ЛЕБЯЖИЙ ХОЛОДЕЦ

У нас в семье никогда не было животных, но однажды, к моему удивлению, родители решили завести собаку. Мамке это пришлось по душе и со временем она очень увлеклась животными. Со временем дом пополнился другими представителями фауны: кошками, рыбками и в конце концов рысью. Животные стали одной из причин, почему мы переехали из города в сельскую местность. Рысь кстати звали Лариса, мама иногда ласково звала её Ларысей.

Как только мы переехали, наше хозяйство стало разрастаться и появилось множество других братьев меньших, самых обычных и не очень: коров, коз, павлинов, муравьёв. Но сколько бы разных друзей у нас не появлялось, самыми любимыми у мамы стали белые лебеди. Она в них души не чаяла, особенно когда готовила из них еду. Мать утверждала, что лебяжье мясо нежнее куриного, имело какой-то особый вкус и было чуть ли не лечебным, хотя, поедая её стряпню, я ничего подобного и не чувствовал – обычная курица. Ну или не обычная.

Период мамкиного увлечения животными пришелся аккурат на мой поздний пубертат. Я ненавидел всё вокруг: своё кривое и прыщавое ебло в зеркале, родителей, муравьёв, свиней, гомосексуальных пауков, лебедей и даже рысь Ларису. Но отдельно от всего я ненавидел холодец. Эту ненависть я пронёс через всю жизнь с самого детства до сегодняшнего дня. Проблема в том, что окружающие не могли отделить истинную ненависть от гормональной и всегда воспринимали это в шутку, на каждом застолье запихивая в меня это отвратительное варево, похожее на застывшую блевотину беззубой старухи, лениво мнущей своими лысыми дёснами размокшую пищу.

Приближался юбилей моей двоюродной бабки Нины. Как и все назойливые и наглые старухи, она каким-то образом уговорила моих родителей использовать наш дом под её праздник. Под это дело моя маман решила приготовить холодец, но по своему обыкновению, сделать его она хотела из лебедя. По традиции к холодцу добавятся котлеты, жаркое и пирожки. Полный фарш!

Решив, что её здоровому лбу-сынку пора бы уже приносить пользу, мама в приказном тоне попросила меня принести ей птицу, а бабка, уже приехавшая из своих пердей, что-то там отвратительно поддакивающе вякала, но я старался не обращать внимания, чтобы не сорваться. По этой причине я сразу выскочил из дома, дабы поскорее остаться одному.

Прогулочным шагом пубертат пошёл по большому участку в противоположную от дома сторону: туда, где содержались животные. У нас был оборудован небольшой зоопарк с открытыми вольерами, они выглядели как большие деревянные кубы, обитые металлическими сетками. Я подошел к одному из таких кубов, три на три метра, где одиноко сидел последний из лебедей. В тот момент я пытался вспомнить, как звали это белое чудо и мысленно назвал его Динь-Динь, как героиню моей любимой истории про «Питера Пэна». При моём приближении рысь Лариса в соседнем вольере подняла свою мохнатую голову, флегматично взглянула на незваного гостя и снова заснула.

Лебедь обречённо смотрел на гостя, отворившего дверь его камеры смертников. Я взял его за бока, чтобы он не паниковал и не размахивал крыльями, поднял тяжёлую тушу и увидел яйцо, покоившееся в скомканном сене. Динь-Динь была девочкой, вот это да! Я немного опешил и птица, почуяв слабость палача, стала вырываться и махать крыльями. В пылу борьбы я всё же скрутил её, лебединая шея оказалась внизу, где-то между моих ног, а около своего лица я наблюдал белый пух на её заднице. Между редкими перьями я разглядел розовую клоаку, которая немного расширялась и трепетала при частом дыхании Динь-Динь.

Длинная шея беспокойно извивалась у меня в паху, задевая отвисшие от жары яйца и раскрытую залупу, которую я оголял, чтобы уменьшить её чувствительность. Естественно, под своими тонкими шортами я был без трусов, поэтому каждое движение шеи Динь-Динь находило своего адресата в ветвлениях нервных окончаний чувствительной уздечки. Ох, Динь-Динь, какая ты шалунья, – думал я, наблюдая, как она игриво смотрела на меня, повернувшись.

Не отдавая отчёта в собственных действиях, я медленно приблизился к аппетитной и манящей розовой дырочке. В сантиметре от неё я почувствовал потоки воздуха, которые исходили от низкоамплитудного трепетания её стенок, словно кто-то нажимал на небольшую медицинскую грушу. У воздуха был лёгкий запах свежих роз и не менее свежих кишечных газов.

Я закрыл глаза, высунул язык и прислонил его к нежному отверстию, успокаивая его нервозные движения. Динь-Динь до этого елозившая, резко замерла. Мой язык ярко ощущал солоноватый вкус куриных крылышек «KFC», приправленных овсянкой. Несколько прикосновений к влажному податливому кратеру только усиливали жажду страсти. Я стал облизывать и ласкать языком детородный анус благородной птицы, издававшей томные клокочущие звуки, которые неопытный любовник интерпретировал как удовольствие.

Погрузив язык в тугие стенки клоаки, я почувствовал кислый привкус слизи, которая помогает яйцу протискиваться через этот тугой тоннель, и в этот момент мой вставший хуй так налился кровью, что до боли натягивал высохшую уздечку.

Я огляделся, спустил свои шорты, освободив натянувшуюся шпагу, и плюнул на набухшее отверстие Динь-Динь. Затем поднёс к нему свою сизую шляпу, растирая липкую харчу по розовой слизистой. От контакта с лебедиными выделениями залупу сразу защипало, но это скорее было приятно. Любовная химия, мать её.

Силой тонких бицепсов я протолкнул свой изогнутый нефритовый стержень в яичное отверстие крылатой богини. Медленно и нежно член протискивался всё дальше и дальше, заставляя Динь-Динь покрякивать. Тёплые стенки зоовлагалища туго обхватывали тонкий хуй, а яйца от возбуждения начали скукоживаться. Динь-Динь расправила свои огромные крылья и вытянула шею. Она всё больше тряслась от напряжения с каждой фрикцией, а затем закричала в клоачном оргазме. В этот момент её яйце-анус сжался, максимально плотно обхватывая подростковый пенис, что я в ту же секунду замалафил одновременно со своей любовницей.

На некоторое время подросток застыл, запечатлевая этот момент в своей памяти, а лебединая шея расслабленно поникла. Я вытащил хуй, отверстие со звуком схлопнулось и через пару секунд оттуда показалось яйцо. Я ошалело поймал его, а Динь-Динь повернулась ко мне, чтобы поглядеть на своё чадо. Ещё мягкий плод, покрытый густой спермой быстро застыл на воздухе, запечатывая моё семя в птичьей яйцеклетке. Яйцо в руке медленно опустилось на подстилку из сена, а я размышлял о дальнейшей судьбе матери этого гомункула и о своей роли молодого отца.

В этот момент я услышал голос матери, раздражённо звавшей потерявшегося сына. Оставив своего отпрыска на Ларису, я мягко взял за бока его мать. Время замедлилось, солнце расправило лучи, освещая обоссаную тропинку посреди нестриженной травы, по которой тяжёлой поступью шагал новоиспечённый отец, нёсший в руках свою прекрасную возлюбленную прямиком на кулинарную голгофу.

Я нехотя передал матери Динь-Динь и ушёл посмотреть на свое яйцо в вольере. Юный батя наблюдал за ним несколько часов, пытаясь придумать, как его выходить и как воспитать, пока мамка снова меня не позвала. Её просьба была простой – сходить в магазин за копчёностями и водкой для гостей. Выбора у меня не было.

Вернувшись, я отнёс пакеты на кухню, а бутылку водки убрал в холодильник. Поставив сосуд на полку на дверце, я увидел большое прямоугольное металлическое блюдо с высокими стенками, накрытое тканью. Блюдо было вытащено на стол, вафельная плащаница полотенца – сорвана, и взору предстало застывшее желе с непонятным месивом. Где-то далеко в затылке гуляла мысль, что Динь-Динь, наконец, отправилась к праотцам, а её молодое тело было истерзано ручной мясорубкой, но я всё же решил отдать ей последнюю честь, испробовав тела во второй и последний раз.

Я взял столовую ложку, зачерпнул желе до самого дна и отправил в рот. Вкус и консистенция были мне неприятны, поскольку напоминали старый комок соплей с размякшими кровяными корками. Первую ложку я ещё хоть как-то осилил, хоть липкая масса и застряла в горле, но вторая вызвала такой сильный рвотный рефлекс, что полупереваренная вчерашняя еда, уже почти достигшая ануса, проделала весь путь по желудочно-кишечному тракту обратно до самого горла и вышла вонючей массой в блюдо с холодцом, заполняя пустоты, образованные ложкой, а также добавляя немного сверху. Я знатно прихуел, представляя как огребу от мамки и бабки за осквернение святого Грааля, поэтому, поглядев на него и не заметив особых различий застывшей и жидкой частей, поставил его обратно в холодильник.

К моему счастью, к тому времени, как холодец вынесли к столу, он успел полностью застыть, и когда с него сняли покрывало, моя мошонка, которая была напряжена всё это время, тут же расслабилась так, что яйцо ударилось об стул, причиняя мне страдания уже другого рода. Холодец по традиции стоял рядом со мной, но в этот раз жрать я его точно не собирался.

Уже изрядно накидавшись, бабка захотела закусить злую самогонку лебяжьим холодцом и зачерпнула столовой ложкой большую порцию тёмного мутного варева, прямо в том месте, куда я недавно жирно наблевал. Пока она несла ложку рядом со мной, на просвет в пляшущей полупрозрачной массе я увидел ошмётки от вчерашних полупереваренных грибов и очистки от семечек подсолнуха, которые я недавно употреблял. Все эти артефакты плавали в мутноватой взвеси мелких фекальных пузырьков.

Не подозревая подвоха, моя дальняя родственница положила себе в рот кусок желе и смачно пережевала его, громко чавкая. «А-ху-ительно! За-е-бись!» – выдала бабка очередной перл, показывая большой палец, а я в тот момент еле сдерживал порцию блевотины. Продолжая жевать, моя бабка сделал ещё один подход к миске, зачерпнула деликатеса и в момент, когда она открыла рот, стоя прямо над корытом, из него упали недожёванные ошмётки моей застывшей блевотной массы обратно в блюдо, издавая смачные шлепки. В этот момент я не выдержал и тугой струей блеванул прямо в лебяжье месиво, через край наполняя миску, а затем прямо бабке на ноги.

Пьяные родственники женского пола тут же стали на меня орать, что я испортил кулинарный шедевр, а все мужики – дико ржать до хрипоты. Под их крики я выбежал на улицу и направился прямиком к вольерам, где горел тусклый свет. Мне хотелось посмотреть, как поживает моё дитя, ведь это единственное, что в тот момент меня волновало. Подойдя вплотную я увидел, что рысь Лариса, жившая по соседству, совсем озверела от голода и порвала сетку в клетку Динь-Динь, потому что занятые настырной бабкой хозяева забыли покормить свою любимицу. Я заметил только осколки скорлупы и копошащуюся в них Ларису с довольной мордой, поэтому упал на колени и заплакал, осознавая, что сегодняшний день навсегда отпечатается у меня в памяти как день, когда я обрёл семью и потерял её. Мы ведь так и не дали имени нашему гомункулу, а я хотел назвать его Питером Пэном, но судьба распорядилась иначе.

Я вернулся в дом и поднялся по крутой скрипучей лестнице, чтобы оказаться в своей комнате на втором этаже. Снизу проходила старческая дискотека, но мне было всё равно, потому что потеря ребёнка тёмным покрывалом накрыла душу беспросветным отчаянием. Чтобы хоть как-то растрястись и заполнить душевную пустоту, я полез в Интернет искать зоопорно. Наткнувшись на мужика, ебавшего крокодилицу, я вспомнил о Динь-Динь и тут же подрочил. Кончив в подушку, я понял, что всю грусть как рукой сняло, поэтому быстро вернулся обратно за стол, чтобы прибухнуть немного самогонки, дабы помянуть свою потерю. Самогонка постепенно делала своё дело, окончательно стирая память о ненависти, любви и ужасной потере, а жизнь медленно, но верно, возвращалась на круги своя, как в дешёвом ебанутом сериале.

https://t.me/uporoto