КАК Я ОБОСРАЛСЯ В ТЕАТРЕ

Я никогда не был театралом, да и каким театралом может быть двенадцатилетний пацан. Мне это казалось довольно скучным времяпрепровождением. Но случилось так, что бабушка с указания родителей потащила меня в театр, да не в какой-то там, а в тот самый: Большой, который в Москве. Специально даже поехали туда из нашего Усть-Пиздюйска. Ох, скажу вам Москва-то меня впечатлила: такой-то масштаб, но людей многовато, отчего мне было тревожно.

Погуляли мы неплохо, мне даже понравилось: поел мороженого, в зоопарке на животных поглядел, а потом перед самым спектаклем мы пошли поесть в «Макдоналдс». В нашей дыре-то такой еды заморской никогда не было, поэтому я уговорил бабулю зайти в этот чудесный ресторан.

Ох, как я кайфовал от этих бургеров с кепчуком, сожрал аж три штуки. За соседним столом сидела такая же парочка. Малой лет восьми рядом со своей пенсионеркой смачно блевал в прозрачный пакет. Парниша, похоже, перебрал с картошкой фри: под гортанные звуки светлая жижа шлепками падала из его мелкой пасти в лужу на дне пакета, а летевшие брызги звонко барабанили о натянутые целлофановые стенки. Этому вторил нежный клубничный аромат, утопавший в отвратительном смраде свежей блевотины. «Клубничный Макфлури» – сразу подумал я.

«В первый раз» – констатировала его бабка, видя, что я уставился на малого. Я сдержал смех и продолжил уплетать свои гамбургеры: сцена с блюющим пацаном мне аппетит отнюдь не испортила. Нарезанные солёные огурчики при соприкосновении с моими вкусовыми сосочками поддерживали продолжавшийся гастрономический кайф.

Закончив трапезу и оставив после себя засраный стол, мы, наконец, отправились прямиком в театр, который находился в пятнадцати минутах ходьбы. Меня очень впечатлило огромное здание с колоннами, а над ними я сразу узнал мужика на колеснице со сторублёвой купюры. Мы почти бегом миновали вестибюль и билетный контроль, боясь опоздать. Как только я с бабушкой прошли в партер и сели, раздался третий звонок, который обозначал начало спектакля.

Полтора часа первого акта прошли довольно быстро, поскольку, обожравшись, я немного задремал. Я очень удобно устроился в мягком кресле и иногда пускал ядовитых шептунов в алую шёлковую обивку. Аплодисменты и включившийся свет вернули меня к реальности, а бабушка потянула взъерошенного внука в буфет. Американская еда всё ещё заполняла мой желудок, поэтому я попросил купить мне только небольшую поллитровую бутылку «Кока-Колы». Её я прикончил в два залпа, испустив громкую отрыжку, которая разнеслась по шумному буфету. Зная, что нахожусь в приличном месте, я предусмотрительно заслонил рот ладонью и демонстративно продолжал держать её, показывая повернушимся людям, что я не быдло, а культурный человек. Бабушка после прослушивания гортанных трелей отвесила мне подзатыльник.

Зазвучал первый звонок и мы чуть ли не бегом засеменили обратно в зал, чтобы быстрее занять свои места. Минут через пятнадцать, наконец, раздался третий звонок, обозначавший начало второго акта. Я снова рассчитывал вздремнуть и у меня это почти получилось, пока в животе что-то не забурлило. Поначалу меня это не беспокоило, обычное дело. Так я думал до того, как в боку не начало колоть.

Я инстинктивно положил руку на жировые складки под вязаным белым свитером. Схватка продолжалась буквально пару секунд и затем резко закончилась. Облегчение наступило внезапно и в течение минут десяти ничего не происходило, что внушило мне чувство уверенности в будущем.

Очередной спазм застал меня врасплох: огромный пузырь кишечных газов со скрипом прошёл по толстой кишке, расширяя её стенки на пути к анусу и остановился прямо у самого выхода, который был запечатан усилием моего мышечного кольца и силы воли. В зале стояла тишина, я зеалозил на стуле, пытаясь сдержать пердёж лишь напряжением очка и уберечь себя от позора. Титаническими усилиями мне это удалось, хотя уровень сахара из-за перенапряжения заметно упал, у меня закружилась голова.

Я вообще не понимал, что в тот момент происходило на сцене. Меня прошиб холодный пот и всё внимание было направлено на удержание огромного скопища вонючих газов, которое уже заметно давило на мочевой пузырь, причиняя дополнительные страдания.

Третий ужасающий приступ заставил меня искать план «Б» , ведь держать блокаду уже не было сил. Я принял решение испустить накопившийся запас газообразного топлива частями в мягкую алую обивку стула, как я делал это еще до антракта. По плану поролон под обивкой должен стать глушителем для ритмично хлопающего ануса.

Я начал выпускать воображаемую торпеду миллиметр за миллиметром, тщательно контролируя процесс прохождения её пузыря через бомбоотсек. Казалось, что всё идет отлично, но газы почему-то выходили как единая масса, а не улетучивались, освободившись от оков. Должно быть снаряд был заключён в какой-то говняный пузырь, но я был готов пожертвовать белоснежной свежестью моих трусов, лишь бы не пропердеться на людях.

Юный театрал продолжил давить снаряд, пока пузырь резко не лопнул, принося мне облегчение. Звук хлопка заблудился где-то в пористой структуре поролона, оставляя инкогнито напердевшего во время спектакля.

Мою преждевременную радость прервал понос, медленно полившийся из расслабленного ануса. Я попытался остановить его, но предыдущие усилия по сдерживанию говноснаряда настолько утомили мой сфинктер, что он отказывался хоть сколько то сокращаться, а только лишь предательски растянулся, делая из моей прямой кишки проходной двор.

Я вцепился руками в кресло, пытаясь вдавить жопу насколько это возможно, чтобы остановить фекальную горную реку. Но поток только медленнее проходил пульсирующие пороги, но не останавливался, и я хотел хотя бы закупорить образовывающееся говнохранилище.

Мой чуткий нос уже учуял первые поносные нотки в воздухе и я начал аккуратно озираться по сторонам, есть ли ещё кто-то из нанюхавших в зале, но все были поглощены действием на сцене и либо не замечали, либо делали вид, что не замечают вони. Тем временем на сцене, кажется, происходила какая-то кульминация: много криков, движения, а зрители сидели с остекленевшими глазами, следя за сюжетом. Такая обстановка была мне на руку.

Я весь напрягся и иногда елозил, пытаясь минимизировать последствия продолжавшейся диареи, но при этом не спалиться: пацан в белом свитере не должен подать виду, что что-то не так. Я краем глаза заметил, что бабушка поглощена игрой актёров и продолжил вдавливать жопу в кресло. Пузырьки полимерной набивки сиденья постепенно наполнялись жидким тёплым говном и при каждом моём движении кресло хлюпало, будто я присел в таз с компостом.

К несчастью, объем моих внутренностей был больше того, что могла впитать новенькая пористая набивка и после того, как последний её пузырёк был заполнен, понос начал убегать через поры в ткани, словно молоко накрытое ситом. Фекальным пóтом говно проступило на поверхности алого стула, окрашивая его в благородный грязно-коричневый оттенок. Отдельные капли медленно стекали и обосновывались на бархатном натянутом ковролине бордового цвета.

Резкий запах протёртого чеснока и дохлой собаки с легким послевкусием кислой простокваши густым тяжёлым туманом стелился по залу. Я старался не двигаться, чтобы поносные пары не взмывали вверх и не выдавали меня, при этом еле заметно трясясь от напряжения. Мой лоб покрылся тяжёлой мутной испариной, а рубашка под свитером насквозь пропиталась склизским пóтом, в котором во всю размножались бактерии и гадили мне на кожу.

Тем временем физика брала своё: тяжёлая взвесь постепенно вытесняла воздух в верхнюю половину зала и зрители в первых рядах, которые были ниже, уже начали ощущать мой смрад: они двигали носами, иногда озирались, но из-за чрезмерной воспитанности больше ничего не предпринимали.

Высматривая жертв своей газовой атаки, я увидел, как пожилая женщина во втором ряду приложила ладонь тыльной стороной ко лбу, запрокинула голову и поникла. Это сцена так меня развеселила, что я еле сдержал ржач, но этот смех был совсем некстати, ведь я и так уже был на пределе, все отверстия плотно сдерживались последними остатками моих сил, разумеется, кроме ануса, который уже уехал в отпуск в Воронеж.

Полностью обосраный, со свежим болотом под ногами я сидел и не подавал виду, что что-то не так. Мне и раньше приходилось нюхать свои пердежи, поэтому какую-то толерантность я развил, но даже мне становилось дурно.

Всё это время в моей голове зрел план спасения и самым разумным казался следующий вариант: продержаться до конца спектакля и под каким-то предлогом задержать бабушку, чтобы подождать, пока уйдут остальные зрители, выйти последними и быстро ретироваться, пока нас не заставили платить за обдристанный антикварный предмет мебели.

Вдруг оркестр дал какой-то финальный торжественный аккорд, артисты замерли в какой-то позе и наступила гробовая тишина. Я застыл, чтобы не издать ни звука. В зале раздались одиночные хлопки, которые вскоре превратились в лавину аплодисментов. А затем к моему ужасу зрители начали вставать, переводя аплодисменты в стоячую овацию.

Бабуля потянула меня за руку, но я вцепился жирными клешнями в кресло, не давая себя сдвинуть. Она уже двумя руками старалась оторвать меня от злополучного места, но я не давался, а лишь раскачивался вместе со стулом. Бабушка почему-то была решительна и норовилась во что бы то ни стало снять жирного внука с насеста. Из-за того, что она таскала меня за локоть из стороны в сторону, я немного попёрдывал в обивку, из которой уже через край текла процеженная эссенция поноса. Бабушка тем временем приговаривала, что я её позорю, правда она не понимала, насколько.

Моё место очень хорошо просматривалось со сцены и я увидел, что актёры один за другим обращали внимание на нас с бабушкой. Один из них был какой-то неадекватный, с красной распаренной мордой и косыми глазами, должно быть пьяный. Он схватил микрофон и поднял руку, призывая людей остановить овации. Когда шум стих, он показал прямо на меня и спросил, почему я не встал, типа может мне не понравилось. Я ответил, что мне очень понравилось. В общем беседа зациклилась, а этот красномордый почему-то решил любой ценой поднять бедного пацана со стула.

Я крайне заебал бабушку своим упрямством и она со всей своей старческой дури дёрнула меня вверх. Выбившись из сил, я вскочил на ноги. Раздался оглушительный и продолжительный пердёж, разрезавший интеллигентную тишину. Мои брюки, пропитанные поносом, вздымались от новых порций подливы, выходящих из ануса, словно из пневматического оружия. Поролон под обивкой стула, пропитанный говном, продолжал держать форму моей жопы.

Лужа под ногами лениво пузырилась и хлюпала, словно живая. Стоявшие сзади нас зрители при виде образовавшегося болота с непереваренными кусками лука и кунжутом, тут же упали в обморок. Вонь стояла такая, что хрусталь на огромной люстре звонко трескался, а мужик на сцене, ощутив вонючий дух преисподней, тут же протрезвел и побледнел. В его глазах читался неподдельный ужас, а руки затряслись.

Я стоял недвижно, наблюдая, как мой аромат разносится по залу, убивая все живое. Поносный туман медленно проникал повсюду, заставляя всех присутствующих видеть предсмертные флешбэки. Не желая видеть смертельную агонию, я в гробовой тишине рванул к выходу. Первые грузные шаги пришлись в тёмно-коричневое месиво, брызги которого разносились словно от американского напалма во Вьетнаме. Твердые куски фекалий служили ядром, покрытым ядовитой жидкой оболочкой, оставлявшей обжигающие следы на всём и всех вокруг.

Кишечные снаряды, попадая на кожу несчастных, которые были ближе, разъедали её до язв, а сами они лишь стояли истуканами, не в силах оправиться от шока.

Хлюпая с каждым шагом, и слыша эхо с полусекундной задержкой я выбежал из зала, оставляя за собой газовую камеру и бледнеющие говняные следы на ворсе ковролина. Бабушка устремилась за мной.

Мы покинули тихий зал и вышли в шумный вестибюль. Я подошел к огромному зеркалу и повернулся, чтобы посмотреть на место катастрофы. Мои брюки, которые достались от деда, выглядели так, будто я присел в выгребную яму. Бабушка быстро взяла в гардеробе свое пальто и прикрыла меня им. Вместе мы вышли на улицу и пешком пошли на вокзал. Брюки должны были немного подсохнуть при ходьбе.

Когда мы сели в поезд, на брюках образовалась твёрдая корка из говна, которая запечатала вонь и забавно крошилась, когда я её ковырял. В нашем вагоне весь пол постепенно покрывался этим рукотворным песком, но к счастью, вонял он несильно. Люди так привыкли к нашим вонючим поездам, что никто не жаловался.

Ночь плавно стирала день, окно показывало мне меняющийся пейзаж, который казался лишь картинкой в телевизоре. Легкий ветерок, запрыгивавший через открытую форточку трепал мои сальные волосы. Лёжа на верхней полке я ковырял забетонированные брюки и выкидывал кусочки в форточку. Один из кусков выпал у меня из рук прямо в тарелку ужинавшим на нижних полках людям. Они не заметили, а я слегка улыбнулся. Затем я взял еще один кусок, раскрошил его в пыль в ладони и слегка приправил их трапезу. И вновь моё лицо озарила улыбка. Впереди ждали несколько часов спокойствия и я подумал, что жизнь-то налаживается, закрыл глаза и сладко заснул. Поезд нёс меня в будущее, а прошлое я решил оставить позади.

https://t.me/uporoto