la primavera

C самого утра в раю было неспокойно — аджуммы из отдела распределения душ суетливо бегали из кабинета в кабинет. Когда Хёнджин только зашёл в офис, на него сразу налетела госпожа Ким и потащила за собой.

— … в записях восемнадцатого года чётко сказано, что Ангел Пак занимался распределением…

Кажется, Хёнджин зашёл в самом разгаре разборок. На его губах заиграла слабая улыбка при упоминании наставника. Надо его навестить.

— Хван Хёнджин! — женщина, что всё ещё держала его под локоть, громко оповестила о прибытии.

Открытые настежь окна создавали в помещении сквозняк, отчего на ближайших столах колыхались бумаги.

Хёнджин искренне порадовался атмосфере в комнате — прохладно, освежающе, чуть напряжённо. Пахло интригами и сгоревшими дедлайнами. Это как начать писать отчёт о распределении за три дня до сдачи. Всё, как он любил.

— Опаздываешь, — его коллега, Йеджи, посмотрела на Хёнджина так, будто он ей специально напакостил.

— У нас свободный график, — он развёл руки в стороны. — Мог бы вообще не приходить, — наигранно сладко улыбнулся, на что Йеджи только скривилась и недовольно дёрнула крыльями.

Со стола упала ее кружка, натворив столько шума, что выражение лица Йеджи из рассерженного стало угрожающим.

— У тебя с этого дня новый проект.

После небольшой взбучки и объяснения технического задания день даже улучшился. Из плюсов — больше не надо таскаться в офис. Минусов пока не было.

Как и сказала Йеджи, на газоне перед офисом неподвижно лежал юноша. Чёрные вьющиеся волосы частично закрывали его умиротворённое лицо. Хёнджин опустился перед ним на корточки, чтобы убедиться, что тот действительно жив. Убрав пряди с лица и почувствовав чужой пульс, Хёнджин осознал три вещи.

Первая — незнакомец был невероятно красив. Нельзя было не облизать взглядом его пухлые губы, высокий лоб и идеально очерченные скулы.

Вторая — Хёнджину знакомо его лицо. Он где-то его видел раньше, что было технически невозможно.

Третья — у парня не было крыльев. Ангел Чон аккуратно перевернул его, чтобы убедиться в том, что его спина была совершенно чистой.

На небесах никогда не было бескрылых существ.

Совсем.

С причинами можно было разобраться и позже. А пока очаровательное создание, с которым ему предстояло работать, уже потихоньку приходило в себя.

— Привет! Я Хёнджин, — он лучезарно улыбнулся. — И у меня такое впервые, если честно. Я помогу тебе адаптироваться.

Прогнозы на ближайшее время казались положительными. Хёнджин был мастером в оказании моральной поддержки.

***

Люди меняются. В поиске чего-то нового решаются на немыслимые эксперименты. Спеша, они падают и сильно ударяются. А в попытке заработать больше денег, губят своё здоровье.

День за днём, год за годом Чан упорно шёл к своей цели. В современном мире стать выдающимся музыкантом достаточно сложно. Но, когда есть парочка талантливых поддерживающих друзей, возможным становится почти всё.

Той весной Чан открыл для себя много нового.

Например, если смешать колу с молоком, получившийся напиток будет не так плох на вкус. Если указательный палец больно прищемить дверью машины, ближайшие два месяца придётся ходить с синяком. Если долго изматывать себя тренировками, работой, и волонтёрской деятельностью, пропуская приёмы пищи и жертвуя сном… Можно увидеть ангелов.

— Погоди, ты серьёзно? — глаза Хёнджина округляются одновременно с тем, как он прикладывает ладонь ко рту. — Вы это пили?

Он заливисто смеётся, из-за чего крылья за его спиной начинают дрожать вместе с ним. Чан невольно заглядывается.

— Как думаешь, это могло повлиять на то, что ты сейчас, — он театрально делает паузу и обводит в воздухе круг, — тут? — Хёнджин ехидно улыбается. Чан даже думает, что это какая-то очень сложная галлюцинация. Ангелы не должны разбираться в чёрном юморе.

Хёнджин опирается на выпрямленные руки за своей спиной и запрокидывает голову, подставляя лицо солнцу. Яркий свет, пробивающийся сквозь листву, заставляет его щуриться. Очаровательные ямочки на его щеках делают Чана слабым.

Зелень эдемского сада простирается на десятки метров вокруг. Пышные кроны деревьев тихо шелестят, укрывая человека и ангела в своей тени. Где-то рядом слышно журчание  воды. Кажется, фонтан… Или водопад? Чан ещё не успел всё изучить.

Он в этом месте почти месяц, кажется.

Говорят же, что счастливые часов не наблюдают. Вот и Чан после смерти перестал следить за временем. Он еле смирился с тем, что произошло. С тем, что назад уже не вернуться.

По саду гуляет лёгкий ветерок, приносящий перешёптывания других ангелов, что косо смотрят на Чана. Они сторонятся, опасаются. Хёнджин как-то сказал, что тут редко встречаются те, у кого крыльев нет вовсе.

Чан редко вспоминает о своей жизни, в силу райского заклятия. Да и Хёнджин старается облегчить его адаптацию изо всех сил. Но когда ассоциативные связи возвращают мысли к прошлому,  воспоминания накрывают Чана холодной волной, сжимая внутренности в сильнейших приступах тоски.

— Тебе туда не надо, — Хёнджин строго смотрит на Чана. Его кулаки сжаты, а на скулах ходят желваки.

И Чан всё понимает. Правда всё понимает, ему бы просто согласиться с голосом разума и успокоиться, а он…

— Мне нужно, — его голос дрожит. — Пожалуйста.

— Чани, — Хёнджин разжимает пальцы, и поднимает ладони вверх, — вдохни, — переворачивает вниз и опускает, — выдохни.

Чан как загипнотизированный повторяет за ним. Вдох. Выдох.

— Всё, что ты там увидишь, тебе точно не понравится.

— Там моя семья, — взмаливается он.

— Я знаю, — Хёнджин грустно улыбается, обнимая себя руками. Массивные крылья качаются вперёд, частично закрывая тело.

— И моя собака Берри! Я о ней рассказывал, — Чан складывает ладони в умоляющем жесте перед собой.

— Я помню. Но ты же слышал, что говорила госпожа Ким? Чем быстрее ты смиришься с тем, что произошло, тем раньше сможешь овладеть силами, которые тебе даруют небеса. Разве ты не хочешь этого? Собственные крылья это же так… — увидев, что Чан заметно погрустнел, он осекается. — Сфокусируйся, пожалуйста, на цели, — он садится на траву, поджимая ноги. — Продолжим медитацию.

Так проходят дни. Пролетают недели.

Чан о многом узнаёт, когда умирает.

Во сне ему снова и снова приходят лица друзей и родных, хотя Хёнджин утверждает, что ангелы снов не видят. Чану больно от воспоминаний, которые тоской разъедают душу.

К тому же, его мучает жажда любопытства, потому что он разительно отличается. Он явно отличается от окружающих и это, чёрт возьми, заметно.

— Хёнджин, — Чан мягко касается чужого запястья, просто чтобы привлечь внимание. — Почему только у меня нет крыльев?

Хёнджин подтягивает колено к себе, разворачиваясь всем корпусом. Чан же с интересом смотрит вниз, с высоты, кажется, птичьего полёта. Что странно, птиц он тоже здесь не видел. И лифтов, само собой. А в это место его принёс Хёнджин — у него, оказывается, очень сильные крылья.

— Знаешь, — он тяжело вздыхает, — люди обычно сюда не попадают. — Слова режут слух и не хотят иметь смысл. — Мы здесь родились. А ты...

Чан усмехается, замечая, что Хёнджин пытается избежать слова "странный".

— …необычный.

— Что происходит с людьми, когда они… мы умираем?

— Ты же слышал про реинкарнацию? — он улыбается. — Ваши души обычно просто перерождаются в другом теле.

Это действительно странно. Хочется узнать больше. А ещё хочется хоть на минуту снова оказаться с семьёй.

— Мы можем спуститься на землю?

Хёнджин грустно опускает голову, закрывая себя крылом.

— Я могу, — он сжимает кулаки и тут же их разжимает, пытаясь собраться с мыслями. — Но ты…

— Я был бы тебе очень признателен, возьми ты меня с собой.

— Тебе будет больно видеть жизнь, к которой ты никогда не вернёшься, — Хёнджин честно пытается его вразумить.

— Я справлюсь.

***

Хёнджин действительно боялся, что Чан может задать вопросы, на которые у него нет ответов. И если со спуском на землю всё понятно, то отсутствие крыльев и его появление тут…

— Господин Пак! — Он хлопает массивной дверью, входя в просторный кабинет старого профессора.

Ангел Пак сидит за своим столом, с интересом перебирая какие-то газеты.

— Хёнджинни! — он широко улыбается, приветствуя бывшего ученика. — Выглядишь взволнованным. Что-то случилось?

— Господин Пак, вы же слышали, что пару месяцев назад к нам попал смертный? — он плюхается на кресло рядом с наставником, — я не понимаю, почему он... стал бессмертным.

Профессор снимает очки и его взгляд становится пугающе серьёзным.

— Помнишь, семь лет назад, на твоём первом задании по соединению душ, мы спускались на землю, чтобы собрать данные для распределения? — Хёнджин кивает. — Мы тогда зашли в здание компании, которая продюсирует музыкантов. И ты завис у зала, где несколько парней что-то сочиняли, — он позволяет себе слабую улыбку. — Он там был.

Хёнджину кажется, что у него похолодели ладони.

— Какое это имеет отношение к нарушению в реинкарнации его души?

— Мне показалось, ты был безумно очарован этим парнем. Ты тогда сказал, что его родственной душе очень повезёт. Вот я и…

—Я? — сердце пропускает удар. — Он попал сюда, потому что его соулмейт, — он тычет пальцем себе в грудь, — я?

— Да.

Это на самом деле безумие. То, что профессор решился на такое, делает его по крайней мере преступником. Как же это эгоистично — прерывать естественный цикл перерождений, чтобы забрать душу в рай. Немыслимо.

— Господи...

***

Сидней встречает странную парочку чудесной погодой. Всё как при жизни — солнце приятно нагревает кожу и слепит глаза, заставляя Чана щуриться.

— Они тебя не видят, — подсказывает Хёнджин, после неудачной попытки Чана заговорить с продавцом на углу квартала. — Смотри фокус.

Хёнджин подходит к этому продавцу, протягивает руку, чтобы коснуться и… исчезает. Растворяется, словно его и не было.

— Хёнджин! — В ужасе шепчет Чан. В ответ на это мужчина заливается смехом. Какой-то незнакомый тип смеётся один в один как Хёнджин.

— Испугался, — спрашивает Хёнджин, когда отделяется от несчастного.

— Ещё бы…

Несколько метров вперёд по нагретому асфальту и вот уже виден родной дом Чана.

Внутрь зайти Чан не решается, но его вполне удовлетворяет вид через окно. Как и в любой другой день, в это время его родные готовятся к обеду. Всё как обычно.

— Хёнджинни, — он оборачивается на ангела, что молчаливо стоит позади. — Давай ещё сходим на студию? К парням, с которыми я работал над музыкой. Интересно, как они…

В отличие от Сиднея, Сеул залит дождём. Прохожие натягивают капюшоны и быстро-быстро бегут в здания, чтобы укрыться. Медленная толпа пестрит разноцветными зонтами.

То, что его друзья — не очень, Чан бы предпочёл не видеть. В звукозаписывающей студии, головой на его столе лежит Джисон. Его младший коллега выглядит измотанным.

Чан, повторяя трюк Хёнджина, ловит в коридоре уборщика и вселяется в его тело. Он отмечает явное неодобрение на ангельском лице, но всё же делает задуманное.

Он тихо подходит к креслу и привычным жестом, как уже делал кучу раз, запускает ладонь в чужие волосы. Очень скучал.

— Хён, — шепчет Джисон сквозь сон, когда Чан поднимает его на руки, чтобы донести до дивана. — Чани-хён, давай в следующей жизни тоже будем друзьями, — Чан улыбается, осознавая, что снится ему. Он накрывает спящего друга пледом.

— Давай, Джисони.

Входная дверь хлопает раньше, чем Чан успевает отпустить уборщика.

— Джисон, я принёс нам обед!

Чан почти успевает отскочить от дивана, но запинается о кресло, которое сам только что подвинул.

— Что вы тут делаете? — вошедший Чанбин тут же хмурится.

— Я… — Чан теряется. — Пришёл очистить мусорную корзину, — сразу пытается взглядом её найти. — Ох, — но обнаруживает совершенно пустую.

— Вы вынесли мусор полчаса назад, — он отдаёт пакеты из ресторанчика Джисону, который трёт заспанные глаза.

— Хён, — его голос дрожит. — Мне снова снился Чани-хён. — Срывается первый всхлип.

— Выйдите, пожалуйста, — строго говорит Чанбин, прежде чем сесть на диван и заключить Джисона в объятия. — Я тоже по нему скучаю, — шёпотом.

***

— Хёнджинни, я всё испортил — Чан быстро шагает по вымощенной кирпичной кладкой дорожке, одной рукой сжимая волосы у основания.

— Нет, же, — Хёнджин пытается не отставать, чтобы слышать всё, что ему говорят. Он же знал, что так будет. Знал и всё равно поддался на просьбы. — Это я всё испортил. Мы не должны были спускаться туда.

— Почему я такой слабый, — Чан резко тормозит и оборачивается на Хёнджина. Его глаза уже наполнились влагой. — Я сделал им больно.

— Эй-эй, — Хёнджин ловит его лицо ладонями и осторожно, будто касаясь хрустальной вазы, стирает слёзы с чужих щёк. Сердце пропускает удар. — Им нужно это пережить, — и быстро, чтобы не засматриваться, отступает на шаг назад, отпуская. — Вам всем нужно. Идём.

“Сначала задание, потом чувства” — Хёнджин повторял себе это как мантру чуть ли не каждый день вот уже несколько месяцев. Кроме того, что Чан сам по себе бесконечно очарователен, он ещё оказался его родственной душой. Его хочется уберечь от всего этого.

Хёнджин дёргает крыльями, пытаясь вернуться к нормальным мыслям.

— Тебе что-нибудь рассказать?

— Я… ну… — Чан шумно выдыхает. Хёнджин не оборачивается, чтобы не видеть, как наверняка мило он сейчас поджал губы. Мысль о чужих губах заставляет собственные изогнуться в небольшой улыбке. — Я никогда не спрашивал, чем ты занимаешься.

— Помнишь, огромное здание, перед которым я тебя нашёл? — он оборачивается, чтобы удостовериться, что Чан больше не собирается плакать. — Это офис отдела распределения душ. Мы… — он делает в воздухе неопределённый жест рукой, — занимаемся вопросами соулмейтов.

— А… — Чан снова грустнеет. — Я так и не встретил своего соулмейта. Расскажи мне о нём.

Эта тема была чуть ли не единственной, о чём Хёнджин предпочёл бы молчать. По крайней мере, пока не решится вопрос с ангельской сущностью Чана. “Сначала задание, потом чувства” — повторяет он себе ещё раз.

— Я тебе всё расскажу чуть позже, хорошо? — Чан кивает. — Мы дойдём до этого.

Пусть так и остаётся.

— Так что с офисом? — Чан тут же меняет тему, за что Хёнджин мысленно его благоодарит. Ты же не ходил туда последние несколько месяцев?

— Сейчас у меня особое задание, — Хёнджин хихикает, когда видит недоумение на чужом лице. — Сейчас ты — моё задание.

Чан зеркалит его хитрую улыбку.

— Мы как Баки Барнс и Стив Роджерс?

— Кто?

— А ты… — Чан осекается. — Мстителей не смотрел, да?

***

Говорят, время лечит. Поможет ли оно смириться с собственной смертью?

Проходят недели полные медитаций, тихих разговоров, коротких касаний. В соседней деревне (Чан ещё не разобрался с географией) обнаружился склад музыкальных инструментов. Ему разрешили утащить акустическую гитару лично под Хёнджинову ответственность. “Чем бы дитя ни тешилось” — пошутил он в тот день.

Ангелы больше не смотрят на него косо. Либо поняли, что Чан действительно безобидный, либо любят музыку больше, чем выпендриваться. С одним из них, Сынмином, даже удалось разок выступить дуэтом — у парня потрясающий голос. Был бы он айдолом — Чан бы взялся писать для него песни.

Ласковое солнце нагревает кожу, когда Чан решает прогуляться по саду без Хёнджина. Зайдя утром в чужую спальню, он увидел, как мило тот спит. На боку, придавливая одно крыло всем своим весом, а другим, укрываясь, будто мягким пледом. Перья цвета рассвета разбросаны по всему обозримому пространству. Парочка точно запуталась в волосах.

Он осторожно прикрывает дверь, чтобы не нарушить сон. Коридоры ангельского общежития с одной стороны оборудованы большими окнами. Но Чан, не имея крыльев, вынужден тащиться много метров до спуска с этажа, а дальше по лестнице, пешком. Повезло, что вниз. Живя на такой высоте, нужно быть либо мазохистом, либо иметь работающий лифт. У Чана есть только Хёнджин, который ещё спит.

Едва дойдя до сада, Чан понимает, что уже изрядно вспотел. Такие пространства не рассчитаны, чтобы по ним вынужденно ходили пешком. Оглядевшись вокруг, будто собирается сделать что-то плохое, Чан снимает с себя футболку и кроссовки. Мягкая трава приятно щекочет голые ступни, а свежий ветер доносит едва уловимый аромат лилий.

Лилии. Чан изучал язык цветов, чтобы использовать в песнях. И этот образ чистоты и благородства подходит Хёнджину как никому другому. Интересно, его обрадует букет из нескольких цветов?

Только он вылезает из клумбы, как за спиной слышится массивный удар о землю, сопровождаемый порывом ветра.

— Доброе утро.

Вот то, о чём Чан и читал. Божественный. Абсолютно нежный образ Хёнджина сегодня создавала светлая рубашка с широкими рукавами и растрёпанные после сна и быстрого полёта волосы. Странно, что вокруг него нет постоянного свечения.

— Доброе, — Чан коротко улыбается и протягивает букет, тут же вызывая смущённую улыбку на чужом лице. — Это тебе.

— Спасибо, — Хёнджин осторожно забирает цветы из рук Чана. — Я поставлю их в своей комнате, когда вернусь, — отступает на шаг и кружится, видимо, не в силах сдержать улыбку. — Пройдёмся?

“Ему понравилось”. Сердце бешено заколотилось. “С ума сойти”.

— Как спалось? — спрашивает Чан, но ответ уже не воспринимает. Мысли унесли его далеко отсюда.

Хёнджин, как и всегда, идёт на полшага впереди и что-то увлечённо рассказывает. Кажется, про работу, соседа по этажу, и переполох на рынке. Чан потерял нить разговора пару минут назад. Он придумал глупость.

Плечи Хёнджина расслаблены, а его наверняка мягкие крылья просто сложены за спиной. Чану открывается вид на свободную от букета руку, которой Хёнджин просто болтает в воздухе. Он на пробу тянется к его ладони и легонько касается пальцем, проверяя реакцию.

Ничего не происходит.

Тогда он ведёт к центру и...

Его сердце делает кульбит, когда Хёнджин хватается за протянутую ладонь и переплетает пальцы. Рой бабочек в животе разом оживает, мешая сделать новый вдох. Хочется пищать от восторга, смотря как Хёнджин хитро улыбается, всё ещё смотря перед собой.

Чан дёргает его за руку, резко притягивая к себе и сталкивая их грудью. Свободной рукой от талии скользит к лопаткам. Туда, где покрытые мягкими перьями крылья соединяются со спиной.

— Хёнджини, — он дышит ему в шею, крепко прижимая к себе. — Ты мне так нравишься.

Грудь прошивает волна жара, будто Чан только что опрокинул рюмку соджу, съел острый рамен или… впервые в жизни обнял соулмейта.

— Чани, — Хёнджин обнимает его поперёк спины и прижимается так близко, что Чан может слышать его прерывистое дыхание. В сознании его держит только прохладное прикосновение букета лилий к разгоряченной спине.

— Так ты, — дыхание сбивается. Эмоции одна ярче другой вырываются наружу оглушительным миксом. Нос начинает щипать. — Хёнджин, — смешок или всхлип, Чан не уверен вообще ни в чём, вырывается из горла вместе с потоком слов. — Так это ты моя родственная душа, — из глаз всё же бегут предательские слёзы, пропитывая тонкую ткань на плече Хёнджина.

— Я, Чани, — он вплетает пальцы в кудри на затылке Чана. — Я.

И только Чан собирается отстраниться, чтобы взглянуть на его лицо, как новая волна жара, теперь уже в области лопаток, бьёт с такой силой, что оставаться на ногах не представляется возможным. Уши закладывает. Чан падает на колени, пытаясь сделать вдох. Кто бы предупредил, что обретать любовь так больно.

Час, или может, два, хотя по ощущениям, целая вечность ушла на то, чтобы жжение и боль утихли. Он поднимает голову и встречается с взглядом Хёнджина, который тоже, видимо, плакал.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — он ловит пальцами ладонь Чана. — Всё в порядке? — заглядывает в глаза, будто сможет разглядеть ответ.

— Я... — он запинается, поджимает губы и тихо отвечает. — Да, наверное, — пытается встать на ноги, но непривычная тяжесть не пускает.

— Давай, это не так сложно, — хихикает Хёнджин, подтягивая Чана за локти вверх.

— Это… — Чан качается вперёд, снова утыкаясь в Хёнджинову грудь. Вместе с ним качается пара собственных белоснежных крыльев. — Немыслимо…

Он с небольшим усилием расправляет крылья, делает взмах… И ничего не происходит. Хёнджин прыскает со смеха.

— Милый, — протягивает ладонь. — Давай мы сначала попьём чай с тортиком, а потом будем учиться летать? — И улыбается нежно-нежно. — У нас на это целая вечность.

Чан о многом узнал только после смерти. И сердце его забилось по-настоящему, только после остановки.