей — грязное занятие; всякий успешный торговец — негодяй; в хорошем обществе торговцы должны жить отдельно и иметь статус раба/иностранца. При этом те же мыслители были достаточно наблюдательны и признавали пользу торговли для эффективности города и его развития. То есть полагалось, что торговцы — это нечто вроде вонючего и блохастого пса, который в некоторой степени полезен, но ему следует находиться в будке за домом. В общем-то говоря, можно сказать что для человека, в принципе задумывающегося о концепциях блага, праведности и добродетели в эпоху Иисуса (плюс/минус несколько сотен лет) и не стоящего в оппозиции к основным мыслителям тех же времён, торговцы как бы и не являлись людьми, а потому вполне заслуживали плети из верёвок вместо слова.

Далее можно попытаться формализовать, за что именно мыслители о благе не любили торговцев. Мы можем пропустить ряд заявлений о том, что торговцы и свободный рынок приводят к гибели общества торговцев и свободного рынка, т.к в данных размышлениях полагается что свободный рынок и торговцы являют собой нечто (ценное), что не должно погибать. Далее следуют общие заявления о том, что для успеха торговцу полагается наживаться на чужом горе — продавать зерно в голод, давать в долг под большой процент человеку в отчаянии, etc.

Их, как мне кажется, тоже следует пропустить, потому что из таковых мнений всё еще не следует, что торговцы это не люди и не члены общества, которых должно сегрегировать. Я имею в виду, что занятий, обязующих человека быть негодяем, явно больше, чем только торговля, но особый статус имеет именно она. Далее начинаются заявления о том, как именно торговцы разлагают общество и дурно влияют на людей, и вот именно их мне и хотелось бы формализовать. На мой взгляд, если последовательно собрать эти оскорбления, то кратко эту претензию можно записать так: торговцы увеличивают ликвидность денег.

Когда я говорю ликвидность, я имею в виду возможность денег быть обмененными на некоторое количество вещей. Ликвидность денег растёт, если сегодня я мог купить за них только персик, а завтра могу купить еще и лимон. Когда ликвидность денег становится слишком высока, это почему-то пугает людей, которые об этом думают. Этот страх настолько всеобщий, что фразы наподобие: "В нашем мире можно купить все", или "Эти люди поклоняются только деньгам" давно стали клише. Мне кажется, фраза: "Думаю о слишком большой ликвидности денег" могло бы стать отличным статусом для профиля в какой-нибудь социальной сети для реакционеров. На эту тему тоже написано много статей и даже книг, включая концепт перехода общества Стасуса в общество Денег. Но давайте попытаемся формализовать и этот страх, и задать вопрос — а что вообще в теории не может быть куплено за деньги? 

Мне бы хотелось подобрать ответ, который был бы наиболее элегантен и который бы позволил формализовать вопрос ещё сильнее. Представим например психически здорового умного человека, который отказывается от "грязных" денег со словами: "Я хочу остаться честным человеком". Или например человека, который отказывается от хорошо оплачиваемой, но скучной работы в пользу своего хобби ("Счастье мне важнее") .

Подразумевается, что "счастье" или "быть честным человеком", являются некоторыми благами, которые нельзя купить за деньги. Поэтому выражение вроде: "Я не возьму твои деньги, потому что мне важнее не деньги, а персик" нам кажется бессмысленным: персик ведь можно купить, почему бы человеку не взять деньги и не купить за них персик? Я думаю, что на вопрос можно ответить вот как: за деньги нельзя купить то, чего не могут сделать другие люди. Мы можем подумать дальше и сказать: вещи, которые нельзя купить за деньги, делятся на две категории: те, которые в принципе нельзя получить, и те, которые можно сделать только самому. "Быть честным человеком" или "счастье" могут ( на данный момент) быть получены человеком только самостоятельно, и не могут быть получены им от других людей. Поэтому отказ от одного из этих благ ("быть честным человеком" и "деньги") в пользу другого кажется нам логичным, по крайней мере, с точки зрения языка.

Возвращаясь к вопросу ликвидности, на первый взгляд может показаться, что набор вещей которые даже в теории нельзя купить за деньги, статичен. Я имею в виду, что мы можем разделить в голове те вещи, которые пока нельзя купить за деньги, от вещей которые никогда нельзя купить за деньги. Например, мы можем сказать, что сейчас в такой-то стране нельзя купить печень или сердце ещё живого и здорового человека. Но мы можем себе представить, что такую услугу, в теории, можно получить, если заплатить много денег человеку, который к примеру хочет помочь семье и при этом не хочет жить дальше. Тем не менее, мы можем сказать: "Нельзя купить честность" и подразумевать, что другие люди не сделают нас честными, сколько денег бы мы им ни предложили и в какой ситуации они бы не оказались. Мы подразумеваем, что у них отсутствует физическая возможность превратить "сделать меня честным" в услугу. 

Однако на самом деле, размер набора вещей, которые никогда нельзя купить за деньги, скорее динамичен, и растущая ликвидность денег может сокращать его. Я имею в виду, что людям некоторое время назад могло показаться, что такие вещи, как земляной участок или социальный статус никогда не станут покупаемыми. В двух сделках из примера возможных сегодня, происходит нечто вроде продажи сервиса: люди соглашаются с тем, что отныне данный участок земли считается собственностью иного человека, а не того, кому она принадлежит, например, по праву наследования. Или же они соглашаются с тем, что отныне у человека такого-то статуса этот статус становится иным и отныне обращаться с ним стоит в соответствии с этим статусом.

Это соглашение думать своим умом вещи так, а не иначе, и является сервисом, который можно купить сегодня, но нельзя было купить раньше. Нам сложно помыслить, как мы можем произвести работу ума, которую никогда ранее не делали, и по этой причине набор вещей кажется нам статичным. Но мы можем смело пофантазировать и представить, что раз уж когда-то за деньги нельзя было купить землю, статус, работников, еду, орудия — а теперь можно - то, вероятно, и в будущем станет возможно купить вещи, которые сегодня (некоторыми) считаются никогда не покупаемыми: счастье, честность, достоинство, любовь.

Тут важно оговориться, что некоторые вещи перешли из категории никогда в категорию пока или же в категорию можно, не столько из-за растущей ликвидности, сколько из-за научно-технического прогресса. Но, как мне кажется, тот самый страх вызывают вещи, которые совершили этот переход из-за ликвидности. Иначе говоря, нас пугают и вызывают отторжение вещи, которые, по нашему мнению, должны находиться в категории "никогда нельзя будет купить", но они, благодаря растущей ликвидности, перешли в категорию "можно купить сейчас" или же в категорию "пока нельзя купить сейчас".

Точнее, нас пугает то, как поменялся ум окружающих людей и нас, став способным совершать движения, которые ранее были невозможны. Мне кажется, Аристотель и прочие полагали что именно торговцы способствуют таковому изменению, и именно это они полагали развращающим. Мы можем представить этот процесс в виде некоей опасной лихорадки ума, которую вызывают паразиты в виде торговцев. Именно поэтому их, в рамках такой модели, следует погнать из храма плеткой и сегрегировать в отдельное гетто за городом.

Чтобы понять, почему вообще этот процесс является чем-то нежелательным, нам следует поменять оптику с современной на оптику этики Аристотеля. Давайте подумаем, как мы обычно судим о том, каков человек, какая он личность, какими качествами он обладает, и что самое главное: как мы судим эти же вопросы касательно себя. 

Современная методология отличается от древней тем, что придаёт большее значение движениям ума, нежели действиям. Я имею в виду, что мы считаем возможным судить других и себя по "внутреннему миру", игнорируя физические действия. С точки зрения современной оптики, вор становится негодяем не в момент совершения кражи, а в момент принятия решения украсть. Тот же вор становится праведным не когда возвращает украденное, а когда раскаивается у себя в голове и принимает решение искупить свою вину. Можно сказать, что обретение хороших или плохих личностных качеств, в представлении современного человека, происходит не в ходе совершения поступков, а в ходе размышлений и внутренней работы над своей личностью.

В доказательство я могу привести тропы из современного искусства — злодей в фильме может совершать только трусливые, алчные и жестокие поступки, но мы прощаем его (или должны простить по задумке режиссёра), когда узнаём, что причиной этих поступков было желание благих вещей. Точно так же искупление, обретение хороших качеств, демонстрируется как разрешение личностного конфликта в голове. Когда персонаж начинает совершать благие поступки вместо злодеяний — он уже добродетелен для нас только потому, что принял таковое решение.

Для нас уже не важно, насколько он будет хорош в совершении этих благих поступков и сможет ли он совершить их в принципе, главным для нас является зафиксированное движение "внутреннего мира". Мы легко можем полагать себя милосердными, щедрыми, храбрыми, мужественными, не совершив за всю жизнь ни единого поступка, подтверждающего эти качества. Наоборот, наши поступки могут быть исключительно жестокими, скупыми и трусливыми, но мы просто проигнорируем это, обращаясь к тому, каков наш "внутренний мир". Внутренний мир чаще же всего является сборником качеств, которые мы хотели бы иметь. Иначе говоря, в этой оптике мы храбры не потому, что совершили храбрые поступки, а потому что готовы совершить их в своей голове и потому что считаем (в голове) храбрость благом.

Оптика этики Аристотеля предлагает нам другую методологию. В ней мы всё ещё полагаем, что у человека есть "внутренний мир" в виде долженствований, страстей и устоев. Так же мы полагаем, что этот внутренний мир является первопричиной поступков человека. Но мы категорично считаем, что любое человеческое качество и изменение его внутреннего мира может быть приобретено исключительно в результате поступка. Иначе говоря, человек становится храбрым совершая храбрый поступок, трусливым совершая трусливый, героем — геройствуя, философом — размышляя и так далее. Из этого подхода следует, что само содержание нашей личности, то, кем является человек, то, какая у нас душа, следует исключительно из того, что мы физически, суммарно совершили и совершаем на данный момент. То есть в мире где физически нельзя совершить трусливый поступок, в рамках этой оптики, в принципе не может существовать трус.

Теперь вернемся к ликвидности. Представим, что ранее нельзя было купить услугу уборки квартиры, но в результате расширения ликвидности таковая услуга стала продаваться. Физически это означает, что некому человеку Икс теперь рациональнее и практичнее не убираться в квартире самому. Рациональным действием будет поработать за деньги в профессии, на которой специализируется Икс, и затем купить на эти деньги уборку квартиры. Со взгляда в современную оптику ничего страшного не случилось. Со взгляда в оптику Аристотеля — человек физически утратил возможность быть, сбыться, стать хозяйственным. От его личности, самости, как бы отрезали кусок того, кем он мог бы стать. Давайте будем несколько более точными: физически возможность убрать квартиру самостоятельно, став в этот момент хозяйственным, осталась. Но были созданы такие стимулы и условия, где это действие более не является практичным и рациональным, предпочтительным.

Давайте представим человека, который специализируется на изготовлении пластмассовых вилок. Он обучился этому делу, практиковался и делает вилки лучше других. Час его труда стоит дороже, чем час некого сервиса. Рациональным поведением для такого человека будет заниматься исключительно изготовлением вилок, а на все остальные дела покупать сервис.

Я имею в виду, что он может не убираться, не готовить, не учить своих детей, не придумывать себе развлечения — он может только делать вилки, а для остальных дел вызывать клининг, доставку еды, репетитора, покупать подписку на медиа. Это преувеличенный пример. Людей, способных купить весь доступный сервис на каждое действие, мало. Также некоторые действия мы всё ещё считаем важными делать самостоятельно, даже если профессионал справился бы с ними лучше и быстрее.

Например, едва ли кто-то вызовет сервис который побудет вместо него хорошим другом или который выполнит за него супружеский долг. Тем не менее, набор действий которые можно заменить деньгами и который в реальности действительно ими заменяют, иногда даже ярче примера про вилки. Например, люди могут дать денег оппозиционной организации и полагать что только от этого стали революционерами. Или же они могут дать денег детскому дому и полагать себя от этого милосердными. 

Я не утверждаю, что донация каким-то организациям не является добродетелью. Просто стоит понимать, что из оптики Аристотеля такой человек сбылся, стал, только лишь производителем вилок и меценатом. Он не стал милосердным, храбрым, хозяйственным. Он не стал и не сбылся как гражданин или как оппозиционер. Так как для того чтобы обрести эти качества, необходимо совершить действия с ними связанные, а всё, что делал человек из примера — производил вилки и платил деньги.

Теперь, для завершения формализации, нам нужно ответить почему и это плохо. Я имею в виду, что такого в том, что человек являет из себя только производителя вилок и плательщика денег. Что с того, что он не обладает иными качествами, которыми мог бы обладать. Думаю, мнение Аристотеля по этому вопросу совпадает с цитатой одного американского фантаста о том, что "Специализация — удел насекомых". Кажется, для Аристотеля такой человек и является насекомым, чем-то вроде муравья. Он производит одну функцию для муравейника, а все остальные потребные ему вещи делают ему другие муравьи.

Такой человек не является человеком в его понимании, потому что нет и качеств, которыми можно его охарактеризовать. Точнее говоря, по этим качествам он скорее логически подходит под насекомое, чем под человека. Игрек — человек: он является храбрым, но малодушным, хорошим мужем и плохим другом, хорошим философом и плохим музыкантом. Он получил эти качества, занимаясь определёнными делами. Икс из примера — человек, но всё, что про него можно сказать — он хорошо делает вилки и разумно тратит деньги. Муравей-рабочий хорошо режет листья и приносит в муравейник комки грязи. Это свойство объектов являться или не являться тем, чем им должно быть, Аристотель так же полагал благом самим по себе.

Тут я хочу разойтись во мнении с Аристотелем и с республиканцами, и немного покритиковать паттерналисткую концепцию гонения торговцев. С точки зрения концепций αρετή или virtue, добродетельный гражданин должен стремиться к тому, чтобы в обществе были такие стимулы, которые бы делали практичным и рациональным добродетельные деяния его граждан, и не было тех, которые делают практичными недобродетельные.

С таким подходом, конечно же, кажется разумным просто запретить торговцев, выгнать их из храма и города бичом из веревок, остановив расширение ликвидности. Но в таком случае мы попираем свободу воли, то есть ограничиваем возможности граждан стать недобродетельными людьми. С христианско-либертарианской точки зрения человеку должно обладать свободой совершать как недобродетельные, так и добродетельные поступки. В этом некоторая, как мне кажется, разница с классическим республиканизмом: с моей точки зрения, человек в общественном должен стремиться к тому, чтобы у граждан просто была возможность совершать добродетельные поступки. Плохие или хорошие стимулы не могут и не должны быть запрещены силой — каждый человек имеет право воспользоваться своей свободой воли и решить, поддаваться им или нет.

Тем не менее, людям, разделяющим оптику Аристотеля, вероятно, стоит нащупать и открыть в себе долженствование, которое перевесит стимул заниматься чрезмерной специализацией. Мне кажется очевидным, что Аристотель не придавал самоценности тому, что люди становятся кем-то только через действие. Я имею в виду, что он описывал это явление как наблюдаемый факт, без какой-либо окраски. Думаю, во времена Аристотеля не было таких сильных стимулов быть насекомым, и поэтому он ощущал лишь угрозу, но не вопрос что делать в мире победивших торговцев.

Я не могу нащупать достаточно убедительный ответ на вопрос: почему бы мне не продолжать покупать большую часть вещей, вместо того, чтобы делать их самому. Я могу видеть только долженствование сбыться и стать личностью с как можно большим количеством качеств, быть больше человеком, чем кем-то ещё. Не уверен, что оно может быть достаточно сильным, чтобы перевесить в сформировавшемся человеке текущие стимулы.

Напоследок, когда мы достигли финальной точки формализации, попробуем объяснить что же так разозлило Иисуса, чтобы это было не оскорбительно для христиан. Я могу предположить, что он нашел возмутительным саму идею людей, которые вместо незабываемого ритуала, где нужно вести толстого вола за триста километров от дома и потом подниматься с ним в гору, выбрали производство вилок. Странно было бы полагать, что служение Богу через избранный им путь можно купить, как персик или одежду у другого человека. Я могу богохульствовать, но, как мне кажется, с точки зрения Бога лучше не приносить жертву вовсе, чем принести жертву, используя специализацию вместо ритуала. Как либертарианец, я не могу и не хочу утверждать, что торговцы заслуживают полученного в этом фрагменте наказания. В конечном итоге, и в современном мире победивших торговцев мы можем видеть множество разносторонних, сбывшихся-как-люди личностей — и быть ими.